"Молоты Ульрика" - читать интересную книгу автора (Винсент Ник, Абнетт Дэн, Уоллис Джеймс)

Дэн Абнетт, Ник Винсент, Джеймс Уоллис Молоты Ульрика

Ярдрунг Волчий отряд

Никого особо не удивляло, что в тот день в Мидденхейме шел дождь.

Студеный весенний дождь ледяными иглами вонзался в большой старый город, основательно усевшийся на гранитной скале и рассматривавший мрачные леса, что подступали к нему по склонам. Еще одна долгая зима медленно сходила на нет, и город со всеми его обитателями промок, продрог и промерз до костей.

На залитом дождем заднем дворе таверны «Парящий Орел» Моргенштерн усердно выстраивал линию из лежалых репок, водружая их на перевернутые ведра, стоящие вдоль замощенной булыжником дорожки. Закончив приготовления, он прошел в конец двора, деликатно рыгнул, прикрыв рот рукой с отставленным мизинцем, потом поплевал на мясистые ладони и подхватил большой боевой молот, прислоненный к скользким от дождя камням внешней стены.

Моргенштерн начал вращать молот, искусно перехватывая рукоять и выписывая мощной боевой частью гигантские восьмерки вокруг плеч. Молот ухал и свистел, рассекая воздух. Но Моргенштерн стоял слишком близко к задней стене, и после очередного взмаха молот врезался в кладку. Камни посыпались градом, а молот вырвался из руки рыцаря.

Моргенштерн смачно выругался; слегка покачиваясь, он наклонился поднять оружие, и дождевая вода ручьями потекла с его косматой бороды. Все так же качаясь, он наклонился за кружкой, выпрямился и сделал добрый глоток ее крепкого содержимого. Потом Моргенштерн принялся за неблагодарный труд, безуспешно пытаясь вставить в стену выбитые камни. Он суетился и нервничал, словно думал, что никто не заметит проделанной дыры, если у него получится заложить ее, В результате еще несколько камней шлепнулось на сырую землю.

Сдавшись, Моргенштерн обернулся к выстроенным ведрам и начал опять раскручивать молот. Теперь, правда, он предварительно осмотрелся, не желая повторять недавний подвиг.

— И долго это будет продолжаться? — спросил Арик. Он стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку. Высокий, крепко сбитый молодой человек, еще не проживший полных двадцати двух лет, обладал гривой густых черных волос и яркими голубыми глазами. Доспех с золотым кантом и белоснежная шкура Храмовников Белого Волка были ему очень к лицу.

— Тихо! — сказал старший рыцарь, сосредоточенно вращая молот и не глядя по сторонам. Свою волчью шкуру Моргенштерн повязал так, что она не ограничивала движений его закованных в доспехи конечностей. — Смотри, мой юный друг, как мастер молота продемонстрирует свое искусство. Смотри! Вот они, передо мной, головы моих врагов!

— Эти репки на ведрах?

— Точно! Они именно это и изображают.

— А эти враги лежат или по горло в землю зарыты? Моргенштерн терпеливо улыбнулся.

— Да нет! Это рослые и сильные воины, Арик. Но я-то — на коне.

— Ну конечно.

— Представь, что я на коне, иначе ничего в происходящем не поймешь.

Все еще раскручивая молот, Моргенштерн начал гарцевать на месте, прыгая взад-вперед, как кукольная коняшка в балаганном представлении. Он громко цокал языком, время от времени раздавались предостерегающие окрики: «Стой! Куда прешь! Полегче, парень!»

Арик закрыл глаза.

«Йа-ха!» — Моргенштерн внезапно накренился вперед и рванулся с места, словно воображаемый конь и впрямь понес его в гущу битвы.

Огромная, громыхающая доспехами масса Моргенштерна с молотом, летающим вокруг нее, понеслась по двору, фонтанами разбрызгивая грязь и выбивая булыжники из мощеной дорожки. Пьяный рыцарь решительно атаковал ведра. Взмах молота смял первую репу, а затем, не делая ни одного лишнего движения, воин «обезглавил» все ведра одно за другим, проскакивая между ними, вздымая, опуская и перехватывая молот с изумительной точностью.

Арик уже давно открыл глаза. Как бы идиотски ни выглядел воин в своей пантомиме, как бы пьян он ни был, сколь бы ни отягощали его неполные шесть десятков лет и больше двухсот фунтов веса, Арика всегда восхищала та искусность, с которой действовал молотом этот гигант.

Огласив двор цветистым выражением, Моргенштерн элегантно отправил к праотцам последнего «врага», ударом перебросив и ведро и репу через конек крыши. Потом его башмак ступил на мокрый блестящий булыжник, Моргенштерн на полном ходу поскользнулся и головой вперед вбежал в конюшню. Через дверь, которую открыть не успел.

Арик содрогнулся. Он развернулся и вошел внутрь. День обещал быть долгим.

В «Парящем Орле» Арик подошел к маленькому столу в углу, за которым расселись Аншпах, Грубер и фон Глик.

— Ну, как, он всех сделал? — спросил Грубер. Арик кивнул.

— Всех до единого.

Аншпах засмеялся своим неприятным, хоть и мелодичным смехом. Это был красивый человек, приближающийся к сорока годам. Его дьявольские глаза и улыбка заставляли пояса верности раскрываться сами собой.

— Подумать только, ребята, с вас по шесть шиллингов.

— Великий Волк! Аншпах! — проворчал фон Глик. — Есть что-то такое, о чем ты не заключаешь пари? Аншпах собрал выигранные монеты.

— Вообще-то нет. На деле это напоминает мне о том, что хороший мешочек золота уже едет ко мне на одном козлоголовом, который скачет сегодня в полдень в забеге в Бернабау.

Фон Глик сердито покачал головой. Волк-ветеран, воин старой закалки, фон Глик был сухопарым угловатым мужчиной шестидесяти лет. У него были длинные и спутанные седые волосы, а бритый подбородок в точках щетины словно перцем присыпан. Фон Глик отличался косностью и ворчал на все на свете. Арик часто задавался вопросом, есть ли на свете вещь, которая способна заслужить похвалу старого воина. Порой Арик сомневался, что у чопорного старика когда-либо доставало страсти и пыла, чтобы по праву быть благородным рыцарем Храма.

— Ну, и где Моргенштерн? — заговорил Грубер, поигрывая кружкой.

