"Сентиментальный детектив" - читать интересную книгу автора (Щеглов Дмитрий)

Дмитрий Щеглов Сентиментальный детектив

Глава I

Ты?… Ты, живой?.. А мы… вот тут… тебя уже второй раз, добрым словом поминаем. Старушки во дворе сказали, что ты… что тебя… Иди, к нам, у нас еще осталось. Вот старые кошелки, введут в грех человека!.. Разбил что ли свою, Тойоту вусмерть?

Во всех гаражах одно и тоже. Поставив машину, мужики соображали на скорую руку.

И хотя Скударь приехал поздно, в десятом часу, как назло рядом с его боксом гужевалась честная кампания. Увидев Рюрика за рулем девятки, сосед по боксу не поверил своим глазам. Перестав удивленно восклицать, он подошел поближе и даже пощупал руками Скударя. Затем радостно обернулся к двум своим собутыльникам, стоящих, у накрытого газетой капота, с выпивкой и закуской.

– Мужики, гляньте, а я думаю, кто это подъехал, на девятке? А говорили… Ну расскажи, что у тебя было на самом деле. А то кто что говорит… Кто говорит, вдрызг разбился, а то еще слух был, что тебя зарезали… Вроде по бабьему делу.

– Болтовня все это!

Но сосед не отставал. Он достал еще один стакан и плеснул в него коньяка. Коньяк был армянский.

– Держи, и закуска есть.

– Я не буду пить!

Заявление Скударя не вызвало больших возражений.

– А у тебя найдется что-нибудь?

– Выпить?

– А чего же еще?

– Найдется.

Скударь достал из багажника бутылку водки Мало ли как придется в дороге. Он всегда ее возил, как дезинфицируемее средство, как неразменную валюту.

– У..у, спасибо, а то мы хотели послать гонца.

Скударь, подошел и поздоровался за руку с двумя другими мужиками. Видел раньше их, но не знал, кого как звать. Большого любопытства к нему те не проявили, и Скударь им мысленно остался благодарен. Затем он открыл свой бокс и загнал в него девятку.

Сосед снова подошел к нему.

– Значит, все-таки разбил Тойоту.

– Разбил! – сказал Скударь, чтобы только отвязаться он прилипчивого Юрки.

– Вдрызг?

– Вдрызг!

– А сам?

– Как видишь!

– А говорили…

Скударь отлично знал, что говорили. В доме, в котором он жил, считали, что жена похоронила живого мужа.

– Заказала его, ан ничего у нее не получилось! – судачили старухи-соседки по подъезду.

– Только Рюрик хитрее ее оказался.

– А она уже и поминки об нем справила.

– Да не она, а другая!

Старухи не слушали друг друга.

– Думала, мужа нет, и концы в воду.

– А кто ж его должён был удавить?

– Да полюбовник ее!

– Нет у нее полюбовника, что ты ерунду городишь! Он сам должен был своей смертью изойти!

Вторая бабка не видя, что к их разговору прислушивается сам виновник жутких слухов, продолжала возражать на повышенных тонах:

– Ишь чего захотела! Сам должен был… Где это ты видала, чтобы мужик в здравом уме, весь из себя, петлю себе на шею накидывал. И ради чего?.. Ради этой Клавки!.. Да он только свистнет, этих Клавок прибежит к нему, как собак нерезаных. В очередь будут стоять, в глазки ему заглядывать. Рюрик у нас один такой в подъезде, видный мужчина был. Одним словом – кавалергард. Интересно, сколько он девок перепортил за свою жизть?.. Сто?… Меньше?

Вторая так же бурно возражала:

– Да, он от своей Клавки ни на шаг ногой. Клавка ему весь свет застила!

– Чего же тогда она его живого похоронила?

– Да, кто тебе сказал? Мы эту Клавку раз в году видели, по большим праздникам. Не жил он с нею.

– А с кем он жил?

Некрасивая история получилась. Рюрик Скударь сам был во всем виноват. Хотел как лучше, а получилось…

Аппендикс ему несколько месяцев назад удалили. Лег он не в обычную больницу, а решил сделать операцию в современном медицинском центре, платном. Там и уход лучше, и палата на двоих, при палате совмещенная ванная и туалет. Фирма, в которой он работал, часть расходов по добровольному медицинскому страхованию направляла в этот центр.

Еще когда ложился на операцию, Рюрик смеясь, говорил Клавке, что врачи здесь те же, что и в обычной больнице, вот только разве что комфорт. И охота тебе в такую даль таскаться?

– Ты подумай, что о тебе скажут твои коллеги! – возражала ему супруга. – Занимаешь на фирме такую должность, вы прикреплены к этому центру, а операцию тебе будут делать в обычной захудаловке?

