"Немного мира тьмы" - читать интересную книгу автора (Лейбер Фриц Ройтер)

I

У него в голове была трещина и немного Тьмы вошло через нее, что привело его к смерти. Р. Киплинг «Рикша-призрак».

Старомодный черный «фольксваген», в котором кроме меня находились водитель и еще два пассажира, поднимался к перевалу Сайта Моники. Мы петляли среди ощетинившихся горных пиков, чьи выветренные вершины походили на каменных монстров, с головой закутанных в плащи.

Верх машины был откинут, и мы двигались достаточно медленно, чтобы отчетливо увидеть промелькнувшую неяркую ящерицу или кузнечика, выпрыгнувшего из-под колес и перелетевшего через серый расколотый камень. Один раз узкую дорогу перебежала лохматая серая кошка, скрывшись в сухом подлеске, и Вики, схватив меня за руку и изображая испуг, доказывала, что это была дикая хищная кошка. Окружающая растительность выглядела настолько высохшей и пожароопасной, что никого из нас не нужно было предостерегать от курения.

День был исключительно яркий, небольшие тучки на небе только подчеркивали опрокинутую головокружительную голубую глубину. Солнце светило ослепительно. Каждый раз, когда дорога поворачивала по направлению к раскаленному добела светилу, перед моими глазами какое-то время плавали черные пятна. Я подумал, что в следующий раз вряд ли забуду взять солнцезащитные очки

С тех пор, как мы свернули с автострады Тихоокеанского побережья, нам повстречались всего две машины и с полдюжины хижин и домов — удивительно приятное одиночество, если принять во внимание тот факт, что Лос-Анджелес находился в часе езды от нас. Это одиночество разъединило нас с Вики молчаливым намеком на тайны и откровения, но еще не сблизило опасностью.

Франц Кинцман, сидевший впереди, и его сосед, вызвавшийся вести машину на этом участке дороги (какой-то мистер Мортон, или Морган, или Мортенсон — я не знал точно), держались гораздо равнодушнее, чем можно было бы ожидать, — оба они знали эти места лучше, чем Вики и я. Впрочем, угадать их настроение было сложно, поскольку я видел только седой стриженый затылок Франца и выгоревшую коричневую шляпу мистера М., которую он надвинул на глаза, чтобы прикрыться от солнца. Когда мы проезжали то место, откуда все острова Санта-Барбары — Анакапа, Санта-Круз, Санта-Роса и даже дальний Сан-Мигель кажутся сотканными из серо-голубых туч кораблями, плывущими в Тихом океане, я внезапно заметил без всякой видимой причины:

— Не думаю, что в наше время можно написать по-настоящему захватывающую историю об ужасе сверхъестественного или, коли на то пошло, испытать глубокое, волнующее чувство сверхъестественного страха.

Для темы моего высказывания было, однако, много мелких поводов. Вики и я участвовали в съемках двух дешевых фильмов о монстрах, а Франц Кинцман был выдающимся фантастом и психологом-исследователем. Мы часто болтали о сверхъестественном в жизни и искусстве, и в том, как Франц пригласил нас провести выходной в его загородном Рим-Хаузе [«Дом на краю» — название виллы.] после месяца пребывания в Лос-Анджелесе, содержался намек на тайну. «Кроме того, резкий переход из многолюдного города в запретные шири природы всегда оказывает на горожанина странное воздействие», — бросил, не оборачивая головы, Франц.

— Первым условием для того, чтобы испытать чувство сверхъестественного, — сказал он, когда «фольксваген» въехал в прохладу тени, — является отъезд из Улья.

— Улья? — переспросила Вики. Конечно же, она прекрасно поняла, что он имеет в виду, просто хотела, чтобы он повернулся и поговорил с нами.

Франц сделал нам это одолжение. У него была исключительно красивая благородная внешность, которую вряд ли можно было назвать современной, хотя он выглядел на все свои пятьдесят, и вокруг задумчивых глаз темнели круги, появившиеся с тех пор, как его жена и двое сыновей погибли и автокатастрофе год тому назад.

