"Золотая стрела" - читать интересную книгу автора (Абаринова-Кожухова Елизавета)

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Грендель вел Дубова по узкой тропинке. Уже рассвело, и Василий с немалым интересом поглядывал на окрестные болота, которые теперь не казались столь зловещими и враждебными, как в утро того памятного октябрьского дня, когда они волчьими тропами пробирались в Белую Пущу по душу князя Григория. И хотя с Гренделя было снято заклятие, бывший оборотень сохранял кое-какие способности и повадки волка. Вот и сейчас он то и дело поводил носом и как будто ощущал некую опасность.

— Надобно поостеречься, — наконец сказал он своему спутнику.

— A что, здесь опасная трясина? — забеспокоился Василий. — Или опять змеи?

— Хуже. Чую дух чужого человека.

— Может быть, Ивана-царевича? A то и самой Марфы!

Грендель ничего не ответил и двинулся быстрее, продолжая то и дело прислушиваться и принюхиваться.

Вскоре путники вышли к равнине, расчерченной канавками и «грядками», но с противоположной стороны, нежели накануне Покровский.

— До памятного знака здесь напрямую не доберешься, — пояснил Грендель. Пройдем по соседней «грядке» и попробуем разглядеть, что там и как.

Однако не успели они сделать и нескольких шагов, как сзади раздался грубый окрик:

— Стоять и не двигаться!

Дубов оглянулся — в самом начале «грядки», по-гестаповски расставив ноги, стоял здоровенный наемник с «калашниковым» наперевес.

— Бежим, — шепнул Грендель. — Эта «грядка» сквозная.

— Бесполезно, — ответил Василий, — он нас просто пристрелит. — И, обращаясь к наемнику, громко спросил: — В чем дело, товарищ?

— Тамбовский волк тебе товарищ! — злобно выкрикнул наемник. — Стоять и не рыпаться! Идти за мной! Шаг вправо, шаг влево — стреляю!

— Извините, гражданин наемник, — с трудом вклинился в содержательную речь боярин Василий, — но как нам идти за вами, если вы велели стоять и не рыпаться?

Наемник попытался задуматься, но тут Грендель, не открывая рта, негромко, но грозно зарычал по-волчьи. Даже Василий от неожиданности вздрогнул, а наемник заозирался, попятился и, поскользнувшись о сырой лишайник, бултыхнулся в канавку.

Василий бросился было на помощь, но Грендель его остановил:

— Тут мелко, не утонет.

Дубов однако же наклонился и поднял автомат, зацепившийся за кустик. Стоявший почти по пояс в холодной воде наемник в бессильной злобе наблюдал, как Василий разрядил магазин автомата и разбросал пули по канавке. Затем туда последовал и сам «калашников».

— Ну и что будем с ним делать? — обратился Дубов к Гренделю, завершив акт разоружения. — C собой тащить — много мороки.

— Загрызть, и дело с концом, — предложил Грендель. Наемник, не знавший, что добросердечный экс-оборотень никого толком не загрыз даже в бытность полуволком-получеловеком, дико заверещал и, вскарабкавшись на параллельную грядку, очень резво побежал прочь.

— Любопытненько, — пробормотал Василий, поднимая с земли небольшой предмет, оказавшийся записной книжкой. — Надо бы изучить…

Поскольку книжка не имела алфавитного указателя, то имена, адреса и телефоны были записаны, так сказать, в порядке поступления и ярко отражали биографию обладателя книжки за последние несколько лет: Тбилиси, Баку, Вильнюс, Рига, Тирасполь, Москва, Сухуми, затем Кислоярск, Старгород-Придурильский — этапы большого, но бесславного пути.

На одной из последних страниц Василий увидел стихотворные строчки с примечанием «Поется на мотив „Надежды“». Песня начиналась так:

«Светит наша красная звезда. Не надейтесь — мы еще живые И в крови потопим города, Чтоб жила единая Россия. Нынче будем боженьку молить, Дал бы сил на мятежи и встряски И помог Державу возродить От Финляндских скал и до Аляски…»

Дубов брезгливо перевернул страницу — и наткнулся на несколько знакомых имен, записанных в столбик:

Боярин Василий.

Беовульф.

Грендель.

Чумичка.

Надежда.

Дедуктивная мысль сыщика Дубова незамедлительно заработала: «Так-так, что могло объединить эти пять имен в записной книжке наемника? Можно допустить, что у него или у его шефа Мыльника имеются свои счеты к детективу Василию Дубову, но причем тогда тут боярин Василий? Постойте-постойте, а сам ли он это писал?»

Василий перевернул страницу назад:

«…И чечен сумеем затопить Кровью молдаван и прибалтийцев…»

Дубов попытался мысленно пропеть эти слова на мелодию одной из своих любимых песен и тут же с отвращением перевернул страницу вперед. Почерк полностью совпадал.

«Скорее всего, он записывал имена под чью-то диктовку. Но под чью? Василий еще раз внимательно просмотрел список. — Если меня он записал как боярина Василия, то отчего тогда и Надя не значится как паж Перси? И причем тут Беовульф, Грендель и Чумичка?»

От размышлений его оторвал голос Гренделя, который все это время изучал оконечность тупиковой «грядки», до которой напрямую было бы рукой подать через канавку.

— Похоже, что вчера ваш Иван-царевич здесь и побывал, — сказал Грендель. — Гляньте, как там истоптано. A чуть дальше на кустарнике веточка отломана.

— A почему вы уверены, что это именно Иван-царевич? — нехотя оторвался от дедукции боярин Василий. — Может быть, просто кто-то грибы собирал.

Грендель отрицательно покачал головой:

— Нет-нет, на этой «грядке» никто грибов не собирает. Оттого-то она и такая заросшая.

— A что так?

— Ну, во-первых, суеверия. A главное — если тут пойдешь, то потом надо по ней же несколько верст назад впустую топать. C другими проще — можно по одной пройти насквозь, а по другой назад воротиться.

— Ну и что же Иван-царевич?

— A Иван-царевич, как я вижу, пошел другим путем — прямо через канавку. Да идемте, я вам все покажу.

Дубов и Грендель вернулись к началу «грядки» и остановились на берегу как раз напротив камня.

— Видите, как тут мох ободран? — указал Грендель. — Значит, он пытался выбраться наверх.

— И как, удачно?

— Сейчас глянем… Да, похоже, что удачно. Видите следы наверху? Стало быть, нам надо двигаться вон туда. — Грендель махнул рукой в сторону елового перелеска.

«Херклафф! — вдруг осенило Дубова. — Меня он знает только как боярина Василия, а Надю — и как пажа, и как Надю. A остальные из того списка тоже присутствовали при его бегстве из замка. Все ясно — людоед нанял этого наемника, а может, и не его одного, чтобы „прощупать“ всех тех, кому мог достаться оброненный им магический кристалл…»

— A вот здесь ваш Иван-царевич что-то варил из грибов, — снова оторвал Василия от раздумий голос его спутника. — Видите, следы костра, а кругом грибы срезанные.

— Ну и куда же дальше?

— A давайте, боярин Василий, пройдем вон за то озеро, а там будет замок славного рыцаря Витольда. То есть замок-то у него и не замок вовсе, а какая-то лачуга еще похуже моей, но зато башня — гордость всей Новой Ютландии. C нее открывается хороший вид на болота, может и разглядим, где там чего.

— Да, это было бы неплохо, — согласился Дубов, и спутники двинулись по еле заметной тропинке в сторону маленького болотного озерца — как подозревал Василий, навстречу новым приключениям.

* * *

Длиннорукий, Петрович и Каширский молча сидели за столом и ждали Виктора, который непривычно запаздывал. Слуги под руководством Теофила подавали на стол скромный завтрак, а Соловей то и дело поглядывал на кувшин с вином, не решаясь налить себе, пока не появится хозяин.

Когда же дверь трапезной отворилась, то лица сидящих за столом удивленно вытянулись: Виктор вошел не один, а вместе с некоей молодой девушкой, одетой в скромное темное платье.

— Прошу вас, сударыня, — указал Виктор на место во главе стола, где он обычно сидел, а сам уселся немного в сторонке. — Господа, позвольте вам представить нашу уважаемую гостью, графиню Загорскую. Как я понял, это дочка одного из наших славных рыцарей, не так ли?

Гостья, немного помедлив, чуть заметно кивнула. Петрович раскрыл было рот, чтобы разоблачить лже-графиню, но Длиннорукий его остановил.

— Погоди, еще не время, — шепнул князь.

Так как Виктор уже накладывал себе в тарелку что-то вроде овсяной каши, то и Петрович налил полную кружку вина и залпом выпил, как всегда не закусывая.

— Ах да, сударыня, так я же забыл вам представить моих, м-м-м, друзей, снова заговорил Виктор. — Князь Длиннорукий. — Князь привстал и слегка поклонился. — Господин Петрович. — Соловей лишь икнул и утерся грязным рукавом. — Господин Каширский, лекарь и, так сказать, человек изрядных знаний.

Графиня милостиво кивнула всем троим, но мимолетный взгляд, брошенный на Виктора, откровенно говорил: «Ну и дружки, однако же, у Вашего Высочества».

— Думаю, что к обеду приедет и Анна Сергеевна, — продолжал Виктор. Тоже милейшая дама, вам будет приятно с нею познакомиться.

— Не сомневаюсь, — вздохнула гостья и приступила к трапезе.

Князь Длиннорукий украдкой бросал взгляды на Марфу и все не мог понять, для чего она явилась в королевский замок, да еще и под вымышленным именем. И так ничего и не придумав, решил, что незачем забивать себе голову такими пустяками — найдутся дела и поважнее. Князь с опаской следил за Петровичем, который то и дело подливал себе вина, а Виктор и Теофил, занятые гостьей, на сей раз просто забыли убрать кувшин от Грозного Атамана подальше.

Господин же Каширский поглядывал на графиню и как доктор на потенциальную пациентку, и как мужчина на симпатичную ему особу противоположного пола. В конце концов он не выдержал и обратился к гостье:

— Госпожа графиня, должен вас уведомить, что ваш цвет лица не свидетельствует о здоровом образе жизни. Да и вообще здешний климат вам противопоказан — болота, сырость…

Девушка смутилась, и Виктор пришел ей на помощь:

— Господин Каширский, когда графине понадобятся услуги лекаря, то она непременно к вам обратится.

— Да нет, я просто хотел сказать, что нужно беречь здоровье, — пошел на попятный Каширский. — Медицинская концепция, коей я придерживаюсь, предполагает как аллопатические, так и гомеопатические методы пользования, и целый ряд симптомов…

Но тут произошло то, чего так опасался Длиннорукий: вылакав очередную кружку, Петрович перегнулся через стол к сидевшей напротив него гостье.

— Графиня, говорите? — брызжа слюной, завизжал Соловей. — Знаю я, что вы за графиня! — И, не обращая внимания на Длиннорукого, тянувшего его сзади за штаны, продолжал: — Вы все грабители и угнетатели трудового люда! Таких, как вы, я грабил и убивал, а потом отдавал на забаву своим лихим ребятам! — Петрович скорчил какую-то мерзкую рожу, но тут произошло нечто уж совсем непредвиденное: Марфа спокойно взяла со стола тарелку с остатками каши и аккуратно заехала ею в физиономию Петровичу.

В трапезной воцарилось мертвое молчание, прерываемое лишь мелким скулежем сползающего под стол бывшего Грозного Атамана. Длиннорукий с нескрываемой ненавистью глядел на княжну. Каширский удивленно переводил взор то с Виктора на Марфу, то с Длиннорукого на Петровича. Теофил, как ни в чем не бывало, подал на стол другую тарелку, и княжна спокойно положила себе еще овсянки.

Никто не решался нарушить тягостную тишину. И когда молчать дальше стало уж как-то не совсем прилично, в трапезной раздался негромкий голос Виктора:

— Благодарю вас, графиня.

* * *

Анна Сергеевна быстро шагала по главной осиновой аллее Белопущенского кремля — ей предстояло решительное объяснение с бароном Альбертом. И тут госпожа Глухарева к своему неудовольствию увидела идущего навстречу импозантного господина во фраке с белоснежным жабо.

— O, гутен морген, дорогая Aннет Сергеевна! — расплылся господин в плотоядном оскале.

— И вам того же, господин Херклафф, — буркнула Глухарева. Однако людоед, судя по всему, пребывал в наилучшем расположении духа и не прочь был побеседовать. Анне Сергеевне поневоле пришлось остановиться.

— Ну, как поживает Его Высочество Виктор? — продолжал Херклафф. — И как здоровье вкусненького херра Петровича?..

— Почему бы вам самим его об этом не спросить? — не слишком вежливо перебила Анна Сергеевна.

— Увы, фройляйн, — малость погрустнел Херклафф, — мне более нет ходу в королевский замок, после того как я там, как это сказать, несколько начудил. — И людоед сладостно осклабился, вспомнив свои невинные чудачества в замке Александра.

Анна Сергеевна хотела было уже пройти вперед, но господин Херклафф заговорил вновь:

— Надо бы уже отъехать домой, в Лифляндию, но что поделаешь — приходится сидеть здесь, в этой глупой Белая Пушша…

— A что так? — ухмыльнулась госпожа Глухарева.

— Да так, знайть, оставил в кенниге замке кое-какой багаж, а забрать его все никак не могу. — По алчному блеску в глазах своей собеседницы людоед понял, что сболтнул лишнее, и попытался поправиться: — Всякие мелочи, хиер унд дас.

— Искренне желаю вам их вернуть, — проговорила Анна Сергеевна и наконец-то отправилась своею дорогой.

— Ах, какая фройляйн, — мечтательно вздохнул Херклафф, провожая госпожу Глухареву взглядом, пока она не скрылась в недрах мрачного серого здания.

Когда Анна Сергеевна вошла в кабинет Альберта, там уже находились не только барон и воевода, но и «главный по духовности» упырь Гробослав. При виде дорогой гостьи все они, не сговариваясь, вскочили и почтительно поклонились.

— Ну как, решение готово? — даже не отвечая на приветствия, грозно вопросила Глухарева.

— Какое именно, уважаемая Анна Сергеевна? — учтиво переспросил Альберт. После ночного разговора с князем Григорием барон твердо решил отказаться от посылки военной дружины в Мухоморье и теперь мялся, не решаясь об этом напрямую объявить.

— Решение. O. Вводе. Войск. В. Новую. Ютландию! — с раздражением отчеканила Анна Сергеевна.

— Что же ты, Альберт, забыл, о чем мы вчера договаривались? — встрял воевода. — Я тут за ночь уже и смету подготовил — сколько нужно воинов, сколько лошадей, сколько…

— Боюсь, все сложнее, чем мы думали, — промямлил Альберт. — Поразмыслив, я решил, что пока что нет насущной необходимости в том, о чем мы вчера…

— Так вы что, отказываетесь? — злобно прошипела Анна Сергеевна. — Как бы вам не пришлось об этом пожалеть!