– Да, он же на том краю Москвы, в Лосином острове, замучаешься ездить ко мне!

– Не твое дело. Приеду! Хоть сюда приеду! А то живем как кошка с собакой.

– Можешь не утруждаться! – сказал Скударь.

Обещание свое Клавдия сдержала. Безвылазно просидела все новогодние праздники у мужа. Но эти новогодние праздники и подкузьмили Рюрика. Когда его привезли в больницу, шел второй час Нового года. Его сразу же положили на операционный стол. Скударь обратил внимание, что у врача делавшего ему операцию подозрительно блестели глаза. Новый год. Глухо звучал голос хирурга.

– Скальпель, тампон, пинцет, нож! – все как в обычных фильмах. Глотнув хлороформа, он провалился в забытье.

Операция прошла удачно. Утром сосед по палате сказал ему, что он сможет встать на третий день, но если очень надо, то и на первый.

– Выпить не хочешь?

– А можно?

– Двадцать капель наверно можно!

Скударь первый раз в жизни встречал Новый год в больничной койке. Вернее он вообще первый раз лежал в больнице. Что такое насморк он не знал. На пятый день его выписали. На прощанье он сунул в карман белоснежного халата врача, делавшего операцию небольшой конверт.

– От меня! За успешно проведенную операцию.

Врач как-то подозрительно отвел глаза в сторону, заикнулся было что-то сказать, но его вовремя перебила Клавдия.

– Нет, нет! Даже и не вздумайте отказываться. Мы люди не бедные и имеем свою гордость. Все должно быть на уровне, в том числе и это. Мы сами испытываем смущение, что само по себе является доказательством нашей искренней благодарности. Не стремитесь уменьшить нашу признательность, она и так скромна. Мы не хотим обидеть или оскорбить вас, это знак внимания и не более того. Благодарим-с!

Зачем столько слов? Врач благоразумно промолчал. Конверт выглядел солидно. Не знала только Клавдия, что вместо зеленых Скударь положил туда деревянные, вот конверт и был похож на жирного карася.

Не совсем хорошо чувствовал себя после операции Рюрик. Что-то мешало ему в области паха, иногда давило, иногда резало, но особых беспокойств не причиняло, так, дискомфорт небольшой.

– А ты что хотел, тебя ж порезали! – успокаивала его Клавдия. – Вон фронтовики, кто ранения имел, на непогоду, на изменения климата всегда реагируют. Мучаются. Раны ныть начинают.

– Они мучаются на потепление или на похолодание климата? – с ехидцей спросил жену Рюрик. Клавдия не оценила его шутки.

Для бешенной собаки семь верст не крюк. В отличие от Клавдии, Скударь ценил свое время. При очередной рези в низу живота, месяцев через пять, он не поехал в хваленый центр на краю города, а перешел дорогу, и оказался в своей районной поликлинике, С последнего его посещения здесь еще больше все обветшало, добавилось не ухоженности и запустения.

Однако карточку Скударя быстро нашли и направили его к хирургу. Затем на рентген и уже со снимками к онкологу.

В области паха на рентгеновском снимке Рюрик собственными глазами увидел огромный темный развод величиной с два спичечных коробка с отростками как у осьминога.

– Тебе надо срочно пройти полное медобследование и тут же начать химиотерапию! – заявил онколог. – Я сейчас тебе выпишу направление в специализированный центр.

Скударь остолбенел и растерялся.

– А может быть операцию надо сделать? Говорите уж как есть! Я не привык прятать голову под крыло. В наше время лучше заранее приготовиться! Я все знаю! Везде говорят одно и тоже. У вас я так, пятый раз проверяюсь, – сказал Рюрик, блефуя. От страха у него мгновенно рассосалась боль, будто и не было ее сроду. Врач снова попытался увести разговор в сторону:

– Зря волнуетесь, пока ничего серьезного!

Потом посмотрел на спокойно сидящего, ушедшего в себя Рюрика и, нарушив медицинскую этику, негромко заявил:

– Ну, если пятый раз проверяетесь, тогда должны знать, что операцию уже никто не возьмется делать. А если возьмется, то с вашей стороны будет только никчемный перевод денег.

Блеф Рюрика удался на славу. Он Рюрик Скударь, теперь все знает! Что он знает? Что операцию поздно делать? Из кабинета онколога он вышел оглоушенный. Сколько ему еще судьбой отмеряно? Месяц, два, три? Он проверился еще в двух других, платных центрах и везде получил одинаковый ответ.

