"Александр Николаевич Островский. Последняя жертва " - читать интересную книгу автора

Глафира Фирсовна. Нет, уж я самое подожду. (Садится.)
Михевна. Как угодно.
Глафира Фирсовна. Ну, что ваш плезир-то?
Михевна. Как, матушка, изволили сказать? Не дослышала я...
Глафира Фирсовна. Ну, как его поучтивей-то назвать? Победитель-то,
друг-то милый?
Михевна. Не понять мне разговору вашего, слова-то больно мудреные.
Глафира Фирсовна. Ты дуру разыгрываешь аль стыдишься меня? Так я не
барышня. Поживешь с мое-то, да в бедности, так стыдочек-то всякий забудешь,
ты уж в этом не сомневайся. Я про Вадима Григорьича тебя спрашиваю...
Михевна(приложив руку к щеке). Ох, матушка, ох!
Глафира Фирсовна. Что заохала?
Михевна. Да стыдно очень. Да как же вы узнали? А я думала, что про это
никому не известно...
Глафира Фирсовна. Как узнала? Имя его ты сама сейчас сказала мне,
Вадимом Григорьичем окликнула.
Михевна. Эка я глупая.
Глафира Фирсовна. Да, кроме того, я и от людей слышала, что она в
приятеля своего много денег проживает... Правда, что ли?
Михевна. Верного я не знаю; а как, чай, не проживать; чего она для него
пожалеет!
Глафира Фирсовна. То-то муж-то ее, покойник, догадлив был, чувствовало
его сердце, что вдове деньги понадобятся, и оставил вам миллион.
Михевна. Ну, какой, матушка, миллион! Много меньше.
Глафира Фирсовна. Ну, уж это у меня счет такой, я все на миллионы
считаю: у меня, что больше тысячи, то и миллион. Сколько в миллионе денег, я
и сама не знаю, а говорю так, потому что это слово в моду пошло. Прежде,
Михевна, богачей-то тысячниками звали, а теперь уж все сплошь миллионщики
пошли. Нынче скажи-ка про хорошего купца, что он обанкрутился тысяч на
пятьдесят, так он обидится, пожалуй, а говори прямо на миллион либо два, -
вот это верно будет... Прежде и пропажи-то были маленькие, а нынче вон в
банке одном семи миллионов недосчитались. Конечно, у себя-то в руках и
приходу и расходу больше полтины редко видишь; а уж я такую смелость на себя
взяла, что чужие деньги все на миллионы считаю и так-то свободно об них
разговариваю... Миллион, и шабаш! Как же она, вещами, что ль, дарит ему аль
деньгами?
Михевна. Про деньги не знаю, а подарки ему идут поминутно, и все
дорогие. Ни в чем у него недостатка не бывает, - и в квартире-то все наше;
то она ему чернильницу новую на стол купит со всем прибором...
Глафира Фирсовна. Чернильница-то дорогая, а писать нечего.
Михевна. Какое писанье, когда ему; он и дома-то не живет... И занавески
ему на окна переменит, и мебель всю заново. А уж это посуда, белье и что
прочее, так он и не знает, как у него все новое является, - ему-то все
кажется, что все то же... До чего уж, до самой малости; чай с сахаром и то
от нас туда идет...
Глафира Фирсовна. Все еще это не беда, стерпеть можно. Разные бабы-то
бывают: которая любовнику вещами, - та еще, пожалуй, капитал и сбережет; а
которая деньгами, ну, уж тут разоренье верное...
Михевна. Сахару больно жалко: много его у них выходит... Куда им
пропасть этакая?