— Я имею в виду Город, — сказал он, когда мы снова выехали на солнце— Человек ступает по земле, где есть полицейские, ином охранять его, психиатры, чтобы управлять его разумом, ч к «-ли, чтобы тараторить ему о чем-то, и где трескотня средств массовой информации оглушает настолько, что практически невозможно глубоко ощутить или почувствовать то, что находится икс человеческого. Сегодня Город, в переносном смысле этого с лона, занимает все материки, моря и, вероятно, распространится на космос. Я думаю, Глен, вы хотели сказать, что вырваться из Города трудно даже в дикой местности.

Мистер М. дважды просигналил, когда мы подъезжали к крутому повороту дороги, и сказал следующее:

— Я ничего не знаю об этом, — он решительно наклонился к рулю, — но мне кажется, мистер Сибери, что вы при желании могли бы испытать все ужасы и страхи и не уезжая из дома. Правда, фильмы об этом получились бы достаточно жестокими… Я имею в виду нацистские лагеря смерти, промывание мозгов, убийц-маньяков, расовые мятежи и все такое прочее, не говоря уже о Хиросиме.

— Все это верно, — возразил я — Но я говорю о сверхъестественном ужасе, который является почти антитезисом самого ужасного человеческого насилия и жестокости. Призраки, нарушение логики научных законов, вмешательство чего-то исключительно чуждого, ощущение, что кто-то прислушивается к нам у края космоса или слабо скребется с другой стороны небосвода…

При этих последних словах Франц резко обернулся ко мне с выражением внезапного возбуждения и опасения. Но в этот момент солнце снова ослепило меня, и Вики сказала:

— Ты начитался фантастики, Глен? Я имею в виду все эти космические ужасы и внеземных чудовищ.

— Нет, — сказал я, глядя на расплывчатую черную сферу, ползущую между гор, — потому что у чудовища с Марса или откуда-то еще столько лишних ног, так много щупалец, так много фиолетовых глаз, что оно становится реальным, как полицейский на посту. Если такое чудовище состоит из газа, то этот газ можно описать и создать чучело конкретного вида, который люди встретят, путешествуя по звездным дорогам. Я же думаю о чем-то… ну, призрачном, совершенно сверхъестественном.

— И именно это, Глен, это призрачное, совершенно ( сверхъестественное и есть то, что, по вашему мнению, нельзя ни описать, ни почувствовать? — спросил Франц со странной ноткой подавляемого нетерпения и неотрывно глядя мне в глаза, хотя «фольксваген» ехал по ухабистому участку дороги. — Почему вы так думаете?

— Вы уже частично ответили на этот вопрос.

Черная сфера в моих глазах теперь плавно скользила в сторону, пульсируя и постепенно исчезая.

— Мы стали слишком умны, проницательны и изощренны, чтобы бояться воображаемых вещей. Целая армия специалистов тут же отыщет объяснение сверхъестественному еще до того, как оно произойдет. Физики пропустили вещество и энергию через тончайшие сита, не оставив места для таинственных лучей и воздействий, кроме тех, которые они описали и внесли в свои каталоги. Астрономы следят за краем космоса при помощи своих гигантских телескопов, да и Земля слишком хорошо изучена для того, чтобы утверждать сегодня о наличии затерянных миров в глубинах Африки или Гор Безумия вблизи Южного полюса.

— А как насчет религии? — напомнила Вики.

— Большинство религий, — ответил я, удаляются от сверхъестественного — по крайней мере, религии, способные привлечь людей с интеллектом. Они сосредотачиваются на братстве, служении обществу, моральном лидерстве — или диктатуре! — и на искусном примирении теологии и научных фактов. Религию в действительности не интересуют чудеса или дьяволы.

— Ну, а оккультизм? — настаивала Вики. — Псионика?

— И там то же самое, — сказал я. — Если ты все же решишь заняться телепатией, экстрасенсорным восприятием, призраками и прочими сверхъестественными вещами, то обнаружишь, что на эту область уже предъявил права доктор Раин, тасующий бесконечные карточки Зиннера, а горстка других парапсихологов сообщит тебе, что они уже держат в руках весь мир добрых духов и теперь занимаются его классификацией, как это раньше делали физики. Но хуже всего, — продолжал я, когда мистер М. притормозил на неровном участке дороги, — что у нас есть семьдесят семь пород дипломированных психологов и психиатров (простите меня, Франц!), готовых объяснить все сверхъестественное работой нашего подсознания и влиянием прошлых эмоциональных переживаний.