– Запущено слишком. Мы можем, конечно, сделать операцию! Но гарантий… – И называлась круглая сумма.

– Сколько мне осталось?

– Да, вы что? Вот пройдете химиотерапию…

– Ну, а все-таки?

– Это не предмет разговора! – одергивали его. Рюрик лез в карман и демонстративно доставал толстенный бумажник. С бумажником появлялся и предмет разговора.

– Месяц!

В другом месте ему сказали:

– От силы полтора!

– Но вам нужно поторопиться с операцией. У нас отличные специалисты.

– А какие гарантии успешности?

– Ну, кто в наш век, что может гарантировать?

– А все-таки, какой процент?

– Процент, не скажу какой, но отчаиваться не надо. Шансы они всегда есть.

По тому, как на него, молодого и красивого, жалостливо смотрела медсестра, он после посещения четвертого медучреждения, понял, что можно еще в четырех обследоваться с теми же результатами.

Он потолкался по коридорам этих страшных корпусов, где лежали больные. Вот молодой парень в сквере, едва слышимым шепотом, хотя силился громко говорить, попросил у него закурить и боязливо оглянулся по сторонам. Рюрик ему сказал:

– Тебе же, наверно, нельзя.

– Один черт! – спокойно ответил ему парень. – Что три месяца, что три месяца и один день.

Спина у Скударя покрылась мурашками.

– И ничего сделать нельзя?

– Кто же знал. Теперь уже нельзя. Опоздал.

– А не страшно?

Парень усмехнулся.

– А…а, ты это имеешь в виду? – и небрежно махнул рукой, – Не страшно. Быстро привыкаешь. У нас вся палата такая, безнадеги. Чем тут лежать, я бы лучше дома побыл. Доктор обещал выписать. Жалко жену и мать, а так я уже привык. Насмотрелся, тут всякого. Сюда лучше не попадать. – Он вдруг обрадовано глянул за спину Скударя, – О…о, а вот и наш гонец идет, у него хуже, чем у меня. Месяц остался.

– А ты откуда знаешь?

– Мы все друг про друга знаем. Может врачи врут, что мне три месяца осталось. Если три месяца, то тогда почему меня домой не отпускают? Обещают, а не отпускают. А ты что, тоже?

Скударь отдал ему всю пачку сигарет и посмотрел на гонца. У того рот до ушей растягивала довольная улыбка, а карман синей пижамы оттопыривала бутылка. Даже в таком положении человек живет и радуется. А чем собственно жизнь остальных, от их жизни отличается, подумал Скударь, в чем различие? Разве что спрыгивать на ходу с подножки вагона времени приходится раньше?

«Я в больницу не лягу», решил Скударь.

Теперь ему торопиться было некуда. Дома, чтобы не расстраивать жену и сына он ничего не сказал, но взял и уволился с работы. Клавдия ничего понять не могла. Платили ему хорошо, даже слишком хорошо. Под ним была машина с водителем, зарплату он получал в конверте, раз в год ездил за границу, был прикреплен к элитной поликлинике. В рестораны ходил за счет фирмы по кредитной карте. И вдруг без объяснения причин лишиться всего этого. У него, что крыша поехала? На все вопросы Рюрик отвечал односложно:

– Дома, с вами хочу посидеть! Могу я в жизни два месяца не поработать?

Жили они с Клавдией отдельно. Она в родительской квартире, он в своей, пару лет назад купленной. Пока делал ремонт, туда-сюда, отдельное житие ему понравилось. Сначала он оправдывался тем, что сыну школу не стоит менять, а потом этот вопрос сам собою заглох. То Клавдия к нему заходила, то он к ним, заезжал. Жили, и не жили. Сын Кирюшка, иногда оставался у него ночевать, с субботы на воскресенье.

Сын был тем последним жгутом, что удерживал от окончательного разрыва канат семейных отношений.

Блажит мужик, решила Клавдия, когда он заехал к ней и объявил, что рассчитался с работы; и объявила ему бойкот. Завлекательно покачивая бедрами, блеснув коленками, она уехала на дачу к матери.

– Облизнешься!

Скударь было сунулся вслед за женой на дачу, но ему дали от ворот укорот.

– Не позорь меня перед соседями! – заявила Клавдия. – Что я им скажу, что ты с коня упал, на голову ушибленный? Бросил такую работу, хоть объясни мне ради чего? У нас такое положение было. А теперь, мы кто?

Был у жены Скударя маленький пунктик. В том коллективе, где она работала, а это был бывший закрытый НИИ, ей хотелось быть первой. А то, что ее муж был финансовым директором в большой фирме, занимавшейся импортом ширпотреба с Запада, неимоверно поднимало ее в собственных глазах.

