"Татьяна Ахтман. Пасхальный детектив" - читать интересную книгу автора

и биение сердца. Казалось, жизнь свалилась на них и придавила, похоронив
заживо, как это бывает во время землетрясения, когда всплески гаснущего
сознания доносят только волны боли и стоны близких.
"Только бы не было хуже" - шепталось, приговаривалось, повторялось...
Хотя, казалось бы, что могло быть хуже вечного страха... Жизненных сил не
хватало даже на ненависть, и она исходила, как и любовь, тайными тропами:
душными ударами в груди и влагой на ладонях, стираемой носовым платком белым
в клеточку, синюю или коричневую... платки были сложены восемь раз и
выутюжены. Часто родители ссорились из-за этих платков: мать не придавливала
их утюгом после двух или четырех складываний или в конце, после восьми, и
тогда квадратики выходили недостаточно плоскими и топорщились. Отец шумел:
кричать он не умел - его собственный голос по мере возрастания, казалось,
тонул в издаваемом им шуме, похожем на гул толпы, выражающем невнятную
угрозу... Должно быть так - ропотом - он озвучивал свой протест, не ясный
для него самого - прячась в нем, теряясь в себе как в незнакомом месте...
А мать, не признаваясь себе в лукавстве, специально подкладывала мужу и
злосчастный платок, и непарные носки, вызывая всплеск его присутствия в
своей жизни. Это был их диалог, похожий на гербарий, небрежно собранный
невесть кем. Рожала она мучительно тяжело, как это бывает с маленькими
коренастыми женщинами, бедра которых менее всего выразительны среди
суетливых телодвижений.
Страдания Михаила, который последние недели перед рождением задыхался
от обвившей его пуповины, а затем, когда сошли воды, не мог протиснуться
сквозь судорожно сжатые своды своей темницы на белый свет, были так велики,
что все, что случалось с ним потом, он невольно соизмерял с этой мукой, и
жизнь казалась ему... терпимой.
Его меланхолия была тайно связана с календарем - табличкой, похожей на
клетку, в которой сидело время и тоже терпело... Лишь иногда жизнь
открывалась ему яркими впечатлениями, и он помнил все их наперечет,
соизмеряя с ними свои убеждения и тайные желания. Его мир имел два светила:
одно суетливо бежало по небосводу, небрежно разбрасывая тени, а второе было
похожим на звезду, вопреки всем законам равно видимую и в полдень, и в
полночь. И Михаил доверился ее постоянству - избрал центром своего мира, в
котором все иное было божками, от которых можно откупиться...
Выучившись на инженера, Михаил годам к тридцати совсем было отчаялся
встретить свою девушку, которую бы мог полюбить - испытать доверие, которое
знал, как самое доброе ощущение своей жизни. Но она возникла вопреки
законам, как и его тайное светило, и жизнь стала чудесной. Счастье
сосредоточилось в его душе, как на негативе, где светом проявлялась его
семья. Видение имело волшебное свойство: белое сияние усиливалось, когда
густел его черный фон. Михаил был готов отдать за это чудо свою жизнь:
пожертвовать собой, своими силами, временем. Но в суете жертвенных обрядов
он преступил невидимую грань и пропал... на одном из советских
железобетонных термитников...
Оля с отчаяньем обнаружила, что муж стремительно превращается в
участника социалистического соревнования, живущего в ритме квартального
плана. "Я - жена раба - рабыня!" - тихонько завыла одним зимним вечером,
опустившись на корточки, скорчившись от приступа боли там - повыше живота...
сползла по стене у кухонного шкафа, чувствуя дурноту, свернулась на полу в
позе эмбриона...