"В.Прокофьев. Мирон и Черт и многие другие " - читать интересную книгу автора

Вот эти-то воспоминания и легли в основу моей повести. Я их немного изменил,
немногое добавил из других источников, а кое-что и домыслил.
Так как там: "Но, дай бог памяти, с чего это все началось?.."


ГЛАВА I

Кажется, пора бы уже россиянам привыкнуть к железным дорогам. Так нет
же! Студенты, врачи и коммивояжеры, мелкие адвокатишки и даже крестьяне
чувствуют себя в вагонах превосходно. А вот представители "сливок общества"
все еще с опаской поглядывают на неуклюжий паровоз. Их тревожат и рельсы, и
колеса. Бог их знает, ведь даже у экипажей ломаются оси, и тогда седокам
бывает плохо. А ведь коляски едут по земле, да и лошади все же живые
существа...
До отхода поезда от берлинского вокзала остаются считанные минуты.
Пассажиры заняли свои места, облепили открытые окна. А Прозоровские, крупные
помещики и домовладельцы из Виленской губернии, все еще лобызают своих
возлюбленных чад - сына Владимира, студента Академии художеств, и дочь
Зинаиду, гимназистку последнего класса.
Мадам Прозоровская настояла на том, чтобы от Женевы до Берлина дети
ехали под родительским присмотром. Но в Берлине придется расстаться. Она
должна хотя бы на день-два задержаться в столице Германии - тут такие
врачи!.. Ах, дети, дети! Она понимает, им нужно ехать, занятия уже начались.
И все же, может быть, купить билет, пока еще не поздно? Баулы уложены,
гостиница рядом. Володя такой заботливый сын, он сам упаковывал весь багаж,
перетянул ремнями, пока она с мужем изучала рекламные объявления.
- Не дури, - зло шепнул на ухо супруге Прозоровский. - Не маленькие...
Доберутся!
Пышноусый дежурный торжественно ударил в медный колокол. Это уже второй
звонок к отправлению. Перрон загомонил. Последние напутствия, поцелуи,
пожатия рук...
А вот и третий удар. В ушах Прозоровской он прозвучал, как погребальный
колокол. Паровоз закряхтел, злобно выплюнул сгусток черного дыма, расправил
белые усы...
Володя Прозоровский свесился из окна, замахал обеими руками. Его
стащила на диван сестра. Но берлинский вокзал уже поглотил родителей.
Вагон первого класса. Двухместные купе, всюду бархат, плюш, пыль.
Владимир поудобнее устроился на диване, вытащил из кармана какую-то
тонкую брошюру и сделал вид, что мир для него не существует.
Но он не читал. Он трусил. Самым постыдным образом дрейфил, но пока еще
пытался это скрыть от Зинаиды. Там, в Женеве, все казалось просто и, во
всяком случае, так романтично! Студенческие кафе. Пикники в горах.
Бесконечные пустые разговоры, во время которых нельзя молчать, иначе
прослывешь бог знает кем. И бравада. Наверное, она в крови у интеллигентов.
Правда, романы Купера, Майн Рида, Войнич тоже кое-что значат. Но Овод не
бравировал, и Кожаный Чулок тоже делал все тихо, спокойно, сам же оставался
в тени. Стыдно: студент, а все еще живет какими-то детскими фантазиями!..
Перед отъездом из Женевы два латыша, фамилий они не назвали, попросили
зайти в Берлине по одному адресу, дали пароль. Зашел. И вот теперь его
трясет от страха. Конечно, он должен был отказаться... И не смог. Когда