"О природе психе" - читать интересную книгу автора (Юнг Карл Густав)

1. Бессознательное в исторической перспективе


Психология, пожалуй, более отчетливо, чем какая-либо другая наука, демонстрирует духовный перелом, знаменующий переход от классической эпохи к современности. История психологии[2] вплоть до XVII века сводится, по сути, к перечню доктрин, так или иначе касающихся души, однако для самой души как объекта исследования в них места так и не нашлось. Каждый мыслитель, казалось, обладал всей полнотой знания о ней как непосредственной данности нашего опыта и посему был убежден в ненужности любого дальнейшего, тем более объективного опыта. Такая позиция совершенно чужда современным умонастроениям, поскольку сегодня мы все полагаем, что для обоснования положения, претендующего на научность, помимо и превыше какой бы то ни было субъективной достоверности, необходим объективный опыт. Несмотря на это, даже сегодня по-прежнему сложно последовательно проводить чисто эмпирический или феноменологический подход в психологии, потому что изначальное наивное представление о том, что душа, будучи непосредственно данной нам в опыте, есть нечто наиболее познанное из всего познаваемого, остается одним из наших наиболее глубоко укорененных убеждений. Такого мнения придерживается не только каждый профан, но и каждый психолог - причем не только применительно к субъекту, но и, что гораздо существеннее, применительно к объекту. Он знает, или, скорее, уверен, что знает о том, что происходит в другом человеке и что тому нужно на самом деле. Это идет скорее не от высокомерного пренебрежения различиями, а от принимаемого по умолчанию допущения, что все люди схожи. В результате мы бессознательно склонны верить в универсальную истинность субъективного мнения. Я упомянул этот факт лишь затем, чтобы показать, что несмотря на все большее распространение эмпиризма в последние три столетия, изначальная установка отнюдь не исчезла. То, что она по сей день существует, лишь подтверждает, насколько сложен переход от старой, философской точки зрения к современной, эмпирической.

Естественно, приверженцы старых взглядов никогда не предполагали, что их доктрины суть не что иное, как психические феномены, поскольку исходили из наивного допущения, что посредством интеллекта, или разума человек способен фактически возвыситься над своим психическим состоянием и перейти в состояние надпсихическое и рациональное. Даже сегодня мало кто готов всерьез обсуждать, нельзя ли, в конечном счете, рассматривать суждения человеческого разума как симптомы определенных психических состояний[3]. Вопрос этот был бы весьма уместен, однако он чреват столь далеко идущими и революционными последствиями, что вполне объяснимо, почему и в прошлом, и в настоящем его старались во что бы то ни стало обойти. Мы все еще слишком далеки от ницшевского понимания философии и, по сути, теологии как "ancilla psychologiae" (Служанка психологии (лат.). — Прим. ред.), поскольку даже психолог не склонен рассматривать свои положения, хотя бы отчасти, как субъективно обусловленное верование. Можно сказать, что индивиды равны лишь в той мере, в какой они бессознательны, то есть не осознают своих действительных различий. Чем более бессознателен человек, тем больше он будет соответствовать общим канонам психического поведения. Однако чем больше он осознает свою индивидуальность, тем более явным будет его отличие от других субъектов, и тем меньше он будет отвечать общепринятым ожиданиям. Более того, его реакции становятся гораздо менее предсказуемыми. Это -следствие того факта, что индивидуальное сознание всегда более высоко дифференцированно и обладает большей широтой. Но чем шире раздвигаются рамки сознания, тем более дифференцированно восприятие и тем более оно свободно от коллективных правил, так как эмпирическая свобода воли растет пропорционально расширению рамок сознания.

