"Герта Мюллер. Приспособление тонких улиц " - читать интересную книгу автора

они ненавидят тех, кто будоражит их упорядоченный мир.
Обе эти атаки утвердили меня в мысли: нападая, они тем самым признают,
что находят себя в моих текстах. И злобствуют оттого, что не хотят
представлять себя такими, какие они есть, но будь они другими, где бы им
взять столько ярости и злобы.
Со словами в тексте выходит так же, как с теленком на диване. Когда
пишешь, этому сопричастен голод в глазах. Голод в глазах пожирает слова до
тех пор, пока они не увеличатся. Голод и увеличение - это диктатура текста,
только и всего. Вне текста слова противятся увеличению, вовне оно неуместно
и даже неприлично. По ту сторону зрительного голода снова слова становятся
обычными и уменьшаются до своей потребительской ценности, возвращаясь в
нормальную жизнь непишущих людей. К счастью, происходит именно так, и для
того, чтобы прожить день, мне постоянно нужны обычные слова, те, что
остаются сами собой, увеличенных слов я бы просто не вынесла.
Когда сверкают осколки, возникает прерывистый блеск, и целокуп-ным он
никогда не станет. А когда мы останавливаемся на единичном и вдаемся в
детали, целокупное предстоит нам в осколках. Оно себя само раскалывает,
чтобы можно было его как следует разглядеть. А я раскалываю все это еще раз,
но по-иному, чтобы суметь о нем написать. Чтобы оно обретало, приближаясь в
слове, тот масштаб, к которому меня обязывают знакомые мне реальные
персонажи. Между отношением к ним и отношением к слову определяется текст -
пока он не придуман полностью и не сможет в какой-то степени соприкоснуться
с тем, что происходило в действительности.
Куда отнести тиканье облака в голове, куда отнести теленка на диване,
куда - бабушку, которая запела или замолила себя до смерти. Куда все же
отнести эту потребность "...сказать, кто нам отягощает уста, кто умаляет
слово, и его как не бывало". Это не имеет отношения ни к деревенской, ни к
государственной родине. Эти накопленные в зрительном голоде увеличения
относятся только к тексту, он соорудил их, чтобы выполнять свою функцию.
Тексту следует сочетать в себе уважение к действительности и пристрастие к
мерцанию. Но одно без другого в действие не приведешь. Дальность действия
текста возникает из удержания подлинно бывшего, а оно полноценно
утверждается в тексте, когда, избавившись от масштаба один к одному и
смешавшись с тем, что было придумано, включает в себя совершенно
искусственную - ведь вся она на уловках - интимность и при чтении открывает
ее снова для свободного доступа.
Голод в глазах подсовывает эту интимность словам, притягивая их как
можно ближе, и близость относит прожитое дальше той дали, в которой оно
переживалось. Только посредством придумывания можно пережитую
действительность заставить вернуться к своей правде. К правде посредством
близости, той близости, которую я задолжала реальным людям и предметам. Под
близостью я имею в виду не единство взглядов, а кратчайшее расстояние. Как
ни странно, однако чем короче расстояние, тем скорее, продвигаясь по нему,
из центра сопричастности скатываешься к ее краям. В любом обозримом
сообществе, будь то деревня или государство - а оба сами за собой
наблюдают, - по вине зрительного голода в словах превращаешься из члена
этого сообщества во врага. Я, во всяком случае, оказалась на краю вдвойне:
на краю сопричастности моей деревенской родине и моей государственной
родине. И это произошло несмотря на то, что зрительный голод в словах
возникал не от высокомерности, а от внимательной любви.