"Чужое терзанье" - читать интересную книгу автора (Макдермид Вэл)

Часть первая

Ты слышишь голоса? Ну и что с того? Это еще ничего не значит! Ты не сумасшедший. И пусть даже ты натворил такое, что присяжных прямо выворачивает от отвращения, все равно у тебя-то самого хватает мозгов, чтобы понимать — это вовсе не означает, что ты чокнутый. Всем известно, голоса слышат самые разные люди. Взять, к примеру, телик. Когда ты его смотришь, ты ведь веришь в реальность тех ужасов, что творятся на экране, хотя все знают, что это чистая туфта. И самое главное, ведь кто-то всю эту фигню придумал, но не оказался тут, где сейчас находишься ты. Ясное дело.

В общем, и тебе нечего особо дергаться. Ну да, тебя назвали ненормальным. Судья произнес твое имя — Дерек Тайлер — и прилепил ярлык сумасшедшего. Но хотя этот ублюдок в мантии и считается умным, ему неведомо главное — план действий, способ избежать пожизненного, которое он и ему подобные всегда навешивают на парня, когда он делает то, что сделал ты. Заставишь их поверить, что у тебя съехала крыша, когда все это творил, тогда получится, что преступник не ты, а тараканы в твоей башке. А раз ты чокнутый, значит, тебя можно вылечить. Ясное дело. Вот почему тебя упрячут в психушку, а не в тюрягу. И пускай тогда доктора роются в твоей голове и ищут там лопнувшую пружинку, пока сами не свихнутся.

Конечно, если у тебя все пружинки на месте, рот лучше держать на замке. Для тебя это сейчас самое выгодное. Не подавай виду, что ты такой же нормальный, как и они. Позже, дождавшись подходящего момента, ты заговоришь. Прикинешься, будто они совершили чудо и превратили тебя в человека, которого можно без боязни снова выпустить на улицу.

Все казалось совсем несложным, когда Голос объяснял тебе, что делать. Ты уверен на все сто, что понял его правильно, ведь Голос повторял это вновь и вновь столько раз, что ты можешь воспроизвести всю бодягу, стоит лишь закрыть глаза и проговорить: «Я Голос. Я твой Голос. Все, что я велю тебе, ты делаешь для своего блага. Я твой Голос. Вот план. Слушай очень внимательно». Вот в чем штука. Вот в чем. В механизме, который прокручивает в твоей башке эту запись с приказом. Приказ все еще там, он глубоко вплавлен в твои мозги. И по-прежнему полон смысла — ты в этом уверен, правда?

Вот только времени много прошло. Не так-то просто молчать день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем. Хотя ты гордишься тем, как ловко тебе это удается. Ведь разные помехи постоянно заглушают Голос. Сеансы групповой психотерапии, когда тебе приходится сопротивляться тому, через что проходят настоящие умалишенные. Консультации, где доктора пытаются заманить тебя в словесную паутину. Не говоря уж о воплях и визге при разборках между обитателями дурдома. Да еще постоянный шум от телевизора и музыка, гремящая в палате с утра до ночи.

Со всем этим тебе помогает бороться только Голос, его обещание, что слово явится само, когда наступит нужный момент. Тогда ты выйдешь отсюда и вернешься в мир, чтобы делать то, что у тебя, как выяснилось, получается лучше всего.

Мочить шлюх.

***

Не отыщешь их в первые шесть часов, будешь потом искать трупы. Не отыщешь их в первые шесть часов, будешь потом искать трупы.

Инспектора Дона Меррика терзала эта полицейская мантра о пропавших детях. Он-то, опираясь на свой предыдущий опыт, считал, что тут и шестнадцати часов будет мало. Родители Тима Голдинга тоже считали — каждую из минут, все дальше уносивших их от последнего мига, когда они видели сына. Меррик старался не думать о том, что сейчас с ними творится: он сам был отцом и хорошо представлял ту внезапную вспышку гнева, маскирующую приступ невероятного ужаса, которую испытываешь при виде вернувшегося чада; помнил леденящий холод под ложечкой, если ребенок вдруг, не предупредив, исчезает; если его нет там, где он должен быть. Обычно этот лед тает спустя несколько мгновений после того, как ребенок появляется вновь, живой и невредимый, и весело смеется над родительской паникой. Тем не менее где-то в глубине, в костном мозге, этот ужас остается навсегда.

