"Август Юхан Стриндберг. Одинокий " - читать интересную книгу автора

Тут стали гадать: а не думали ли этак во все времена? Один из нас,
семидесятилетний - единственный, кого мы в нашем кружке считали стариком,
заметил, что еще не чувствует бремени лет (совсем недавно он взял себе новую
жену, и младенец его еще лежал в люльке). Услышав это бесценное признание,
мы и вовсе почувствовали себя мальчишками, и вся дальнейшая наша беседа и
вправду была пронизана молодым задором.
Хоть я и вынес из первой встречи впечатление, что мои друзья странным
образом нисколько не изменились, все же я заметил, что они уже не смеялись с
былой непосредственностью и в речах соблюдали известную сдержанность. Они
уже успели осознать власть и вес изреченного слова. Вряд ли с годами у них
притупилась резкость суждений, но зато они сполна усвоили житейскую
мудрость - что все твои слова неизбежно обернутся против тебя - и поняли:
нельзя выкладывать напрямик все, что думаешь о людях, приходится иной раз
прибегать к полунамекам, чтобы хоть как-то высказать свое мнение о человеке.
Нынче же мои приятели отбросили все тормоза, перестали стесняться в
выражениях и не щадили чужих взглядов, словом, вернулись к прежним обычаям -
и понесло, поехало, но притом всем было весело.
Тут вдруг наступила пауза, за ней - вторая, третья, после чего
воцарилась зловещая тишина. Самые горластые из нас смутились, словно боясь,
что за такие речи поплатятся головой. Они знали: в минувшие десять лет
каждый исподволь завязал новые связи, и отныне приятелей разделяют новые,
неведомые интересы, а значит, все, кто дал волю языку, неизбежно должны
наткнуться на подводные рифы, а не то задеть тайные нити, потоптать свежие
всходы новых чувств, - и они не преминули бы это заметить, если бы только
видели, как ощетинивались колючими взглядами собеседники, готовясь к защите
и отпору, как дергались у них углы губ, то и дело сжимавшихся, чтобы не дать
сорваться резкому слову.
Когда встали из-за стола, всем показалось, что возникшая было близость
угасла. Настроение упало, собеседники изготовились к защите и словно бы
вновь застегнулись на все пуговицы, но коль скоро считали необходимым
продолжать разговор, посыпались пустые фразы, что видно было по взглядам, не
вязавшимся со словами, и по улыбкам, опровергаемым выражением глаз.
Вечер невыносимо затянулся. Единичные попытки друзей оживить старые
воспоминания, то ли сгрудившись в кружок, то ли в беседах с глазу на глаз,
проваливались одна за другой. По неведению все спрашивали друг друга о том,
о чем никак нельзя было спрашивать. Например:
- А как поживает твой братец Герман? (Вопрос задан просто так,
мимоходом, без всякого интереса. Но в кружке возникло явное замешательство.)
- Спасибо за память! В основном - без изменений: особых
Улучшений не видно.
- Не видно улучшений? Так он что, болен?
- Да... а ты разве не знал?
Тут другой приятель своевременным вмешательством в разговор спас
несчастного брата от тягостного признания, что Герман повредился умом.
А вот и другой пример:
- Так где же жена твоя, что-то ее нынче не видно? (А жена его только
что подала на развод!)
Или вот еще:
- Сын твой совсем уже большой, должно быть, в студентах ходит? (А
родители давно потеряли всякую надежду на это.)