"Юрий Герман. Операция "С Новым годом!" (Документальная повесть, про войну)" - читать интересную книгу автора

фельдфебелем и записывая его показания.
Иоганн Готлиб Бингоф в лесном партизанском лагере довольно быстро
обучился обиходным словам, вроде "Гитлер - капут", чем завоевывал дивно
отходчивые русские сердца, а когда партизаны били для пропитания скотину,
учил их делать кровяную колбасу - работал он когда-то поваром, а кроме того,
умел стричь, даже очень проржавевшими ножницами, чем тоже снискал некоторую
популярность среди партизанской молодежи, еще думающей о своей наружности.
Впрочем, свободного времени у рыжего фрица было немного, потому что Иван
Егорович с ним занимался очень подолгу, иногда часов по десять, изучая,
конечно, не зауряднейшую личность Иоганна Готлиба, а его бывшую профессию,
от которой тот был отстранен за склонность к выпивке и болтовне и за
"общительность" нрава - короче говоря, за свойства натуры, несовместимые с
преподаванием в заведениях, подобных разведывательно-диверсионным школам.
Самолета с Большой земли долго не было, бригада засела в лесу, среди
болот, лили проливные, ровные дожди, воевать партизаны уходили далеко от
своей главной базы, и случилось так, что Иван Егорович более трех месяцев
занимался с бывшим фельдфебелем всеми подробностями жизни, учебы и даже
нравов фашистских разведывательных школ. Теперь, глубокой осенью, он на
память знал имена преподавателей, дисциплины, систему занятий, паек и прочие
мелочи, а также знал и вовсе не мелочи, знал планы помещений, знал, где кто
живет на территориях разведывательно-диверсионных школ, знал пьющих и
непьющих начальников и заместителей, знал и не мог, разумеется, удерживать
свои мысли только на том, что его знания пригодятся со временем высокому
начальству, его же дело петушиное: прокукарекал, а там хоть и не
рассветай...
Днями он собеседовал, а ночами обдумывал, прикладывал и даже схемочки
вычерчивал, тут же, конечно, их сжигая на огне и ругая свои мальчишества с
заклятиями больше пустяками не заниматься. Но наступало серое, болотное
утро, он вызывал сердитую Ингу и вновь занимался с фельдфебелем, выверяя
вчерашние и давешние данные и удивляясь точности фельдфебельской памяти...
И чем дальше шло время к началу сорок третьего года, тем точнее
вырисовывался Локоткову его опасный, простой и в то же время такой
невероятно сложный план. И тем больше он уставал от вариантов своего плана и
от того, что привык рассчитывать так, чтобы по "силе возможности" не терять
ни единого человека, каким бы выгодным ни представлялась ему его выдумка...
А когда немца наконец переправили на Большую землю, Иван Егорович был
весь во власти своей идеи и даже с Иоганном Готлибом попрощался хоть и не
слишком изысканно, но, во всяком случае, так, что бывший фельдфебель
воскликнул:
- Русс Иван - карашо, Гитлер - капут!
Самолет взревел и ушел в раскисшие небесные хляби, а Локотков
отправился в своем постоянном штатском обличье по деревушкам поразведать
новости и направить кое-кого в те районы, которые так его теперь
интересовали: в Ассори, в Печки. Было все это и трудно и хлопотно, и главное
- никто этой работы с Локоткова не спрашивал и никаких таких заданий он,
разумеется, не получал, но таков уж у него был характер: даже в те молодые
годы делать не то, что спрашивают, а что сердце и ум велят. И делать,
несмотря ни на какие личные затруднения.
Ходить хоть и в штатской одежде и с прилично сфабрикованным аусвайсом -
паспортом - было занятием не только не сладким, но и ежесекундно до