И тут помощь подоспела с той стороны, откуда Альберт меньше всего ее ожидал. Гробослав, который молча прислушивался к разговору, неспеша поднялся с места и, откашлявшись, заявил:

— Я так думаю, что дружинники нам больше нужны будут здесь. Ну, для поддержания порядка на похоронах. — И глубокомысленно добавил: Духовность, она важнее всего!

Альберт искоса глянул на Гробослава, пытаясь определить, говорит ли он всерьез или со скрытой издевкой, но тут не выдержала Анна Сергеевна.

— Да что вы тут, — далее она подпустила несколько не совсем цензурных выражений, — всякой фигней занимаетесь! Да если вы не дадите войск, то я такое учиню, что все вы, трам-тарарам, в гробу перекувыркнетесь!

В возбуждении чувств Анна Сергеевна схватила со стола баронскую кружку и залпом выпила. Гробослав, который пришел раньше всех и успел подлить туда некоего отравного зелья, даже привстал на стуле, ожидая быстрой, но мучительной смерти, однако Анна Сергеевна лишь встряхнула белокурой головкой и как ни в чем не бывало опустилась в кресло. Видимо, на нее яд воздействовал как успокоительное.

Тут в кабинет заглянул охранник с какими-то листками.

— Ну, что там? — недовольно спросил Альберт.

— Ваше Сиятельство, тут донесеньице из Новой Ютландии, — почтительно ответил охранник, протягивая бумаги барону. И, понизив голос, добавил: От князя Длиннорукого.

Альберт пробежал написанное и в досаде скомкал бумажки на стол.

— Что-то случилось? — забеспокоился воевода.

— Случилось! — рявкнул барон. — В королевском замке объявилась некая девица, выдающая себя за княжну Марфу. — И, зло глянув на Анну Сергеевну, со значением добавил: — A ее сообщник — некто господин Иван Покровский.

Анна Сергеевна невольно опустила глаза — ее вина во всей этой истории была очевидна. Несколько недель назад, узнав о княжне-лягушке и об Иване Покровском, который, по замыслам боярина Василия, должен был исполнить роль ее освободителя, барон Альберт поручил Анне Сергеевне и Каширскому операцию по ликвидации Покровского. Поселившись инкогнито вблизи Покровских Ворот, они поначалу решительно взялись за дело, и в один из вечеров Анна Сергеевна подстерегла Покровского на краю усадьбы и всадила в него пулю, о чем незамедлительно отрапортовала в Белую Пущу. A потом, прослышав о сокровищах баронов Покровских, Глухарева с Каширским совершенно позабыли об ответственном задании и бросились в сладостный омут кладоискательства. Причем бросились настолько рьяно, что даже узнав о том, что их жертвой пал не Иван Покровский, а совершенно посторонний человек, почти ничего не предприняли, чтобы исправить ошибку. И вот теперь эта ошибка перерастала в серьезную опасность для наследников князя Григория.

— Кажется, я допустил серьезный промах, поручив вам ответственное задание, — зло бросил Альберт Анне Сергеевне. — За что бы вы с Каширским не брались, вы все заваливали.

— Я готова исправить! — вскочила Анна Сергеевна. — Я сейчас же найду и убью Покровского!

— Раньше надо было, — укоризненно покачал головой Альберт. — Теперь это уже не имеет никакого смысла. A вот ее, эту княжну Марфу, самозванку… Вот ее, именно ее вы и убьете. И чем скорее, тем лучше. Но если вы и на этот раз промахнетесь, то я вам не завидую. Вам понятно, уважаемая Анна Сергеевна?

— Понятно, — зло процедила Глухарева, — не дура. Уж на сей раз не промажу, будьте покойны.

— A как же с отправкой войск в Мухоморье? — некстати встрял Cелифан. Но Альберт смерил бравого воеводу таким взором, что тот предпочел эту тему более не развивать.

— Погоди, Альберт, но если Марфа жива, то для чего тогда хоронить ее кости? — наивно спросил Гробослав.

Барон обвел чумовым взором Гробослава, Селифана и Анну Сергеевну и, не отвечая на поставленный вопрос, тихо, но яростно прошипел:

— Так вот, чем скорее ты, Гробослав, устроишь похороны, тем будет лучше. — И, тяжко вздохнув, Альберт добавил: — Для всех нас.

* * *

Дверь несмело скрипнула, и в королевском древлехранилище появился князь Длиннорукий. Пирум нехотя оторвался от своих летописей и исподлобья глянул на посетителя:

— Что привело тебя в сей уединенный уголок, о чужеземец?

— Я тут, понимаете ли, пришел за советом, — забормотал князь. Обстановка торжественного запустения круглой башни действовала на него как-то удручающе и даже подавляюще.

— За каким советом? — осуждающе покачал головой Пирум. — Ежели ты ждешь моего совета в делах неподобающих, то я тебе не советчик!

— В подобающих, еще в каких подобающих! — зачастил Длиннорукий. — Тут, видите ли, моему помощнику, Петровичу, все время мерещатся какие-то белые коты, которые его то и дело цапают за задницу. Вот я и подумал обратиться к вам как к известному знатоку и мудрецу, может быть, вы посоветуете, как от этой напасти избавиться. Поверьте, я в долгу не останусь!

— Мне от тебя ничего не нужно, нечестивец, — высокомерно бросил Пирум. И, немного смягчившись, продолжал: — A что до котов, то это самое обыденное дело. Еще приснопамятный королевич Георг, основатель Новой Ютландии, будучи одержим бесами, нашел способ достойно с ними бороться, о чем оставил руководство зело полезное.

— Вы знаете способ? — чуть не подпрыгнул Длиннорукий. Вместо ответа летописец неспеша подошел к одному из стеллажей и, поднявшись по приставной лестнице, безошибочно извлек с полки пожелтевший рукописный фолиант:

— Здесь послание Георга к сынам Иоанну и Петру и дщери Анне, где он повествует, как им обустроить Новую Ютландию и дает немало советов изрядно мудрых на разные случаи жизни. Изволь же послушать. — Вернувшись за стол, Пирум наугад раскрыл рукопись и торжественно зачитал:

— «Порядок в стране, о дети мои, начинается с порядка в доме каждого из подданных, а пуще всего — в доме самого правителя. Ежели вы, к примеру, заходя в отхожее место, будете справлять естественную нужду мимо предназначенного к тому отверстия, то у вас в отхожем месте начнется разор и смердение, которое очень скоро распространится на весь дом. Мне также весьма по душе обычай нашего народа при всяких жизненных обстоятельствах петь хоровые песни, но ежели вы станете петь хором в ущерб прочим полезным занятиям, то у вас в доме неизбежно наступит запустение…»

— Извините, господин летописец, — робко перебил Длиннорукий, — мне бы насчет котов…

Летописец смерил князя испепеляющим взором, однако перевернул несколько страниц и зачитал:

— «Если же, не приведи Господь, кто-либо окажется одержим бесами и злыми духами, принявшими облик животный, то для исцеления пользительно применить безотказный способ — надобно собрать итоги жизненной деятельности сего злого беса и тайно положить оные в хлеб насущный одержимому, и тогда бес оставит его, и он исцелится».

— Что-что? — не понял князь. Пирум сердито захлопнул рукопись:

— Собери дерьмо кота и подложи в еду, неужели не понятно?

— A, понятно-понятно! — обрадовался Длиннорукий. — Зело благодарен вам, господин летописец! — И князь бочком стал пробираться к выходу. Пирум, даже не глянув в его сторону, вновь углубился в свои пыльные скрижали.

* * *

Добраться до гордости Новой Ютландии — знаменитой башни славного рыцаря Витольда — Гренделю с боярином Василием так и не довелось. Когда они проходили по краешку очередного болота, Дубов заметил, как в лучах прохладного осеннего солнышка что-то блеснуло. Приглядевшись внимательно, он увидел, что это золотая стрела. Она медленно летела на высоте нескольких метров над уровнем болота.

— Это она, — тронул Василий Гренделя за плечо. — Видите?

— Прямо над нами летит, — заметил Грендель.

Однако по мере приближения полет стрелы начал замедляться и снижаться. Еще несколько мгновений — и стрела вонзилась в землю прямо под ногами Дубова и Гренделя.

— Неужто княжна-лягушка где-то здесь? — удивленно воскликнул Василий. Вот это совпадение… Похоже, нам здорово повезло — мы станем очевидцами расколдования!

— Что-то тут не так, — покачал головой Грендель. Впрочем, Дубов и сам это почувствовал. Подняв стрелу, Василий увидел, что она заметно потускнела и отливает скорее не золотом, а медью. Еще толком не поняв, в чем дело, детектив крикнул:

— Бежим! Скорее! — И спутники понеслись в ту сторону, откуда прилетела стрела. К счастью, местность оказалась не особо заболоченной, и Дубов с Гренделем могли передвигаться довольно быстро.

— Что там? — на бегу спросил Дубов.

— Черная трясина, — ответил Грендель. — Самое страшное место.

Украдкой бросив взгляд на стрелу, которую все еще держал в руке, Василий увидел, что она вовсе утратила блеск и стала зловеще темно-красной.

— Вот она, Черная трясина, — махнул рукой Грендель. Впереди простиралось бескрайнее болото, от которого веяло чем-то неуловимо мертвящим и жутким даже лягушачьего гомона не доносилось с безжизненных кочек и мутных омутов.

— И что же дальше? — растерянно проговорил Дубов, глядя на стрелу, которая уже настолько потемнела, что казалась даже не темно-красной, а почти черной. Грендель внимательно принюхивался к лишенному всяких запахов воздуху:

— Вон туда! Только осторожно, умоляю вас…

Приглядевшись внимательно, Василий увидел неподалеку, на самом краю трясины, какое-то синее пятно и узнал в нем непромокаемый плащ Ивана Покровского. Неподалеку валялся и рюкзак. Не раздумывая, детектив бросился в ту сторону. Грендель поспешил следом. Подбежав ближе, они увидели, что «Иван-царевич» уже почти по плечи утонул в трясине и продолжал медленно погружаться.

— Осторожно!!! — крикнул Грендель. Дубов и сам чувствовал, что ступи он в Черную трясину, и его ждет столь же печальная участь. Боярин Василий в растерянности стоял на том месте, где лежали рюкзак, шест и соломенная шляпа.

— Держите меня крепче! — велел Грендель. Он взял шест и, вытянув его перед собой, распластался на поверхности болота. Дубов крепко держал его за ноги. Второй конец шеста оказался около Ивана Покровского. Он с трудом высвободил руки из вязкой пучины и схватился за шест. Василий тянул изо всех сил, и вскоре все трое уже сидели на краю трясины, стуча зубами и от озноба, и от осознания пережитого. Однако стрела вновь сверкала золотом на полуденном осеннем солнышке.

Первым пришел в себя Покровский:

— Господа, а неплохо бы согреться. Костерок развести, чайку сообразить…

— Тут поблизости есть неплохой уголок, — заметил Грендель, — как раз между пригорком и рощей. Там почти не бывает ветра и можно славно устроиться. — И, мечтательно вздохнув, добавил: — Приют изгнания, трудов и вдохновенья…

— O, господин Грендель, так вы поэт! — обрадовался Иван.

Василий не на шутку испугался, что беседа рискует сползти на поэзию, и потому решил, пока не поздно, перевести ее в более близкое себе русло:

— Скажите, господин Покровский, как вас занесло в эту чертову трясину?

Иван поднялся с травы и привычно взвалил на плечи рюкзак:

— Я узнал, что где-то в этих краях заточена моя прабабушка Наталья Кирилловна.

— Как, неужели та женщина в хрустальном гробу?.. — изумился Грендель. Теперь туда, — указал он на темный перелесок вдали.

— Да, и я в этом совершенно уверен, — ответил Покровский, ступая следом за Гренделем по узкой тропинке. — Вообще-то я не собирался туда идти, просто хотел убедиться, насколько опасна эта Черная трясина. И не успел сделать и пары шагов, как стал тонуть. И тогда пустил стрелу — вдруг кто да увидит. Все равно стрелы мне больше уже не нужны.

— Не нужны? A как же Марфа? — удивился замыкавший шествие боярин Василий.

— A, ну так Марфа-то уже расколдовалась, — небрежно, как о чем-то само собою разумеющемся, ответил Иван. — И знаете, Василий Николаич, она оказалась вовсе не падшей девицей, а самой настоящей княжной!

— И где она теперь? — пропустив шпильку мимо ушей, спросил Дубов.

— Отправилась в королевский замок. Но мне туда идти не велела. Вроде я буду ей только мешать, поскольку ничего не смыслю в придворных нравах.

— Это вы-то, Иван-царевич? — удивился Грендель.

— Ясно одно — Марфа в опасности, — подытожил Василий. — Судя по тому, какая публика собралась в замке, житья там княжне не дадут. Причем в самом прямом смысле.

— Как же ее выручить? — забеспокоился Покровский. — Знал бы, что в замке опасно, ни за что бы не отпустил!

— Нет, для любого из нас соваться в замок было бы сущим безумием, размышлял Василий. — Так что единственный способ помочь Марфе — ускорить штурм замка. Стало быть, попросим господина Беовульфа и его славных рыцарей малость подсуетиться…

За разговорами они дошли до перелеска — это и впрямь оказалось очень тихое и безветренное место, и даже поздне-осеннее солнце грело здесь почти по-летнему.

— Немного передохнем, согреемся, а к вечеру доберемся до дома, — сказал Грендель, оглядываясь по сторонам, нет ли где поблизости хвороста. Покровский сбросил с плеч рюкзак и шарил внутри, ища все необходимое для кратковременного привала. Боярин Василий прислонился к стволу невысокой сосны и задумчиво глядел куда-то в небо. Можно было бы подумать, что он отдыхает после нелегкого пути, но на самом деле в такие минуты его ум детектива-аналитика работал напряженно, как никогда.

* * *

Едва карета Анны Сергеевны въехала в королевский замок, к ней подскочил господин Каширский, который без дела прогуливался по двору и явно поджидал свою сообщницу.

— Ну, что нового? — спросил он, даже не поздоровавшись.

— Много чего, — буркнула Глухарева, вылезая из кареты. — Нам с вами предстоят серьезные дела.

— Это хорошо, — обрадовался Каширский, — а то уж надоело дурака валять. Настойчиво внушаю поэтам, дабы бросили стишки кропать и канавы рыли, а все без толку…

— И немудрено, — презрительно проговорила Глухарева, когда они поднимались по крыльцу. — Нет, у меня задание поважнее…

Возница легонько стегнул лошадок, и они потащили пустую карету в особое место под навесом, отведенное для карет и повозок. Там из экипажа незаметно выпрыгнул Кузька.

— Ну, слава богу, жив, — привычно ворчал домовой, ковыляя между телег. Никогда больше в ихний вурдалачник не сунусь. Эх-ма, когда ж все это закончится?..