Но иногда облегчение не наступает. Иногда кошмар длится и длится. Меррик знал, что боль будет терзать супругов Голдинг, Аластера и Шелли, пока его группа не разыщет их сына. Живого или мертвого. Знал еще и потому, что стал свидетелем этой муки в жизни Джерри и Пам Лефевр — их сын Гай числился пропавшим вот уже больше пятнадцати месяцев. Полицейские обшарили канал, обошли все парки и пустыри в радиусе двух миль, но никаких следов Гая не обнаружили.

Меррик принимал участие в том расследовании, и вот теперь ему поручили дело Тима Голдинга. Профессиональный опыт позволил обнаружить очевидные совпадения между двумя случаями, да и интуиция подсказывала: тот, кто похитил Гая Лефевра, завладел теперь второй жертвой.

Инспектор оперся локтями о крышу своего автомобиля и осмотрел в бинокль длинную дугу железнодорожного откоса. Все свободные сотрудники были там, прочесывали невысокую траву в поисках каких-либо следов восьмилетнего мальчика, пропавшего накануне вечером. Тим с двумя своими друзьями играл в какую-то замысловатую игру, где фигурировал супергерой, которого, как смутно припомнил Меррик, совсем недавно обожали и его собственные сыновья. Друзей Тима позвали матери, а Тим решил пройти по насыпи и посмотреть на грузовые составы, возившие строительный камень из карьера, расположенного на окраине города.

Две женщины — одна направлялась к автобусной остановке, другая поиграть в бинго — припомнили, что вроде видели его канареечно-желтую футболку с надписью «Брэдфилд Виктория»: она мелькала между деревьями, которые растут на верху крутого откоса, спускающегося вниз к путям. Было это приблизительно без двадцати восемь. Больше мальчишку никто не видел.

Его лицо уже отпечаталось в памяти Меррика. Школьное фото, похожее на миллион других, но инспектор узнал бы в какой угодно толпе песочные волосы Тима, открытую улыбку и голубые глаза, прищурившиеся за очками, — как у Гарри Поттера. Так же, как узнал бы и Гая Лефевра. Волнистые каштановые волосы, карие глаза, россыпь веснушек на носу и щеках. Высокий для своих семи лет. В последний раз его видели, когда он шагал к опушке Даунтаун-парка, примерно в трех милях от того места, где сейчас находился Меррик. Тогда был сырой весенний вечер, около семи часов. Гай попросил у матери разрешения погулять еще полчаса. Он отыскивал птичьи гнезда и с увлечением отмечал их на схематическом плане этой скудной рощицы. Скомканный план нашли через два дня в дальнем конце рощи, в двадцати ярдах от заброшенного канала, который когда-то соединял железнодорожную станцию с давно закрытой шерстяной мануфактурой. С тех пор о Гае Лефевре не было ни слуху ни духу.

И вот теперь еще один мальчик словно растворился в воздухе. Меррик вздохнул и опустил бинокль. Все они лелеяли слабую надежду, что, возможно, Тима сбила машина, он где-то лежит, тяжело раненный, и не может даже позвать на помощь. Однако эта надежда почти умерла, ей на смену спешило разочарование. Пора перестать рассчитывать на то, что причиной исчезновения стал обыкновенный несчастный случай. Понимая, насколько мала вероятность, что они отыщут хоть малейшие следы, Меррик пока все же не мог остановить поиски.

Он достал мобильный и позвонил сержанту Кевину Мэтьюзу.

— Кев? Это Дон. Приступай к проверке извращенцев.

— Значит, никаких следов?

— Никаких. Я даже заставил одну из групп пройти полмили по рельсам через туннель. Без шуток. Так что пора тряхнуть клетки с нашими порочными птичками.

— В каком радиусе?

Меррик снова вздохнул. Сфера компетенции полиции Брэдфилда распространялась на территорию в сорок четыре квадратных мили, где жило около девятисот тысяч человек. Согласно последним официальным оценкам, это означало, что в данном регионе насчитывалось приблизительно три тысячи активных педофилов. Менее десяти процентов от этой цифры числилось в списке лиц, совершивших преступления на сексуальной почве. Пожалуй, это меньше, чем вершина айсберга, однако никакой иной информацией полицейские не располагали.