Вики сдавленно хихикнула и добавила:

— Сверхъестественный страх почти всегда оказывается ничем иным, как детским непониманием и страхом секса. Мать-ведьма с грудями — тайной и подземной фабрикой по производству детей — и отец, принимающий обличье дьявола.

В этот момент «фольксваген», объезжая очередную груду гравия, снова повернул к солнцу. Я успел прищуриться, но лучи ослепили Вики, судя по тому, как она часто заморгала, глядя в сторону горных вершин.

— Совершенно верно, — сказал я. — Дело в том, Франц, что ученые эксперты — они и есть эксперты. Шутки в сторону. Они поделили внешний и внутренний миры между собой, и теперь стоит нам, заметив нечто странное (в действительности либо в своем воображении), обратиться к ним, у них тут же найдется рациональное, приземленное объяснение. Поскольку каждый из экспертов разбирается в области своих исследований гораздо лучше любого из нас, приходится принимать их толкования. В противном случае мы вынуждены были бы в глубине души сознавать себя упрямыми романтическими подростками или полными придурками. В результате, — заключил я, когда «фольксваген» объезжал рытвину, — в мире не осталось места сверхъестественному, хотя нас окружает множество грубых, пренебрежительных, саркастических поделок, имитирующих сверхъестественное в банальных фильмах о чудовищах и в кипах журналов, где печатаются меланхолически настроенные кудахтающие недоучки.

— Смех во тьме, — сказал Франц, обернувшись и глядя на поднятую «фольксвагеном» пыль, — клубясь над обрывом, она опускалась в глубокую темную лощину.

— Что вы хотели этим сказать? — спросила Вики.

— Люди не перестали бояться, — ответил он просто. — И боятся они того же, что и раньше. Просто теперь у них больше средств защиты. Они научились разговаривать громче, быстрее, умнее и ироничнее, заученно повторяя истины, провозглашенные экспертами для того, чтобы оградить нас от страха. Я мог бы сказать вам… — Он замолчал, задумавшись. Он действительно выглядел очень взволнованным, хотя сохранял на лице маску философского спокойствия. — Я могу пояснить тою мысль при помощи аналогии.

— Давайте, — поддержала его Вики. Повернувшись вполоборота, Франц смотрел прямо на нас. В четверти мили от машины дорога снова слегка поднималась, попадая в тень облаков. Я отметил это с облегчением, так как перед моими I пазами плыло уже не менее трех темных сфер, и хотелось укрыться от солнца. Судя по тому, как щурилась Вики, она испытывала то же самое. Мистер М., у которого на глаза была надвинута шляпа, и Франц, обернувшийся к нам, чувствовали себя гораздо лучше.

Франц сказал:

— Представьте, что все человечество — это только один человек и его семья, живущие в доме на открытом пространстве посреди темного опасного леса, практически неизвестного и неисследованного. В любое время — работает ли этот человек, отдыхает ли, любит свою жену или играет с детьми — он всегда продолжает следить за этим лесом. Через какое-то время он становится достаточно богатым, чтобы нанять охранников, которые будут следить за лесом вместо него, людей, специально обученных лесной науке, то есть ваших экспертов, Глен. Человек начинает зависеть от них, он доверяется их суждениям, он с радостью готов признать, что каждый из них знает намного больше его о любом участке леса. Но что если однажды эта охрана придет к нему и скажет: «Послушайте, Хозяин, в действительности там вообще нет леса. Это всего лишь возделываемые нами фермерские земли, тянущиеся до конца Вселенной. Кстати говоря, леса там никогда и не было, Хозяин. Вы вообразили себе все эти черные деревья и заросшие травами тропы, поскольку боялись колдунов». Поверит им человек? Будут у него хоть малейшие основания, чтобы поверить? Или он просто решит, что нанятые им охранники, тщеславно гордящиеся своим ограниченным умением, стали жертвами иллюзии всеведения?