A Анна Сергеевна и Каширский, неспеша двигаясь по длинному коридору, обменивались новостями.

— В замке объявилась некая девица, выдающая себя за какую-то княжну Марфу, — сообщила Анна Сергеевна. — И мы должны ее убрать.

— В каком смысле? — осторожно переспросил Каширский.

— Не прикидывайтесь дураком, — повысила голос Глухарева. И, спохватившись, заговорила почти конспиративно: — Точно так же как Дубова. Так же как Покровского. Но только если мы и на этот раз облажаемся…

— Странно, я никакой Марфы не заметил, — пожал плечами Каширский. Правда, тут действительно появилась некая молодая особа, но Его Высочество представил ее не княжной Марфой, а графинею Загорской.

— A, ну и прекрасно, — почти обрадовалась Глухарева. — Если официально Марфы нет, то и с ликвидацией торопиться некуда. У меня есть новость и поважнее. — Анна Сергеевна оглянулась, не подслушивает ли кто. — Ваш приятель Херклафф проговорился, что оставил тут в замке что-то очень дорогое. Потом он, правда, спохватился и попытался преуменьшить ценность, но я-то сразу поняла, что к чему!

— Пустяки! — пренебрежительно махнул рукой Каширский, хотя глазки его загорелись. — Зато вот у меня есть одно соображеньице — дело верное! Это вам не сказочные сокровища Херклаффа…

За разговорами они дошли до конца коридора, поднялись по лестнице и зашагали по проходам второго этажа. Беседа столь захватила обоих авантюристов, что они даже не замечали, куда идут. Да и в коридоре было меньше вероятности, что их подслушают.

— Я тут на досуге пораскинул серым веществом, — продолжал Каширский, — и пришел к выводу, что где-то в замке находится королевская казна. — И, не давая Анне Сергеевне возразить, поспешно продолжал: — Король успел спрятать ее в надежное место, иначе Виктору не пришлось бы биться в безденежье и он спокойно провел бы в жизнь свои бредовые экономические прожекты.

— Что же, в логике вам не откажешь, — вынуждена была признать Анна Сергеевна.

— Ну, не одному же Дубову блистать умом, — скромно заметил Каширский.

— И где же, по-вашему, находится эта пресловутая казна? поинтересовалась Анна Сергеевна.

Каширский понизил голос до почти конспиративного шепота:

— В подвале, где же еще.

— По-моему, это несерьезно, — хмыкнула Анна Сергеевна. — Если даже казна и находится в подвале, то ясно, что спрятана она там надежно, с наскока ее не отыщешь. A сокровища Херклаффа — дело верное! Он ведь был вынужден отсюда в спешке бежать и ничего запрятать не успел.

— Да, пожалуй, — пришлось согласиться Каширскому. — Только и тут ведь палка о двух концах — если Херклафф ничего не успел спрятать, то и найти его сокровища давно мог кто-нибудь другой.

— Но попытаться-то можно! — воскликнула Глухарева, деловито засучивая рукава. — Вы не в курсе, где тут жил Херклафф?

— Кажется, в комнате для гостей, — не очень уверенно ответил Каширский. — Постойте… Ну да, в этом же самом коридоре, чуть дальше. Сейчас там, кстати сказать, обитает Петрович. Ха, жаль, вы не видели, как за завтраком эта девица ему тарелкой по роже заехала!

— Какая девица?

— Ну, я вам говорил — гостья, графиня…

— Должно быть, она-то и есть княжна Марфа, — догадалась Анна Сергеевна. — Впрочем, сейчас это неважно… Вы не в курсе, где теперь Петрович — у себя?

— Да нет, кажется, они с князем Длинноруким куда-то ушли. По своим путчистским делам. Постойте, Анна Сергеевна, вы что же, хотите прямо сейчас?

— A чего медлить? — с азартом заявила Глухарева. — Возьмем сокровища Херклаффа, а ночью полезем в подвал за казной! — И Анна Сергеевна, подойдя к искомой двери, решительно нажала ручку.

Комната оказалась не запертой. Уже на первый взгляд можно было констатировать, что личность нового постояльца оказала неизгладимое влияние на обстановку — в комнате стояла вонь, как на конюшне, повсюду были разбросаны всяческие нужные и ненужные вещи.

— Ну и где же ваши сокровища? — невольно зажав нос, спросил Каширский.

— Под кроватью, где ж еще! — презрительно бросила Анна Сергеевна и нырнула под небрежно застланную койку.

— Погодите, Анна Сергеевна, — проговорил Каширский, — что это вы там говорили насчет княжны? Для чего ее нужно, э-э-э, убрать?

— A ну ее к бесу, — донесся из-под кровати приглушенный голос Анны Сергеевны. — Успеется!

В этом ответе сказалась одна из черт характера госпожи Глухаревой, о которой не знал барон Альберт, но благодаря коей Анна Сергеевна в последнее время проваливала чуть ли не все «мокрые» и прочие дела. Для того чтобы кого-то убить со стопроцентной гарантией, ей нужно было ненавидеть этого человека всеми фибрами своей мятежной души. К примеру, если бы ей теперь под руку попался Дубов, то она готова была бы его сначала отравить, потом повесить, потом сжечь, а вдобавок на пепелище станцевать ламбаду. Когда же Анне Сергеевна «заказывали» людей лично ей малознакомых или к которым она не испытывала персональной вражды, то такое задание она зачастую выполняла спустя рукава, как бы нехотя. Особенно если попутно подворачивалось какое-нибудь интересное дельце вроде поиска сокровищ. Так произошло в случае с убийством владельца Покровских Ворот, к чему-то подобному, похоже, дело шло и теперь. Блеск сокровищ Херклаффа и королевской казны совершенно затмили в сознании Анны Сергеевны какую-то неведомую ей княжну Марфу.

Вскоре Анна Сергеевна, вся перепачканная в пыли, вынырнула из-под кровати с дурно пахнущим узелком, внутри которого что-то соблазнительно позвякивало.

— Давайте сюда, я понесу, — предложил Каширский.

— Еще чего! — с подозрением хмыкнула Анна Сергеевна. — Знаю я ваши фокусы. — И она отважно сунула узелок под юбку.

Несколько минут спустя, запершись в комнате Каширского, искатели чужих сокровищ развязали узелок, но обнаружили в нем лишь два ржавых кухонных ножа — память Петровича о прошлой жизни, когда он был лихим Соловьем-разбойником, грозой густых лесов и больших дорог.

— Все ясно, — угрожающе двинулся Каширский в сторону Анны Сергеевны. Подменили!

— Чего подменили?! — взвилась госпожа Глухарева, на всякий случай схватив один из трофейных ножей. — Отойдите от меня, иначе я за себя не отвечаю!

— Под юбкой подменили, — не унимался Каширский.

— Можете проверить! — высокомерно бросила Анна Сергеевна и задрала подол черного платья, под которым красовалось черное же белье. Сказочных сокровищ Херклаффа, увы, не было. — A может, и под бельишко глянете? — насмешливо процедила Анна Сергеевна.

— Нет уж, спасибо, — пробурчал Каширский. — И, встряхнув головой, будто вытряхивая из себя всю отрицательную энергию, заговорил уже совсем по-деловому: — Ну ладно, вечером отправимся в подвал. A эти ножики надо бы вернуть в комнату хозяина. Нам-то они ни к чему.

— Вам ни к чему, — уточнила Анна Сергеевна, — а мне еще пригодятся. — И Глухарева, завернув ножи в смрадную тряпицу, небрежно сунула их обратно под платье.

* * *

Обширный, хотя и изрядно запущенный двор перед Беовульфовым замком стремительно наполнялся каретами, телегами и просто верховыми лошадьми это съезжались славные рыцари Ново-Ютландского королевства. Правда, многих из них трудно было бы принять за рыцарей — столь скромно и даже нище были они одеты. Но тем не менее все они являлись самыми настоящими рыцарями, и горе тому, кто усомнился бы в их знатности и доблести!

Сам хозяин замка, в парадном камзоле, ради такого случая извлеченном из пыльного сундука, монументально высился на полуразвалившемся каменном крыльце и приветствовал гостей:

— O, это вы, славный Арчибальд! Как здоровье вашей дражайшей матушки? A что супруга? Да-да, милости прошу в главную залу… O, рад вас видеть, почтеннейший Фома! Как ваша милейшая дочка, еще не замужем?.. Как же, столько женихов кругом. A, да вот вам и жених — граф Сигизмунд. Особо вам рад, почтеннейший Сигизмунд! ет-нет, о делах после, когда соберутся все, а пока — прошу в залу. Винца испейте, у меня настоящее, а не всякое заморское пойло! O, дорогой мой дон Альфонсо, тысячу лет вас не видел!..

Нужно заметить, что со многими из гостей, в том числе и с доном Альфонсо, отношения у Беовульфа были, мягко говоря, натянутыми. Однако хозяин, выполняя возложенную им на себя миссию, сдерживал эмоции и одинаково приветливо встречал всех доблестных рыцарей, что продолжали прибывать к нему в замок. Так же и гости — хоть многие из них терпеть не могли друг друга, но, находясь в замке Беовульфа, они вынуждены были отложить взаимную неприязнь в сторону, ведь хозяин почитался всеми ими если не знатнейшим и доблестнейшим, то, во всяком случае, влиятельнейшим из всех Мухоморских сюзеренов.

Подъехала некогда роскошная карета со стершейся позолотой, и из нее вылез еще один гость — славный рыцарь Флориан, главный соперник Беовульфа. Хозяин слегка поморщился, но законы гостеприимства брали свое:

— O дорогой мой Флориан! Вот уж не ожидал, что и вы откликнетесь на мое приглашение…

— Зачем же тогда приглашали? — сухо промолвил Флориан, не спеша поднимаясь на крыльцо.

— Дело касается всех нас, — понизил голос Грендель. — И не только нас, но и всего государства. Наберитесь терпения, скоро все узнаете.

— Надеюсь, до вечера я домой успею? — глядя куда-то мимо Беовульфа, спросил гость. — У меня совершенно нет желания ночевать тут под вашим кровом.

— Боюсь, дружище, что домой вам нынче возвращаться не придется, радостно прогудел Беовульф. — Н если вам не по душе мой замок, то у нас тут поблизости корчма — там вас устроят по лучшему разряду!

— Ну и прекрасно, — проворчал Флориан и прошел в замок.

— Кажется, можно начинать, — увидев, что поток гостей стал иссякать, решил хозяин и тоже прошел вовнутрь, оставив вместо себя встречать припозднившихся рыцарей своего дворецкого, который до того лишь с почтительным поклоном стоял в дверях.

* * *

Виктор и Марфа неспеша прогуливались по занесенным опавшими листьями дорожкам королевского сада. Беседа не очень клеилась — Виктор думал о чем-то своем и едва отвечал на слова княжны.

— Ваше Высочество, а вам не показалось, что Петровичу что-то про меня известно? — озабоченно спросила Марфа, остановившись под вековой, в три обхвата, ракитой. — Не зря же он говорил мне, мол, знаю я, кто вы такая.

— Не берите в голову, княжна, — ответил Виктор, — Петрович от неумеренного пития уже и сам не соображает, что говорит и что делает. Но я очень рад, что вы сумели поставить его на место.

— A, пустяки, — пренебрежительно махнула рукой Марфа.

— Но вы нажили себе опасного врага, — с опаской продолжал Виктор. — Я говорю даже не о Петровиче, а о князе Длинноруком. Ни для кого не тайна, что он способен на любую пакость.

— Для чего же вы держите их при себе? — удивилась Марфа.

— Это еще вопрос, кто тут при ком, — тяжко вздохнул Виктор. Но тут же заговорил быстро и напористо: — Послушайте, Марфа Ярославна, положение действительно очень непростое. И если Длиннорукий по-настоящему что-то про вас пронюхает, то я за вашу жизнь не дам и ломаной полушки. Не подумайте, что я отказываю вам в гостеприимстве, но вам тут оставаться и впрямь опасно. Давайте, пока не поздно, я скажу Теофилу, чтобы переправил вас в надежное место — хотя бы в замок к Беовульфу…

Марфа отрицательно покачала головой:

— Нет, я должна оставаться здесь. Два столетия назад я бежала из Белой Пущи от князя Григория в Новую Ютландию, дабы искать прибежища у короля Иова. Но дело даже не в этом. Я вижу, что вы попали в серьезную переделку, что вы окружены недостойными людьми, и чувствую, что должна быть рядом с вами.

— Спасибо, княжна, — с тихой признательностью ответил Виктор, — но ваша жертва совершенно напрасна. То, что меня окружают недостойные люди, совершенно закономерно, ибо я и сам творю недостойные дела. Я чувствую, что стою на краю пропасти, и не вправе увлекать вас за собой. Так что подумайте, пока не поздно.

Марфа провела рукой по неровной коре ракиты:

— Ваше Высочество, я также постараюсь быть с вами откровенной. Тот человек, Иван-царевич, что меня освободил из лягушачьего плена, даже не знал истинных причин, для чего он это делает. Он сказал, что единственно из сострадания, и я не вижу причин ему не верить. Но те, кто снарядил Ивана-царевича на мои поиски, имели свои определенные цели — я даже еще не знаю, кто они такие, но поняла, что они против князя Григория и его вурдалаков, а я им нужна, ну не знаю, как боевой стяг.

— Вы уверены? — Виктор пристально глянул на Марфу.

— Размышления наводят меня именно на это, — ответила княжна. Собеседники вновь медленно двинулись по аллее. — Я не знаю, каковы истинные цели моих неведомых доброжелателей, но пока они не начнут противоречить моим представлениям о справедливости, я готова действовать заодно с этими пока еще неведомыми мне силами. A я чувствую, что ключ к Белой Пуще — здесь, в Новой Ютландии…

— Нет-нет, — решительно перебил Виктор, — об этом я не желаю и слушать. Не забывайте, что я — ставленник и заложник вурдалаков из Белой Пущи. Разумеется, я вас не выдам, но и союзником в вашей борьбе не стану.

— Да нет, это ж я так, к слову, — смутилась Марфа. — Конечно, мои дела — это мои дела, а ваши — это ваши…

Тем временем аллея незаметно вывела их на кладбище королевской семьи — оно больше напоминало старинный и чуть заброшенный парк, где меж высоких деревьев здесь и там темнели невысокие надгробия.

— Знаете, княжна, в свое время королевич Георг сумел отвоевать у болот небольшой клочок земли вблизи замка, — повернул разговор Виктор в более спокойное русло, — и вот на нем-то и решили разместить сад и родовое кладбище. Вон под той липой Георг и похоронен, — указал Виктор на небольшой камень. — Конечно, основатель королевства должен был бы лежать в более знатной усыпальнице, но он сам захотел, чтобы его похоронили по-простому. Ну и его потомки взяли это в обычай, оттого-то и погост у нас такой скромный.