— Давай начнем с радиуса в две мили, — ответил он. — Эти мерзавцы ведь действуют в зоне комфорта, верно? — Говоря это, Меррик болезненно поморщился: он прекрасно понимал, что в наше время, когда люди ездят на работу издалека, когда почти не осталось магазинов, куда можно дойти пешком, зона комфорта для многих жителей значительно расширилась, став намного больше, чем, скажем, для поколения их родителей. — Нужно ведь с чего-то начать, — добавил он глуховатым от отчаяния голосом.

Инспектор выключил телефон, прикрыл ладонью глаза от солнца, заставлявшего сверкать каждую травинку и листья на деревьях, и обвел взглядом откос. Яркий свет облегчал поиски, это верно, но казался сейчас неуместным, словно погода намеренно нарушала траур Голдингов. Дело это было для Меррика первым после его повышения в должности, но он уже сейчас, в самом начале расследования, подозревал, что не сумеет добиться результата, который устроил бы всех. Или хотя бы его самого.

***

Доктор Тони Хилл распахнул дверь деканата. В его руке болтался потрепанный портфель, под мышкой было зажато несколько грозящих рассыпаться папок. До семинара еще оставалось время — сейчас он просмотрит свою почту и выбросит все ненужное. На звук открывшейся двери в приемную вышла секретарша отделения психологии.

— Доктор Хилл! — произнесла она с непонятным торжеством в голосе.

— Доброе утро, миссис Стиррэт, — пробормотал Тони и, потянувшись к своей ячейке, уронил на пол папки и портфель. При этом у него мелькнула мысль, что никогда еще он не встречал женщину с такой подходящей для нее фамилией: недаром в ней сочетаются слова «стир» — мешать и «рэт» — крыса. Может, ради фамилии она и выбрала себе мужа?

— Декан вами недоволен, — сообщила Дженин Стиррэт, скрестив руки на пышной груди.

— Да? С чего бы это? — поинтересовался Тони.

— А разве вы не должны были присутствовать вчера вечером на приеме, устроенном для руководства Союза фармакологов?

Стоя спиной к секретарше, Тони пожал плечами:

— Я слишком увлекся работой. Просто забыл.

— Вы главный куратор программы поведенческой психологии, — отчитывала его миссис Стиррэт. — Они хотели встретиться с вами.

Тони схватил свою почту и кое-как запихнул в портфель.

— Я уверен, что они и без меня великолепно оттянулись, — буркнул он, подхватил с пола папки и стал отступать к двери.

— Декан вправе рассчитывать на участие всех сотрудников факультета в изыскании финансовых средств, доктор Хилл. Вы могли бы уделить пару своих личных часов, не так уж это и много…

— Ради удовлетворения пустого любопытства чиновников от фармакологии? — поинтересовался Тони. — Честно говоря, миссис Стиррэт, я уж лучше подожгу свою шевелюру и погашу огонь деревянной колотушкой. — Надавив локтем на дверную ручку, он выскользнул в коридор, не дожидаясь, когда ее физиономию перекосит гримаса оскорбленной невинности.

В тихой гавани своего кабинета, куда еще не докатились волны начальственного недовольства, Тони рухнул в кресло и уставился на экран компьютера. Какого дьявола он тут делает? Вот уже несколько лет он преподает в университете шотландского городка Сент-Эндрюс, даже от самого себя скрывая, насколько он не удовлетворен мирным течением преподавательской жизни. Ему прекрасно удавалось бы и дальше себя обманывать, если б не та короткая, но страшная поездка в Германию. Там ему пришлось ненадолго вернуться к прежней профессии, и с той поры он никак не может успокоиться. К тому же теперь Тони окончательно убедился, что был приглашен в Сент-Эндрюс главным образом для того, чтобы его имя служило приманкой в рекламных проспектах университета, и это усугубляло его недовольство. Студенты записывались на его семинар из любопытства, чтобы поглазеть на человека, разоблачившего несколько зловещих серийных убийц, а спонсоры, скорее всего, желали получать вуайеристский кайф от леденящих душу историй, которые рассчитывали от него услышать. В общем, хотя не все здесь было так уж плохо, Тони все отчетливей понимал, что не создан для роли лицедея и, какими бы талантами он ни обладал, тупая дипломатия не входит в их число.

