"Виктор Комаров "Оставался один час" (Научно-фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

улетел обратно, так как летчикам предстояло до наступления полной темноты
совершить еще один рейс на астрономическую обсерваторию, расположенную на
600 метров выше.
Мареев давно собирался побывать на "Горной", но командировка все как-то
откладывалась: то не удавалось вырваться из редакции, то набегали
неотложные очередные дела, то приходилось выезжать на всесоюзные и
международные научные конференции, на которые нельзя было не поехать. К
тому же главный редактор к работам, ведущимся на "Горной", относился
скептически. Он любил повторять, что научно-популярный журнал должен
освещать только общепризнанные, надежно проверенные научные результаты, а
"полуфантастическим" поисковым исследованиям на его страницах не место.
При этом, произнося слово "полуфантастическим", он иронически улыбался.
К числу такого рода исследований главный относил и работы, которые в
течение многих лет вел на станции "Горная" Михаил Сергеевич Воронов,
занимавшийся проблемой прогнозирования землетрясений. И не только
прогнозирования, но и предотвращения. Именно это направление главный и
считал "полуфантастическим".
Кандидат физико-математических наук Воронов был одним из тех научных
работников, которых журналисты, пишущие о науке, называют генераторами
идей. Он был типичным представителем не столь уж многочисленного племени
ученых-романтиков, готовых увлеченно, с энтузиазмом трудиться над
проблемами, на которые иные "реалисты" не потратили бы и часа.
Мареев симпатизировал "романтикам", симпатизировал тем более, что
прекрасно понимал: судьба таких людей в науке отнюдь не легка. Лишь
немногим из них удавалось достигнуть вершин, чаще всего они уступали свои
позиции в борьбе с более солидными и обстоятельными "реалистами",
продвигавшимися вперед по лестнице познания хотя и медленно - со ступеньки
на ступеньку, но зато надежно и основательно. Романтики же, фонтанируя
идеями, наряду с полезными и плодотворными гипотезами обычно выдвигали и
немало ошибочных. Развитию науки это, конечно, способствовало. А престижу
самих романтиков - вредило. Каждая неудача сказывалась на их научной
репутации, вызывала недоверие к их исследованиям вообще. Романтикам можно
было сочувствовать, но ничего нельзя было изменить.
Мареев и сам не раз обжигался, пробивая на страницы журнала материалы о
работах, которые на первый взгляд выглядели весьма заманчивыми и
перспективными, даже сенсационными, а затем оказывались несостоятельными.
Впрочем, подобные "проколы" не изменили взглядов Мареева, и он всегда
стремился поддержать тех, кто дерзал, кто пытался проложить новые пути в
неизведанное.
Воронов интересовал Мареева особо: это была фигура своеобразная, можно
даже сказать, загадочная. О нем ходили всевозможные легенды, а достоверно
известного было мало. Жил он на своей горной станции почти безвыездно, в
столичных сферах появлялся редко, печатался мало и только в специальных
научных журналах. А так как зачастую бывает, что популярность ученого во
многом зависит от того, как часто его имя появляется в газетных
публикациях и на страницах научно-популярных журналов, то о Воронове знали
только специалисты. А специалисты в большинстве относились к нему
скептически.
Марееву помог случай. Главный уехал в заграничную командировку.
Заместитель главного болел. И Николаю Ивановичу удалось уговорить