— Лежит, отдыхает, — ответил Арик. — Знаете, я думаю… Он слишком много пьет!

Трое других воинов дружно фыркнули.

— Брат Храмовник, — торжественно молвил Аншпах, — ты слишком недолго пробыл в этом благородном Ордене и потому не мог быть свидетелем многих славных дел, но поверь нам, что наш Моргенштерн известен той величайшей способностью к питию, которая прославляет не только его, но и всех нас! Некоторые из его блистательных ратных побед… например, над Орочьим сбродом, перебитым им в битве у Кернских Врат… огонь таких подвигов возжигал Ульрик, но пыл и яркость им придал эль!

— Может, и так, — Арик произнес эти слова с явным сомнением в голосе. — Но я все равно думаю, что пьянство уже одолевает его. Его медлительность. Его движения…

— Но он же убил всю репу, или как? — встрял фон Глик.

— Да, и дверь в конюшню тоже, — мрачно произнес Арик.

Тяжелое молчание воцарилось за столом.

— Все равно наш Моргенштерн… — начал Аншпах. — В общем, держу пари, он мог…

— Ох, да заткнись ты! — рыкнул фон Глик.

Арик уселся за стол и оглядел прокопченную таверну. Он увидел Ганса, нового, молодого Комтура их отряда. Тот сидел в отдельном закутке с разгоряченным Ваддамом, который рьяно что-то твердил Гансу.

— Это они о чем? — поинтересовался Арик у Грубера. Беловолосый Грубер был погружен в свои мысли и вздрогнул от неожиданности, когда Арик обратился к нему.

«Он выглядит испуганным, — подумал Арик. — Это не первый раз, когда я застаю его наедине с мыслями, которые ему не нравятся».

Грубер был самым уважаемым человеком в отряде. Такой же ветеран, как Моргенштерн и фон Глик, он служил с Юргеном с самого начала до конца старого Волка. Редкие волосы, тусклые глаза, пергаментная, почти прозрачная от прожитых лет кожа могли обмануть любого незнакомца, но Арик знал о той мощи, о той чудовищной силе, которая жила в этом воине.

А сейчас… сейчас впервые за все восемнадцать месяцев, прошедшие со дня вступления в Отряд, Арик почувствовал, что эта сила покидает Грубера. Что это — возраст? Или… Юрген? Может, причина кроется в чем-то еще?

Арик ткнул рукой в сторону Ваддама и Ганса еще раз.

— Так что за лапшу Ваддам вешает на уши нашему Ком-туру?

— Я слыхал, Ваддам настаивает на переводе. Он больно охоч до славы. Ему нужно продвижение. Одним словом, наш Отряд для него — тупик, и он хочет перевода в другую компанию. Возможно, в Красный Отряд.

Все четверо ворчливо высказали положенное неодобрение и приложились к выпивке.

— Не думайте, Ганс его не отпустит. Гансу еще ни разу не выпала возможность проявить свои Комтурские качества после… того дела. Он не захочет терять человека, прежде чем получит шанс что-то доказать, — казалось, что Грубера обуревают неприятные размышления. — Если они вообще позволят нам еще хоть раз снова что-либо доказывать.

— Да ладно. До Миттерфруля не так долго, — сказал Аншпах, — а там уже начнется настоящая кампания. Что-нибудь и нам перепадет… славный рейд по Драку или еще что. Спорим?

Арик молчал. «Что-нибудь» должно было произойти как можно скорее, иначе этот храбрый отряд Белых Волков совсем падет духом.

Великий Храм Ульрика был почти пуст. Холодный неподвижный воздух был наполнен запахом свечного дыма.

Ганс вошел и почтительно оставил перчатки и молот в привратном помещении.

Акустика в просторном сводчатом зале была превосходной, и Ганс мог слышать малейшие интонации молитв четырех рыцарей, стоявших на коленях по другую сторону алтаря и шептавших священные слова, склонив головы. Он слышал и тихий скрип ветоши в руке храмового служителя, который начищал медные украшения аналоя. Внушительная статуя Ульрика нависала над залом, подобно грозовой туче закрывая свет из высоких окон.

Ганс склонил голову и огляделся, затем пересек зал и встал на колени у Священного Пламени.

Он так и стоял, когда почувствовал чью-то руку на своем плече. Ганс взглянул вверх и встретился взглядом с Ар-Ульриком, самим Верховным Жрецом. Грубые черты его бородатого лица становились еще грубее в свете пламени.

— Нам надо поговорить, Ганс. Я рад, что ты пришел. Пойдем со мной в Полковую Часовню.

Ганс поднялся на ноги и пошел за почтенным воином. Он увидел, как четверо рыцарей уходят, бросая любопытствующие взгляды в его направлении.

— Я пришел искать совета, Верховный, — начал Ганс. — Этот год будет первым, когда я командую людьми, и я уже…

— Тебе не хватает уверенности в себе, Ганс?

— Нет, господин. Но мне не хватает опыта. А люди — они безразличны ко всему.

Они спустились по короткому лестничному пролету и подошли к железной решетчатой двери, около которой на страже стоял Храмовник из Серого Отряда. Он уважительно отсалютовал Верховному Жрецу и отпер висячий замок. Дверь раскрылась, и Ганс вошел следом за Ар-Ульриком в небольшую, но зато более теплую полковую часовню Храма, украшенную знаменами, флагами, трофеями и рядом мемориальных плит — Галереей Чести.

Оба поклонились большой волчьей шкуре на стене и оскаленному серебряному сокровищу, лежащему на постаменте под ней. Челюсти Волка, самая ценная реликвия Храма.

Верховный Жрец задержался в поклоне перед ними, произнес благословение Ульрику и Артуру, поднялся и повернулся к Гансу. В его глазах мерцал первый мороз свирепого Ярдрунга.

— Твой Отряд не ко всему безразличен, Ганс. Было время, когда Белый Отряд был лучшим из всех, кого только мог вывести на бой этот Храм; о деяниях, которые вершили Белые Волки, всадники других отрядов — Красного или того же Серого — могли только мечтать. Но сейчас Белый слаб — он сбился с пути. Всю зиму они бездельничали здесь в городе, переводя понапрасну здоровье, деньги и время. Некоторые стали завзятыми пьяницами. Особенно Моргенштерн.

