"Леонид Андреев. Когда мы, мертвые, пробуждаемся" - читать интересную книгу автора

Леонид Николаевич Андреев

Когда мы, мертвые, пробуждаемся

Я не хочу сегодня говорить о городских избирателях, которых обучают,
подобно екатерининским инвалидам, отличать правую руку от левой, ни о
выборах в Городском Кредитном Обществе и г. Шмакове. Не хочу я говорить ни о
сумасшедших, пойманных на улице, ни о подкидышах, ни о покойниках, ни о
юбилярах, ни о многих других прекрасных и назидательных вещах, вызывающих на
размышление пытливый человеческий ум.
На днях я видел драму Ибсена "Когда мы, мертвые, пробуждаемся", сейчас,
в ту минуту, как я пишу, до меня доносятся тихие звуки гитары и молодые
голоса: то студенты собрались в соседней квартире и поют... Они часто
собираются и часто поют одни и те же красивые песни, в которых много
молодого задору и счастливой юношеской грусти; и часто от имени моих
подкидышей и юбиляров приходилось мне проклинать тонкие перегородки
московских квартир и молодые, красивые песни, застилающие розовым туманом
голову и так больно вонзающиеся в сердце, словно каждое слово в них и каждый
чистый звук - острая отравленная игла. Не знаю, сделались ли тоньше стены,
или я сам жадно хочу чистых звуков, но особенно громко звучит сегодня
песня - и вы не удивитесь, что о сердце буду я писать, бедном человеческом
сердце, которое так недолго живет и так мучительно, так долго умирает.
Итак, я видел драму Ибсена "Когда мы, мертвые, пробуждаемся"... но,
впрочем, после о драме.
Давно это было, давно. Я жил в городе, в котором есть природа, и отсюда
понятно, что город этот не был Москвой. В том городе были широкие,
безлюдные, тихие улицы, пустынные, как поле, площади и густые, как леса,
сады. Летом город замирал от зноя и был тих, мечтателен и блаженно-недвижим,
как отдыхающий турок; зимой его покрывала густая пелена снега, пушистого,
белого, мертвенно-прекрасного. Он высокими белыми горами лежал на крышах,
подходил к самым окнам низеньких домов и немой тишиной наполнял весь город.
Точно с перелетными птицами улетали все звуки на юг, и когда двое людей
встречались и разговаривали на улице, голоса их звучали так одиноко и
странно. У нас, в Москве, даже зимой, даже ночью нет тишины. Жизнь миллиона
людей пробивается сквозь стены на улицу, и вечный неуловимый шорох ли,
трепетанье ли, вздохи ли проносятся в пространстве и делают его живым и
беспокойным. Войдите поздней ночью в какой-нибудь глухой переулок, станьте
неподвижно и закрыв глаза - и вы услышите дыхание бесчисленных грудей,
биение сердец, шорох и во сне работающей мысли. Так никогда не бывает тишины
в комнате, где спит человек, как бы тих ни был его сон, и так никогда не
бывает громких звуков там, где лежит мертвец. Одиноко и странно звучат
голоса в комнате у мертвого.
Мертвенно-тихо было и в том городе, где лежал белый снег. Жизнь
замирала в занесенных снегом домах, и когда я утром выходил на улицу, мне
чудилось, что весь мир окован безмолвием, и до самой дальней линии, где
белое небо сходилось с белой землей, не встречал слух препятствий. Казалось,
стоит вслушаться внимательнее, и ухо может уловить то, что говорится на
другой стороне земного шара. И только раза три в день нарушалась эта мертвая
тишина. Один за другим медленно и спокойно выплывали из белой дали звуки
церковного колокола, одиноко проносились в немом пространстве и быстро