– Мы больше, чем средний класс! У нас все есть! И дача трехэтажная на Клязьме, и квартира моя пятикомнатная, от папы, и у тебя своя с евроремонтом, и иномарки новые, а не подержанные, и каждый год мы ездим за границу. Гламурная я, правда?

Какой смысл она вкладывала в этот эпитет, Клавдия и сама не знала. Но уж больно ей это слово нравилось – «гламурная»!

Хотел Рюрик возразить, что гламурные живут по Рублевке в отдельных охраняемых поселках, а то и в собственных имениях, или на отдельных островах в Эгейском море, и каждый день мелькают по телевизору в светской хронике, да промолчал по душевной простоте своей.

А дом-дача, у них хоть и трехэтажная, но далеко от Москвы по не престижной горьковской трассе, по которой ни толком уехать в пятницу, ни человеком вернуться в воскресенье. Дачный участок был оформлен на тещу, естественно, и застройщиком-заказчиком, и одновременно генеральным подрядчиком на стадии строительства, выступала она. Скударю досталась роль инвестора. Теща сама нанимала рабочих, сама с ними ругалась, сама расплачивалась, сама принимала работу. Скударь еще в начале строительства хотел было приложить свои руки, да потом после первых попыток плюнул. Теща имела на все свой взгляд, свое видение, отличное от его мнения.

Начать строиться решили с забора. Скударь хотел, чтобы ограда была сетчатая, чтобы солнце прогревало любой участок земли. Ему завезли цемент, щебень, песок, металлические трубы, сетку-рабицу. Руки свои хотел приложить. Два дня ходил с теодолитом, вымерял, натягивал шпагат, и лишь на третий день, выкопав ямки, по уровню выставил металлические столбы, и зацементировал их. На четвертый день с фасада участка натянул сетку. Ходил и радовался, как ровно и красиво у него получилось. Но своей основательностью он довел тещу до белого каления. Она шипела рассерженной гусыней:

– Чего так долго забор ставить? Что из всего проблему делать? В подзорную трубу глядит, ученость показывает. Забор он и есть забор. Забор глухим должен быть.

– Не! – возражал за вечерним чаем Рюрик, когда они сидели в тени хозблока, – мы ведь не цыгане, не навес от солнца ладим, а дом собрались строить. Надо красиво все делать! Глаз должен радоваться.

Уехал он на работу, а вернулся лишь в пятницу. Пока его не было, прораб-теща решила ускорить строительный процесс, и наняла двух безработных соседей огородить остальные три части участка. Мужики видимо выпросили у нее аванс. Когда появился Скударь соседи «стаканы», заканчивали работу. Столбы деревянные без всякой симметрии были врыты в землю. Забор, казалось, тоже принял на грудь, ибо его качало и клонило в разные стороны не хуже горе строителей.

– Во, хозяин, – заплетающимся языком воскликнули оба горе– работничка, – выполнили твой заказ, чижало спервоначалу пришлось. Скажи Петро!

– Без навыку чижало! – поддержал приятеля Петр. Его начинал бить приличный колтун.

– Гля, хозяин нигде щелей нет.

– Мы горбыль напластом, как мужика с бабой положили, в два слоя.

– С тебя магарыч.

Скударь озверел увидев наперекосяк поставленный забор, но решил сдержать себя.

– Э..э, орлы! Я у вас работу не принимаю! – громко заявил он. Теща, его драгоценная Римма Михайловна, благоразумно скрылась в хозблоке, и носа не показывала, пока он разговаривал с наемной рабочей силой.

– И не принимай!

– А нам все равно! – запел Петро. – Мы, че? Че нам велели, то мы и сделали. И приварок свой уже получили.

– Так что прощевай! – второй специалист с сизым носом, волочил за собою нехитрый инструмент.

Петро попробовал еще раз выбить со Скударя лишнюю деньгу.

– На бутылку добавь, финансист!

– Сказал, перебьетесь!

Поддерживая замызганные штаны и с ненавистью глядя на новенькую, блестящую иномарку Скударя пьянчужки попрощались с ним.

– Жмот!

– У..у, мироед! Чтобы он у тебя через два дня завалился!

У Скударя опустились руки. Дом, к которому он собирался приложить собственные силы, построить по своему вкусу и разумению, с первого колышка, с первого камня не вытанцовывался.

У тещи был виноватый вид и бойцовская стойка.

– Подумаешь, забор кривой! Зато дешево сделали и за один день. И горбыль откуда-то привезли. Почитай задаром. Потом поменяем.