— Это так легко преувеличить…

— Да? А ты знаешь, что он помочился в купель в Храме Верены? — Верховный Жрец говорил с твердой и скорбной уверенностью. — Во время Великой Обедни. А потом стал рассказывать жрецам, что сама Богиня была «ничего себе штучка», которая могла бы много чего сделать, встреться ей хороший… как там было? Ганс вздохнул.

— … Мужик в жизни, Верховный Жрец.

Верховный Жрец кивнул. Гансу показалось, что тот почти улыбается, но этого не могло быть, и тон слов Жреца подтвердил это.

— Моргенштерн позорит Волков. И Аншпах. Ты о его азарте знаешь? Он задолжал огромные деньги ловкачам с арены и прочим, менее официальным приемщикам ставок. А твой пылкий Ваддам уже дважды приходил ко мне на аудиенцию, чтобы я выслушал его просьбы о переводе в Красный Отряд. Или в Золотой. Или куда угодно.

Ганс повесил голову.

— У других тоже есть проблемы, у каждого свои. Я не говорю, что тебе досталась легкая работа, Ганс. Такой разочарованной командой управлять трудно. И я знаю, что все началось с того происшествия прошлым летом в Драквальде. Те Твари забрали лучших воинов. Они были силой. Иногда, да поможет нам Ульрик, зло все же побеждает. Да, это была большая трагедия, когда Белый Отряд потерял столько хороших парней. И потерял Юргена. Тебе будет нелегко заменить его.

— Что я могу сделать, Верховный Жрец? Я не пользуюсь тем уважением, которое было у Юргена. Как я могу заставить их вновь собраться с силами, воспрянуть духом?

Верховный Жрец отошел к дальней стене и поднял Знамя Весса. Оно было старое, истертое, запятнанное древней благородной кровью. Это был один из самых старых и почитаемых штандартов Волчьих Отрядов, который развевался над полями славнейших побед Храмовников.

— Ты выведешь свой отряд в лес под этим старым и прославленным знаменем и уничтожишь стаю, которая лишила вас силы и духа.

С восторгом Ганс сжал древко знамени. Он смотрел вверх и видел стальной взор своего старого Комтура, Юргена, проникающии в его душу даже с посмертной плиты, самой новой в Галерее Чести. Долго глядел Ганс в мраморное лицо, вспоминая длинную белую бороду, ястребиный взор, знаменитую повязку на глазу. Ганс знал, что Верховный Жрец прав. Это был единственный способ.

И был холодный рассвет, и снова дождь. Четырнадцать братьев Белого Отряда собрались на конюшне за Храмом. Они седлали боевых коней, переговариваясь вполголоса, и облачка пара поднимались от их ртов в холодном воздухе.

— Рейд? Перед Миттерфрулем? — ныл Моргенштерн, делая большой глоток из фляги, припрятанной в седельной сумке, которую он якобы проверял.

— Выпивка? До завтрака? — тихо, но от этого не менее презрительно, усмехнулся фон Глик.

Моргенштерн громогласно расхохотался над словами старого Волка, но Арик знал, что это была притворная веселость. Он видел напряжение на мертвенно-бледном лице Моргенштерна, видел, как дрожат его руки.

Арик огляделся. Ваддам выглядел блестяще, а лицо его светилось решимостью. Его белая волчья шкура была небрежно наброшена поверх наплечников с золотой окантовкой. Грубер смотрел в никуда; отстраненный и неприступный, он делал вид, будто возится с упряжью своего коня, нетерпеливо переступающего с ноги на ногу. Эйнхольт, старый лысый воин со шрамом на лице и бельмом на глазу, выглядел усталым, словно не выспался. Арик почему-то был уверен, что некие старые сны преследуют ветерана каждую ночь, безошибочно находя Эйнхольта везде и всюду.

Аншпах смеялся и перешучивался со своими приятелями. Фон Глик бросал сердитые взгляды исподлобья в его сторону. Ганс выглядел печальным и спокойным. Другие начали взбираться в седла, обмениваясь шутками и насмешками — осунувшийся Крибер, коренастый Шиффер, беловолосый гигант Брукнер, рыжий Каспен, тощий Шелл, Дорф, насвистывающий какой-то неясный мотив.

— Арик! — позвал Ганс, и парень подошел к Комтуру. Как самый молодой в Отряде, он имел привилегию быть знаменосцем. Арика охватил неведомый восторг, когда Ганс вложил бесценное Знамя Весса в его руки. Латные перчатки крепко сжали древко, и все во дворе смолкли.

— Повелением самого Верховного Жреца мы выступаем под Знаменем Весса, и наша цель — отмщение, — кратко сказал Ганс и залез в седло.

Он развернул жеребца, и Отряд тронулся вслед за ним, выезжая на улицы под дождь Мидденхейма. Они выходили из города по западному виадуку, проходя в тени громадной Скалы Фаушлага. Высоко над ними стены и башни Мидденхейма все так же устремлялись ввысь, в холодное недружелюбное небо, как все последние две тысячи лет.

Они оставили позади дым, вонь и шум города, двигаясь мимо вереницы доверху загруженных повозок, направлявшихся на рынки Альтмаркта: скот из Зальценмюнда, ткани из Мариенбурга. Встречные отступали к краям виадука шестифутовой ширины, освобождая путь Волчьему Отряду. Когда лучшие воины Ульрика выступают из Храма, только глупец встанет на их дороге.

Белый Отряд сошел с виадука и двинулся по Альтдорфской дороге, пустив коней легким галопом по сырой лесной почве. Шесть часов они высматривали следы в лесу, прежде чем остановились напоить лошадей и перекусить в небольшой деревне. После полудня из-за туч показалось солнце, чтобы отразиться в их серых с золотом доспехах. Согретые им, сырые деревья дышали туманом, и отряд двигался словно в дыму. В каждой деревне, через которую проходили Волки, жители выходили посмотреть на отважный и грозный отряд Храмовников, негромко напевая боевые гимны вслед всадникам.

Ночь они провели в деревенском общинном доме над водопадом, а утром уехали по темному пути, по долгому следу черной грязи, впадающему в маслянистую тьму Драквальдского Леса, области, что лежит на земле подобно упавшему плащу некоего темного бога.