По мере развития индивидуальной дифференциации сознания объективная обоснованность его суждений уменьшается и возрастает их субъективность, по крайней мере, в глазах окружающих. Поэтому, чтобы суждение стало обоснованным, оно должно иметь как можно больше ярых приверженцев, независимо от аргументов, выдвигаемых в его защиту. "Истинность" или "обоснованность" обозначают то, во что верит большинство, так как это подтверждает всеобщее равенство. Но дифференцированное сознание уже не принимает как само собой разумеющееся, что его собственные предпосылки так же применимы к другим, и наоборот. Это логически привело к тому, что в XVII столетии - чрезвычайно важном для развития науки - психология начала отпочковываться от философии, и первым, кто заговорил об "эмпирической", или "экспериментальной" психологии, стал Христиан фон Вольф (1679-1754)[4], заявивший таким образом о необходимости поиска новых оснований психологии. Психология должна была предварять философское рациональное определение истины, потому что становилось все более ясно, что никакая философия не обладает достаточной обоснованностью, чтобы в одинаковой мере отвечать всему разнообразию индивидуальных субъектов. И коль скоро оказалось, что относительно самих принципов философии также возможно неограниченное число различных субъективных суждений, чья обоснованность, в свою очередь, может быть подтверждена лишь субъективно, вполне закономерно возникла необходимость отказаться от философских аргументов, с тем чтобы их место занял опыт. Отныне развитие психологии развернулось в направлении естественных наук.

За время своего существования философия так или иначе сохраняла в своей сфере влияния широкую область "рациональной", или "спекулятивной" психологии, и потребовались столетия, чтобы последняя смогла постепенно развиться в естественную науку. Этот процесс преобразования продолжается и сегодня. Психология как предмет по-прежнему в большинстве университетов преподается под эгидой философского факультета и остается в руках профессиональных философов, в то время как "клиническая" психология все еще находит пристанище на медицинском факультете. Поэтому формально ситуация остается во многом сродни средневековой, так как даже естественные науки признаются только в качестве "Фил. II", под маской естественной философии[5]. По крайней мере в течение двух последних столетий было вполне очевидно, что философия превыше всего зависит от психологических предпосылок, хотя делалось все возможное, чтобы завуалировать самостоятельность эмпирических наук, пока не стало ясно, что открытие вращения земли и существования спутников Юпитера больше невозможно замалчивать. Но изо всех естественных наук психология в наименьшей степени была способна отстоять свою независимость.

Эта "нерешительность" представляется мне знаменательной. Психология оказалась в положении, сравнимом с положением психической функции, сдерживаемой разумом: только те ее компоненты, которые согласуются с преобладающей тенденцией сознания, получают право на существование. Все, что не согласуется с этой тенденцией, по сути дела, отрицается как несуществующее, вопреки тому факту, что есть множество явлений и симптомов, доказывающих противоположное. Любой человек, знакомый с этими психическими процессами, знает, к каким уловкам и самообману приходится прибегать, чтобы избавиться от таких неудобств. То же самое происходит и с эмпирической психологией: как дисциплина, подчиненная общей философской психологии, экспериментальная психология рассматривается в качестве уступки естественнонаучному эмпиризму, однако облекается при этом в специальную философскую терминологию. Что же касается патопсихологии, то она остается в ведении медицинских факультетов как несуразное приложение к психиатрии. "Клиническая" психология, как и следовало ожидать, не особенно признается в университетах или вовсе не признается[6].

Если я несколько категорично высказываюсь по этому поводу, то лишь затем, чтобы прояснить состояние психологии на переломе XIX и XX веков. Точка зрения Вундта вполне отражает тогдашнюю ситуацию - еще и потому, что из его школы вышел целый ряд замечательных психологов, которые задавали тон в начале XX века. В своих "Очерках по психологии" Вундт говорит: "Любой психический элемент, который исчезает из сферы сознания, следует называть бессознательным в том смысле, что мы предполагаем возможность его восстановления, то есть повторного появления в актуальной взаимосвязи психических процессов. Наши знания об элементе, ставшем бессознательным, не простираются дальше этой возможности. "..." Поэтому для психологии он не имеет значения, разве что как предрасположенность к усвоению будущих компонентов. "..." Предположения относительно "бессознательного" состояния или ''бессознательных процессов" любого рода "..." совершенно бесплодны для психологии. Конечно, существуют сопутствующие факторы упомянутой психической предрасположенности, некоторые из них можно прямо продемонстрировать, о других можно судить по различным данным нашего опыта"[7].

