"Альберт Лиханов. Невинные тайны" - читать интересную книгу автора

Есть вожатые, это Павел знает точно, которые научились относиться к
совей работе как к службе, им он удивляется, есть такие, которые заставляют
себя смотреть на скорые встречи и прощания философски, - сильные люди, умеют
сровнять жизненные неловкости, сам же он всякий раз страдает, никак не может
с собой совладать.
И что за профессия - нет, судьба! - ему досталась. О профессии можно
было бы говорить, если бы он работал вожатым где-нибудь, кроме лагеря, к
примеру, в школе. День по дню, год по году, глядишь, сложилась бы какая-то
последовательность поступков и дел, которые, в сущности, и сливаются в
работу, в призвание, хотя кто всерьез соединяет должность вожатого с
понятием призвание? Нет, нет, на словах - пожалуйста, сколько угодно,
впрочем, всем ясно, что клятвы в верности вожатскому ремеслу похожи на бой
барабанных палочек - странное дело, не мог он терпеть звука барабана, ничем
не объяснимая неприязнь - надо же! - в горн Павел был влюблен, особенно если
он в руке умелого горниста, так бы и слушал часами торжественно высокий
перелив, а вот треска барабана, сухого, шумного, бессмысленного, как
казалось ему, терпеть не мог... Так же вот не переносил он громкие слова о
преданности вожатской профессии, которые произносятся обыкновенно на
собрании, прилюдно, с честно вытаращенными глазами - уж вроде такая
искренность, дальше некуда! - и все кивают головами, и в иных вот так
пречестно вытаращенных глазах даже порой слеза сверкнет умилительная, а
потом мелькнут полгода, год, глянь, а громогласный треск обернулся
рекомендацией школьного педсовета для поступления в педагогический институт,
или торопливым замужеством - ведь вожатые почти поголовно девчонки, - или
декретным отпуском, откуда, как правило, в вожатство не возвращаются... Что
поделаешь, жизнь, и все, кто сочувственно кивал, слушая громкие слова о
верности своему делу, столь же истово и искренне кивают, соглашаясь с новой
возможностью, черт бы их побрал! Ну ладно, нельзя судить строго, с этим
можно согласиться, тогда хотя бы не трещите впустую, помалкивайте, неужто же
без высоких слов нельзя заполучить рекомендацию в институт, это же стыдно,
стыдно, особенно если действительно помнить, что сама суть вожатства - в
чести и предельной, до донышка, честности...
Он, Павел, не был школьным вожатым, все у него вышло иначе, случайно,
хотя, может быть, в этой непредсказуемости поворота его жизни и
осуществлялась какая-то высшая закономерность, как и все, он слышал, сто раз
слышал высокие слова, этот треск по разному поводу, этот отвратительный
всеобщий писк, но больше всего возмущала его болтовня на уровне вроде бы
самом безобидном - среди вожатых...
Ведь если ложь - стыдное дело и ни одной лжи - маленькой или большой -
еще не удавалось выдать себя за правду, то вранье, дарованное детям, -
настоящая, без скидок подлость. Он видел, как вожатые истово врали друг
другу, и пионеры при этом отсутствовали, но это все равно была ложь для
детей. Модное слово "преемственность", которым прикрываются, как зонтиком,
от сложностей воспитания, да и вообще всяких сложностей между взрослыми и
детьми, имеет ведь отношение не только к добру, но и к злу. Да, да, и у зла
есть преемственность и у лжи, и мнимая вожатская клятва верой и правдой
служить детству превращается в самое горькое - в ребячьи недоверчивые
ухмылки болтунам, в детское презрение, а хуже того - в пионерскую
покорность, в заведомое согласие на всяческий обман: сначала вожатская
неискренность, потом неискренность ответная, детская... Как сказал ему