Стоял полдень, но был он каким-то бледным и слабым, а ледяной дождь беспрепятственно лился на землю сквозь сеть голых ветвей черных вязов и искривленных кленов. Земля под ними была покрыта скользким ковром из прелых листьев, опавших осенью и теперь медленно гниющих, чтобы стать частью темной почвы. Весна сюда не доберется еще долго.

В округе не было видно ни следа жизни, кроме четырнадцати всадников. Только изредка где-то далеко начинал стучать дятел или раздавалось уханье то ли филина, то ли еще какой-то птицы. Арик заметил паутину в нижних ветвях дерева, украшенную бриллиантовой россыпью дождевых капель.

— Дым! — неожиданно раздался голос фон Глика, и все встрепенулись, втягивая ноздрями воздух.

— Он прав! — нетерпеливо выпалил Ваддам, вытягивая древко боевого топора из ременной петли на седле. Ганс поднял вверх руку.

— Осади, Ваддам! Если мы движемся, то движемся отрядом и никак иначе. Арик, поднимай Знамя.

Арик поравнялся с Комтуром и выставил вверх старый штандарт.

Кивком Ганс отдал команду, и отряд, выстроившись в колонну по два, двинулся через лес в направлении дыма. Копыта коней хлюпали по лиственной слякоти.

Поляна оказалась широкой и открытой: деревья были вырублены, и теперь могучие стволы сгорали на каменной плите перед уродливой статуей. Пять неуклюжих волосатых фигур камлали возле огня.

— За Ульрика! Волки, вперед! — прокричал Ганс, и рыцари послали своих коней в галоп, врываясь на капище, выколачивая воду из болотистой почвы тяжелыми копытами.

Зверолюды у алтаря в ужасе заозирались, пытаясь найти путь к бегству или укрыться.

За передней линией атаки Моргенштерн развернул коня и посмотрел на остановившегося Грубера непонимающим взглядом.

— Что за дела? — проревел Моргенштерн. — Все веселье мимо нас пройдет!

— Да конь подкову потерял, — заорал в ответ Грубер. — Поезжай, старый дурень! Скачи в бой!

Моргенштерн снова направил коня в сторону врага, но прежде основательно приложился к седельной фляге. Потом с громким криком он ринулся вниз по склону за остальными воинами.

Низкий сук выбил его из седла.

Остальные с грохотом и лязгом неслись далеко впереди через поляну, следуя за священным знаменем, возвышающимся над Ариком. Три зверолюда не выдержали и бросились наутек. Две оставшиеся подняли пики и приготовились встретить натиск рыцарей, глухо, не по-человечески визжа.

Ваддам был на самом острие атаки. Взмах его молота развалил на куски череп одного из зверолюдов, и козлоголовый выродок рухнул под ноги мчащихся коней.

Ганс вылетел из-за спины Ваддама и напал на второго монстра, но тот ушел с линии атаки, и конь пронес рыцаря мимо цели. Ганс начал было разворачивать коня, но конь оступился на сырой листве, вздыбился и сбросил седока.

Косматый зверолюд развернулся, замахиваясь, но в это мгновение Арик и Крибер стиснули чудище крупами своих коней. Противно хрустнули кости, тварь издала приглушенный всхлип и упала бездыханной.

Аншпах галопом пронесся мимо капища за одним из убегающих существ, раскручивая молот. За ним по пятам следовал фон Глик.

— Десять шиллингов на то, что я убью эту тварь! — крикнул Аншпах с хохотком.

Фон Глик, осыпая весельчака проклятьями, попытался вырваться вперед, но Аншпах вдруг метнул молот, и тот полетел, крутясь, за убегающим зверолюдом. Он перебил пополам молодое деревце, промахнувшись мимо твари ярдов на десять. Аншпах выругался и вышел из погони.

— Не иначе, боги помогают тебе, когда ты все-таки выигрываешь пари! — крикнул ему фон Глик, проносясь мимо и догоняя врага на границе деревьев. Он нанес два удара, и оба прошли мимо цели, но заставили существо дважды отступить назад, так что в итоге оно попало под сокрушительный удар Дорфа.

Два зверолюда скрылись в чаще. Ваддам на всем скаку ворвался в лес вслед за ними, не оглядываясь ни на кого.

— Назад! Ваддам! Давай назад! — во всю глотку кричал Ганс, уже поднявшийся и вернувшийся в седло. Ваддам не обращал никакого внимания на окрики. Воины могли слышать, как эхо разносит его возгласы по лесу.

— Шелл! Фон Глик! За ним, верните этого идиота! — приказал Ганс. Оба всадника беспрекословно подчинились. Остальные съехались к капищу. Ганс оглянулся и увидел, что Грубер спешился у самой кромки леса и помогает Моргенштерну поудобнее усесться под деревом. Конь Моргенштерна с висящими поводьями ходил рядом. Ганс покачал головой и чертыхнулся.

Он подъехал к капищу и мгновение смотрел на уродливого идола. А потом взмах молота превратил статую в груду осколков.

Ганс повернулся к своим людям.

— Теперь они знают, что мы здесь. Они придут проверить нас на прочность и облегчат нам работу.

— Ваддам! Куда ты запропастился, болван? — кричал фон Глик, медленно пробираясь через темные прогалины. Черная вода, грязные деревья, отвратительная жижа, струйками стекающая с выходов сланца. Через деревья и туман фон Глик видел Шелла, который ехал параллельным курсом с громкими криками; «Ваддам! Вернись, мы все простим! Не выйдешь сейчас — останешься здесь жить навсегда!»

Фон Глик услышал шум движения за деревьями неподалеку и поднял молот. Навстречу выехал Ваддам.

— Ну-ну! Кому же еще доверят искать блудного сына, как не фон Глику, — фыркнул он. — Ты же у нас всему Отряду как мать родная! Надсмотрщик чертов! Да к тебе в дверь будет слава стучаться — ты не откроешь!

Фон Глик устало покачал головой. Он прекрасно знал, какой репутацией пользуется у молодых рыцарей Отряда: костный, негибкий, докучливый старый пень, который только и делает, что придирается, ворчит и вспоминает «старые добрые времена». Когда-то Юрген сказал ему, что он является хребтом Отряда, но фон Глик подозревал, что Комтур старался внушить старому соратнику, что он все-таки приносит пользу Белому Отряду, невзирая на его отношение к жизни. Фон Глик ненавидел сам себя за это, но поделать ничего не мог. Дисциплины не было. Молодые Волки были бесшабашными смельчаками, а Ваддам был худшим из них.

