"И.Крупеникова. Когда дышал морозом месяц май" - читать интересную книгу автора

будет. А когда он в великана-дуб превратится, я уступлю. Время мне придет
уступить. Нет, мне не жаль, напротив. Знаю, доброе дерево мое место на
земле займет.
Послушаю, как там брат-Липа... Молчит. Э-эх. Сам я уж полвека на земле
стою, а ведь как поросль несмышленая жду чуда: вдруг очнется друг, ответит.
Напрасно.
Мертвы корни, мертв прошлогодний срубок. Но все-таки где-то глубоко
жизнь теплится. Одна почка набухла. Земля позволит, так следующей весной
вытянется росток.
Молодняк, который нынче земное чрево покинул, память впитывает жадно,
что воду. Уж не раз меня просили не таить, поведать о злой беде, о том,
как одолели ее, устояли. Никто другой рассказывать не берется. Сок в
ветках стынет, когда вспоминают. Я б тоже, верно, спрятал былое в самой
сердцевине корней, да тревожатся молодые. Чуют боль, а причину уразуметь
не могут. Особливо те, кого люди недавно в нашу землю поселили. Как раз на
аллее, где юные клены погибли. И я решил - открою сокровенное, пусть знают
и не страшатся.
Ранняя выдалась тогда весна. Проснулись мы после зимних холодов и себе
не поверили. Шутка ли - середина апреля, а тепло, хоть цветом цвети.
Солнце нас ласкало, будто перед летним яром. Вода - вот она, рядышком, и
сок в ветвях струился сам собой. Дубок шутил: житуха как в кадке у
человека-девочки - никаких забот, никаких усилий. Липа не замедлил свое
слово сказать: "Эх ты, желудь! Пока половодье идет, земля тебе воду щедро
предлагает. Погоди, наступит июль, будешь ты капельки вытягивать и за
каждую благодарить".
Мы принялись почки напитывать. Каждый норовил перещеголять других и
первым листья развернуть. Я осторожничал. Хотя что греха таить, угнаться
за молодежью нелегко. Пока каждую веточку соком порадуешь, пока засохшие
посчитаешь, глядь - весь сквер в зелени стоит. Зато Липа старался без
устали . Молод он был.
Кора загрубеть не успела еще, а крона раскинулась на диво густая да
статная.
Листья свежие, росой умытые, благоухали по утрам, и люди случалось
останавливались, любовались красавцем.
Сварливая Сирень долго отмалчивалась в углу у ограды, и вдруг выпустила
шапку бутонов. То-то мы удивились. Сирень, она милая, теплом добрая. Да
только люди ветки ее ломают. Нравится им ее ароматные кисти. Не понимают -
не живет оторванный цветок, гибнет. Вот и ворчит старая подруга, жалуется.
Дубок отворял почки медленно, как я его учил. Он вроде бы стеснялся
своих кудрявых листьев. Я уж было хотел вразумить малыша, но пришла
человек-девочка - она частенько навещала выкормыша - и принялась говорить.
Мне показалась, беспокоится она: тепло ее нежное трепетало. И я сказал
Дубку: человек тебя любит, волнуется, что листочки твои кажутся меньше
других. Наш юный друг насупился. До полудня оленьим мхом молчал. А как
дневная жара миновала, предстал перед нами весь в зеленом кружеве, веточки
расправил, за солнцем потянулся.
Клены издали поглядывали да завидовали. На годок младше их Дубок, а уже
соперник. Им-то в красе первыми хотелось быть. Не зря ж по осени люди их
листья в букеты собирают. Да того мало - им бы круглый год великолепием
своим тешиться.