Когда дело дошло до стен, теще с дочкой помимо водяного отопления в доме захотелось иметь камин. А у Рюрика на дым была свирепая аллергия, поэтому в генплане архитектора камина как класса не существовало. Может быть глаза слезились из-за компьютера, но он вбил себе в голову, что от дыма. А может фобия из детства на огонь, когда уснул на рыбалке, и ткнулся головой в костер? Давний страх до сих пор не прошел.

И сколько ни разубеждал Скударь тещу с женой, что камин никчемная блажь, что от него только искры рассыпаются, да дым растекается, переубедить их он не смог. Первоначальный проект заказанный у профессионального архитектора подвергся усложнению. Микеланджело тещиного розлива водило по проекту уверенной рукой. Клавдия тоже была за камин.

– Я уже щипцы купила.

– Вот здесь, в гостиной он будет.

– А здесь, напротив мы в креслах будем сидеть!

– С бокалами в руках!

– И пледами укрывшись!

Скударь плюнул, развернулся и уехал. Он один двух женщин переспорить не мог. А сын был еще мал, и не знал, чью сторону принять. В тот год оскорбленный до глубины души Скударь до конца лета не появлялся на даче. А на стройке вовсю, ударными темпами кипела работа. Молдаване, больше похожие на цыган уже почти достроили дом, когда Скударь очередной раз помирился с женой и установил перемирие с тещей. Он появился на даче. На первом этаже камина не было, но на кухне он увидел огромную русскую печку. У него челюсть отвисла от удивления.

– А где камин?

– Это компромиссный вариант! Ни тебе, ни нам. Резерв, на случай выхода из строя водяного отопления. – стала оправдываться теща. – Мне так печник посоветовал. Хоть мы и рыночники, но низкопоклонство перед западом уже не в моде. Надо в ногу со временем шагать. Мы Рюрик пошли тебе навстречу, камина в гостиной не будет, а будет печка на кухне, в национальном духе. Патриотично, и говорят очень модно. Тебе тоже надо патриотическую фразеологию осваивать.

– О кикимора рязанская, – мысленно чертыхнулся Рюрик, – печник у нее ходит в законодателях мод.

– А флаг он вам не предлагал куда-нибудь воткнуть?

– Ты что имеешь в виду?

– Флаг, имею в виду! На каждом доме патриота в Америке висит национальный флаг. Воткнул флаг и сразу видно, патриот ты или нет.

– А где мы американский флаг достанем? – спросил сын.

Целый день лазил Скударь по дому, ища огрехи и ругаясь со строителями. Десять раз заглянул в печку. Наконец, вызвал доморощенного печника.

– Ну, показывай, как она у тебя будет гореть.

Печник, хитрован-малый, свернул в жгут газету, зажег ее и сунул в печку. Огонь вяло потянуло в выходное отверстие.

– Тяги, нет! – безапелляционно заявил Рюрик. – Эта печка, если в нее наложить дров, будет дымить и коптить, но только не гореть.

– Да ты что, господин хороший! Обижаешь! Смотри и наслаждайся! – печник говорил с неподдельной укоризной, будто единолично владел непреложной истиной. Есть такая категория людей, которая одним своим видом умеет убедить других в собственной правоте. Могутность в фигуре, неспешность речи, неподдельное внимание к собеседнику, и вера. Вера, говорят, творит чудеса. Печник зажег вторую газету. Огонь, дым, хоть и плохо, но потянуло в трубу. Теща, как верховный судья, стояла у них за спиной.

– Рюрик, ты как всегда не прав. Мастер старается. Тяга есть.

Скударь разозлился.

– Это не тяга, это мышиный писк. Тяга такой должна быть, чтобы завывало. Уверяю вас, Римма Михайловна, когда ветер зимой задует, тяга будет в обратную сторону, тут от дыму не продохнешь. Перекладывать уступами печку надо.

– Хозяин глубоко заблуждается! – пробасил печник.

– Да как ты можешь сомневаться? Он же известный мастер! – теща любовно окинула мощную, словно вытесанную из глыбы-скалы, фигуру мастера-фломастера печника и отказалась слушать Скударя. Тогда он привел последний довод.

– Вот, на этой плите с недельку подряд, пусть бригада щи себе поварит, тогда уважаемая теща, сами убедитесь, кто сив, а кто крив.

Римма Михайловна неожиданно замялась и даже чуть– чуть зарделась.

– Рюрик. Обед им я сама готовлю! Не топить же мне летом печку! А потом я им не щи варю. А разогреваю в микроволновке.

И снова тещин ласковый взгляд непроизвольно задержался на мощной фигуре молчаливого мастера, печника.