— Ганс приказал мне найти тебя, — резко сказал фон Глик, пытаясь сдержать гнев. — Какой смысл вот так в одиночку шастать по лесам? Никакой доблести в этом не вижу!

— Как это не видишь, — с самодовольной усмешкой произнес Ваддам, — если я только что переломил хребет одной твари? Вторая, правда, сбежала.

Это было хуже всего — надменность Ваддама могла сравниться только с его воинским умением. «Будь прокляты его глаза!» — думал фон Глик.

— Едем назад! Сейчас же! — кинул он Ваддаму. Тот пожал плечами и развернул коня.

— Шелл! — закричал фон Глик. — Я его нашел! Шелл! Фон Глик мог видеть второго рыцаря, но туман и деревья заглушали его голос.

— Давай вперед, — сказал Ваддаму фон Глик, — а я подберу его.

Он пришпорил коня и двинулся вдоль края большой лужи к Шеллу, который наконец увидел его и двинулся навстречу. Фон Глик дернул поводья и повернул коня.

Зверолюд выскочил из кустов с душераздирающим криком. Загнанный Ваддамом, он прятался от Волков, но фон Глик проехал слишком близко от ее убежища, и паника подтолкнула ее к решительным и отчаянным действиям. Железный наконечник копья вонзился в правое бедро старого Волка. Он закричал от боли, и его конь попятился. Зверолюд не отставал, налегая на оружие, которое быстро застряло в кости, плоти и доспехе. Фон Глик кричал, бился как рыба на крючке, но сделать ничего не мог — копье оттолкнуло его назад так, что он не мог дотянуться до молота.

Шелл тревожно вскрикнул и пустил коня в галоп. Ваддам, услышав шум за спиной, обернулся и увидел ужасное зрелище.

— Кровавый Кулак Ульрика! — выдохнул он. — Господи, нет!

Древко копья переломилось, и внезапно освободившийся фон Глик выпал из седла и оказался в воде. Зверолюд кинулся вперед. Конь Шелла перепрыгнул лужу в самом узком месте, и воин поразил чудище шипом молота, убив его в долю мгновения. Он спрыгнул с коня и бросился к фон Глику, который лежал на боку с побледневшим от боли лицом. Казалось, что его красно-золотые доспехи пропитываются черной водой. Подъехал Ваддам; Шелл взглянул на него снизу вверх яростными, злыми глазами, сверкающими на худом лице.

— Он жив, — прошипел Шелл.

Ганс подъехал через поляну капища к тому месту, где Моргенштерн пытался поднять сам себя.

— Пойдем поговорим, — сказал Ганс. — Без свидетелей. Я уверен, ты не захочешь, чтобы они слышали то, что я собираюсь тебе сказать.

Моргенштерн, который служил Храму на двадцать лет дольше Ганса, выглядел кисло, но и не вздумал проявить неповиновение. Беседуя вполголоса, они пошли по поляне.

Арик подсел к Груберу на поваленное бревно.

— Ты в порядке? — спросил молодой Волк.

— А, конь с шага сбился. Подкову потерял.

— Звучит приемлемо, по-моему, — сказал Арик. Грубер взглянул на молодого человека, его худое, морщинистое лицо напряглось, но злости в нем не было.

— И что это должно означать?

Арик пожал плечами. Длинными темными волосами и аккуратной черной бородкой он напоминал Груберу самого Юргена в молодости.

— Все, что тебе угодно. — сказал Арик.

Грубер сложил руки и на мгновение задумался. Было в Арике что-то этакое, особенное. В один прекрасный день он будет вожаком, куда лучшим, чем бедняга Ганс, который старается так натужно, а все без толку — люди не любят его. Арик — прирожденный Комтур. Со временем он станет великим воином Храма.

— Я… — начал Грубер. — Я, похоже, утратил огонь, который когда-то во мне пылал. Рядом с Юргеном так легко было быть отважным…

Арик сел ближе.

— Ты самый уважаемый человек в отряде, Грубер. Все это признают, даже старые бойцы вроде Моргенштерна и фон Глика. Ты был правой рукой Юргена. Знаешь, после смерти Юргена я никак не мог понять, почему ты не стал Комтуром Отряда, когда тебе предлагали. Почему ты передал командование Гансу?

— Ганс хороший человек… жесткий, без выдумки, но хороший. Он выполняет свои обязанности. Я просто ветеран. Я был бы скверным Комтуром.

— Я так не думаю, — мотнул головой Арик. Грубер вздохнул.

— Что, если я скажу, что это из-за смерти Юргена? Как мог я занять место этого человека, Комтура, которому я присягал на верность, моего друга, в конце концов? Человека, которого я погубил?

— Погубил? — удивленно переспросил Арик.

— В тот ужасный день прошлым летом, когда стая зверолюдов набросилась на нас из ниоткуда. Мы стояли стеной, иначе бы погибли, и каждый воин в строю прикрывал соседа от вражьих ударов.

— Да, это был настоящий ад, ты прав.

— Я был рядом с Юргеном, сражаясь по правую руку от него. Я видел, как человекобык бросился на нас с огромной секирой. Я мог остановить удар, приняв его на себя, но мне не хватило духу и я замер.

— Тебе не в чем себя винить!

— Есть в чем! Я промедлил, а Юрген погиб. Если бы я не струсил, Юрген был бы сейчас с вами.

— Нет, — твердо сказал Арик. — Нам всем тогда не повезло, а Юргена призвал в свои чертоги Ульрик. Грубер глядел в лицо молодого воина.

— Арик, ты что, не слышишь? У меня нет больше внутри того стержня, который нужен истинному Волку. Я не могу сказать другим… и уж конечно я не могу ничего сказать Гансу… но как только мы бросаемся в атаку, я чувствую, как тает моя отвага. Что, если я снова застыну в губительной нерешительности? Что, если теперь Ганс поплатится за мое промедление? Может, это будешь ты? Я трус, парень, и Отряду больше нет от меня пользы.

— Да брось, ты не такой, — сказал Арик. Он пытался придумать хоть какой-то аргумент, чтобы вывести ветерана из этого мрачного состояния, но тут их беседу прервал крик. Моргенштерн вышел обратно на поляну, он кричал что-то, а следом за ним с суровым лицом шел Ганс. Ражий вояка дошел до своего коня, резкими движениями раскрыл седельную сумку, вытащил из нее три бутылки. Одна за другой они разбились о ближайшее дерево.

