"Александр Дюма. Тысяча и один призрак " - читать интересную книгу автора

которые я выписываю из его книги. В то время, когда он их писал, он был
одних лет с нами, и мы, мой друг, можем сказать вместе с ним: мы знавали
стариков, которые, увы, были тем, чем мы не можем быть, - людьми хорошего
общества.
Мы их видели, но сыновья наши их не увидят. Итак, хотя мы немного
значим, но все же значим больше, чем наши сыновья.
Правда, с каждым днем мы продвигаемся к свободе, равенству и братству,
к тем трем великим словам, которые революция 93 года выпустила в
современное общество, как тигра, льва или медведя, одетых в шкуры ягнят.
Пустые, увы, слова, которые можно было читать в дыму Июня на наших
общественных памятниках, пробитых пулями.
Я подражаю другим, я следую за движением. Сохрани меня, Боже,
проповедовать застой! Застой - смерть. Я иду, как те люди, о которых
говорит Данте, что ноги их идут вперед, но головы поворачиваются к пяткам.
Я особенно ищу, и я особенно жалею, что приходится искать в прошлом
это общество, оно исчезает, оно испаряется, исчезает, как одно из тех
привидений, о которых я собираюсь рассказывать.
Я ищу общество, которое создает изящество, галантность, оно создавало
жизнь, которой стоило жить (извиняюсь за это выражение, я не член Академии
и могу себе это позволить); умерло ли это общество, или мы его убили?
Вот, помню, еще ребенком, я был с отцом у мадам де Монтессон. То была
важная дама, дама прошлого столетия. Она вышла замуж шестьдесят лет тому
назад за герцога Орлеанского, деда короля Луи Филиппа. Тогда ей было
восемьдесят лет. Она жила в богатом отеле на Шоссе д'Антен. Наполеон
выдавал ей пенсию в сто тысяч экю.
Знаете, почему давалась ей пенсия, занесенная в красную книгу
преемником Людовика XVI? Нет! Прекрасно. Мадам де Монтессон получала пенсию
в сто тысяч экю за то, что она сохранила в своем салоне традиции хорошего
общества времен Людовика XIV и XV. Ровно половину этой суммы платит теперь
Палата ее племяннику за то, чтобы он заставил Францию забыть то, что дядя
его желал, чтобы она помнила.
Вы не поверите, мой милый друг, но вот это слово, которое я по
неосторожности произнес: "Палата", меня опять возвращает к мемуарам маркиза
д'Аржансона.
Почему?
Вы увидите.
- Жалуются, - говорил он, - что в наше время не умеют вести разговор
во Франции. Я знаю причину. У наших современников исчезает способность
слушать. Слушают слегка или совсем не слушают. Я сделал такое наблюдение в
лучшем обществе, в котором мне приходилось бывать.
Ну, мой милый друг, какое же лучшее общество можно посещать в наше
время? Несомненно то, которое восемь миллионов избирателей сочли
достаточным представлять их интересы, мнения, дух Франции. Это - Палата,
конечно.
И что же! Войдите случайно в Палату, в какой вам вздумается день и
час. Держу пари сто на один, что вы найдете на трибуне лицо, которое
говорит, а на скамьях от пятисот до шестисот лиц, которые не слушают, а
постоянно прерывают.
То, что я говорю, так верно, что в Конституции 1848 года имеется даже
специальная статья, которая запрещает прерывать речи.