Эта неприятная встреча с Дженин Стиррэт переполнила чашу его терпения. Тони подвинул к себе клавиатуру и принялся сочинять письмо.

*

Тремя часами позже его легкие разрывались от нехватки кислорода. Он взял слишком быстрый темп и теперь расплачивался за это. Выдох, наклон, жесткая трава под ногами, сухая, можно прилечь. Колени подогнулись, он без сил рухнул на вершине Ларго-Лоу, древнего вулкана, и лежал, пока не унялся бешеный стук в груди. Тогда он сел и с наслаждением взглянул на открывшийся пейзаж. Перед ним под августовским солнцем сверкал залив Ферт-оф-Форт, за ним отделенный милями радужно-синей воды маячил конический Бервик-Лоу, доисторический близнец его пункта наблюдения. Тони привычно отметил местные ориентиры: округлый Басс-Рок, смутное пятно Эдинбурга вдалеке, остров Мэй, будто мирно плывущий горбатый кит. В этом уголке графства Файф говорят так: «Если виден Мэй — к дождю, если Мэй не виден — значит, дождь уже идет». Сегодня дождя не ожидалось. Небесную синь нарушали лишь мягкие мазки облаков, похожие на полоски пышного воздушного крема или на сердцевину свежего рулета. Пожалуй, он будет скучать без этих далей, когда уедет отсюда.

Впрочем, никакие, самые привлекательные виды не могли оправдать измену самому себе, своему истинному призванию. Ведь у него никогда не было академической жилки. Он прежде всего врач-клиницист, а еще — судебный психолог, профайлер. В общем, он доведет семестр до конца и уйдет из Сент-Эндрюса. Так что у него есть еще пара месяцев на размышления о дальнейшем жизненном пути.

Недостатка в предложениях не было. Хотя в прошлом его действия не всегда вызывали одобрение Министерства внутренних дел, последнее расследование, над которым он работал в Германии и Голландии, помогло ему заткнуть рты британским бюрократам. Теперь немцы, голландцы и австрийцы жаждали заполучить его в консультанты. Не только по серийным убийствам, но и по другим преступлениям, перешагнувшим национальные границы. Предложение соблазнительное, дающее гарантированный денежный минимум, достаточный для безбедной жизни. При этом у него появится возможность вернуться к клинической практике, пускай даже и почасовой.

Ну и Кэрол Джордан, конечно. Как всегда при мысли о ней, его рассуждения утрачивали свою железную логику. Надо каким-то образом поддержать ее после того, что с ней случилось, но так, чтобы она не поняла, что он пытается ей помочь.

И пока что он совершенно не представляет, как это сделать.

***

Второй день. И по-прежнему никаких следов Тима Голдинга. Как ни тяжело, однако Меррик должен был признать, что мальчика уже нет в живых. В то утро он побывал у супругов Голдинг, Аластера и Шелли, и его больно кольнула мимолетная вспышка надежды, мелькнувшая на их лицах, когда он вошел в аккуратный викторианский коттедж. Как только они осознали, что он ничем не может обрадовать, их глаза потухли и остекленели. Страх, разъедавший душу, не оставил ничего, кроме бесплодной надежды.

Меррик покинул несчастных родителей, испытывая уныние и опустошенность. Выйдя на улицу, он с грустной иронией подумал, что Тим Голдинг в известном смысле стал жертвой повысившегося благосостояния. Харриестаун, где жили Голдинги, когда-то был рабочим пригородом, но потом предприимчивые молодые пары, озабоченные поиском недорогого жилья, стали покупать и реставрировать обветшавшие дома террасной застройки. В результате район преобразился, похорошел, но при этом полностью утратил общинный дух. Алчных адептов телепрограмм «Домашний фронт» и «Как обновить комнату» интересовала лишь собственная жизнь, проблемы соседей их не волновали. Еще десять лет назад Тима Голдинга знали бы все жители с его улицы, а он их. Тогда летним вечером на улице бывало полно народу, кто-то шел из паба, другие с садового участка, третьи переговаривались друг с другом, стоя на пороге и любуясь последними лучами солнца. Само присутствие соседей послужило бы защитой для мальчика, и они непременно заметили бы незнакомца, запомнили время его появления и проследили, куда он держит путь. Теперь же обитатели Харриестауна либо корпели в своих новых шикарных кухнях над каким-нибудь экзотическим рецептом, услышанным по телевизору, либо, отрезанные от соседей высокой стеной, сооружали на заднем дворике средиземноморский сад, устанавливали греческие урны, чтобы вырастить в них петрушку и базилик. Меррик хмуро посмотрел на стандартные двери и чисто вымытые окна, глядевшие на улицу, и затосковал о былых временах.