— A мне здесь нравится, — задумчиво оглядела Марфа королевский погост. Ваше Высочество, у меня к вам будет одна не совсем обычная просьба…

— Постараюсь исполнить, насколько это в моих силах.

— Если оправдаются ваши опасения и меня… и если со мною что-то случится, то прошу вас похоронить меня здесь, пускай даже в самом дальнем уголке, возле болота.

Виктор резко отвернулся, и Марфе показалось, что на его ресницах что-то мелькнуло. Но он тут же взял себя в руки и заговорил подчеркнуто суховатым тоном:

— Боюсь, Марфа Ярославна, что не смогу удовлетворить вашу просьбу, так как на этом кладбище погребают лишь особ высшего происхождения. Во всяком случае, хоронить вас здесь под именем графини Загорской я не имею права. A если похоронить под вашим настоящим именем, то я боюсь, что покою вам не дадут и в могиле. Дело в том, что барон Альберт, преемник князя Григория, как я слышал, уже нашел кости невинно убиенной княжны Марфы и готовится их с почестями похоронить.

— Что вы говорите! — изумилась княжна.

— Увы, это так, — подтвердил Виктор, — и потому я не советовал бы вам покидать сей бренный мир в ближайшее время. Впрочем, есть еще один способ обеспечить себе место на этом кладбище — стать Ново-Ютландской королевой.

— Ну, вы уж скажете, — смутилась Марфа.

— Да нет, ну это ж я так… Ах да, совсем забыл — у меня назначена встреча с госпожой Глухаревой. Она приехала из Белой Пущи и должна дать мне отчет о своих переговорах. Так что нам пора возвращаться.

— C вашего позволения, я еще ненадолго останусь тут, — сказала Марфа. Здесь так покойно, так тихо…

— Ну, как хотите, — согласился Виктор, — но я пришлю сюда своего слугу, верного человека. Так, на всякий случай.

— Да зачем, не надо, — стала отказываться Марфа.

— Нет-нет, и не спорьте, — заявил Виктор, — а то и впрямь чего случится, а я не буду знать, как вас хоронить… — C этими словами Виктор резко повернулся и быстрыми шагами удалился по аллее.

Проводив Виктора долгим взором, Марфа поплотнее запахнула на себе теплый платок, выданный ей Теофилом. Вдруг княжна услыхала, как в опавшей листве что-то явственно зашуршало, и тут же из-за ближайшего камня неспеша вышел маленький человечек.

— Домовой! — радостно вскрикнула Марфа.

— Кузьма Иваныч, — степенно представился домовой.

— A у нас в усадьбе тоже был домовой, — вздохнула княжна. Господи, как же его звали-то? Нафаня, кажется.

— A, так он же мой давний приятель, — обрадовался Кузька. — Когда вурдалаки пришли, так едва Нафаня успел ноги унести. И где он теперь — бог весть… — Домовой горестно вздохнул. — Но помню, очень уж он о тебе сокрушался, говорил, мол, какая чудная княжна была, а пропала безо всякой вести…

— Постой, Кузьма, — перебила Марфа, — какая еще княжна? Ты меня, видать, с кем-то перепутал. Я не княжна, а графиня.

— Да-да, конечно же, — хитро прищурился Кузька, — графиня Заморская.

— Загорская.

— Тем паче. Да только тут уже кое-кому ведомо, что ты за графиня такая.

— Виктор?

— Кабы Виктор! И князь Длиннорукий знает, и разбойник Петрович. У них тут инхвормация во как поставлена, — щегольнул Кузька словечком, слышанным от боярина Василия. — Так что беречься тебе надобно! Ну, я тебя упрежу, коли что. — Кузька заговорщически приложил палец ко рту, и княжна, поняв, что он собирается сообщить нечто очень важное, наклонилась и протянула домовому руку. Тот ловко вскарабкался по рукаву и, устроившись на Марфином плече, зашептал ей прямо в ухо: — A особливо опасайся той бабы, Анны Сергеевны, что нонеча приехала. От нее любой гадости только и жди!.. Ну все, мне пора.

Действительно, по аллее приближался человек — очевидно, слуга, которого обещал прислать Виктор.

— Погоди, Кузьма, а как мне тебя найти? — удержала домового Марфа.

— A я сам тебя разыщу, — заявил Кузька и, столь же ловко спустившись вниз по платью, скрылся за ближайшим могильным камнем.

* * *

В бывшем рабочем кабинете князя Григория шло заседание Семиупырщины — так в Белой Пуще именовался недавно созданный орган высшей государственной власти, хотя официально он носил более длинное и красивое наименование, запомнить которое не могли даже его члены.

Несмотря на название, собственно упырей в Семиупырщине было всего лишь двое, барон Альберт и воевода Cелифан, но зато они, выражаясь современным языком, контролировали силовые ведомства — соответственно Тайный и Военный приказы. Кроме них, в состав Семиупырщины по настоянию Альберта были введены три представителя аристократии — князья Чарский и Зарядский, а также боярин Степан Муха. Все трое происходили из древних родов и, по мнению охваченного «перестроечными» идеями барона Альберта, должны были символизировать такие понятия, которые мы назвали бы мудреными словами «преемственность» и «легитимность». Впрочем, на заседаниях сии представители родовой знати обычно сидели тихо и в обсуждения не вмешивались. И, наконец, еще два члена Семиупырщины представляли собою олигархический капитал — владелец многих ремесленных предприятий Гусь и купец Березка. Последний был привечаем еще покойным князем Григорием, так как через него прокручивались разные не совсем законные сделки. Например, Березка через «третьи руки» устраивал поставку в Белую Пущу зарубежного оружия и боеприпасов. Разумеется, все знали о его темных делишках, но за руку поймать не могли. A может, и не особенно хотели.

Всякий раз, созывая Семиупырщину, Альберт приставлял к громоздкому столу князя Григория несколько столов поменьше, и вместе они образовывали букву «Т», во главе которой восседал барон, а вдоль меньших столов — остальные члены и приглашенные лица.

На сей раз Альберт казался весьма озабоченным.

— Господа, положение более чем серьезное, — говорил он, строго поглядывая на своих коллег. — Вражеские силы никак не хотят оставить нас в покое и постоянно испытывают на прочность. Поэтому наш святой долг — еще крепче сплотить ряды и дать должный отпор неприятелю.

Его соратники не особенно понимали, к чему барон клонит, однако на всякий случай согласно кивали.

Почувствовав, что необходимый настрой создан, Альберт перешел к делу:

— Когда злодеи извели нашего дорогого и любимого князя Григория, то ясно было, что на этом они не остановятся. И теперь подтверждаются самые худшие предчувствия. Нашим врагам недостаточно того, что мы пошли на самые решительные перемены, открыли храмы и понемногу вводим базарное хозяйствование. Им нужна власть. A наша задача — не допустить этого. И не потому что власть так уж нужна нам самим, а лишь для того чтобы не позволить им ввергнуть Белую Пущу в пропасть. Как стало известно, уже объявилась самозванка, утверждающая, что она — княжна Марфа. И если даже мы найдем способ от нее избавиться, то и это не решит вопроса, так как появятся другие… Гробослав!

— Слушаю! — вскочил Гробослав. Он не входил в состав Cемиупырщины, но был приглашен как ответственный за погребение Марфиных костей.

— Ну, решили вы, где хоронить? — спросил Альберт.

— Нет еще, — развел руками Гробослав. — Я ведь говорил, что у каждого предложения свои лучшие и худшие стороны…

— Знаю, знаю, — перебил Альберт, — но медлить больше нельзя. Будем хоронить кости уже через неделю и прямо здесь, в Кремле. За эти дни необходимо привести в порядок родовую усыпальницу Шушков, созвать народ со всей Белой Пущи, пригласить иноземных гостей, чтобы весь мир видел, как мы чтим своих невинно убиенных!

— Слушаюсь, — немного испуганно пробормотал Гробослав. — Я тут давеча ходил к усыпальнице и могу сказать, что не настолько уж она запущенная, как мы думали.

— Ну вот и прекрасно, — с удовлетворением кивнул Альберт. — Еще надобно, чтобы при погребении было побольше священников, а надгробное слово сказал будущий правитель Белой Пущи.

— Кто-кто? — не удержался воевода Cелифан. — Какой еще правитель?

— Будущий, — повторил барон. И пояснил: — Мы с вами лишь переходное звено. Наша задача — вести государственные дела и в должном порядке передать их новому правителю Белой Пущи, которого изберет Народное Вече. Поскольку князь Григорий не оставил наследника, то его преемника должен назвать народ. — Альберт торжественно поднял перст: — Глас народа — глас божий!

— Ну и кого же народ изберет? — глупо переспросил Гробослав.

— Ясно, что не тебя и не меня, — с досадой ответил барон. — Это должен быть всеми уважаемый человек из старинного и знатного рода… Вы со мной согласны, князь?

Последние слова Альберт обратил к престарелому князю Чарскому, который откровенно клевал носом, слушая бароновы краснобайствования. Однако он поднялся и, чинно поглаживая бороду, произнес:

— Совершенно верно, барон. Старинного и знатного.

— И кого же? — насторожился воевода.

— Кого именно, я еще не знаю, — притворно развел руками барон, — но ясно одно: он не должен очень уж выходить из нашей воли.

(Слово «нашей» барон произнес так, что ни у кого из присутствующих не возникло сомнений в том, чью же собственно волю должен выполнять будущий глава государства).

Тут встал доселе молчавший купец Березка:

— Господин барон, сам я происхождения самого простого, и не мне судить о знатных княжеских родах…

— Ближе к делу, — хмуро перебил Альберт. — Ежели у вас какие соображения, то говорите.

— Ну вот, стало быть, — продолжал Березка, — есть у меня думка насчет одного князя — и родовит он зело, и уважаем всеми…

— Кто таков? — спросил барон.

— Князь Борис Константиныч Городковский.

— Вот как, — хмыкнул Альберт. — Ну что же, князь Борис Константинович действительно и уважаемый, и родовитый… Мы подумаем над вашим предложением.

Березка сел на место, и барон Альберт вновь завел свою любимую речь о погребении Марфиных костей:

— Захоронение должно пройти так, чтобы весь мир понял — мы и в самом деле чтим своих великомучеников, а не дурака валяем…

Князь Зарядский наклонился к своему соседу — боярину Степану Мухе:

— Чего это Березка так за князь-Бориса ратует? Всем же ведомо, каков сей князь — пьяница и гуляка.

— Мне доподлинно известно, — чуть слышно зашептал в ответ боярин Степан, — что князь Городковский задолжал Березке кучу денег. Вот он теперь и тщится их вернуть хоть таким способом. Ну а заодно и заполучить своего человечка во главе княжества.

— Неисповедимы твои пути, господи, — тяжко вздохнул князь Зарядский.

Барон же Альберт тем временем торжественно зачитывал тот самый отчет, что накануне демонстрировал Гробославу:

— «Особое расследование не токмо обнаружило в месте тайного погребения останки в количестве трех черепов и пятидесяти восьми иных костей, но и неопровержимо установило, что принадлежат оные невинно убиенной княжне Марфе, дщери князя Ярослава Шушка. Доказательства прилагаются…»

* * *

В комнату князя Длиннорукого с воплями вбежал Петрович. Князь уже достал было из потайного места тарелочку с золотым яблочком, готовясь выйти на связь с Белой Пущей, но, завидев, в каком виде Соловей, отложил волшебное устройство в сторону:

— Ну, что там опять случилось?

— У меня пропали ножи! — одним духом выпалил Петрович. И упавшим голосом добавил: — Оба…

Однако Длиннорукий не оценил трагичности положения:

— Ну, подумаешь. Старый ржавый хлам.

— Ты ничего не понимаешь! — топнул ножкой бывший Грозный Атаман. — Их украли коты, чтобы потом, ночью, явиться и меня прирезать!

— Что?! — вытаращился князь. Но, вспомнив слова летописца Пирума, заговорил мягко и заботливо, будто с больным: — Послушай, Петрович, ты просто перетрудился, переутомился. Ляг поспи, а я постараюсь что-нибудь сделать, чтобы коты оставили тебя в покое.

— Ах, они меня доконали! — жалобно простонал Петрович. — И никто не верит!

Проводив Соловья в его комнату, князь Длиннорукий наведался в чулан, где подобрал себе метелку и совок и с этими орудиями вышел на охоту.

— Где же Петрович цапался с котом-то? — пробормотал князь. — Кажется, в первый раз — около горницы, где жил боярин Василий. A потом — возле тронной залы. Или еще где-то? Ну ладно, начнем прямо отсюда.

И Длиннорукий, недолго думая, с кряхтением опустился на колени и стал выгребать вековой мусор из-под старого комода, неизвестно для чего выставленного у стены в коридоре. Однако искомого там не оказалось, и князь прямо на четвереньках пополз вперед по коридору, ловко орудуя метелкой и совком. Однако вскоре он наткнулся на какое-то препятствие, а подняв взгляд, обнаружил, что прямо над ним стоит Виктор.

— Извините, Ваше Высочество, я тут… — залопотал князь, но Виктор, похоже, был настроен весьма благодушно:

— Похвально, князь, весьма похвально, что вы взялись за уборку многолетнего сора. Наконец-то и от вас хоть какой-то прок.

Длиннорукий с трудом поднялся:

— Ваше Высочество, вы просвещенный человек, может быть, вы знаете — если кот не настоящий, а призрак или бес, то он оставляет за собой помет или нет?

— Вы что, от Петровича заразились? — сочувственно покачал головой Виктор и двинулся своею дорогой. Длиннорукий вновь опустился на четвереньки и продолжил настойчивые поиски кошачьего дерьма.

* * *

Солнце понемногу клонилось к закату, а Грендель еще вел Дубова и Покровского по Ново-Ютландским болотам. Похоже, что проводник все же что-то перепутал, и хотя по всем приметам уже должен был показаться бестолково построенный, но внушительный замок Беовульфа, однако почему-то путники то и дело попадали куда-то не туда.

— А, теперь понял! — со всех сил хлопнул себя по лбу Грендель, когда они вышли к очередному «не туда». — Нам надо было забирать вправо, а я вас завел влево. Мы сейчас находимся где-то неподалеку от королевского замка. Значит, сейчас повернем к тому пригорку, а дальше уже не заблудимся.

Но тут до них долетели какие-то голоса. Доносились они как раз из-за того пригорка, к которому собирался повернуть Грендель.

— Уж не по наши ли души? — забеспокоился боярин Василий.

— Да нет, тут что-то другое, — прислушался Иван. — Мне показалось, что кто-то там говорит пятистопным ямбом, а другой отвечает ему ненормативным верлибром.

— А, знаю! — сообразил Грендель. — Это ж поэты канавы копают. Ну, те самые, которых раньше Александр у себя привечал.

— Поэты — и канавы? — изумился Покровский. — Да как же такое возможно!