"Психическое состояние нельзя рассматривать в качестве психического, пока оно не достигло по крайней мере порога сознания", - вот характерное для представителя школы Вундта суждение. Этот довод предполагает, или, скорее, сводится к утверждению, что только сознательное является психическим, а значит все психическое является сознательным. Автор, как видим, говорит "психическое состояние", логично же было бы сказать "состояние", поскольку, является ли такое состояние психическим, как раз и следует обсудить. Следующий довод гласит: простейшее психическое явление - ощущение, так как оно не разложимо посредством анализа на более простые явления. Следовательно то, что предшествует, или лежит в основании ощущения, ни в коей мере не является психическим, а только физиологическим. Ergo, бессознательного не существует.

И.Ф. Гербарт (I.F. Herbart) однажды сказал: "Когда представление [идея] опускается ниже порога сознания, оно продолжает жить в латентном состоянии, будучи постоянно готово пересечь порог и вытеснить другие представления". В такой постановке данное утверждение, вне всяких сомнений, некорректно, поскольку, к сожалению, все истинно забытое вовсе не имеет тенденции снова пересекать порог. Скажи Гербарт не "представление", а "комплекс" в современном смысле этого слова, и его утверждение было бы совершенно правильным. Едва ли будет ошибкой предположить, что он действительно подразумевал нечто в этом роде. В этой связи оппонент бессознательного со стороны философии, делает много проясняющее замечание: "Стоит только согласиться с этим, и мы окажемся во власти всевозможных гипотез относительно бессознательной жизни, гипотез, которые невозможно проверить никакими наблюдениями"[8]. Очевидно, что этот мыслитель не может не замечать фактов, но боязнь столкнуться с трудностями оказывается для него решающей. И каким же образом он знает, что эти гипотезы не могут быть проверены наблюдением? Для него это просто a priori. А наблюдения Гербарта он вовсе не принимает во внимание.

Я упоминаю этот случай не ради его позитивного значения, а лишь потому, что он весьма полно отражает устаревшую философскую точку зрения на эмпирическую психологию. Сам Вундт полагает, что если говорить о "так называемых бессознательных процессах, то речь идет не о бессознательных психических элементах, а только о более смутно осознаваемых", и что "вместо гипотетических бессознательных процессов мы можем подставить фактически наблюдаемые или, по крайней мере, менее гипотетические сознательные процессы"[9]. Эта точка зрения подразумевает явное отрицание бессознательного как психологической гипотезы. Случаи "раздвоения сознания" он объясняет как "изменения индивидуального сознания, которые очень часто происходят постепенно и последовательно, но в силу крайне искаженного истолкования фактов они замещаются множественностью индивидуальных сознаний". Последние, поясняет Вундт, "должны якобы одновременно присутствовать в одном и том же индивиде". Он говорит, что, по общему признанию, это не так. Несомненно, вряд ли возможно, чтобы в одном индивиде в явственно распознаваемой форме выражались одновременно два сознания. Вот почему эти состояния обычно чередуются. Жане показал, что в то время как одно сознание, так сказать, контролирует голову, другое одновременно сообщает о себе наблюдателю посредством кода, состоящего из выразительной жестикуляции[10]. Поэтому вполне возможно двойственное сознание.