Измученный, загнанный в угол, он вернулся в отдел по расследованию особо тяжких преступлений. Группа работала всю ночь, снимая показания со всех известных живущих неподалеку педофилов. По-прежнему ни единой зацепки, способной продвинуть следствие. Позвонили несколько человек с сообщениями о белом фургоне «форд-транзит», который примерно в те же часы, когда пропал Тим, медленно разъезжал по узким улицам района. Кто-то случайно запомнил номер, почти все цифры, так что появилась возможность пробить автомобиль по Национальному полицейскому компьютеру. Нашли полдюжины местных фургонов, и это вызвало у сотрудников прилив энергии.

Однако через несколько часов потухла и эта искорка надежды. Третий «форд-транзит» из списка принадлежал компании, развозившей заказы с экологически чистыми овощами. Шофер ехал медленно, потому что был новичком и не знал расположения местных улиц. Конечно, одного этого было недостаточно, чтобы снять его с крючка, но главное — вместе с ним в машине была его пятнадцатилетняя дочь, помогала ему, зарабатывая карманные деньги.

В общем, и тут облом. Меррик сунул руки в карманы брюк и уставился на доску, куда по традиции прикалывали все новые данные. Она была удручающе пустой. Обычно на раннем этапе поисков пропавшего ребенка информация течет ручьем. Во всяком случае, так было в деле Гая Лефевра, хотя впоследствии все сведения оказались пустышкой. Почему-то на этот раз им доставались лишь скудные крохи. Разумеется, были и нелепые звонки — кто-то видел Тима в экспрессе «Евростар» с женщиной азиатского вида, в «Макдоналдсе» городка Таунтон с седым мужчиной, кто-то сообщил, что мальчик покупал на его глазах компьютерные игры в Инвернессе. Меррик знал, что эти так называемые свидетельства не стоят и гроша ломаного. Кто бы ни похитил Тима, он наверняка не станет водить его по улицам у всех на виду.

Меррик вздохнул. Теперь, когда он закрывал глаза, он видел не мальчугана, игравшего с друзьями, ему представлялись то неглубокая могила в лесу, то пятно желтой футболки на краю поля в высокой траве, то худенькое тело в дренажной канаве. Господи, он ощущал себя никчемным тупицей, непригодным для серьезной работы.

Он ломал голову, пытаясь придумать какой-то иной, необычный подход к проблеме, вспоминал своих предшественников, прикидывал, как бы они поступили в данной ситуации. Попей Кросс наверняка заявил бы, что похититель — кто-то из тех, кого они однажды уже брали на заметку. Он рыл бы землю, полный решимости вырвать признание у любого, кто окажется в его руках. Меррик ничуть не сомневался, что Кроссу удалось бы добиться каких-нибудь результатов. Правда, его группа никогда не станет так давить на подозреваемых, как это практиковал Попей. В те дни каждый следователь действовал на свой страх и риск. Сейчас суды не церемонятся с полицейскими, которые наезжают на слабонервных подозреваемых.

Потом он подумал о Кэрол Джордан и потянулся за сигаретами. Вот она бы точно придумала какую-нибудь хитроумную обходную атаку — в этом он не сомневался. Ее мозг работал непостижимым для него образом, работал иначе, чем у него, и он даже за миллион лет не пришел бы ни к одному из ее остроумных решений. Впрочем, есть один ход, который Кэрол непременно бы сделала. Он по силам и ему.

Меррик глубоко затянулся и снял трубку.

— Босс у себя? — спросил он у секретарши и выслушал ответ. — Мне надо переговорить с ним насчет Тони Хилла.

***

Джон Брэндон доехал до станции метро «Барбикан» и теперь поднимался по ступенькам к выходу. Грязноватые желтые кирпичи, казалось, сочились липким потом, и даже цементный пол был горячим. В лондонском воздухе витали всевозможные человеческие запахи. В общем, не самая удачная прелюдия к разговору, который, как он подозревал, окажется не самым легким.

