"Галина Николаева. Жатва" - читать интересную книгу автора

Освещенные фонарями, снежные вихри и ветвистые ели выглядели
праздничными. Метель здесь была не сердитой, а игривой и ласковой. Казалось,
она причесывает улицу большим гребнем и крутые завитки, поднявшись на миг
над сугробами и крышами, мягко падают обратно.
"Вот мой жданный день, мой возвратный день!" - думал Василий.
Чем ближе подходил он к дому, тем быстрее он шел и, подойдя, совсем
запыхался. Те же белые наличники были на темных окнах, и на стыке бревен все
так же торчало одно бревно, то самое, к которому Василий привязывал коня,
приезжая с лесоучастка.
Василий поднялся на крыльцо, попрежнему одна ступенька была уже
остальных, и также круглились и скользили под рукой обмерзшие перила. Он
поднял руку, чтобы постучать, но сердце так заколотилось, что он с трудом
перевел дух.
От рукава полушубка пахло гарью - Василий подпалил его, закуривая в
темноте; он втянул в себя этот запах, загустившийся и обострившийся на
морозе, и вдруг вспомнил, как однажды подпалил полушубок, заснув у костра.
На миг представилось ему, что весь его полк о орудиями, повозками, кухнями
пришел вместе с ним до дому и стоит за его спиной.
Василий что есть силы заколотил в дверь.
- Кто там? Батюшки! Кто там? Он узнал голос тещи.
- Мама! Это я, Василий! Не пугайтесь, мама, я живой! Я из госпиталя
пришел!
Она открыла двери, упала ему на руки.
- Васенька, живой! Ты ли это? Да как же ты? Господи!
Он обнимал ее щуплое тело, чувствовал под руками ее плоские двигающиеся
лопатки, и что-то сжимало его горло.
В сенях пахло кислой капустой, а как только он вошел в избу, его обдало
теплом и тем милым хлебным запахом, которым были пропитаны самые стены.
Он стремительно прошел в горницу и в призрачном лунном свете увидел
Авдотью. Она поднялась с постели, узнала его, крикнула: "Васенька!" -
спрыгнула на пол и, дрожа, прильнула к нему:
- Родной! Целый! Живой! Как же ты? Откуда? Почему молчал?
- Два года бревном лежал в госпитале. Шевельнуться не мог. Не хотел
быть тебе обузой.
Она была вся у него в руках- мягкая, теплая, дрожащая. Тело ее было
совсем особым - таким, какого не было ни у одной женщины на свете, - родным,
покорным, понимающим - почти его собственным.
Она обнимала его, и ее руки были продолжением его рук, плечи сливались
с его плечами. Он прижимал жену к себе, и ему казалось, что ее доброта,
тепло - это и есть дом, родной, неизменный, милый дом.
И словно что-то отпустило у него внутри. Прошло то страшное напряжение,
в котором он жил все это время. Он ослабел, уткнулся в мягкую шею жены, и
слезы смочили его щеки.
Тогда он увидел на краю кровати мужскую фигуру. Он увидел висок и усы,
и узкие плечи под белой ночной рубашкой. Он оттолкнул жену и закричал:
- Огня! Огня!
- Васенька! - жена цеплялась за него, но он отрывал ее от себя и
кричал:
- Огня!
Теща нащупала в темноте свисавшую с потолка лампочку и повернула