Вундт считает, что идея двойственного сознания и, следовательно, "сверхсознания" и "подсознания", в фехнеровском смысле"[11], является "пережитком психологического мистицизма" школы Шеллинга. Его, очевидно, смущают бессознательные представления как то, что никому не "дано"[12]. В таком случае слово "представление" следует, естественно, также изъять из употребления, поскольку оно предполагает субъект, которому нечто предстает или "представляется". Вот основная причина отрицания Вундтом бессознательного. Однако мы можем легко обойти эту трудность, говоря не о "представлениях" или "восприятиях", а о содержаниях, как обычно делаю я. Здесь я должен, забегая несколько вперед, коснуться того факта, что нечто весьма подобное "представимости", или осознанности, действительно применимо к бессознательным содержаниям, так что всерьез встает вопрос о возможности бессознательного субъекта. Однако такой субъект не тождественен эго. То, что главным образом "представления" и были для Вундта его bete noire (Черная бестия (фр.) - предмет ненависти, отвращения, антипатии. - Прим. ред.), ясно также из подчеркнутого отрицания им "врожденных идей". Как он относился к этому, видно из следующего: "Если бы новорожденное животное действительно заведомо обладало идеей всех действий, которые оно намерено совершить, какое же богатство предвосхищенного жизненного опыта хранили бы в себе человеческие и животные инстинкты и сколь непостижимым казалось бы то, что не только человек, но и животное также большинство вещей обретает лишь посредством опыта и практики!"[13]. Тем не менее, существует врожденный "паттерн поведения", и именно такая сокровищница жизненного опыта, но не предвосхищенного, а накопленного; только речь идет не о "представлениях", а об эскизах, планах или образах, которые, хотя в действительности и не "предстают" перед эго, однако столь же реальны, как кантова сотня талеров, зашитая в подкладку камзола и забытая владельцем. Вундт мог вспомнить и Христиана фон Вольфа, на коего он сам ссылается, и его разграничения, касающиеся "бессознательных" состояний, которые "можно вывести только из того, что мы обнаруживаем в нашем сознании"[14].

К категории врожденных идей принадлежат также "элементарные идеи"[15] Адольфа Бастиана, под которыми мы должны понимать фундаментально сходные формы восприятия, обнаруживаемые у всех, а, значит, примерно то, что нам известно сегодня как "архетипы". Вундт, конечно же, отвергает это понятие, ошибочно полагая, что здесь он имеет дело с "представлениями", а не со "склонностями". Он говорит: "Нельзя полностью исключать возможность возникновения одного и того же явления в разных местах, однако с точки зрения эмпирической психологии это в высшей степени маловероятно"[16]. Он отрицает "общее психическое наследие человечества" в таком понимании и отвергает саму идею умопостигаемого символизма мифов, делая при этом характерное заявление, дескать, предположение о "системе идей", скрывающейся за мифом, просто невозможно[17]. Прямолинейное представление о том, что бессознательное есть (это надо же!) система идей, не выдерживало критики даже во времена Вундта, не говоря уже о временах предшествующих или последующих.

Было бы некорректно предполагать, что отказ академической психологии от идеи бессознательного на рубеже столетий был чуть ли не универсальным. Отнюдь не так: поскольку Фехнер[18], а вслед за ним и Теодор Липпс придавали бессознательному решающее значение[19]. Хотя для Липпса психология и является "наукой о сознании", он, тем не менее, говорит о "бессознательных" восприятиях и представлениях, рассматривая их как процессы. "Природа или, точнее, объяснение "психического" процесса состоит не столько в сознательном содержании или сознательном опыте, сколько в психической реальности, которая должна с необходимостью предполагаться в основе существования подобного процесса"[20]. "Наблюдения над сознательной жизнью убеждают нас не только в том, что существуют бессознательные восприятия и представления "..." которые временами должны обнаруживаться в нас, но в том, что психическая жизнь большую часть времени протекает именно в такой форме, и лишь иногда, в особые моменты, сей фактор внутри нас действительно обнаруживает свое присутствие непосредственно, в соответствующих образах"[21]. "Таким образом, психическая жизнь всегда выходит далеко за пределы того, что находится или может присутствовать в нас в форме сознательных содержаний или образов".

Замечания Теодора Липпса нисколько не противоречат нашим современным взглядам, напротив, они образуют теоретические основы психологии бессознательного в целом. Однако и после него еще долго сохранялось неприятие гипотезы о бессознательном. Например, весьма характерно, что Макс Дезуар (Dessoir) в своей книге по истории современной немецкой психологии[22] даже не упоминает К. Г. Каруса и Эдуарда фон Гартмана (Hartmann).