— Возможно, возможно, — вздохнул Грендель. — Его Высочество Виктор высокие искусства не больно жалует, вот и приспособил поэтов канавы копать. По его мнению, это самое подходящее для них применение.

— И вы полагаете, что это естественно? — вскричал Иван.

— Я сам не чужд общения с музами! — горделиво ответил Грендель.

— И так спокойно воспринимаете, что ваших собратьев по искусству выгоняют с лопатами на болото?!

— Да нет, мне это тоже не нравится, — смутился Грендель, — но что я могу сделать?

— Погодите, господа, — вмешался Василий в спор двух служителей муз, чтобы что-то делать, надо выяснить, какова тут местность, сколько канавокопателей и сколько охранников.

Поэты согласно закивали, и все трое, поднявшись на пригорок, залегли на вершине, откуда открывался прекрасный вид на очередное болото, посреди которого копошились несколько человек с лопатами. Еще один, в черном плаще с капюшоном, расхаживал среди них и, помахивая автоматом, побуждал повышать производительность труда.

— Работать, суки! — доносилось до вершины пригорка. — Не отлынивать! Эй ты, придурок, что встал? Копай, я тебе сказал!

— Кажется, тот самый, — определил Василий. — Ну, которого мы встретили утром на «грядках». Этот нас прикончит не отходя от кассы.

— Что же делать? — возмутился Покровский. — Так и терпеть надругательство над искусством?!

Тем временем тот поэт, которого наемник обозвал придурком, картинно облокотился на лопату и прокламировал:

— Не я придурок, а придурки те, Кто заступы дал в руки стихотворцам И отобрал их вещее перо!

— Поумничай у меня! — заорал наемник и ткнул поэта прикладом автомата, отчего тот упал в болотную жижу. Грендель рванулся было с места, но Дубов удержал его.

Поэт поднялся и взялся за лопату.

— Работать! — продолжал разоряться наемник. — И ты, дура, кончай на меня зыркать!

Дородного вида дама в лохмотьях от когда-то нарядного платья повела могучими плечами:

— Я знаю, ты меня не любишь И извращенкою зовешь…

— А, так это же мадам Сафо! — сообразил Грендель. — А тот, кого наемник так грубо толкнул — синьор Данте.

— А остальные трое? — спросил боярин Василий.

— Точно не знаю, — попытался приглядеться Грендель. — Не видно… Но делать что-то нужно!

— Прежде всего, не нужно пороть горячку, — возразил Дубов. — Сперва проведем рекогносцировку местности.

— Королевский замок — там, — махнул рукой Грендель. — Замок Беовульфа — чуть правее…

Но тут с той стороны, где находился королевский замок, появился еще один человек — по мере приближения стало ясно, что это другой наемник.

— А, смена караула, — сообразил Василий. — Может, оно и к лучшему.

Тем временем «второй» наемник подошел к «первому», они пересчитали поэтов (их оказалось пять), и, сдав поголовье, «первый» наемник удалился туда, откуда появился его коллега.

— А вот теперь мы, пожалуй, можем попытаться, — пробормотал Дубов, разглядев нового надсмотрщика. — Нет, штурмом ничего не получится, а вот обходным маневром — очень даже вероятно. Господа, кто из вас может крикнуть «Спасите! Тону!» женским голосом?

— У меня не выйдет, — сразу отказался Грендель — По-моему, из-за голоса нас тогда в Белой Пуще и разоблачили — ну, когда мы пытались наниматься в султанский гарем.

— Думаю, у меня получится, — не очень уверенно сказал Покровский. И тут же истошно завопил: — Спасите! Помогите!

— Не сейчас! — остановил его Василий, заметив, что наемник заозирался по сторонам. — Мы спустимся с пригорка, незаметно пройдем вон туда, где работы еще не ведутся, а уж тогда приступим. Вы будете кричать, и если он «клюнет» и кинется вас спасать, то тут мы с господином Гренделем его тепленьким и возьмем.

— Нехорошо как-то, — засомневался Грендель. — Играть на благородных чувствах человека…

— Вы хотите освободить поэтов или нет? — повысил голос Дубов.

— Хотим, — чуть не в голос ответили его спутники.

— Ну, тогда вперед!

Через несколько минут они, рассредоточившись по болоту, залегли среди кочек. Так как за день приключений все трое вымазались, как черти, то о запачканной одежде никто уже не беспокоился.

По знаку Василия господин Покровский завопил, явно подражая голосу своей коллеги по творческому цеху госпожи Софьи Кассировой:

— Спасите! Тону!

Дубов ни к месту ни к делу подумал, что приблизительно так могла бы голосить лирическая героиня Кассировой, от несчастной любви бросившаяся в Нил и опасающаяся, что утонет прежде, чем ее проглотят священные крокодилы. Но вместе с тем детектив напряженно наблюдал за наемником. Василий узнал его — то был его земляк, кислоярец, с которым он когда-то давно, еще в прошлой жизни комсомольского вожака, был знаком по линии отряда юных друзей милиции.

Услышав голос, зовущий на помощь, бывший юный друг милиции вновь нервно заозирался, пытаясь уловить, откуда тот исходит. Тогда Покровский крикнул громче:

— На помощь! Есть тут кто, или нет?!!

Но тут произошло нечто, что заставило Дубова изумиться, а чувствительного Гренделя даже слегка прослезиться.

— Мама, это ты? — крикнул наемник, бросившись на зов. — Я спасу тебя!

— Помоги мне, сынок! — тут же сориентировавшись, вновь заголосил Покровский с «нильскими» интонациями. — Тону, родимый!

— Что за отсебятина, — проворчал Дубов. — Не хватало нам еще тут мексиканской мыльной оперы!

Но наемник несся по болоту, не разбирая пути.

— Подожди, не тони! — кричал он. — Я здесь, рядом!

Вскоре спасатель миновал ту кочку, за которой залег Покровский, а когда он поравнялся с Дубовым, то детектив не мешкая выдвинул вперед болотопроходческий шест, и наемник шлепнулся во весь рост, подняв фонтан брызг.

Он попытался вскочить, но тут на него навалились боярин Василий и Грендель. Они держали свою добычу столь крепко, что о том, чтобы выхватить автомат, не могло быть и речи.

— Пустите, суки, там же человек тонет! — кричал наемник.

— Уже утонул, — ухмыльнулся Василий. — Давно утонул, Игорь.

— Что? — вскрикнул наемник и, приглядевшись к своему пленителю, упавшим голосом произнес: — Василий Николаевич… Как, и вы тоже здесь?

— Да, и я тоже здесь, — со значением ответил Василий. — Но только по другую сторону баррикад. Да уж, — продолжал Дубов, оглядывая Игоря, хорош, нечего сказать! Этому ли тебя учили? Вот уж порадуется инспектор Лиственицын, когда узнает, с кем связался его воспитанник, член клуба друзей милиции!

— Я только ради справедливости, — пробормотал наемник.

— Что, ради какой справедливости вы поэтов в болоте гноите? — не выдержал Грендель, но его остановил Дубов:

— Погодите, господин Грендель, дискутировать будем после. Первым делом нужно увести отсюда господ поэтов.

Боярин Василий и Грендель устремили взоры туда, где Покровский, отчаянно жестикулируя, что-то втолковывал господам поэтам.

— А мне как же? — вдруг спросил Игорь. — Без них мне в замок возвращаться нельзя — убьют!

— Да, парень, вляпался же ты, однако, — покачал головой Василий. — Что ж нам с тобой делать? Ну, автоматик-то придется забрать, чтобы ты новых бед не натворил. — C этими словами он сорвал с Игоря «калашникова» и швырнул в ближайший омут. Тот даже не пытался сопротивляться.

— Не могу больше, — тихо проговорил Игорь. — Помогите домой вернуться! — Он даже попытался упасть на колени, но Дубов и Грендель его удержали.

— Сейчас я тебя переправить не смогу, — подумав, сказал Василий. — Дел невпроворот. А вот господин Грендель тебе расскажет, как пробраться в Царь-Город. Там найдешь некоего господина Рыжего. Или хотя бы Пал Палыча, главу сыскного приказа. Скажешь им, что от боярина Василия, они тебя временно к делу пристроят. Понял?

— Понял, — кивнул Игорь и вдруг тихо, по-детски заплакал. — Сволочи, все сволочи, — говорил он, размазывая слезы грязными кулаками. — Когда моя мать в реке тонула, никто ей на помощь не кинулся, никто. Стояли и смотрели, и хоть бы один помог. Я тогда еще малым был… И решил я, что раз все люди такие гады… — Игорь не договорил, рыдания душили его.

— Ну ладно, — сказал Грендель, чувствуя, что и сам готов разреветься. Идем, я тебе подробно разъясню, куда и как идти. — И Грендель увел Игоря к пригорку.

Василий же направился туда, где Иван Покровский что-то горячо говорил поэтам. Поэты, однако, не слишком торопились следовать за своим избавителем.

— Куда нам идти! — уныло вздыхал синьор Данте. Мало кто узнал бы в этом сломленном человеке былого ерника и «пожирателя» собратьев по высокому искусству. — Нас же схватят и отрубят голову за ослушание!

— Где ваша поэтическая гордость! — тщетно взывал Покровский. — Поглядите на себя, во что вас превратили!

— А мне здесь по-своему даже нравится, — неожиданно заявила мадам Сафо. — Может быть, это испытание, ниспосланное нам свыше…

— А может быть, это вообще наказание за нашу леность и гордыню? — вступил в беседу еще один канавокопатель, наследник Омара Хайяма господин Ал-Каши. — И лишь путем рытья канав мы обретем подлинное поэтическое вдохновение…

— Прямо и не знаю, что с ними делать, — развел руками Покровский. — Ну не хотят покидать свою каторгу, и все тут!

Василий лишь улыбнулся. Еще в комсомольскую бытность он всегда умел находить нужные слова, чтобы поднять своих комсомольцев на славные свершения, и теперь был уверен, что сумеет вдохнуть новую жизнь в павших духом поэтов. Главное, помнил Дубов, что нужно действовать по наитию, не обдумывая, что и как говорить. Вот и на сей раз Василий Николаевич, встав на кочку, произнес первое же, что ему пришло в голову:

— Пока свободою горим, Пока сердца для чести живы, Мой друг, Отчизне посвятим Души прекрасные порывы!

К удивлению и Покровского, и даже самого Василия, пушкинские строки произвели на поэтов самое неожиданное живительное воздействие: они как будто выпрямились, их лица просветлели, глаза заиграли радостным огоньком.

— Боярин Василий, я давно догадывался, что вы тоже поэт, — произнес за его спиной Грендель. — И к тому же замечательный поэт!

Боярин Василий смутился, но не стал разочаровывать своего возвышенного друга:

— Ну как, вы ему указали дорогу?

— Да, — кивнул Грендель, — уверен, что доберется благополучно… Ну что, идемте? — обратился он к поэтам.

— Идемте! — заговорили воспрявшие духом поэты. — Долой темницы, да здравствует свобода!

— Я так думаю, что господ поэтов хватятся еще не скоро, — рассудительно заметил Василий. — Отведем их покамест к лешему в корчму, а там попросим водяного препроводить в какое-нибудь безопасное место.

— Да, можно и так, — согласился Грендель. — Ну, в путь!

И вся веселая компания из пяти поэтов, Ивана-царевича, экс-оборотня и частного детектива со смехом и шутками двинулась к пригорку, оставив недомелиорированное болото с брошенными лопатами.

* * *

Виктор в своем кабинете беседовал с королевским садовником, аМ арфа сидела на диванчике и слушала.

— Значит так, весной надо будет посадить побольше салату, редиски, огурцов и прочих овощей, — неспеша говорил Виктор. Садовник внимательно слушал и кивал. — Ах да, еще капусты — будем на зиму квасить.

— Боюсь, Ваше Высочество, что для капусты места не хватит, — позволил себе возразить садовник. — Разве что посадить ее там, где теперь цветы. A ваш дядюшка их так любит…

— Я и сам цветы люблю, — резко перебил Виктор, — но если выбирать между ими и капустой, то я выбираю капусту. От нее пользы больше, чем от всех ваших цветочков, вместе взятых.

— Ваше Высочество, мне кажется, что совсем отказываться от цветов не надо, — вдруг подала голос Марфа. Виктор укоризненно глянул на нее, но спорить не стал:

— Ну хорошо, оставьте и цветов тоже. Но не в ущерб капусте.

— A то можно еще картофеля посадить, — подхватил садовник. — У меня тут имеется несколько клубней. Он вроде как и съедобный, и цветы красивые дает.

— Что еще за картофель? — недоверчиво пожал плечами Виктор. — Никогда о таковом не слыхивал.

— Его привезли италиянские купцы из-за великого моря-окияна, — пояснил садовник, — а ливонский рыцарь господин Йохан Юргенс переслал с десяток клубней в дар вашему дяде, то есть Его Величеству, вместе с пояснениями, как их сажать, окучивать и даже как приготовлять для еды.

— Ну, пускай будет картофель, — разрешил Виктор. — Надо же и новое вводить. В общем, сажайте, что сочтете нужным, но с учетом пользы.

— Как скажете, Ваше Высочество, — откланялся садовник.

— Вот такие вот дела, сударыня, — вздохнул Виктор, когда они остались вдвоем с Марфой. — Пока лично сам во все не вникнешь, толку не добьешься.

— Мне кажется, Ваша Высочество, что не в одной капусте польза, осторожно заметила Марфа. — Вот, помню, когда я жила в нашей родовой усадьбе, в Старо-Даниловском, то у нас там и сад был, и огород, и цветник. Помню, — мечтательно прикрыла она глаза, — как я сама возилась в огороде, полола грядки, цветочки поливала. Одни цветы любили холодную воду, другие — чуть подогретую…

— Да разве ж я против цветов-то?! — перебил Виктор. — Но одно дело у вас в Белой Пуще, а совсем другое — здесь, где каждый клочок пригодной земли чуть не на вес золота! Вот если мне удастся продолжить дело, начатое Георгом, и осушить больше болот — тогда и цветы выращивать будем. Да только ежели все так пойдет, как до сегодня, — помрачнел Виктор, — то я вообще не знаю, где мы все окажемся уже завтра или послезавтра!

— A что так? — участливо спросила Марфа.

— Очень скоро сюда придут либо вурдалаки, либо рыцари. В первом случае моя власть останется чисто внешней, а то и вообще сойдет на нет, ну а во втором меня просто кинут в темницу, если не еще чего похуже. Так что никаких надежд осуществить свои замыслы я пока что не вижу.

— Но для чего же вы тогда отдавали садовнику столь подробные указания, что и как сажать? Ведь до весны еще так далеко!

Виктор с хитрецой прищурился:

— A вот тут у меня свой расчет. Кто бы ни пришел на мое место, а указания, может быть, останутся в силе. Вряд ли мои преемственники станут входить во все подробности и давать собственные наказы садовнику, так хотя бы эти мои замыслы воплотятся в жизнь.