Без слов было ясно, кому в первую очередь идут всякие разносолы. Скударь даже мысленно не посмел осудить тещу. Ей нет и пятидесяти. Живой человек. Что важнее для нее? Печник, или печка? Черт с ней, с печкой. В крайнем случае, грустно улыбаясь, подумал он, в печку можно сунуть микроволновку и, дивить гостей фокусом, разогревом пищи без огня, жара и дыма.

А хитрец, степенный мастер выставив вперед ратника, Скудареву тещу благоразумно молчал. Не на того напали, подумал Скударь и пошел в обход, в атаку. Он напал с другой стороны.

– А где бревна? Почему я не вижу бревен?

– Какие бревна? – не поняла теща. Скударя уже несло.

– Как, какие? Те, которыми должны были эти горе работнички подпереть стены, чтобы дом не завалился. Вы кого наняли? Не видите разве, они не строители. До этого вино давили, да анекдоты травили, а теперь дома взялись строить. Господи!

Тут конечно Скударь перебарщивал. Неумехи строители везде закладывали двойной запас прочности. Стены у них получались толстыми, крепостными, а перекрытия… что ж перекрытия – они были железобетонные. Дом мог выдержать и ядерный взрыв. Куда то пропали и архитектурные излишества из первоначального проекта. Эти крутые мастера видимо впервые видели чертежи. Скударь до конца дня хватался за голову, а остальная семья: жена теща и сын были несказанно довольны новостройкой. Полы настелены, газ протянут, электрика есть, шпаклюется и красится третий этаж. Через месяц заселяйся и живи хоть круглый год.

Теща так и собиралась сделать. Оставленные без присмотра и охраны соседские особняки-дачи, с регулярной периодичностью подвергались взлому и нападению. Пьянь местная четко знала, где живут постоянно, а где наезжают на субботу и воскресенье. Живущих круглогодично зачислили в аборигены и не трогали. У них, сельский гегемон всегда мог сшибить на похмелку. Кто же рубит сук, на котором сидишь.

Свои руки Скударю некуда было прикладывать, самострой не получался. Не носилки же носить. Переругавшись в очередной раз в пух и прах с тещей, Скударь уехал. Уже глубокой осенью, на праздники, когда первый раз снег мелкой крупой засеял городской асфальт, Клавдия упросила его съездить на дачу.

– Мать проведаем! Поживем четыре денька.

Сын Кирюшка, восьмиклассник, вообще издергался.

– Поехали, быстрее, чего до утра тянуть. Хоть свежим воздухом подышим. Что вы за асфальтовые люди?

Через три часа были на месте. Теща, как индианка из племени «могучий дым», подстелив под себя одеяло, сидела перед печкой и старалась ее разжечь. Злыдень ветер, будто споря с бабой Ягой, назло ей, выдувал весь дым в кухню. Внизу еще можно было дышать, но для этого надо было запастись одеялом и лечь рядом. Скударь недобро ухмыльнулся.

– Газ зажгите! Зачем вам печка понадобилась?

Теща приглушенно ответила:

– Газ закончился.

– Как?

Скударь не возводил пасквиль на строителей. Ничего подобного. Оказалось, что тещина бригада собрала с нескольких особняков деньги на подключение к магистральному газопроводу, а нитку от домов протянула к зарытым на задворках участков, газовым баллонам. Теперь у тещи Скударя не было ни основного, ни запасного отопления. Рюрик долго хохотал, потом съездил, и купил пару газовых баллонов, и когда в доме появилось тепло, взял лом и развалил печку.

– Завтра Кирюшака, мы с тобой ее сами сложим, по науке.

И теща и дочь молча снесли его самоуправство. Два раза они с сыном за праздники перекладывали печь, пока в ней не загудело как в иерихонской трубе. Прикусив язык, теща полдня молча исполняла все распоряжения зятя. В печи ярко горели сухие дрова. Скударь украсил печку голубыми изразцами, так что она стала смотреться, ничуть не хуже сводчатого камина. Однако Рюрик, несмотря на тепло и умиротворение разлившееся в доме решил взять реванш за летние поражение. Сидя в кресле перед печкой, и слушая, как внутри потрескивают дрова, он меланхолично заметил:

– Кирюша! Слышишь, я что думаю? Бабушка твоя все-таки права. У печки со стаканом виски не посидишь, пледом ноги не накроешь. Не чувствуется европейского шарма. Кому нужна эта допотопная печура? Давай мы с тобой все-таки камин попробуем сложить. Тащи лом. Будем печку ломать!

– Как! Еще раз? – спросил Кирюшка, с сожалением смотря на рукотворное чудо.

