"автор неизвестен "Перекати-поле"" - читать интересную книгу автора

этих заработках ничего не говорил, предпочитая выслушать часовой рассказ в
лицах о никчемности моей жизни, в ходе которого мать говорила и за себя, и
за меня. Вообще, во время рассказа она принимала множество всевозможных
обличий, а повествование вела от некоего наблюдающего за мной и читающего
мои мысли третьего лица, постоянно задавая вопрос: "Ну куда ты катишься?"
Отвечать на этот вопрос я никогда не пробовал.
Like a rolling stone...
Нет. Кто знает каким буду я, когда мне будет под шестьдесят. Но учеба
закончилась, соответственно, стипендии, "денег в дом", я не нес, а работы
я, как они полагали, избегал. К тому же в последнее время к этому
добавилась моя "наркомания", установить которую у меня помогло
телевидение. Все совпадало, все симптомы были налицо: сонливость, общая
вялость, замкнутость в домашнем кругу, а также "теряющийся зрачок и
блуждающий взгляд". И множество других аттрибутов типичного наркомана. Все
они были у меня успешно выявлены.
За мной велась слежка. К обыскам в карманах, в шкафу и столе я привык.
Хотя и скандалил иногда по этому поводу. А как-то, открыв утром глаза, я
увидел мать, исследующую мою ненакрытую одеялом руку на предмет следов
смертоносных игл. Я притворно зевнул, имитируя сонную лень, втянул руку
под одеяло и отвернулся к стене.
Чувствовал я себя дома если уж не преступником, то по меньшей мере
подследственным. И когда три недели назад мне было заявлено, что домой
меня больше не пустят, я понял, что следствие окончено, добыта последняя
улика, папка с моим уголовным делом подшита, и дверь, когда я уходил,
захлопнулась так, будто за мной ухнула тяжелая дверь камеры.
Последней уликой была пропажа из дома денег. Родители уехали к тетке с
ночевой. А те трое свиней напросились ко мне, и всю ночь мы пили. На
следующий день выяснилось, что из дома исчезли "все деньги". То, что украл
их я, для матери было очевидно, и отец, выступая в роли грозного омоновца,
сдержанно попросил меня "убраться".
Деньги (почти все) мы вернули. Я и Игорь, которого я на время визита к
одному из трех "приятелей" для пущей убедительности попросил добавить к
его бритому затылку жвачку и серегину золотую цепь. Но нести их домой я не
стал. Во-первых, было ясно, что для всех денег в доме этого все же далеко
недостаточно. А для пары месяцев более-менее сносного существования они
мне были крайне необходимы. Во-вторых, принеси я их домой, это было бы все
равно, что подписаться под чистосердечным признанием в краже, которой я не
совершал.
Я допил пиво и мне вдруг стало так одиноко оставаться в разгоравшейся
жаре, что я решил сходить к кому-нибудь в гости. Ближе всех, две остановки
от вокзала на трамвае, жила Лариса. К ней я и направился.
Я сел в тройку. К Ларисе всегда все приезжали на тройке. А дом ее в шутку
называется "усадьбой". Хотя "тройка" - это всего лишь трамвай номер три, а
"усадьба" - обыкновенная пятиэтажка, каких рядом с ней десятки. А рядом с
ее домом - "лабаз", - коробка продуктового магазина. Таким фольклором
разукрашивается серость убогих параллелепипедов, в которых приходится
жить.
Но с усадьбой Ларисы что-то произошло. Из серой она превратилась в
серо-голубую, какой передо мной и предстала. Это мне показалось странным.
Я сошел с тройки, вошел в подъезд и у двери Ларисы удивился вновь. Дверь