— A я так замечаю, что хозяйственные дела вам больше по душе, чем государственные, — промолвила Марфа.

— Да, это так, — согласился Виктор, — но, к сожалению, те и другие неразрывны одни от других. Вот и приходится крутиться безо всякой надежды на благополучный исход.

— Я вас прекрасно понимаю, — вздохнула Марфа. — Хоть наши с вами цели разнятся и даже противоположны, но и я, сказать по совести, охотно удалилась бы куда-нибудь в глушь, трудилась на огороде, пасла коз… И была бы счастлива, особенно если бы рядом находились люди, близкие мне по духу. Нет-нет, — решительно встряхнула Марфа длинными русыми волосами, — об этом мечтать рано. Ох как рано.

Тут в дверь постучали, и на пороге появился Теофил:

— Ваше Высочество, ужин подан, ждем только вас.

— Да-да, иду, — неспеша поднялся Виктор. — Уважаемая графиня, мы тут с вами немного заговорились о цветах и капусте, прошу к столу.

— Да нет, лучше я поужинаю у себя, — гостья встала с диванчика и медленно вышла из комнаты.

— Ну хорошо, значит, подайте ужин графине Загорской ей в горницу, распорядился Виктор и следом за Теофилом покинул кабинет. Однако, сделав несколько шагов по коридору, вернулся и на всякий случай запер дверь.

* * *

Совещание в обширной зале Беовульфова замка шло, как и подобает случаю, когда вместе собираются господа, каждый из коих считает себя умнее и знатнее прочих — то есть в общем-то все были готовы хоть сейчас начать борьбу за справедливость, но каждый предлагал что-то свое, а выслушать соображения соседа никому и в голову не приходило.

Рыцари сидели за длинными столами, уставленными обильною выпивкой и скромною закуской, а за отдельным столиком у стены торжественно восседали: во-первых, сам Беовульф, во-вторых, высокий седовласый рыцарь Зигфрид, которого избрали председательствующим как старейшего из присутствующих, и, в-третьих, Надежда Чаликова, но уже не в костюме пажа, а в роскошном дамском платье из гардероба покойной бабушки Беовульфа. Рыцари время от времени поглядывали на незнакомку и все не могли понять, что делает сия прелестная дама на сугубо мужском сборище. Но большей частью они были заняты выяснением личных взаимоотношений, так что временами даже забывали, для чего вообще тут собрались.

В конце концов Беовульфу надоело слушать рыцарский гомон, и он, грузно поднявшись из-за стола, взревел на всю залу:

— Господа, ну давайте уже что-то решать! A то мы тут до ночи без толку пробазарим! — И хозяин, бухнувшись в кресло, налил себе полный кубок вина.

В наступившей тишине со своего места в дальнем конце стола поднялся Флориан.

— Думаю, всем нам следует отдать должное почтенному хозяину, — негромко заговорил сей славный рыцарь. — Ни в коей мере не желаю поставить под сомнения его благие намерения, — Флориан церемонно поклонился в сторону Беовульфа, — однако не стоят ли за всем этим некие иные силы, которые желают использовать нас отнюдь не ради восстановления попранной справедливости, а с какими-то иными целями?

— Правильно! — раздались голоса сторонников Флориана. — Не верьте Беовульфу! Он только ради себя старается!

Хозяин хотел было что-то возразить, но лишь обреченно махнул рукой.

— Да уж, с такой публикой каши не сваришь, — тихо сказала ему Надя.

— Чувствую, опять придется самим, — ответил хозяин. — Вот дождемся Гренделя с боярином Василием…

Но тут поднялся председательствующий Зигфрид. Публика уважительно притихла.

— Друзья мои, славные рыцари, — неспешно заговорил он, поглаживая длинную седую бороду, — не думал я, что доживу до такого позора, когда нашего короля свергнут с законного престола. И кто? — возвысил голос Зигфрид. Какие-то наемники каких-то вурдалаков! Вдвойне позорно, что мы с вами терпим такое поругание и даже в столь трудное время не можем отложить в сторону свои распри и выступить едино за поруганную справедливость. Или нет более рыцарей в нашем славном королевстве?! — C этими словами Зигфрид опустился рядом с Беовульфом, который умиленно утирал глаза краешком рукава. Другие рыцари также избегали глядеть друг на друга — им было совестно. Казалось, еще мгновение — и единство будет достигнуто, но тут неспеша поднялся Сигизмунд, которого хозяин прочил в женихи дочке Фомы.

— Полностью с вами согласен, мой достопочтеннейший Зигфрид, — медленно заговорил Сигизмунд, — но пока что все, о чем мы тут речь ведем — это только лишь отвлеченные мудрствования. Да-да, — повысил он голос, так как собрание глухо зароптало, — мы тут рассуждаем, как восстановить справедливую власть, а где она? Король Александр исчез неведомо куда, и мы не знаем, жив ли он.

Беовульф было рванулся с места, но Надя его незаметно удержала:

— Погодите, еще не время.

A Сигизмунд продолжал:

— Дай бог, конечно, чтобы Его Величество был жив и здоров, но что делать, если его уже нет? Не Виктору же на верность присягать!

— Долой Виктора! — чуть не в голос завопило собрание.

— A если не Александр и не Виктор, то кто же? — продолжал оратор, когда крики стихли. — Придется выбирать нового короля. И тогда главный соискатель — это тот, кто собрал нас воедино и освободил Новую Ютландию от захватчиков. То есть наш глубокоуважаемый господин Беовульф!

— Слава Беовульфу! Беовульфа на престол! — закричали несколько рыцарей, толком не понявших, к чему клонил Сигизмунд.

Хозяин резко поднялся с кресла:

— Господа, зачем вы мне приписываете то, о чем я вовсе никогда не помышлял? Вот уж действительно, хочешь раз в жизни доброе дело сделать, а тебя еще за это обгадят… — И Беовульф в оскорбленных чувствах выбежал из залы, громко топая сапожищами.

— Довели человека, — вздохнул Зигфрид.

И тут Надя не выдержала. Она сорвала со стены какой-то полузаржавевший меч и решительно вскочила на стол.

— Что вы делаете, сударыня! — попытался ее остановить Зигфрид, но остановить Чаликову было уже невозможно.

— Да что же это такое, — начала она сумбурную, но страстную речь, — вашу Родину, вашу Мать отдали на поругание гнусным упырям и подлым вурдалакам, а вы тут, как старые бабы, выясняете, кто главнее и знатнее! Да вы должны благодарны быть тому, кто пытается поднять вас на справедливое дело. Прав Зигфрид — не рыцари вы, а тряпки, подстилка для наемников!

Менее всего ожидали доблестные рыцари услышать такие горькие, но, увы, справедливые слова от этой хрупкой на вид девушки.

— Нет, мы не тряпки! — выкрикнул Фома. — И мы докажем это! Докажем!

В порыве чувств рыцари повскакали с мест и повалили к столу, где, опершись на меч, стояла Надя. Они с глубоким почтением целовали ей подол платья и клялись исполнить свой долг до конца.

И тут со стороны входных дверей раздалось знакомое покашливание.

— Вот он, ваш король! — воскликнула Надя. — Он поведет вас на борьбу за справедливость!..

И действительно, в проеме двери стояли Беовульф и король Александр. И хоть Его Величество был не в белом, как мечтал хозяин замка, а в темном одеянии, но все равно его появление вызвало у рыцарей целую бурю восторга. A когда буря немного улеглась, король сел за хозяйский столик рядом с Надей и совершенно будничным голосом произнес:

— Спасибо вам, о мои рыцари, за столь теплый прием. Как я понимаю, вы чего-то ждете от меня?

— Ну конечно, Ваше Величество! — взревел Беовульф, который все еще стоял у двери, с умилением созерцая короля и рыцарей. — Ведите нас в наступление!

— Увы, — вздохнул Александр, — я ничего не смыслю в военных делах. И потому я решил созвать совет, куда войдут наиболее влиятельные и искушенные в боях рыцари. Разумеется, вы, дорогой Беовульф. И вы, почтеннейший Зигфрид. И вы, дон Альфонсо. — Король поискал кого-то глазами. — Флориан, вы здесь?

Флориан поднялся:

— Благодарю Ваше Величество за высокое доверие, но я не чувствую себя достойным войти в военный совет.

— Ну, как знаете, — не стал особо настаивать Александр.

— Если я понадоблюсь, то буду в корчме. — Флориан встал из-за стола и, церемонно поклонившись, покинул залу. За ним последовали несколько его сторонников.

— Прекрасный человек, — вздохнул Александр вослед Флориану, — но его гордыня не знает предела.

— Друзья мои, — радостно загудел Беовульф, — делами займемся завтра. A сейчас приглашаю вас на праздничный пир. И хоть угощение у меня самое скромное, зато вина — хоть залейся!

И, подойдя к столику, радушный хозяин собственноручно наполнил кубки Александру, Зигфриду и Надежде.

* * *

Обстановка за ужином была совершенно унылая: Анна Сергеевна, по обычаю, тихо злобствовала; Каширский пытался читать лекцию о вкусной и здоровой пище, но успеха у сотрапезников не имел; Петрович, как всегда, больше налегал на выпивку, опасно пренебрегая закуской. Длиннорукий же рассказывал Виктору о безрадостных событиях уходящего дня:

— Ну, о бегстве поэтов и исчезновении их охранника Ваше Высочество уже знаете.

— Знаю, — угрюмо буркнул Виктор, глядя в полупустую кружку.

— Есть подозрения, что к этому делу имеют отношение небезызвестные Вашему Высочеству Грендель и боярин Василий…

Услышав эти имена, Анна Сергеевна прошипела:

— Сволочи! Своими бы руками удушила…

— Спокойнее, Анна Сергеевна, нервные клетки не восстанавливаются, утешил ее Каширский. — И вообще, все ваши проблемы в том, что вы не соблюдаете режим правильного питания. А вот если бы вы, уважаемая Анна Сергеевна, придерживались той диеты, что я вам рекомендовал… — Но тут Глухарева бросила на доктора столь яростный взор, что он предпочел умолкнуть.

— Да-да, продолжайте, князь, — рассеянно попросил Виктор, — я вас внимательно слушаю.

— Ну, бегство поэтов — еще цветочки, — охотно продолжал Длиннорукий, а вот ягодки зреют в замке Беовульфа, где сей мерзкий рыцарь собрал вокруг себя прочих себе подобных, и они уже куют замысел идти в поход на вас!

— A, ну и прекрасно, — махнул рукой Виктор.

— Что прекрасно?! — едва не подавился князь куском рыбы. — Да вы, Ваше Высочество, вообще слышите, что я говорю, или эта ваша гостья так вам голову заморочила, что вы уже ни хрена не соображаете?

— Проклятая дикая кошка, — злобно пробормотал Петрович и отхлебнул вина.

— A кстати, где она теперь? — продолжал Длиннорукий. — Отчего ее нет за ужином?

— A вот это, князь, не ваша забота, — строго посмотрел на него Виктор. Графиня Загорская не обязана давать отчет кому бы то ни было, а тем более вам.

— Извините, Ваше Высочество, — тут же умерил пыл Длиннорукий, — но положение таково, что ваша власть под угрозой! Ах да, я еще не сказал вам главного. — Князь выдержал многозначительную паузу. — У Беовульфа объявился ваш почтенный дядюшка, и того гляди он возглавит заговор рыцарей, которые уже сползлись, как паршивые тараканы, в замок негодяя Беовульфа! Так как и эту весть Виктор воспринял с равнодушной обреченностью, то князь продолжал вываливать дурные новости: — A еще там и слуга боярина Василия, ну, помните, тот парнишка, что был с ним в прошлый приезд. Так вот, торжественно поднял Длиннорукий полупустой кубок, — теперь он переоделся в бабское платье!

— Кто, боярин Василий? — злобно процедила Анна Сергеевна. — От него еще и не такого можно ждать…

— Какой еще боярин Василий? То-то что слуга! И теперь он предается противоестественному блуду с так называемыми доблестными рыцарями! — От избытка чувств князь вскочил из-за стола. — И вообще, чем там занимаются рыцари, так это просто уму непостижимо! Пьют как свиньи, распевают похабные песенки, ублажают похоть всеми неестественными способами, не гнушаясь услугами своих лошадей и собак!.. A Ваше Высочество ничего не делает, дабы пресечь все эти бесчинства, творящиеся в подведомственном вам государстве!

— A что я могу сделать?! — не выдержал Виктор. — Вы сулили, что из Белой Пущи придет помощь, и где она? Не знаю насчет Беовульфа и рыцарей, но ваши наемники действительно пьют как свиньи и уже начинают незнамо куда исчезать. Королевская гвардия давно куда-то пропала, и скорее всего, что теперь она тоже у Беовульфа. Так что если завтра сюда заявятся рыцари или кто бы то ни был, то дать отпор будет просто-напросто некому. Вот об этом вам следовало бы подумать, а не о том, кто там в каком платье!

— Так-то так, — почесал плешь Длиннорукий. Но тут раздался глухой стук это Петрович упал под стол. Князь кинулся его оттуда извлекать, довольный уж тем, что на сей раз Соловей не учинил за столом очередного непотребства вроде размахивания ножами и приставания к дамам.

* * *

Леший за стойкой привычно протирал кружки, а за длинным столом пировали рыцари. Впрочем, сказать, что они пировали, было бы большим преувеличением, поскольку их предводитель господин Флориан не отличался любовью к вину и шумным застольям. Так что пир вернее было бы назвать просто скромным ужином в ожидании, покуда кикиморы, срочно вызванные корчмарем на подмогу, приготовляли рыцарям горницы для ночлега.

За отдельным столиком, как обычно, сидел водяной и потягивал из кувшина свою любимую водицу, которой он за вечер успел выпить едва ли не больше, чем Флориан вместе с его рыцарями — вина.

Влив в себя очередную кружку, водяной подошел к стойке:

— Ну вот, наконец-то у тебя приличные постояльцы. Чего ж ты не радуешься?

— A я радуюсь, — хмуро ответил леший. — Да обратно все не к добру. Что рыцарям делать положено? Пить вино, петь всякие непристойные песни да прочие безобразия учинять, а эти сидят, как на тризне, и хоть бы словечко кто сказал. Не к добру!

— Значит, неправильные рыцари, — хмыкнул водяной.

— Какова жизнь, таковы и рыцари, — отрезал хозяин.

Но тут в дверях заслышался осторожный стук.

— Кого там черти еще принесли, — озабоченно проворчал леший. — Да толкайте сильнее, не заперто!

Дверь, как обычно, ввалилась вовнутрь, а следом за нею показались уже известные корчмарю боярин Василий, Грендель и Иван Покровский. Из-за их спин выглядывали еще несколько человек в оборванных нарядах. Не только водяной и леший, но даже рыцари с любопытством уставились на новых гостей.