Жена, теща, обе, исподлобья смотрели на Рюрика и не знали, всерьез он говорит или шутит?

– Ты это серьезно? – спросила жена.

– А я бы печку оставила! Не трогала ее, она еды не просит! – сказала теща.

– Конечно, Римма Михайловна, не просит. Она ведь не печник!

Мерзкая шутка, грязный укол. Сколько раз по прошествии времени жалел Скударь, что был непочтителен с тещей, груб, колол ей глаза ее хваткостью и житейской практичностью, забывая простую истину, что сознание вторично, да было поздно.

– Шутка! – смилостивившись, сказал Скударь, но извинения не попросил.

Черный его юмор никому не понравился.

Теща затаила обиду, да и с первого дня не очень жаловала его. Римма Михайловна осуждающе смотрела на скоропалительный брак дочери и тревожно ждала, надолго ли? Поэтому она и дом на себя записала. Уйдет зятек, пусть ни с чем уходит. Вся ее политика была шита белыми нитками, и сканер не нужен был Скударю, чтобы прочитать ее тайные мысли.

Еще в первый год жизни, теща обострила отношения. Клавдия тогда была беременна, он не захотел поступать в аспирантуру, да еще и засветился с длинноногой девицей. Поцеловал кралю перед тем, как она вышла из машины. А теща вот она, как будто черт ее специально принес на эту улицу. Скударь рванул с места, только его и видели. Выдержки у тещи хватило ровно на неделю.

– Клавдия моя достойна была лучшей оправы. – заявила она, когда они ехали в роддом.

– То есть! – опешил Рюрик. – Чем же это она не дотягивает до меня?

Теща смерила его высокомерным взглядом.

– Ты до нее не дотягиваешь! Посмотри на нее и на себя, она царица, а ты кто? Рюрик! В твоем ли серале ей быть?

Всю жизнь Скударь гордился своим именем и не один раз благодарил родителя за нестандартное мышление. Кирюшка повзрослеет, как красиво будет звучать – Кирилл Рюрикович. И, поди разберись, то ли это отчество, то ли напоминание его древней родословной. А эта замшелая, академическая карга, всю жизнь, просидевшая за спиной у мужа, будет примерять его, к своему, непонятно из чего скроенному эталону? Кем должен быть муж у ее дочки: дипломатом, генералом, или скоробогатым нуворишем миллионером?

Хотя он мысленно и сказал, мадам, перебьетесь, но в чем-то теща была права. На него они большие надежды возлагали.

– Вам уже Рюрик не пара? Я выходит, только с ветки спустился, а вы уже мамонта завалили, огонь научились разводить? – он вывернул наизнанку вопрос.

Римма Михайловна спокойно ответила:

– Достоинства человека определяются ни его родословной, не толщиной его кошелька, и не нынешним социальным статусом, а уважением к родителям. А у вас с этим, уважаемый зятек, похоже, дефицит.

После такого заявления, не только черная кошка пробежит меж близкими людьми, но и пропасть между ними разверзнется.

Значит, я для нее нечто вроде морального урода. О, шиза, маркиза. Хотелось бы посмотреть на других женихов, подумал Рюрик, и напрочь вычеркнул тещу из своей жизни. Еще тогда, на время, он переселился к себе на Тишинку, где у него была комната.

А по нынешним временам и на дачу, построенную на его деньги, практически не ездил. Страсть, которая свела его с Клавдией, давно угасла. Рюрик последнее время тяготился семейной жизнью. Кирюшка только его и удерживал. Дело медленно, но верно шло к разводу.

И вот сейчас, когда врачи объявили, что ему уже поздно делать операцию и в лучшем случае осталось жить месяц, полтора, Рюрик Скударь решил проинвентаризировать прожитую жизнь.

Рюкзак великих свершений и добрых дел оказался не то что тощим, а вообще пустым. Похвастать было нечем. Так суета сует. Вот только и успел Кирюшку на свет произвести, род продолжить. А будет ли он помнить меня и носить мою фамилию, это еще вопрос. Клавдия с тещей постарались, хорошо настроили его против отца. Парень рычит и огрызается. Или это у него переходный возраст, он как молодой львенок утверждает себя?

Скударь задумался. Сам он родился и вырос на Северном Кавказе, в станице выросшей из небольшого укрепления на Кубанской кордонной линии. Запорожская сечь была переселена Кубань. Край был чудный, богатый, полный надежд, обещавший и дававший довольную и независимую жизнь. С птичьего полета станица казалась расположенной в блюдце с отбитым краем. Хорошее было детство. Сам он был младшим в многодетной, большой семье.

