"Владимир Качан. Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка (Свободное сочинение на свободную тему)" - читать интересную книгу автора

понравилось мне в слове " блюз ", я счел его несколько пижонским, что
ли... Роль автора названия взяла на себя интуиция, она, как известно,
часто бывает права, и вскоре вы узнаете, почему все называется так, как
называется.
Поскольку сочинение свободно, многого ожидал я от себя в этой истории
или даже - в этих историях. Самому было любопытно, куда, в какие углы и
переулки заведет меня свобода передвижения. Однако хоть какие-то границы
надо было обозначить. Поэтому я намеревался следовать некому жесткому
плану, который сложился у меня в голове. Я полагал написать лирическую
документальную повесть о школьных годах с Михаилом Задорновым, о
студенческих - с Леонидом Филатовым, о наших одноклассниках, однокурсниках
и друзьях - словом, о том, " как молоды мы были, как искренно любили, как
верили в себя" - и все! Что это будет - мемуары? Да не приведи Господь! У
меня аллергия на это слово! Как-то Михаил Жванецкий сказал, что после
того, как напишешь мемуары, приличнее всего - умереть. А пока не хочется.
Условимся заранее: все, что вы прочтете в данном произведении, не будет
строго документально - это принципиально. Я оговариваю себе право на
свободу фантазии, полет воображения, анархию мысли, а проще -
напридумывать то, чего не было. Нет, нет, правда тоже будет, только вы не
поймете, где она и где вымысел. Таким образом, черты документального будут
размыты.
Какой же это жанр? А ну его к черту, этот жанр! Вам он нужен? Мне -
нет!..
Единственное, что я твердо знал, вернее чувствовал, начиная: надо
поймать тон, звук, настроение; уловить в сети прозы тающее облако поэзии,
легкий дымок любви и творчества, витавший над нами, ощущение которого мы
сохранили по сей день. Поэтому повествование надо постараться сделать
поэтическим, решил я. И все равно, все равно мои установки и задачи
забылись, когда все началось, листы расположились на столе, и перо
побежало по бумаге.
Дело было ранним утром, часа в четыре, а спустя полчаса я с удивлением
обнаружил, что перо бежит впереди меня и бег его не хочется, да и нельзя
останавливать. Забытый кофе стыл в чашке, сигареты улетали одна за одной,
собака тяжело вздохнула в соседней комнате; за окном было черно и
тихо-тихо.
Строчки, торопясь, обгоняя и расталкивая друг друга, ложились на
бумагу, а бумага словно упрекала: стой, подожди, ты же хотел совсем
другого - вот тут, сейчас, в этом месте.
- Замолчи! - говорил я себе и ей. - Пусть все идет, как идет, пусть
жизнь течет, как тогда, пусть переносится в сегодня и опять возвращается в
те годы.
Сама! Не вмешивайся! Пусть летает из года в год, из зимы - в лето, без
всякой логики, из портрета - в портрет, из любви - в любовь...
И понял я в ту ночь, что параллельный мир - это не что-то
метафизическое, а это именно та ночь, то окно, те звуки и лица; далекий
шепот далеким вечером, платок у глаз, светящийся павильон на берегу моря,
бег по перрону за уходящим поездом, рука из окна вагона - всё, всё, из
чего рождается то ли холст, то ли стих, то ли музыка, и становится вовсе
не важным: 1999 год, 1830-й или, наконец, тот самый - 1965-й...