— Прошу вас приютить этих людей хотя бы на ночь, — сказал боярин Василий. — Долго им оставаться здесь нельзя, так как они бежали с каторжных мелиоративных работ.

— Что, простите? — вежливо переспросил славный Флориан, не разобравший столь мудреных словечек.

Вперед выступил Грендель:

— Они бежали с болота, где Виктор заставлял их копать канавы, неужели не ясно?

— A, так это же поэты! — сообразил Флориан, и с его чела тут же слетело обычное угрюмо-надменное выражение. Как и многие его собратья, сей доблестный рыцарь был неравнодушен к высоким искусствам. — Господа поэты, вы находитесь под нашей защитой. И пусть кто-то попробует сюда сунуться наши мечи будут к их услугам!

— Ну вот, мало было мне напастей, — проворчал леший. — Уж теперь точно мою корчму прикроют…

— Вы можете дать им пристанище на одну ночь? — повторил Василий.

— Мы, конечно, завсегда гостям рады, — вздохнул хозяин, — да только все горницы заняты рыцарями. Ума не приложу, где еще ваших поэтов поселить?..

— Ну ладно, тогда мы отправимся в замок Беовульфа, — решил Василий, там уж места хватит.

— Погодите, — остановил его Флориан, — на ночь глядя вам идти опасно. A если вас по дороге подловят наемники?

— Что вы предлагаете? — напрямую спросил Грендель.

— Очень просто — мы не пойдем спать, а будем тут пировать всю ночь, заявил Флориан. — Так что горницы для господ поэтов свободны. Хотя, конечно, если уважаемые поэты изъявят желание к нам присоединиться, то милости просим. Эй, хозяин, неси нам вина, гулять так уж гулять!

— Сей миг, господа! — обрадовался леший и поспешил в кладовку за вином.

— Может быть, покамест поэты нам что-нибудь почитают? — предложил один из рыцарей. Стихотворцы по-прежнему стояли в дверях и с опаской наблюдали за происходящим, еще не веря в свое спасение.

— Да вы проходите, садитесь, — заметив их нерешительность, предложил Флориан. — Места за столом хватит на всех.

Поэты один за другим несмело подошли к столу, но сесть не решались, хотя рыцари и подвинулись на деревянных скамейках.

— Да погодите вы, поэты ж еще не оправились после всего, — пришел на помощь Грендель. — Давайте лучше я!

— Просим, просим! — радостно загалдели рыцари.

— Что ж, сделайте одолжение, — присоединился к ним и сам Флориан, давно знакомый с творческими наклонностями Гренделя.

Бывший оборотень встал у стены, скрестив на груди руки, немного помолчал, как бы входя в соответствующее настроение, и заговорил торжественным протяжным голосом:

— Вдаль поплыла по реке быстрокрылая лодка, И плыл в ней рыцарь Альфред со своей Береникой. Меж берегов крутых и берегов покатых Три дни и три ночи плыла их быстрая лодка…

«A, это ж продолжение той баллады, что он читал нам с Беовульфом на берегу ручья, — сообразил Василий. — В тот раз она помогла нам выйти на верный путь. Что-то будет теперь?..»

Грендель продолжал, все более упиваясь стихами:

— Но не дремали его враги, что отдать не хотели Прекрасную Беренику возлюбленному ее Альфреду, И снарядили тотчас же за ними погоню, Двенадцать гребцов засадивши за длинные весла, Да столько же лучников самых-пресамых метких. И вот полетела стрела, молнии черной подобна, И насмерть сразила она прекрасную Беренику, И упала она на дно лодки, сказав напоследок Альфреду: «Милый, возлюбленный мой, прости меня, умираю, Но знай — одного лишь тебя в жизни своей недолгой Я возлюбила, любовь же и смерти сильнее». И умерла. И, возрыдавши первый раз в жизни, Молвил Альфред: «O, возлюбленная Береника, Ты мне одна была счастьем и радостью в жизни, A без тебя, о бесценная, и жизнь мне не в радость!» И вот извлекши стрелу из груди любимой, Поцеловал он скорбно ее хладеющие ланиты, И в грудь свою гордо вонзил…

Голос чтеца прервался — слезы душили его. Рыцари давно уж горько рыдали, и даже водяной украдкой промокал скупую болотную слезу. Дубову же казалось, что он угодил на какое-то сборище безумцев. Нечто похожее Василий Николаевич испытал несколько лет назад, когда инспектор Лиственицын пригласил его к себе на день рождения. И в самый разгар застолья хозяин вспомнил, что пора включать телевизор и смотреть очередную серию «Просто Марии». Как раз в этой серии в Мехико пришла горестная весть о безвременной кончине одной из героинь фильма, юной Лауры. Сия весть как по эстафете передавалась персонажами сериала из дома в дом и всюду встречала потоки слез и причитаний. Дубова же изумило то, что куда больше слез и причитаний эти душераздирающие сцены вызвали у самого Лиственицына и его гостей таких же, как и сам именинник, работников угрозыска, много раз глядевших смерти в лицо. Правда, когда выяснилось, что Лаура жива, и эта радостная весть стала по цепочке распространяться среди мексиканских донов и доний, то не меньше слез радости и облегчения пролилось из очей Лиственицына и его гостей. Василий был рад уже и тому, что день рождения инспектора не оказался окончательно омрачен безвременной смертью юной невинной девушки.

Когда Дубов вкратце поделился своими раздумиями с Покровским, тот подхватил его мысль с полуслова:

— Вы совершенно правы, Василий Николаич. Такого рода искусство вконец испортило вкусы простого народа в лице доблестных рыцарей и славных работников милиции. Но лучше уж «Просто Мария», стихи Евтушенко и помпезные фильмы Никиты Михалкова, чем книги господ Шитовых-Незнанских-Марининых и низкопробная кино-«мочиловка».

— Ну, я бы, наверное, не ставил на одну доску «Просто Марию» и Михалкова, — ответил Василий, — но ваша мысль мне понятна: главное — чтобы искусство, пусть и непритязательное, пробуждало в людях светлые чувства доброты и сострадания к ближнему, а не потрафляло низменным, зачастую скрытым инстинктам. A кстати, господин Иван-царевич, отчего бы вам не приобщить наших слушателей к чему-то более художественному?

— A почему бы и нет? — весело откликнулся Покровский и, когда улеглись бурные эмоции, вызванные балладой Гренделя, сам вышел на его место: Господа, позвольте и мне усладить ваш слух своими виршами.

— Просим, просим! — загалдели рыцари. Поэт начал чтение:

— Дом, нарисованный на листке, Избушка в лесной глуши Воздушный замок на зыбком песке, Приют для моей души. A после сумерек стало темно, И звезды в небе зажглись. Мой светлый замок исчез давно, A душа унеслася ввысь…

Вдохновенный поддержкой публики, Иван Покровский хотел было прочесть что-то еще, но его отозвал в сторону Василий:

— Думаю, нам действительно пора. Поэтов пока что оставим под защитой рыцарей, а мы должны вернуться в замок Беовульфа.

— Что за спешка? — недовольно спросил Грендель. Он еще находился в состоянии некоторого головокружения от успеха и тоже готов был продолжить поэтические чтения.

— Да-да, побудем еще немного, — поддержал Иван. — Думаю, мы это заслужили.

— Нам нужно поторопить рыцарей, — напомнил боярин Василий. — Не забудьте, что в королевском замке ваша подруга княжна Марфа.

— Ах, ну конечно же! — вернулся на грешную землю Покровский. — Чего мы тут медлим!

Покинули они корчму по-английски, не прощаясь, лишь Василий успел что-то шепнуть лешему и водяному. К счастью, Флориан со товарищи их исчезновения даже не заметили, так как на место Гренделя и Покровского заступила мадам Сафо, чьи пышные формы даже в лохмотьях вызвали у рыцарей бурю восторга. Впрочем, равно как и ее гениальные стихи:

— Ты в своем гробу лежишь печальный, Я тебя оттуда воскрешу, Посмотри на мой наряд венчальный, Не грусти, любимый мой, прошу…

Когда боярин Василий и его спутники покинули корчму, уже почти совсем стемнело. Не успели они отойти и на десяток шагов, как неподалеку послышались какие-то голоса:

— A бутылку-то прихватил?.. Раз уж все летит к черту, так хоть нажремся напоследок!.. Да быстрее, трубы горят!..

— Наемники! — шепнул Василий, и все трое, свернув с дороги, спрятались среди кочек. Впрочем, наемники скорее всего и не обратили бы на них внимания, если бы те просто посторонились.

— Там же поэты! — в ужасе сообразил Грендель, когда наемники ввалились в корчму, привычно высадив дверь. — Мы должны придти им на помощь!

— Не спешите, — остановил его Дубов. И действительно, не прошло и минуты, как из дверного проема один за другим вылетели несколько наемников. Последним приземлился их командир Мстислав.

— Мягкая посадка, — вполголоса прокомментировал боярин Василий.

Тем временем наемники медленно поднялись и, хромая, поплелись прочь. При этом они столь мерзко сквернословили, что Василию хотелось заткнуть уши. Когда мимо, припадая на обе ноги, проковылял Мстислав, то Дубов в тусклом свете ущербной луны явственно увидел у него на заднице огромный отпечаток рыцарского сапога.

Вскоре наемничья брань растворилась в болотных миазмах, а из непритворенной двери доносились вдохновенные вирши сменившего госпожу Сафо поэта Ал-Каши:

— Когда в моей душе темным-темно, Я сразу вспоминаю про вино. Немного выпью — на душе светлеет, A много пить, увы, мне не дано. * * *

На столе в комнате князя Длиннорукого красовался кувшин с вином и кое-какая закуска. Князь то и дело подливал себе еще вина, в отличие от Петровича, который после недавнего падения под стол чувствовал себя не совсем здорово. Бывший Грозный Атаман сидел напротив Длиннорукого, осоловело глядя перед собой и тупо слушая княжьи речи.

Однако на сей раз Длиннорукий с каждой выпитой кружкой становился не веселее и развязнее, как обычно, а наоборот — все мрачнее и злее.

— Придурки, — бранил он руководство Белой Пущи, — затеяли всю эту заварушку, а сами в кусты. A мы тут, как болваны, за все отдувайся! Князь отпил пол кружки, с хрустом закусил луковицей. — Того и гляди сюда заявятся рыцари, и помощи ждать неоткуда!

— A что, бить будут? — забеспокоился Петрович.

— Еще как будут, — подтвердил Длиннорукий. — Долго и больно!

— Что же делать? — еще больше заволновался Соловей.

— Бежать! — выдохнул князь. Он попытался подлить себе еще вина, но трясущиеся пальцы плохо слушались. Кое-как наполнив кружку, он влил ее себе в глотку и, не глядя, отправил следом ломоть хлеба. — Этот глупец Виктор пускай как себе знает, а я не хочу, чтобы мне башку рубили!

— Ну так побегли теперь же! — азартно зашептал Петрович. — Покаместь этот противный кот меня совсем не загрыз. Ночь, темно, никто не увидит. A к утру будем уже далеко-далеко…

— Рано, — отрицательно покачал головой князь. — Ежели, к слову говоря, на наших наемничков наскочим, то тогда нам точно конец. Надобно малость выждать. A вот когда все разбегаться начнут, вот тогда и рванем. В таких делах нужны разум и выдержка.

— Бить будут, — угрюмо повторил Петрович.

— К тому же пустыми бежать глупо, — продолжал князь. Он тяжело встал из-за стола и, изрядно покачиваясь, подошел к кровати и извлек из-под покрывала узелок.

— Чего это? — удивился Петрович.

— Гляди! — Князь развязал сверток, и в тусклом свете оплывшей свечки что-то блеснуло. — Всякий день по золотой ложке с обеда утаскивал, гордо сообщил бывший градоначальник. — A коли удавалось, то и по две.

— Правильно, — пробурчал Петрович, — деревянными обойдутся, не баре. A золотые раздадим бедствующему трудовому люду!

Последнее замечание князя даже развеселило:

— Ха-ха, так и сделаем. — Длиннорукий налил себе еще пол кружки. — Ну ладно, это уже последняя — и на боковую. Завтра нам с тобой предстоят большие дела.

Князь бережно завязал узелок и сунул его под покрывало.

* * *

Воевода Cелифан задержался у себя в военном приказе, а когда он уже собирался отправиться на покой, дверь отворилась и вошел собственной персоной барон Альберт. Такое случалось крайне редко и означало, что престолоблюститель хочет сообщить что-то очень важное.

Альберт помахал перед носом воеводы какими-то бумажками:

— Здесь последние донесения из Новой Ютландии. Ну, от князя Длиннорукого и еще кое от кого.

— Ну и что же там новенького? — с любопытством уставился воевода на барона.

— Вообще-то хорошего немного, — признался Альберт. — Король Александр будто бы собирает рыцарей и вот-вот двинет их на свой замок.

— Говорил же я, что надобно что-то делать! — вскочил воевода, как ошпаренный. — Если мы поднимем наши дружины, то еще успеем…

— Не надо, — с досадой остановил его барон. — Меня во всем этом деле волнует лишь одно — успеет ли Анна Сергеевна уничтожить самозванку. Думаю, хоть на это у нее ума достанет…

— A как же Виктор? — не мог успокоиться воевода. — A князь Длиннорукий, а наши наемники?

Барон с хитрой ухмылочкой приложил палец ко рту:

— Что еще за «наши наемники»? Ежели покойный князь Григорий и имел с ними какие дела, то нам с тобой сие неведомо. Виктор? Сумеет убежать — его счастье.

— A коли нет?!

— Ну, значит, его посадят в темницу, — сладко зевнул барон. — Или голову отрубят. A князь Длиннорукий так и вовсе заядлый заговорщик-неудачник. Ежели что, выдадим его Царь-Городу — он там тоже здорово накудесил, царь Дормидонт нам токмо благодарен будет.

— Ну, как знаешь, — неодобрительно покачал головой Cелифан. — Одно тебе скажу — покойник князь Григорий такого позора не допустил бы.

— A где ты видишь позор?! — деланно возмутился Альберт. — Какие-то лиходеи захватили власть в королевстве Новая Ютландия, а теперь законный правитель и его верные рыцари восстанавливают законный порядок. A когда Александр вернется к себе в замок, мы его еще и поздравим!

— Как бы он не послал нас вместе с нашими поздравлениями…

— A куда он денется? Рыцари пускай себе радуются, что победили супостатов, а Александр по-прежнему будет выполнять нашу волю, как раньше выполнял волю Григория. Конечно, поводок придется малость удлинить, ну да это уже мелочи! — И барон вышел из военного приказа, оставив воеводу в самых мрачных чувствах.

* * *

Каширский и Анна Сергеевна, вооружившись масляными фонарями, медленно брели вдоль длинного ряда винных бочек, причем Каширский проводил ладонью вдоль каждой бочки, надеясь экстрасенсорно обнаружить внутри одной из них наличие благородных металлов. Анна Сергеевна, не очень-то верившая ни в сверхъестественные способности своего сообщника, ни в королевскую казну, якобы спрятанную в подвале, только презрительно фыркала и морщилась.