Тень от облаков была уже совсем близко — как раз на вершине небольшой горки, на которую мы почти поднялись. Франц Кинцман наклонился к нам поближе, прижавшись к спинке сидения, и успокаивающе произнес:

— Темный опасный лес все еще там, друзья мои. Вне пространства астронавтов и астрономов, вне темных и путанных сфер Фрейда и Юнга, вне сомнительных пси-сфер доктора Раина, вне областей, принадлежащих полицейским комиссарам, священникам и ученым, изучающим мотивации человеческого поведения, вне безумного, механического смеха… Совершенно неизвестное все еще там, а сверхъестественное и призрачное все так же таинственны, как и прежде…

«Фольксваген» въехал в четко очерченную тень облака. Повернувшись вперед, Франц нетерпеливым быстрым взглядом рассматривал открывшийся перед нами ландшафт, который, после того, как слепящее солнце скрылось за облаком, стал казаться шире, глубже и реальнее.

Почти сразу его взгляд сосредоточился на серой остроконечной вершине в долине каньона. Он похлопал мистера М.по плечу и указал ему рукой место для парковки — у края дороги рядом с горным кряжем, который мы пересекали.

Затем, когда мистер М. резко затормозил машину у обрыва, Франц приподнялся и, глядя поверх ветрового стекла, указал командным жестом на серую вершину, другой рукой призывая к молчанию.

Я взглянул на вершину. Вначале я не увидел ничего, кроме полудюжины округлых башенок серой скалы, поднимающихся над ощетинившейся лесом горой. Затем показалось, что раздражавший меня остаточный образ солнца — темный, пульсирующий, расплывчатый — обосновался там. Я сморгнул и поводил глазами, чтобы заставить его исчезнуть или хотя бы сдвинуться, так как он не мог быть ничем иным, как затухающим раздражением сетчатки моего глаза, зрительный образ которого совершенно случайно наложился на вершину горы.

Но шар не двигался. Он приник к вершине — темная, полупрозрачная пульсирующая сфера, — как будто его удерживало какое-то невероятное магнитное притяжение. Я поежился, чувствуя, как по всему телу пробежал холодок и как инстинктивно напряглись мышцы из-за осознания неестественной связи между пространством внутри моей головы и вне ее, из-за призрачной связи между тем, что человек видит в реальном мире и тем, что проплывает перед его глазами, когда он скрывает их в темноте. Я усиленно заморгал и затряс головой.

Бесполезно. Лохматый темный образ с тянущимися из него странными нитями прижимался к вершине, словно какая-то гигантская когтистая собравшаяся перед прыжком тварь.

Теперь она не исчезала, а становилась все темнее и темнее и даже начала чернеть. Нечеткие контуры заблестели черным блеском, и вся эта штука стала приобретать устрашающе отчетливые вид и форму, подобно тому, как очертания, которые мы видим в темноте, превращаются в лица, морды, маски, в зависимости от нашего меняющегося воображения. Хотя сейчас я ясно чувствовал, что не могу изменить направление формирования образа на вершине скалы.

Пальцы Вики до боли сжали мою руку. Не осознавая своих действий, мы оба приподнялись и наклонились вперед, ближе к Францу. Я ухватился руками за спинку переднего сидения. Только мистер М. не встал, хотя он тоже смотрел на вершину. Ники заговорила медленно, осевшим от напряжения голосом:

— Почему это выглядит как?…

Резким жестом растопыренной пятерни Франц велел ей замолчать. Затем, не отводя глаз от скалы, он сунул руку в боковой карман куртки и что-то подал нам.

Это были белые листочки бумаги и огрызки карандашей. Вики и я взяли их, затем нашему примеру последовал мистер М. Франц хрипло прошептал:

— Не говорите, что вы видите. Запишите это. Только ваши впечатления. Давайте, скорее. Это долго не продлится, я думаю.

Еще несколько секунд все мы смотрели, дрожащими каракулями описывая свои впечатления и ощущая внутренний трепет. По крайней мере, я знал, что я содрогнулся в какой-то момент, хотя не смог ни на секунду отвести глаз.

Затем для меня вершина внезапно стала голой. Я подумал, что тоже, вероятно, показалось и другим, так как плечи их ссутулились, а Вики напряженно выдохнула.

Какое— то время мы молчали, тяжело дыша, а затем принялись читать, передавая листки по кругу Все записи имели очень неряшливый вид, как обычно и бывает, если не смотришь на то, что пишешь, но помимо этого, особенно в записях Вики и моих собственных, в дрожи писавших пальцев ощущался страх.