— Доволен? — прорычал Моргенштерн в лицо Гансу.

— Пока нет, — стоически ответил Комтур.

— Ганс! Ганс! — эхо заполонило поляну. Шелл вел в поводу коня фон Глика, старый воин ссутулившись ехал в седле, Ваддам придерживал его сбоку.

— Великий Бог Волка! — воскликнул Грубер, срываясь с места.

— Фон Глик! — Моргенштерн разом позабыл обо всех проблемах и бросился к другу, опережая встревоженного Ганса.

Раненого Волка положили на землю, и Отряд собрался вокруг, пока Каспен, плотный человек с огненной шевелюрой, учившийся у аптекаря и цирюльника, осматривал ужасную рану.

— Ему нужен нормальный хирург, — оценил он состояние фон Глика, вытирая кровь с рук. — Рана глубокая и грязная, да и потеря крови большая.

Ганс обратил лицо к небу. Приближался вечер.

— Завтра возвращаемся в Мидденхейм. С первым светом. Самый быстрый поскачет вперед и приведет хирурга с повозкой. Мы…

— Мы не возвращаемся, — сказал фон Глик слабым, но строгим голосом. — Из-за меня Отряд не должен отступать. Эта священная миссия, это предприятие — последняя возможность обрести утраченную силу нашего Отряда и отомстить за павшего вожака. Эту задачу мы выполним до конца! Я не позволю вам провалить ее!

— Но…

Фон Глик рывком поднялся и сел, содрогнувшись от боли.

— Обещай мне, Ганс, обещай мне, что мы пойдем до конца!

Ганс запнулся. Он не знал, что сказать, и набросился на Ваддама, который стоял рядом.

— Проклятый болван! Это твоя вина! Что тебе стоило поумерить свой пыл? Нет, ты никого не слушал и подставил под удар фон Глика!

— Да я…

— Заткнись! Отряд сражается плечом к плечу или погибает! Ты предал самые святые основы этого братства!

— Не вини его, — с трудом произнес фон Глик. В его глазах блестела сила, порожденная болью. — Ну, конечно, он не должен был отрываться от стаи и охотиться в одиночку, но я-то пострадал по своей вине. Я должен был оставаться настороже, должен был смотреть в оба, но утратил бдительность, как последний старый дурак, и поплатился за это.

Тишина. Ганс переводил взгляд с одного брата на другого. Воины выглядели растерянными, подавленными. Дух Отряда никогда не падал так сильно, даже после смерти Юргена. Тогда в людях оставалась хотя бы злость. Сейчас в них осталось только чувство горечи от разбитых иллюзий, боль утраты веры и товарищества.

— Ставим лагерь здесь, — наконец произнес свое слово Ганс. — Если повезет, зверолюды придут ночью, и мы покончим с этим.

Наступил рассвет, холодный и бледный. Последняя смена часовых — Шелл, Арик и Брукнер — подняла остальных. Моргенштерн разжег костер, а Каспен перевязал рану фон Глика. Старый воин был столь же холоден и бледен, как зимнее утро, и дрожал от боли.

— Не говори Гансу, насколько я плох! — прошипел он на ухо Каспену. — Жизнью своей клянись, что не скажешь!

Аншпах собрался поить лошадей и нашел Крибера. Ночью стрела с черным оперением пригвоздила шею спящего рыцаря к земле. Храмовник был мертв.

Они стояли вокруг в скорбном молчании, и никогда еще не были они так мрачны Ганс кипел от гнева. Он отъехал от группы воинов в одиночестве.

У края леса Грубер догнал его.

— Это невезение, Ганс. Наше невезение, судьба-злодейка бедолаги Крибера, прими, Ульрик, его душу. Мы не заслужили такого, да и он заслуживал лучшей смерти.

Ганс развернулся.

— Что я должен делать, Грубер? Ради Ульрика! Как я приведу этот Отряд к славе, если нам ни разу не встретилась удача? Я разрушил их капище, чтобы выманить их на нас, разозлить и вызвать лобовую атаку! Но нет! Они приходят ночью и со звериным коварством убивают нас спящими!

— Так давай сменим тактику, — предложил Грубер. Ганс пожал плечами.

— Да я не знаю, как! Я не знаю, что и предположить! Я все время думаю о Юргене и о том, как он командовал Я постоянно пытаюсь думать как он, чтобы вспомнить все его уловки и маневры. И знаешь что? Я не могу вспомнить ничего! Все те битвы, в которых мы победили… я помню их все, но планы, которые лежали в основе каждой из них, вспомнить не могу!

— Успокойся и поразмысли, Ганс, — сказал Грубер с тяжелым вздохом. — Как насчет Кернских Врат? Помнишь? Победу тогда принесло ложное отступление и удар в тыл оркам.

— Да, я помню. Правильный тактический ход.

— Точно! — согласился Грубер. — Только эта идея принадлежала вовсе не Юргену. Это Моргенштерн отличился.

— Ты прав, — сказал Ганс, и его лицо прояснилось. — И АО же самое было при осаде Альдобарда… по-моему, фон Глик предложил тогда атаку с двух сторон.

— Именно, — поддакнул Грубер. — Юрген был действительно хорошим вожаком. Он мог распознать хорошую идею среди всего бреда, который слышал. Он умел слушать людей. Отряд — это сила, Ганс Мы держимся вместе или гибнем поодиночке. И если у одного из нас появляется хорошая идея, опытный вожак знает, что не стоит быть слишком гордым, и принимает ее.

— Итак? — произнес Ганс, стараясь говорить как можно более спокойно. — Есть идеи?

Поздний зимний ветер вздыхал в вязах. Воины зябко ежились, кто-то кашлял.

— Бьюсь об заклад, я знаю… — начал было Аншпах, но его слова утонули в общем стоне.

— Давайте выслушаем его, — сказал Ганс, надеясь, что поступает правильно.

