"Франсуа Мориак. Клубок змей" - читать интересную книгу автора

ты не ускользнешь от объяснения. А я хочу, чтобы и ты, и твой сын, и твоя
дочь, и зять, и внуки узнали, наконец, что за человек жил одиноко в
стороне от вашего тесного кружка, что представлял собою тот измученный,
усталый адвокат, за которым им приходилось ухаживать, потому что кошелек
был у него в руках. Человек, который томился и страдал где-то на другой
планете. На какой, планете? Тебе и в голову не приходило
полюбопытствовать, посмотреть на нее. Успокойся, я не собираюсь угостить
тебя надгробным словом во славу моей особы, заранее сочиненным мною самим,
или же обвинительной речью против вас. В моей натуре преобладает свойство,
поражающее всякую женщину (за исключением тебя, разумеется), а именно
беспощадная ясность мысли.
Никогда у меня не было той утешительной способности к изворотливому
самообольщению, которая облегчает жизнь большинству людей. Если мне
случалось совершить что-либо гадкое, низкое, то я первый отдавал себе в
этом отчет...


Пришлось отложить перо - дождаться, когда принесут лампу. Пока ее не
зажгли и не заперли ставни, я смотрел в окно, любовался красивыми тонами
черепиц на крышах сараев и винного подвала, - одни яркие, как цветы, а
другие переливчатые, словно грудка у голубя. Слушал, как дрозды поют в
густой листве плюща, обвившего и ствол и ветви пирамидального тополя, как
стучит бочка, которую катят по двору. Мне все-таки повезло: я дожидаюсь
смерти в милом сердцу уголке, где все осталось таким же, каким было в моем
детстве. Только вот гудит и стучит движок, поднимая воду из реки, а прежде
скрипело колесо водочерпалки, которое вертела старая ослица... (Да еще
рокочет этот противный почтовый самолет, который ежедневно в час вечернего
чая уродует небесную лазурь.) А ведь немногим удается видеть в живой
действительности, совсем близко, рядом с собою, мир своего прошлого,
который большинство людей воскрешает лишь перед своим мысленным взором,
когда у них хватает мужества и терпения погрузиться в воспоминания.
Прикладываю руку к груди, прислушиваюсь к частому и слабому биению сердца,
смотрюсь в зеркало, вделанное в дверцу шкафа, в котором хранятся шприц,
ампулы с атропином, камфорой и вообще все, что необходимо в случае
приступа удушья. А услышат меня, когда я позову на помощь? Они уверяют,
что у меня "ложная грудная жаба", но говорят так не столько для моего,
сколько для собственного утешения, чтобы им спокойнее спалось. Осторожно
делаю вдох. Ощущение неприятное - как будто кто-то положил мне руку на
левое плечо и нажимает на него, не дает ему свободно подняться, словно
хочет напомнить: "Я тут, не забывай". Да, надо отдать справедливость
смерти, - ко мне она не подкрадывается по-воровски. Она уже несколько лет
открыто бродит вокруг меня, я слышу ее шаги, чувствую ее дыхание; она со
мной терпелива, не зря же я подчиняюсь строгой дисциплине, к которой
обязывает ее приближение. Вот и доживаю свой век в халате, создав вокруг
обстановку, приличествующую больному старику; сижу в том самом глубоком
кресле с подушечками, в котором и моя мать ждала смертного часа; и так же,
как у нее, возле меня стоят на тумбочке всякие пузырьки и коробки с
лекарствами; я плохо выбрит, от меня плохо пахнет, я стал рабом
отвратительных мелочных причуд. Но не доверяйте этому: когда приступов
нет, я оживаю и еще могу постоять за себя. Я вновь появляюсь в конторе