"Леонид Андреев. Всероссийское вранье" - читать интересную книгу автора

дамы, как существа слабые и после третьей рюмки хмелеющие, на юбилей не
допускаются.
К юбилеям отношу я и различные товарищеские обеды: по случаю годовщины
одновременного промокновения под дождем, по случаю десятилетия введения
штрипок и упразднения высоких каблуков и т. д. К настоящим юбилеям эти
юбилейчики относятся, как маленькие, местные праздники к годовым, хотя ни по
качеству, ни по количеству обеденное вранье нисколько не уступает
юбилейному. Благодаря отсутствию проклятых репортеров оно носит даже более
семейный, т. е. гомерический характер.
Мне довелось быть участником многих юбилеев, и всякий раз я горько
обижался на тех, кои барона Мюнхгаузена сделали будто бы недосягаемым
идеалом вруна. Признавая за немцами всяческие достоинства, я должен, однако,
во имя справедливости, сказать, что ихний барон - мальчишка и щенок в
сравнении с любым нашим юбилейным оратором. Ни в отношении фантазии, ни в
смысле беспрепятственного сокрушения логики русский юбилейный оратор не
уступит своему немецкому противнику.
Избегая намека на личности, я возьму для характеристики юбилеев вообще
такой случай: Помпоний Киста справляет десятилетие со дня получения им
первой пощечины (в действительности такого празднования не было).
Несомненно, повод разгуляться фантазии достаточный, и когда первый оратор
красноречиво воспроизводит трогательную картину, как левая ланита Помпония
оделась багрянцем под тяжкой десницей Северия, я плачу. Но когда второй
оратор начинает уверять, что до Помпония самое понятие пощечины не
существовало, я начинаю чувствовать преувеличение. Когда же последующие
ораторы начинают божиться, что Помпоний ежедневно получал десяток оплеух,
что все в мире пощечины получил он один, я вижу, как преснота жизни
постепенно исчезает и пышным цветом распускается вранье.
Границ ему нет. Все великие люди древности и современности
упраздняются, и если произносится какое-нибудь известное имя, вроде
Александра Македонского, то только для того, чтобы его унизить и пожалеть,
что он не был Помпонием и не получил ни одной пощечины. Ежели Помпоний тем
знаменит, что против своего окна березку посадил, то в устах оратора березка
эта разрастается в дремучий лес, покрывающий всю Россию. Ежели Помпоний тем
славен, что однажды, по близорукости, нищему двугривенный вместо копейки
бросил, то в речах хвалителей он превращается в неиссякаемый источник
двугривенных, а естественная близорукость его переименовывается в
"благородную слепоту чистого сердца". Если Помпоний тем популярность
приобрел, что как-то в пьяной драке дворника одолел и наземь поверг, то
оратор так и жарит:
- Выпьем за русского Наполеона Помпония Требухиевича Кисту.
Действительно заслуги Помпония, коли таковые имелись, бесследно утопают
в потоке вранья и приобретают, благодаря усердию хвалителей, комический
характер: соврав о насаждении Помпонием дремучего леса, оратор уничтожает и
единственную, действительно посаженную березку.
Что самое характерное для юбилейно-обеденного вранья, так это его
полная бесцельность. Когда юбилей Помпонию устраивают его служащие и лица,
от него зависимые, тогда вранье имеет еще некоторую, хотя и не похвальную,
но разумную цель. Но обычно происходит так, что самые отчаянные юбилейные
вруны совершенно от Помпония независимы и никаких существенных благ ожидать
от него не могут, да и не ожидают. И предложи им Помпоний по двугривенному