Луис Ламур Серебряный каньон

Глава 1

Спустившись с высоких голубоватых холмов, я пересек заросшую кустарником низину и оказался в Хеттен-Пойнте, небольшом городке Дикого Запада, разбросанном вдоль каменистого склона мезы note 1, покрытого желто-рыжей ржавчиной.

Это была огромная страна смелых мужчин, где всякий мог стать большим человеком, где каждый стоял на собственных ногах и все богатства принадлежали ему — только протяни руку.

Какое это великолепное ощущение — чувствовать себя молодым и сильным, с полным задора сердцем, упругими мышцами, ловкими движениями! И знать, что где-то в раскинувшемся перед тобой городе существует некто, кому пришлось бы весьма по душе свалить тебя с ног — все равно, кулаком или пулей.

С таким настроением я и ступил впервые на землю Хеттен-Пойнта. Новый город, новый вызов, и если кому-то здесь не терпится испытать меня — пусть подходит и будет проклят!

Я знал, что неочищенное виски в этом городе ничем не лучше того, что подавали в предыдущем, но тем не менее распахнул двустворчатые двери салуна, подошел к стойке, взял стаканчик, опрокинул его и огляделся, стараясь определить, что за народ столпился у стойки и расселся за столами.

Никого из них я не знал, но насмотрелся им подобных типов в других таких же городах и на пыльных дорогах, по которым ездил с детства.

Грузный ранчеро с жестким взглядом и проседью в волосах, почитавший себя главной персоной в здешних местах, и сидевший рядом с ним худощавый блондин с резкими чертами лица и настороженным взглядом, несомненно ловко владевший револьвером и быстрый, словно нападающая змея, привлекли мое внимание.

Впрочем, были там и другие — люди из плавильного тигля запада; все они высматривали, не завалялась ли где груда золота; каждый, возможно, был человеком, с которым следует считаться, причем ни один не согласился бы признать себя вторым — разве что после Господа Бога. И я был среди них и одним из них.

Я вспомнил, что говорил отец — давно, в холмах, где я съел первую кукурузную лепешку: «Живи, парень, и поглядывай по сторонам, ибо ничто не повторится — ни в наше время, ни в какое-либо другое». Отец знал Запад, на его глазах выходящий из эпохи первопроходцев; он видел, как времена, когда первейшей ценностью считались меха, сменились годами охоты на бизонов и как настала наконец эра скотоводства. Он отослал меня на Запад, едва я успел шагнуть в юность, наказав всегда ходить с гордо поднятой головой.

Грузный человек с проседью обернулся ко мне — так большой бурый медведь поворачивается, чтобы посмотреть на белку.

— Кто тебя звал?

В его словах звучал явный вызов; это был холодный вопрос победителя, заставивший меня мысленно рассмеяться. Этот голос пробудил во мне безрассудство: мне опять предстала картина, не раз уже виденная в других городах.

— Никто меня не звал, — ответил я довольно нагло. Я езжу, где хочу, останавливаясь, где мне угодно.

Этот человек привык к людям мелкого пошиба, смотревших на него снизу вверх, и потому мой ответ счел оскорблением. Лицо его застыло, но на сей раз он принял меня просто за выскочку.

— Тогда поезжай дальше. В Хеттен-Пойнте такие не нужны.

— Сожалею, приятель, но мне здесь нравится. Может быть, я подкуплю фишек для той игры, которую вы здесь ведете.

Ранчеро покраснел, но, прежде чем сообразил, что ему ответить, заговорил сидевший рядом с ним высокий моложавый блондин.

— Он имеет в виду, что здесь назревает конфликт, и каждый выбирает, на чьей он стороне. Ни к кому не примкнувший рискует стать врагом любому,

— А вдруг я встану на чью-то сторону? Я всегда любил хорошую драку.

Худощавый откровенно изучал меня; глаза у него были понимающие.

— Поговорите со мной, прежде чем решать.

— С вами или с любым другим, — отозвался я и вышел.

Светило яркое солнце. На склоне, где я провел прошлую ночь, было очень холодно — из-за тени, которую отбрасывал вздымавшийся надо мной горный хребет. Теперь солнечные лучи понемногу отогревали меня.

Сейчас они там раздумывают обо мне. Я бросил им вызов исключительно ради забавы. Этот город и его жители были мне безразличны. Однако предмет моих настоящих и будущих забот внезапно возник передо мной.

Она стояла на тротуаре — прямая и стройная, влекущая и желанная, с чудесными глазами и черными как ночь волосами, с легким загаром на лице и улыбкой на многообещающих полных губах.

