"Габриэль Гарсиа Маркес. Десять дней в море без еды и воды" - читать интересную книгу автора

говорили о наших родных, о Колумбии и о том, что будем делать после
возвращения. Мало-помалу мы нагружали корабль подарками для близких:
радиоприемниками, холодильниками, стиральными машинами и, главное,
электроплитами. Я вез домой радиоприемник.
Перед отплытием, так и не сумев побороть тревогу, я дал себе слово уйти
из флота сразу же, едва вернусь в Картахену. Хватит с меня опасных морских
путешествий! Вечером, накануне отплытия, я пошел попрощаться с Мэри,
собираясь рассказать ей о моих страхах и принятом решении. Но не рассказал,
потому что обещал вернуться, а если бы она узнала, что я решил расстаться с
морем, она бы не поверила. Единственный, с кем я поделился своими мыслями,
был мой близкий друг, старший матрос Рамон Эррера, который признался в
ответ, что и он намерен по прибытии в Картахену бросить морскую службу.
Делясь друг с другом опасениями, мы с Рамоном Эррерой и Диего Веласкесом
отправились в кабачок "Джо Пелука" пропустить на прощанье по рюмке виски.
Однако вместо рюмки уговорили пять бутылок. Наши подружки, с которыми
мы проводили почти каждый вечер, знали, что мы уезжаем, и пришли с нами
попрощаться, залить свое горе вином и в благодарность за все хорошее дружно
оплакать наш отъезд. Руководитель оркестра, серьезный мужчина в очках,
делавших его совершенно непохожим на музыканта, велел своим подопечным
исполнить в нашу честь множество танго и мамбо (отчего-то он считал это
истинно колумбийской музыкой). Наши девушки плакали и пили виски по полтора
доллара за бутылку.
В последние недели нам трижды выдавали жалованье, и мы решили
хорошенько кутнуть. Я хотел напиться, потому что на душе кошки скребли, а
Рамон Эррера потому, что ему, как всегда, было весело. Вдобавок он родился в
Архоне, умел играть на барабане и на удивление виртуозно подражал всем
модным певцам.
Мы уже собирались отчаливать, как вдруг к нашему столику подошел
какой-то американский моряк и попросил у Рамона Эрреры разрешения пригласить
на танец его девушку, блондинку гренадерского роста, которая меньше всех
пила и больше всех рыдала - причем искренне! Американец обратился к Району
по-английски, а тот, грубо его отпихнув, рявкнул по-испански:
- Ни черта не понимаю!
Драка, которая затем последовала, была любо-дорого посмотреть: со
стульями, которые ломались о головы противников, и с вызовом по рации
полицейских. Рамон Эррера, умудрившийся отвесить америкашке две смачных
оплеухи, вернулся на корабль в час ночи, горланя песни голосом Даниэля
Сантоса, и заявил, что это будет его последнее плавание. Так оно и вышло.
В три часа ночи 24 февраля эсминец покинул Мобил и взял курс на
Картахену. Мы все были счастливы вернуться домой. Все везли подарки.
Старшина Мигель Ортега казался самым веселым. По-моему, рассудительней
моряка, чем Мигель Ортега, не было на всем белом свете. За восемь месяцев,
что мы проторчали в Мобиле, он не прокутил ни доллара. Все полученные деньги
Мигель потратил на подарки жене, ждавшей его в Картахене. Ночью, когда мы
отплывали, он стоял на палубе и рассказывал нам о своей жене и детях, что,
впрочем, было вполне естественно, так как ни о чем другом он вообще никогда
не говорил, Мигель вез домой холодильник, стиральную машину-автомат и в
придачу к ним радиоприемник и электроплиту. Спустя двенадцать часов Мигелю
Ортеге суждено было пластом лежать на койке, страдая от качки. А через
семьдесят два - покоиться на дне морском.