Сколько Джон ни пытался приготовиться к встрече с Кэрол Джордан, на самом-то деле он не имел ни малейшего представления о том, что увидит. Уверен он был лишь в двух вещах: во-первых, что он даже приблизительно не представляет, как ей удалось пережить страшное испытание, выпавшее на ее долю, и, во-вторых, что работа станет для нее спасением.

Известие о провале затеи с внедрением агента, итогом которого стало жестокое насилие над Кэрол, потрясло его до крайности. Коллега, сообщивший ему об этом, делал упор на пользе, которую принесла деятельность Кэрол, как будто это могло компенсировать нанесенную ей травму. Однако Брэндон раздраженно отверг рациональные доводы. У него существовал свой взгляд на обязанности руководителя. Всю свою сознательную жизнь он отдал службе в полиции и добрался до иерархических вершин, не растеряв большинство своих принципов. Один из них гласил: ни один сотрудник никогда не должен подвергаться чрезмерному риску. Разумеется, опасность была частью их работы, особенно в последние годы, когда оружие стало таким же элементом имиджа в некоторых социальных группах, как смартфоны в других. Но риск бывает приемлемый и неприемлемый. Кэрол Джордан подвергалась недопустимому, неадекватному риску. Брэндон просто не желал верить, что существует результат, способный оправдать такие средства.

Впрочем, бессмысленно злиться на то, что ушло в прошлое. Виновники были недоступны даже для начальника полиции, и Брэндон не мог никак повлиять на их жизнь. Зато мог помочь Кэрол вернуться к профессии, которую она любит. Пожалуй, она была лучшим сотрудником среди всех, кто когда-либо работал под его началом. Интуиция подсказывала ему, что ей очень важно снова оказаться в «упряжке», что в этом ее спасение.

Он обсудил это с женой Мэгги, изложив ей свои планы.

— Как ты считаешь? — спросил он. — Ты ведь знаешь Кэрол. Согласится она или нет?

Мэгги нахмурилась, задумчиво помешивая кофе:

— Лучше задай этот вопрос Тони Хиллу. Он психолог, а не я.

Брэндон покачал головой:

— Тони последний, кого я могу спросить про Кэрол. К тому же он мужчина и не может понять всех последствий насилия.

Мэгги криво усмехнулась, признавая его правоту:

— Наша Кэрол — могучая тетка, ей палец в рот не клади. И все равно мне трудно представить, что с ней теперь творится. Некоторые женщины разваливаются после такого испытания на куски. Для других это самое яркое в жизни событие. Третьи выбрасывают все из памяти и делают вид, что ничего не случилось, но это сидит в них как бомба замедленного действия, может взорваться в любой момент и проделать в их жизни дыру. А кто-то находит способ преодолеть этот ужас и жить дальше. Если уж тебя интересует мой прогноз, то Кэрол либо заставит себя все забыть, либо справится с этим как-то еще. Если она задвинет пережитое подальше, то неизбежно попробует вернуться к серьезной работе и доказать себе и остальному миру, что она не слабого десятка. И станет после этого чем-то вроде взбесившейся пушки. Тебе это сейчас нужно? Впрочем… — Она помолчала. — Если она ищет пути возвращения к нормальной жизни, ты сумеешь ее убедить.

— Ты думаешь, это ей по силам? — В пытливом взоре Брэндона промелькнула тревога.

— Знаешь, такой вопрос обычно про политиков задают. И выясняется, что те люди, которые сами вызываются на трудную работу, на практике оказываются последними, кому ее можно доверить. Не могу ничего тебе ответить, Джон. Думаю, ты сам все решишь, когда ее увидишь.

Мысль эта его не утешила, но вскоре он получил поддержку с неожиданной стороны. Не далее как вчера к нему явился инспектор Меррик и попросил дать добро на подключение Тони Хилла к расследованию по делу Тима Голдинга. Когда они обсуждали ситуацию, Меррик произнес почти с тоской:

— Я не могу отделаться от мысли, что мы продвинулись бы намного дальше, если бы в нашей группе работала старший инспектор Джордан.

У Брэндона полезли брови на лоб:

— Инспектор, у вас что, кризис с самооценкой? Вы перестали верить в свои силы?