Я сразу вспомнил, как поношены и запылены мои черные кожаные брюки, что серая рубашка пропотела, а лицо заросло щетиной. Но волосы под надвинутой на глаза шляпой с плоскими полями были так же черны, как у незнакомки. Для встречи с подобной девушкой я был явно не в форме, но стоило ей появиться — и в тот же миг я понял, что эта девушка создана для меня, что она и есть та самая, единственная.

Можете говорить, что такого не бывает, — так бывает и так случилось. Там, позади, в прошлом, у меня бывали девушки. Я любил их легко и так же легко оставлял. Но, посмотрев в эти глаза, понял, что дальше мне дороги нет. Ни завтра, ни в будущем году, ни через десять лет. Если только эта девушка не отправится в путь вместе со мной.

В мгновение ока я оказался рядом с ней; звук моих быстрых шагов по тротуару заставил ее обернуться.

— У меня нет ничего, кроме лошади и револьверов, — быстро заговорил я. — Понимаю, моя внешность не может возбудить интереса, не говоря уже о любви, но мне кажется, что вам пришло время встретить человека, за которого придется выйти замуж. Меня зовут Мэтью Бреннан…

— Ну, знаете, из всех эгоистичных…

— Прекрасные слова! С них начиналось большинство настоящих романов. А теперь, с вашего позволения… — Я повернулся, надел шляпу и, легко перепрыгнув через перила, вскочил в седло.

Она осталась стоять, где была, — удивленная и уже не столько сердитая, сколько заинтересованная. Я приподнял шляпу.

— Всего доброго. Я навещу вас позже.

Было самое время исчезнуть. Попытайся я развить знакомство, то ничего бы не добился; теперь же она будет сгорать от любопытства, а это самая благоприятная для мужчин черта женского характера.

Платная конюшня в 'Хеттен-Пойнте представляла собой огромное, беспорядочно выстроенное здание на окраине города. Я достал из закромов черпак кукурузы и, пока мой Серый поглощал эту страховку от будущих голодных дней, почистил его скребницей.

Эту работу нужно было делать осторожно. Серый любил, когда его чистили, но был норовист, и, работая, я остерегался его копыт.

Где-то позади звякнули шпоры. Поскольку я работал наклонясь, то пригнулся еще немного и огляделся. Прислонясь к одному из столбов стойла, в нескольких шагах за моей спиной стоял человек.

Медленно выпрямляясь, я спокойно работал еще целую минуту, прежде чем небрежно повернулся. Незнакомец не подозревал, что замечен, и потому ожидал, что я удивлюсь. Вид у него был потрепанный и неопрятный, но он оказался первым человеком в этом городе, расхаживающим при двух револьверах, если не считать того худощавого в салуне. Этот был высок и тощ, и мне не понравились его тонкие поджатые губы.

— Слышал, вы схлестнулись с Маклареном.

— Ерунда.

— Говорят, Кеневейл предложил вам работу.

Кеневейл? Должно быть, тот человек с резкими чертами лица и двумя револьверами. А из города мне предложил убираться, судя по всему, Макларен. Я слушал и запоминал.

— Меня зовут Джим Пиндер; я хозяин ранчо «Си-Пи» и хорошо плачу — семьдесят в месяц на всем готовом. И возмещаю все боеприпасы, какие сумеете израсходовать.

Позади него в темноте стойла притаились еще двое — они, очевидно, полагали, что их не видно. Я был уверен, что они пришли с Пиндером.

Предположим, я ему откажу. Ситуация мне не нравилась; я чувствовал, как внутри закипает ярость. Меня возмутило, что он решил спрятать эту парочку в стойле. Оттолкнув Пиндера в сторону, я быстро вышел на открытое место.

— Эй вы, двое! — Руки мои лежали на поясе прямо над револьверами, а голос прозвучал громко и гулко, эхом отразившись от стен пустого здания. — Выходите-ка! Пошевеливайтесь — или стреляйте!

В этот момент мне было совершенно наплевать, куда кто прыгнет. Во мне вновь проснулся старый дьявол, всегда побуждавший ввязываться в схватку, — не гнев, не жажда убийства, а просто боевой азарт, стремление к битве, жившее во мне с ранних лет.

Был момент, когда я подумал и почти надеялся, что они не выйдут. Я застал Джима Пиндера врасплох, и это ему совсем не понравилось. Он прекрасно понимал, что стоит кому-нибудь из его людей выстрелить, как сам он первый заработает пулю в живот.

И вот они вышли — медленно, демонстративно держа руки подальше от револьверов; двигались они неохотно и, казалось, в любой момент готовы были все-таки вступить в перестрелку. Один из них был крупным брюнетом с характерной синевой щек. У второго было жесткое плоское лицо апача.

— Ну, а если бы мы вышли, стреляя? — поинтересовался брюнет.