— Ну, я люблю пари, — сообщая эту «новость», Аншпах встал, обращаясь к храмовникам. — Да многие люди любят поставить пару монет на то, на се. Знаете, это шанс выиграть, выиграть что-то важное и ценное, нечто большее, чем то, что вам дает обычная жизнь. Эти твари не исключение. Они, конечно, жаждут отмщения за поруганное капище, но не так сильно, чтобы рисковать своими вонючими шкурами в лобовой атаке на тяжелую конницу. Кто поставит на них при таком раскладе? Они лучше сохранят свою жизнь. Но если мы соблазним их чем-то большим — чем-то, что оправдает их риск в случае удачи, — мы сможем выманить их Это мой план — искушение крупной ставкой. Готов спорить, он сработает.

Были кивки, были смешки. Дорф беспрестанно насвистывал. Моргенштерн скрыл отрыжку схожим по звуку хохотом. Ганс улыбнулся. В первый раз между Белыми Волками возникло легкое подобие единства, когда все их мысли были направлены на решение одной задачи.

— Но что мы им предложим? — спросил Каспен.

Аншпах пожал плечами — Я над этим работаю. У нас есть золото и серебро, можем насобирать довольно много. Может, горшок монет…

Ваддам рассмеялся.

— Ты что, серьезно? Их этим не подкупишь. Зверолюды не особо ценят золото.

— Ну а что у нас еще есть? — задумчиво скребя синюю щеку спросил Шелл.

— Вот это, — ответил Арик и поднял Знамя Весса.

— Ты с ума сошел! — вскричал Эйнхольт. Спокойный, сдержанный воин, он редко говорил что-то вообще, и уж конечно не таким тоном. Этот всплеск расшевелил всех. Арик колебался, глядя в перекошенное шрамом и презрением лицо Эйнхольта, надеясь найти в его глазах хоть каплю понимания.

— Подумай! Подумай о почете, о славе, которую они добудут среди своего гнусного племени, если захватят этот стяг Подумай о той победе, которую он будет представлять, — промолвил наконец Арик.

— А ты подумай о позоре, которым мы покроем себя, если потеряем эту штуку, будь она неладна! — напал на него Ваддам.

— А мы не потеряем, — сказал Арик. — В этом все дело. Знамя достаточно ценно, чтобы выманить их из леса…

— … и достаточно ценно, чтобы мы дрались за него до последнего. — закончил фон Глик. — Хороший план. Ганс кивнул.

— Ну, — спросил Дорф, — что, мы… просто оставим его под открытым небом?

— Слишком очевидно, — отрезал Ганс.

— Да и я его не оставлю, — жестко сказал Арик. — Это мой долг. Я не могу оставить знамя. Ганс пошел вдоль круга людей.

— Значит, Арик остается со знаменем. Остальные скрываются в засаде и ждут момента для удара.

— Арик не может остаться один, — начал Грубер.

— Это все еще будет выглядеть неестественно, — добавил Аншпах. — Кто-то должен пойти с ним.

— Я останусь, — подал голос Ваддам. В его глазах горела ярость. Ганс знал, что молодой воин страстно желал загладить свою вину.

Он уже был готов кивнуть, когда заговорил фон Глик.

— Смелое предложение, Ваддам. Но ты больно хорош в конной лавине, чтобы оставлять тебя с Ариком. Позволь мне посторожить знамя, Ганс. Я, Крибер и Арик будем неплохой компанией. Враги сочтут, что молодой знаменосец был оставлен присматривать за трупом и умирающим.

— Да, это будет куда более убедительно, — сказал Аншпах.

— Я останусь с ними, — поднялся Грубер — Они будут ожидать по меньшей мере двух человек. К тому же у меня конь охромел.

Ганс оглядел их всех.

— Согласен! За дело! Во славу Ульрика и в память Юргена!

Десять всадников взобрались в седла и тронулись через поляну, чтобы раствориться в темноте леса. Ганс задержался.

— Пусть волк бежит рядом с вами! — сказал он Арику, Груберу и фон Глику.

Арик и Грубер устроили раненого рыцаря поудобнее около разрушенного алтаря. Накрыв тело Крибера попоной, они отпустили стреноженных лошадей и разожгли костер Арик воткнул древко знамени в глинистую почву.

— Тебе не надо было оставаться, — сказал он Груберу.

— Еще как надо, — просто ответил Грубер. — Очень даже надо.

Вечер опустился на поляну, низкое небо покрылось темными завитками облаков. Косой дождь бил в землю, а промозглый ветер трепал края старого знамени и со свистом носился между деревьями.

Четверо не отходили от огня — двое живых воинов не хотели, а мертвый и полумертвый рыцари не могли. Глаза фон Глика темнели как небеса, затягиваемые тучами. «Ульрик, — бормотал он, глядя в холодное небо, — пусть они придут».

Грубер дотянулся до руки Арика и сжал ее. Это послание не требовало перевода. Ежась от холода, два человека подняли боевые молоты и встали на ноги, глядя на другой конец поляны.

— Священное пламя, Арик, брат мой, — сказал Грубер, — сейчас мы увидим битву.

Зверолюды шли в атаку.

Их было десятков восемь. Больше, чем в той битве, когда Белый Отряд попал в засаду и погиб Юрген. Невообразимо уродливые чудища были одеты в зловонные шкуры, их звероподобные головы были увенчаны мешаниной рогов, бивней и клыков, у одних была чешуя, у других — мех, у третьих — волосы; они шли, голые и мускулистые, болезненные и убогие. Они налетели с восточного края поляны — их отвратное дыхание катилось впереди них, выпученные глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, раскрытые пасти и рты с изъязвленными деснами, черными зубами и кривыми клыками исторгали потоки слюны и пены. Земля тряслась под ними. Арик и Грубер сели на коней, преградив мерзкой лавине дорогу к одинокому знамени.

— За Ульрика! — прокричал Арик, и его молот начал вращаться.

— Во имя Молотов Волка! — ярился Грубер, сдерживая коня.

— За Храм! За Храм! — донесся третий голос. Всадники оглянулись. С молотом в руке у знамени стоял фон Глик, опираясь на древко.

— За Храм! — еще раз крикнул он братьям. С яростным боевым кличем Арик и Грубер направили своих коней на стаю зверолюдов, выждав момент, и врезались в центр атакующей толпы. Молоты взлетали и падали, кровавые брызги летели в разные стороны от разбитых черепов, копыта боевых коней топтали вялую плоть. Копья и клинки десятками устремлялись к храмовникам, чтобы оборвать их боевую песнь, но клич двух Белых Волков по-прежнему звенел над поляной. Арик наслаждался битвой. Он уже почти позабыл волнение настоящей схватки. Грубер хохотал — он тоже вспомнил забытое чувство.