Вики Квин: «Черный тигр, ярко горящий. Слепящий мех — или лоза. Клейкость».

Франц Кинцман: «Черная императрица. Сверкающий плащ из нитей. Визуальный клей».

Я (Глен Сибери): «Гигантский паук. Черный маяк. Паутина Притяжение взгляда»

Мистер М., чей почерк был самым твердым: «Я ничего не вижу. Кроме трех людей, уставившихся на голую серую скалу так, словно это врата ада».

Именно мистер М. первым поднял глаза. Наши взгляды встретились. Губы его искривились в подобии улыбки, которая выглядела кислой и неуверенной.

Немного погодя он сказал:

— Вы, конечно же, хорошо загипнотизировали своих молодых друзей, мистер Кинцман.

Франц спокойно спросил:

— Эд, вы объясняете то, что произошло, или то, что мы думаем, что это произошло, гипнотической суггестией?

Тот пожал плечами.

— А чем же еще? — спросил он уже более весело — У вас есть другое объяснение, Франц? Что-нибудь, что объяснило бы, почему это не сработало со мной'

Франц заколебался. Мне очень хотелось знать, предчувствовал ли он, что Это приближается (мне, по крайней мере, казалось, что он мог предчувствовать Это), и как он мог знать об этом, и случалось ли с ним раньше что-либо подобное. Объяснять происшедшее гипнозом было бы полным вздором.

Наконец, Франц покачал головой и твердо ответил:

— Нет.

Мистер М. пожал плечами и завел «фольксваген».

Никто из нас не хотел нарушать молчания. Ощущение сверхъестественного все еще не оставило нас и подавляло изнутри. Кроме того, свидетельства, оставленные на листках бумаги, были такими полными, параллелизм таким точным, убеждение, что это ощущение пережили и другие, таким твердым, что в первый момент у нас даже не возникло желания сравнивать записи.

Вики достаточно бесцеремонно, подобно людям, проверяющим то, в чем они практически уверены, осведомилась:

— «Черный маяк» — это значит, что свет был черным? Лучи тьмы?

— Конечно, — сказал я ей. А затем спросил, следуя ее манере:

— Твоя «лоза», Вики, и ваши «нити», Франц, похожи на образованные тонкими линиями искривленные плоскости или макеты пространств, которые можно увидеть в музеях математики? Нечто, связывающее центр с бесконечностью?

Они оба кивнули. Я сказал:

— Как моя паутина.

И на этом разговор на какое-то время оборвался.

Я достал сигарету, но потом, вспомнив, что курить здесь опасно, сунул ее в верхний карман. Вики начала:

— Наши описания… чем-то напоминают описания игральных карт… хотя ни одна из настоящих игральных карт… — Ее слова остались без ответа.

Мистер М. остановил машину в начале узкой подъездной аллеи, которая круто спускалась к дому. Отсюда была видна только плоская крыша, покрытая мелким гравием. Мистер М. вышел из машины.

— Спасибо, что подвезли, Франц, — сказал он. — Не забудьте позвонить мне — телефон снова работает, — если вдруг понадобится моя машина… или еще что-нибудь. — Он быстро посмотрел на нас с Вики и нервно усмехнулся:

— До свидания, мисс Квин, мистер Сибери — Не… — Он запнулся и просто сказал:— Пока.

И затем быстро зашагал по аллее.

Конечно, мы догадывались, что он собирался сказать: «не надо вам больше видеть никаких черных тигров с восемью ногами и женскими лицами» — или что-то в этом роде.

Франц пересел на место водителя. Как только «фольксваген» тронулся, я понял, почему деловой, уравновешенный мистер М. вызвался вести машину по горной дороге. Франц не пытался вести старый «фольксваген» как спортивный автомобиль, но то, как он им управлял, напоминало именно эту манеру.

Он размышлял вслух:

— Единственное, что не дает мне покоя — почему Эд Мортенсон не видел Этого? Если, конечно, «видеть» — правильное слово.

Наконец— то я определился относительно фамилии мистера М. Это казалось небольшим триумфом. Вики сказала:

— Мне кажется, я знаю одну из возможных причин мистер Кинцман. Он не едет туда, куда едем мы.