— Тогда бы вас похоронили еще до заката, — улыбнулся я. — Если не верите — спускайте своего волка с цепи.

Они меня не знали, я был начеку. Достаточно умные, чтобы оценить серьезность вызова, заключенного в моей нарочитой грубости, они тем не менее не знали, как далеко я могу завести этот блеф.

— Конечно, вы двигаетесь быстро, — проговорил Пиндер. — Но что, если бы вмешался я?

— Я ожидал этого. — Моя улыбка явно раздражала его -Вы были бы первым, затем свое получил бы брюнет, а после того, — я указал на апача, — он. Убить его было бы труднее всего.

Мои слова не понравились Джиму Пиндеру; впрочем, он вообще был от меня не в восторге. Тем не менее он продолжал свое:

— Я сделал вам предложение.

— А я его не принимаю.

Губы ранчера сжались. Редко мне приходилось видеть столько ненависти в человеческом взгляде. Не удивительно — я показал все его ничтожество его же наемным работникам.

— Тогда убирайся. Наймись к Макларену — и ты умрешь.

Юность делает человека самоуверенным. Я был тогда молод и самоуверен, хотя знал, что мог бы быть поумнее и попридержать свой язык. Однако я чувствовал себя беззаботным, готовым к любым столкновениям и отнюдь не был настроен топтаться на месте.

— Зачем же ждать, коли так? — насмешливо бросил я. — Насколько мне известно, к Макларену я не нанимаюсь. Но в любое время, как только тебе от меня что-то понадобится, подходи — только не забудь револьвер.

— Долго ты не проживешь.

— Да? Ладно. Но у меня есть предчувствие, что, когда станут закапывать твою могилу, я буду стоять неподалеку. — С этими словами я отступил в сторону, глазами указав Пиндеру на дверь. — Ты первый, приятель, если, конечно, не хочешь еще повыяснять отношения.

Он пошел прочь; свита последовала его примеру, а я стоял, глядя, как они уходят. Не скрою, я испытывал облегчение: один против троих, я остался бы в проигрыше. Выручило меня то обстоятельство, что кто-то из них наверняка отправился бы на тот свет вместе со мной, а Пиндер не был игроком по натуре. Во всяком случае, тогда.

Из дверей конюшни мне была видна гостеприимная вывеска:

ГОТОВИТ МАМАША О'ХАРА

ОБЕД — ДВА ЧЕТВЕРТАКА

Время ужина еще не подошло, и потому, когда я распахнул дверь, за столом сидело лишь несколько человек, в том числе — какой-то молодой блондин. А рядом с ним…

Рядом с ним сидела девушка моей мечты.

Комната была узкой и длинной, с белеными глинобитными стенами. От трех других заведений города ее отличало только наличие дощатого пола. Стол казался опрятным, посуда — чистой, а еда выглядела аппетитно. Девушка подняла глаза, и в них сразу же вспыхнули задорные огоньки. Я чуть улыбнулся и слегка ей поклонился.

Блондин удивленно взглянул на меня, потом перевел глаза на медленно заливавшееся краской лицо девушки.

Из кухни появилась дородная женщина, остановилась и поочередно осмотрела каждого из нас; в уголках ее губ мелькнула улыбка. Как я правильно угадал, это и была мамаша О'Хара. Ничего не сказав, девушка вернулась к прерванной трапезе. Заговорил ее спутник:

— Стало быть, вы знакомы с мисс Макларен?

Макларен?

— Формально — нет, — ответил я. — Но я думал о ней годами. — И, вербуя себе ценного союзника, добавил, обращаясь к миссис О'Хара: — Не удивительно, что она так мила, если обедает здесь.

— Попахивает лестью, — сухо заметила мамаша О'Хара, — но если хотите поесть — садитесь.

Против них была свободная скамья, и я опустился на нее. Девушка не подняла глаз, но мужчина протянул мне через стол руку.

— Я Кей Чепин. А это, чтобы сделать знакомство формальным, мисс Мойра Макларен.

— Меня зовут Бреннан. Мэтт Бреннан.

Седой человек в запыленной одежде, сидевший у дальнего конца стола, поднял голову.

— Мэтт Бреннан из Мотиби, Моголлонский стрелок?

Тут все уставились на меня, потому что имя было небезызвестно, а сопутствовавшей ему репутации я предпочел бы не иметь. Однако это было мое имя, а репутацию я заработал.

— Джентльмен меня знает.

— И все же вы не приняли предложения Макларена?

— И Пиндера тоже.

С минуту они изучали меня, потом Чепин произнес:

— Я ожидал, что вы примете — не одно, так другое.

— Я играю только своими картами, — отозвался я. — А мои револьверы не сдаются внаем.