A Каширский радостно вещал:

— Я чувствую, что мы приближаемся к цели. Я ощущаю, как мельчайшие корпускулы золота проникают сквозь непрочную оболочку и достигают моего сознания! Все ближе, ближе… вот здесь! — Каширский ткнул пальцем в одну из бочек.

— Шарлатанство! — проворчала Анна Сергеевна. Каширский с оскорбленным видом раскачал бочку, и из нее вместо переливающейся жидкости заслышался гулкий звук перекатывающихся твердых предметов.

— Вот вам и шарлатанство! — победоносно заключил Каширский.

— Все равно шарлатанство, — упрямо повторила Глухарева.

— Не верите вы в науку, Анна Сергеевна, — вздохнул Каширский и стал исследовать бочку на предмет того, как бы ее легче открыть. Но не успел он положить бочку набок, как крышка сама отвалилась и на сырой пол высыпались несметные сокровища: старая одежда, кое-какая незатейливая посуда и связка пожелтевших рукописей.

— Это и есть ваша королевская казна? — с неописуемым сарказмом спросила Глухарева.

— Нет, это еще не казна, но все говорит, что мы на верном пути, — с важностью ответил Каширский. — Уверен, что в этих бумагах содержатся бесценные сведения о том, где хранятся наши сокровища. — Не обращая внимания на издевательское похмыкивание Анны Сергеевны, Каширский неспеша распаковал сверток.

— Ну, что у вас там? — проворчала Глухарева. — Скорее бы убраться из этого вонючего подвала!

— Сейчас, сейчас… — Каширский поднес к свету один из листков рукописи и зачитал: — «Не могу понять, отчего наши церковники насаждают столь презрительное отношение к Иуде? Ведь он, в сущности, взялся исполнить то, что предрек одному из учеников наш Господь Спаситель. Можно ли осуждать человека за то, что он исполнил Божеское предназначение? И, вместо того чтобы возвести сего ученика Иисуса в Святые, мы клянем его как предателя и изменника…»

— Что вы мне тут читаете какой-то богословский бред? — раздраженно перебила Анна Сергеевна. — Сокровища лучше бы искали, дьявол вас побери!

— Сокровища мы найдем непременно, — обнадежил Каширский. — Но и эти рукописи имеют немаловажную ценность. Как я понимаю, их оставил мне философ Диоген, живший тут в подвале. Правда, его скушал наш друг Херклафф, но труды сего мудреца еще сослужат человечеству полезную службу.

— И что же ценного в этой дребедени? — не унималась Глухарева. — Раз уж облажались с вашей идиотской казной, то так и скажите!

— Видите ли, Анна Сергеевна, барон Альберт поручил мне разработать научно обоснованную концепцию возрождения православия и духовности в Белой Пуще, — не без важности пояснил Каширский. — И в тезисе, изложенном в данной рукописи, я нашел некое рациональное зерно, которое поможет мне соединить догматы православия с идеями тотальной слежки и доносов, практикуемыми в Белой Пуще. И, принимая во внимание установочный процесс…

— Хватит булдить, — бесцеремонно перебила Анна Сергеевна. — Теперь я окончательно поняла, что все ваши байки о казне — обычная туфта!

— И где вы только нахватались таких выражений, Анна Сергеевна, — покачал головой Каширский. — Не сомневаюсь, что казна где-то близко. Завтра ночью мы вновь придем сюда и непременно ее отыщем!

— Завтра ночью у нас будет другое занятие, — со значением ответила госпожа Глухарева, — после которого, как ни прискорбно, замок придется спешно покинуть.

— Ну, значит, днем. Придем и методично все обследуем. — C этими словами Каширский бережно собрал все рукописи Диогена, и они с Анной Сергеевной направились к выходу из подвала.

* * *

Уже давно перевалило за полночь, а пирование в замке Беовульфа продолжалось. И король Александр, и Чаликова, и часть рыцарей уже отправились на боковую, а оставшиеся, с радушным хозяином во главе, дабы не мешать спящим, переместились прямо на крышу замка, благо ночь стояла тихая, хотя и по-осеннему весьма прохладная. Однако рыцари, изрядно подогретые вином и предвкушением славных дел, холода не замечали — они потчевали друг друга рассказами о своих ратных подвигах.

Более других похвалялись благородные рыцари Фердинанд и Леонтий. Оба они были широко известны в узких кругах рыцарской общественности как храбрые победители страшных огнедышащих драконов. Прочие рыцари порой удивлялись, отчего драконы попадаются только этим двоим, и не особенно верили ярким и образным рассказам, считая их следствием неумеренного потребления горячительных напитков, однако увлекательные повествования Фердинанда и Леонтия слушали охотно.

— Вот гуляю я как-то по Ипатьевскому лесу, никого не трогаю, — вещал Фердинанд, картинно облокотившись на полуразвалившуяся печную трубу, — и вдруг бац — летит мне навстречу дракон. Три головы… Нет, четыре. Или даже пять, ну, это неважно, даже если и все шесть. A рожи злые-презлые, того гляди сожрет и не подавится. Ну, тут я выхватил свой булатный меч… — Фердинанд потянулся было за мечом, но того на привычном месте не оказалось. — Ах черт, оставил его внизу! A чем же я буду драконам головы рубить, ежели они сюда налетят?

— Не налетят, и не надейтесь, — прогудел Беовульф, слушавший разглагольствования славного Фердинанда с недоверчивой ухмылкой. — Они же не дураки — соваться ко мне! Сам я, правда, с этими гадами никогда не сталкивался, но уверен, что уж они-то обо мне наслышаны! — Беовульф самодовольно топнул ногой, и замшелая черепица жалобно заскрипела.

— Да все это пустяки, — вступил в содержательную беседу второй покоритель драконов, Леонтий. — Вот у меня был случай, так уж случай. Отправился я как-то на охоту. Ну там волков дюжину настрелял, медведей, прочей разной мелочи, и вижу — на опушке пасется дракон. Травку, понимаете, щиплет. Мне бы пройти мимо, он же меня не трогает, а что-то меня стукнуло — вот кто увенчает мою удачную охоту! Хватаю это я лук, а стрелы как назло остались у моего слуги, а слуга малость поотстал. Но не упускать же такой случай! Я как раз сливы с собою прихватил. Взял я сливовую косточку и стрельнул ею из лука да по дракону, а сам спрятался в кустарник. И, видать, угодил ему, бедолаге, прямо в лоб! Дракон аж взвился, по сторонам озирается, а никого не видит. И что ж вы думаете? — Леонтий сделал эффектный взмах полуосушенным кубком и, не удержавшись на ногах, чуть не покатился по скату крыши. К счастью, рыцари вовремя его удержали и отвели от края подальше. — Да, так что ж вы думаете? — как ни в чем не бывало продолжал Леонтий. — Не прошло и года, как встретил я своего дракона, а на голове у него…

Однако договорить Леонтий не успел, так как неподалеку от него прямо на крышу бухнулось что-то очень большое и слегка отдающее перегаром. Даже при скудном ночном освещении можно было разглядеть, что это какой-то большой зверь с тремя головами на длинных шеях.

— Дракон! — только и смог вымолвить Беовульф. — Ну, вы даете!

— Что? Где дракон?! — в ужасе завопили рыцари, а громче всех — Фердинанд и Леонтий.

— Ну вот, я же говорил, всех перепугаем, — густым басом произнесла правая голова нежданного гостя.

— Надо было опускаться где-нибудь в сторонке, — высоким девичьим голоском отвечала средняя голова.

— Хорошо что хоть куда-то приземлились, — приятным баритоном заметила левая голова. — В такой темноте летать — сплошная глупость. Как ты считаешь?

Последний вопрос относился к человеку, сидящему на спине трехголового чудища — в суматохе ни него никто не обратил внимания.

— Ба, да это же мой лучший друг! — радостно взревел Беовульф, да так, что у всех присутствующих даже уши заложило. — Господа, не пугайтесь, к нам прилетел уважаемый колдун Чумичка. Ну, я вам рассказывал, тот, кто помог нам извести князя Григория. A существо, которое вы приняли за дракона, всего лишь его волшебная лошадка.

— Ничего себе лошадка, — проворчал из-за трубы Фердинанд.

— Обыкновенная летающая и трехголовая лошадка, — уверенно продолжал Беовульф. — Или я не прав?

— Я тебе покажу лошадку! — вдруг взъярилась правая голова. — Щас как дыхну…

— По-моему, если любой из этих славных рыцарей дыхнет, то итог будет такой же, — ехидно пропищала средняя голова.

— Пьянство — враг человечества, — с важностью заключила левая.

— A я все равно дыхну, — упрямо заявила правая голова. — Пущай узнают, что я за лошадка!

— Погоди, Полкан, не надо, — вступился Чумичка. — Господа, это, конечно, никакая не лошадь, а Змей Горыныч. Но не бойтесь, он не кусается.

— Еще как кусается, — не унималась правая голова. — Это ж надо ж лошадь!..

— A по-моему, лучше уж быть лошадью, чем таким чудищем, — вздохнула левая голова. — Правда, княжна?

— A ну вас к лешему, — проворчала средняя. — Пустые разговоры…

Оставив Горыныча перебраниваться между собой, Чумичка отвел Беовульфа в сторонку.

— Но на самом деле это даже не Змей Горыныч, — тихо сказал колдун. Только об этом никто не должен знать. До поры до времени.

— A кто же? — вполголоса удивился Беовульф.

— Три человека, заколдованные много лет назад злодеем Херклаффом по заданию князя Григория. Та голова, что справа — белопущенский воевода Полкан. Слева — боярин Перемет. Оба были ярыми врагами Григория.

— A посередине?

— A посередке — княжна Ольга. Дочка князя Ивана Шушка и жена Григория.

— Вот оно что, — удивленно протянул хозяин. — То-то боярин Василий чего-то намекал насчет судьбы Ольги… И что же, теперь им до скончания веков оставаться в такой образине?

— Я много думал, как их расколдовать, — сокрушенно вздохнул Чумичка, но пока что никак. Здесь пес Херклафф накрутил, пожалуй, еще потемнее, чем даже с Марфой… A кстати, чего там слышно от Ивана-царевича — не расколдовал он еще княжну-лягушку?

— Он вернулся поздно вечером вместе с боярином Василием и с Гренделем, но все трое такие усталые и промокшие, что я не стал даже расспрашивать, ответил Беовульф. — Однако никакой княжны с ними не было, это точно.

— Ну ладно, подождем до утра, — проворчал Чумичка. — Можно пока Горыныч у тебя на крыше побудет? Умаялся, бедняга, покамест сюда летели.

— Да на здоровье, — радушно махнул рукой Беовульф. — Ты не гляди, что все обветшало, строилось-то на века!

A Змей Горыныч уже вовсю храпел, свернувшись калачиком, будто кот, возле теплой трубы.

* * *

Грозный Атаман со своей шайкой сидел в засаде в придорожных кустах и поджидал очередную жертву. Один из разбойничков, отличающийся отменным слухом, лежал на дороге, приложив ухо к земле.

— Ну, что там? — то и дело нетерпеливо спрашивал Соловей. — Уж три дни никого не грабили, куды ж это годится?!

— Тише! — крикнул слухач. — Кажись, едет.

— Всем приготовиться! — взвизгнул Петрович. — Сейчас будем грабить и убивать. — И, спохватившись, добавил: — Токмо справедливости ради.

— A насиловать будем? — сладострастно спросил долговязый разбойник в дырявом кафтане с чужого плеча.

— Цыть! — прикрикнул Петрович. — Мы не насильники какие, а того-этого. Ради всеобщего счастья и все такое, чтобы, понимаете, все равны.

— За стирание граней между сословиями, — поддержала атамана девица в мужских сапогах и цигаркой в зубах.

— Ну все, хватит пустых разговоров, — Петрович извлек из-за пазухи пару ржавых кухонных ножей. — Всем приготовиться, а то получится опять как в прошлый раз!

— Так ведь и в прошлый раз никого не насиловали, — безнадежно махнул рукой длинный разбойник, но тут из-за поворота выскочила позолоченная карета, запряженная тройкой белых коней. Слухач едва успел соскочить с дороги.

Петрович со всей ватагой выскочили из кустов и окружили карету.

— Сейчас, сейчас будем грабить и убивать, — сладострастно бормотал Петрович, пробираясь к двери кареты, пока его подчиненные держали за уздцы коней.

— A насиловать опять не будем, — горестно вздохнул длинный, обыскивая карманы кучера.

Дверь приоткрылась, и из кареты выглянул некий господин в богатом кафтане, кожаных перчатках и в широкополой шляпе с пером, надвинутой на самые глаза, так что виднелись лишь концы длинных усов.

— Видать, богатенький, — радостно осклабился Грозный Атаман. — Ну, наконец-то будет нам славная пожива… A насиловать не будем, — на всякий случай прикрикнул он на длинного разбойника.

— Что вам угодно, господин? — учтиво осведомился обитатель кареты негромким, чуть мурлыкающим голосом.

— Господа все в Царь-Городе, — грубо ответил Петрович. — Грабить буду, понятно?

— A, понятно, понятно, — радостно закивал богатый господин. — К вашим услугам. — C этими словами он элегантно скинул перчатки, а затем вежливо приподнял шляпу. На Петровича глядела огромная морда белого кота.

Cоловей завопил благим матом и кинулся было наутек, но когтистая лапа кота намертво вцепилась ему прямо в нос.

— Спасите! На помощь! Убивают! — пуще прежнего заголосил Петрович, но верных разбойничков, конечно же, рядом не оказалось — все они предусмотрительно рассыпались по кустам.

От собственного вопля Петрович проснулся. Рядом с постелью стоял князь Длиннорукий со свечкой в руке, а другой рукой он тряс Петровича за плечо. Меж тем комната Петровича наполнялась королевскими слугами.

— Ничего страшного, это просто бесы довязались до хорошего человека, терпеливо объяснял им Длиннорукий. — Можете идти спать.

Но тут дверь отворилась шире, и в горницу вошел собственной персоной Виктор. Он был в халате и ночном колпаке.

— Ну, что тут опять происходит? — грозно вопросил он и, не удержавшись, сладко зевнул. — Я ночую в другом конце замка, и то проснулся.

— Да котяра проклятый, — заныл Петрович, — как выскочил из кареты, так мне прямо в морду вцепился. A его только малость пограбить хотел. Что у меня, казенная морда, что ли…

— Все ясно, опять ваши нездоровые выдумки, — ледяным голосом произнес Виктор. — Еще одна такая выходка, и отправлю вас на конюшню!

— Да хоть сейчас! — обрадовался Петрович.

Длиннорукий между тем поднес свечку к лицу Соловья и увидел на носу и щеках свежие следы когтей с сочащейся кровью.