Фон Глик стоял рядом со знаменем, не обращая внимания на кровь, стекающую из открывшейся раны по доспехам. Первый выродок, подскочивший к нему, упал с рассеченным горлом, второму он раскроил череп, третий отлетел с развороченной грудной клеткой. Уже три трупа лежали вокруг старого Волка, — нет, четыре, пять… В битве он ничуть не уступал ни Арику, ни Груберу.

Арик махал молотом направо и налево, его серые доспехи покрылись кровавым узором, пена шла изо рта его жеребца. Вот он краем глаза увидел Грубера, увидел, как он смеется, наносит удар и…

Падает.

Ударом копья Грубера выбило из седла. Он упал среди взвывшей своры, и его молот взмыл вверх в последней атаке.

И тут грянул гром.

Вверху, где небеса разразились бурей.

Внизу, на земле, где Отряд Белых Волков врезался в стаю чудовищ.

Внутри, в сердцах Волков, где Ульрик навеки поселил имя Юргена.

Рыцари белого отряда атаковали одной шеренгой, в центре которой находился Ганс; по бокам от него скакали Ваддам и Аншпах.

— Зубы Господни, мне бы выпить! — прокричал Моргенштерн, когда они ринулись в бой.

— Ничего, обойдешься! Тебе хватит и обычной отваги! — поддел его Ганс.

Они врубились в толпу зверолюдов, которые в смятении разворачивались к неумолимому строю. Как огромные плуги, молоты воинов Храма вспахивали целину богопротивной своры, кони сбивали и топтали выродков, молоты падали так же яростно, как и тяжелые капли ливня. Молнии высвечивали моменты чудовищной бойни. Кровь и струи дождя смешивались в воздухе. Пойманные в ловушку зверолюды отчаянно бросились на конников, забыв о первых противниках. Арик подъехал по усеянной трупами земле к Груберу. Старый воин был залит кровью, но жив, и Арик помог ему подняться на ноги.

— Посмотри, как там фон Глик, и оставайся со знаменем. Дай мне твоего коня, — сказал едва отдышавшийся Грубер. Арик уступил седло старшему Волку, который тут же бросился в жестокую драку, а сам вернулся к Знамени Весса.

Фон Глик лежал около знамени, которое все еще стояло воткнутым в землю. Вокруг них лежало около дюжины мертвых зверолюдов.

— Дай… дай-ка посмотреть… — выдохнул фон Глик. Арик встал перед ним на колени и поднял его голову.

— Значит, смелый план Аншпаха сработал… — выдохнул старый ветеран. — Он будет доволен, бьюсь об заклад…

Арик начал смеяться, но увидел, что его смех никто не слышит. Фон Глик был мертв.

В гуще битвы Моргенштерн вертел свой молот и продавливал конем толпу выродков, круша черепа на обе стороны, уничтожая врагов с той же легкостью, с какой побивал репу на заднем дворе «Парящего Орла». Он раскатисто хохотал, вторя грому в небесах. Аншпах увидел это и присоединился к потехе, работая молотом не хуже других.

В центре битвы Ваддам, самый отчаянный боец, в жилах которого пела слава, одного за другим уничтожал выродков. Он уже в три раза перекрыл личный счет любого из братьев, и все еще продолжал крушить врагов, когда их копья сбросили его с коня.

В общей суматохе Ганс увидел огромного человекобыка, вожака этой толпы, выродка, который убил Юргена. Он рванулся на ненавистного зверолюда, но его молот был обременен насевшей на шип тварью. Человекобык замахнулся секирой…

Рукоять молота Грубера остановила ее. Грубер с боевым кличем встал по правую руку от Комтура, защищая его с фланга. Ганс стряхнул с молота лишний груз и, прежде чем массивная бычья голова снова повернулась к нему, обрушил свое оружие на череп человекобыка. Кровь и осколки костей брызнули в разные стороны.

— Ульрик, славим имя Твое! — крикнул радостный Ганс. Небеса разразились аплодисментами грома.

Дым поднимался от выметенной бурей поляны, дым и пар от остывающей крови. Воины Храма Волка спешивались посреди поля закончившейся битвы и вставали на колени в кровавую грязь, вознося хвалу ярым небесам. Жестокий ливень смывал кровь с их доспехов, молитва очищала души. Ни один выродок не уцелел из той банды, что пришла за Знаменем Весса.

Ганс молча шел по поляне, осматривая павших.

Фон Глик, лежащий у ног Арика. Ганс был уверен, что Арик защищал скорее тело старика, чем развевающийся стяг.

Ваддам, пронзенный четырьмя грубыми копьями, лежащий на вершине горы трупов.

— Он обрел славу, — сказал Моргенштерн. — И добился перевода в куда лучшую компанию. Попал к самому Ульрику.

— Да хранят волки его храбрую душу, — печально произнес Ганс.

Над окропленным кровью полем, вспаханным молотами и копытами, понеслись звуки, отдаленно напоминающие боевой гимн. Дорф насвистывал в одиночестве недолго — Аншпах подстроился под его ритм и запел, придавая форму и мелодию славной старой песне. Эйнхольт присоединился к ним, подхватив песню мягким низким голосом. Это была песня скорби, песня победы и потерь — одна из самых любимых песен Юргена. Через три такта все остальные присоединились к песне.

Три дня спустя они вернулись в Мидденхейм. И снова шел Дождь.

Миттерфруль был уже на носу, но Верховный Жрец оставил все приготовления в Храме и вышел, привлеченный возбужденными голосами, Он и его свита ждали на Храмовой площади, когда подъехали Белые Волки — одиннадцать гордых всадников под развевающимся Знаменем Весса и три тела благородных рыцарей, привязанных к седлам их коней.

Выстроившиеся в почетном карауле за спиной неподвижного жреца, Красный, Серый, Золотой и Серебряный Отряды, боевые стаи, которые вместе с Белыми Волками составляли силу Храма, приветствовали собратьев громким кличем.

Ганс глянул на Верховного Жреца сверху вниз, пользуясь тем, что сидит верхом на коне.

— Белый Отряд вернулся в Храм, Владыка, — сказал он, — и дух вернулся к Белому Отряду.