Они рано остались без матери. Отец, степенный казачина старообрядческого толка, другую женщину в дом не привел, хотя ходил по товаркам. Спасибо ему за это. И спасибо за то, что всем семерым детям дал высшее образование. Последним, отслужив в армии из родного гнезда вылетел Рюрик. Отец, уважаемый в станице бригадир виноградарей, надев парадную гимнастерку с орденами, пошел его провожать на вокзал. Стояли в стороне, ждали пока подойдет поезд.

– Я перед вашей матерью чист! Последнего, на ноги поставил. Ты уж сынок, дальше сам двигай, учись, не подкачай. Чем смогу, помогу. Мать мечтала видеть вас всех студентами. Не удалось ей порадоваться.

Рюрик как раз сдавал первую сессию, когда позвонил старший брат.

– Отца больше нету. Приезжай.

Не получалось у него уехать в тот день.

– Я на девять дней приеду! – помолчав, сказал Рюрик брату. Потом он казнил себя за это всю оставшуюся жизнь. С отцом не приехал попрощаться.

Богатый на родственников Рюрик не испытывал к родным братьям и сестрам того теплого чувства, которое связывало его с отцом. Он мог о них и год, и два не вспоминать, пока не приходила весточка или письмо.

Легко шел по жизни Рюрик. Женился вроде по любви, а вроде и по мелкому, но расчету. Себе Рюрик говорил, что женился он по страсти. В Москве надо было оставаться после университета. Вот он и взял себе в жены дочку директора небольшого закрытого КБ, который сдуру, выбил зятю отдельную комнату. Имея собственное жилье в центре Москвы, на второй год после женитьбы, Скударь стал коллекционировать случайные связи. Как-то так получалось, что все его знакомые оказывались в основном из сферы услуг. То директриса магазина, то ее замша, то кладовщица, то кассирша, то портниха, то парикмахерша.

Просматривая сейчас свою телефонную книжку, он неожиданно сделал вывод, что его нынешняя теща-грымза в общем-то была права. В содержательном плане, он был как пустой орех, сверху твердая скорлупа, а внутри труха, гнильцо. Неприятно сознавать и давать себе объективную оценку, да никуда не денешься.

Скударь, после страшного известия, все последнее время смотрел на себя как бы со стороны. Что он тут делает рядом Клавдией? Что у них общего? Постель? А еще?

И вдруг ему несказанно захотелось увидеть ту, свою первую, единственную, пахнущую весной и солнцем любовь. Он набрал номер ее телефона. Вдруг она возьмет трубку, вдруг номер не изменился, вдруг она его не забыла? Хоть голос ее услышать напоследок.

– Алло! Говорите!

Рюрик чуть не задохнулся от нахлынувших на него чувств. Это был ее голос, воркующий, обволакивающий, проникающий в душу. Облизав пересохшим языком, дрогнувшие губы он глухо произнес:

Арина! Это я Рюрик!

Его узнали. Возникло минутное замешательство. Он не знал, замужем ли она сейчас, есть ли дети. Давно он не звонил, не заходил, не интересовался. Слишком много времени прошло.

– У тебя что-нибудь случилось? – в ее голосе послышались тревожные нотки. Сердце застучало, как паровой молот. Грусть, радость и тоска переплелись в клубок. Там, единственный человек, рядом с кем ему действительно было хорошо. Он готов был завыть сейчас волком, проклиная свою судьбу.

– С чего ты взяла? – глухо спросил он.

– Подумалось. Мало ли! Ты ведь никогда не звонил.

На том конце провода раздался непонятный вздох. Затем голос окреп и радостно зазвенел. – А у меня сердце захолонуло, когда я услышала тебя. Боже мой, сколько же лет прошло, как мы не виделись. Рюрька!

И дальше полился тот проникновенный разговор, который может длиться часами, понятен, только двоим, где за каждым сказанным словом стоят незабываемые воспоминания, неповторимые дни и непередаваемые запахи.

– Думаю, даже и не вспомнит. А я тебя никак забыть не могу. Уже трое сыновей у меня, а как глаза закрою, так и кажется, ты сейчас меня обнимешь.

– Трое? – только что и смог выговорить Рюрик. Он почему-то всегда мысленно представлял ее другой, той, какой знал всегда.

– Да трое! Последнего, я твоим именем назвала – Рюриком Муж был не против. Ты бы приехал. Я так давно тебя не видела. Соскучилась по тебе. Хоть бы одним глазом глянуть, какой ты есть. Я там же живу. А хочешь, сейчас приезжай? Или хочешь, я куда-нибудь сама подъеду.

– Я скоро буду! – сказал Рюрик.