Меррик покачал головой:

— Сэр, я уверен, что мы все делаем правильно. Просто Джордан смотрит на вещи не так, как все, с кем мне доводилось работать. А в таких делах, как это… ну, появляется ощущение, что, даже если мы выполнили все, что полагается по инструкции, этого явно недостаточно. Нужен какой-то иной подход…

Брэндон понимал, что Меррик прав. Так что он тем более обязан сделать все, что в его силах, и вернуть Кэрол Джордан к нормальной жизни… Он расправил плечи и вошел в бетонный лабиринт, в центре которого его ждала Кэрол Джордан.

Джон Брэндон был потрясен тем, как переменилась Кэрол. Когда он вышел из лифта, в дверях квартиры, поджидая его, стояла незнакомая женщина, непохожая на ту, что запечатлелась в его памяти. На улице он, не узнав, прошел бы мимо. Совсем другая стрижка — короткие виски, зачесанная набок тяжелая челка — меняла форму лица. Но причина была не только в новой прическе. Черты лица Кэрол заострились, выражение его стало жестким. Живой интерес, интеллект, светившиеся прежде в ее глазах, сменились настороженностью и даже опаской. Вместо уверенности в себе появилась напряженность. Несмотря на теплый летний день, Кэрол была одета в бесформенный свитер с высоким воротом и мешковатые брюки, а Брэндон привык видеть ее в приталенных, элегантных костюмах. Он остановился в двух шагах от нее.

— Рад видеть вас, Кэрол, — сказал он.

Ни тени улыбки в ответ, лишь чуть-чуть вздрогнули уголки рта.

— Заходите, сэр, — пригласила она и шагнула в сторону, открывая доступ в свое жилище.

— К чему такие формальности? — пробормотал Брэндон, стараясь сохранять между собой и ею приличную дистанцию. — В данный момент я не ваш босс.

Кэрол, ничего не ответив, прошла к диванам, которые стояли под прямым углом друг к другу и были обращены к огромному, от пола до потолка, окну с видом на старинную церковь в центре Барбикана. Подождала, когда он усядется, и спросила:

— Кофе? Чай?

— Чего-нибудь холодненького. Жарковато сегодня, — ответил Брэндон, машинально расстегивая пиджак, и тут поднял глаза: Кэрол смотрела на его движущиеся пальцы со странной смесью отвращения и страха. Он неловко остановился на третьей пуговице и кашлянул.

— Минералка или апельсиновый сок?

— Лучше водички.

Вернувшись с минеральной водой, Кэрол поставила стакан, по стенкам которого все еще бежали пузырьки газа, возле Брэндона и села как можно дальше от него.

— Ну, как вы? — поинтересовался Брэндон.

— Уже лучше. — Кэрол пожала плечами.

— Я был в шоке, когда услышал. И очень огорчился. Мы с Мэгги… Ну, я знаю, что испытывал бы, окажись на вашем месте она или мои дочери… Кэрол, я не представляю, как вы справляетесь с таким потрясением.

— Дело даже не в этом, — резко ответила Кэрол и впилась в него злыми глазами. — Меня изнасиловали, Джон. На свете нет ничего ужасней, чем насилие, разве что смерть. Но никто за это не ответил. До сих пор те, кто втянул меня в эту авантюру, остаются на своих местах.

— Не думаю, что они предполагали такой оборот дела, — возразил Брэндон.

Кэрол тяжело вздохнула:

— Я наделала ошибок, это верно, но настоящий вред причинили те люди, которые затеяли эту операцию, по сути ни разу не обговорив со мной детали, ничего толком не объяснив. Как ни печально, но не все начальники так тщательно прорабатывают операции, как вы. — Она отвернулась к окну и положила ногу на ногу, крепко прижав их одну к другой. — Так вы хотели что-то обсудить со мной? — продолжила она, резко меняя тему.

— Точно. Я не знаю, насколько вы в курсе недавних перемен, произошедших на севере.

Кэрол отрицательно покачала головой:

— Я как-то не слишком интересовалась.

— Ясное дело, вам было не до этого, — мягко сказал он. — Просто наши умники в министерстве решили, что полицейский участок Восточного Йоркшира слишком мал и его нужно слить с одним из соседних. В результате укрупнения я остался не у дел: мой участок оказался меньшим.

Кэрол проявила первые признаки оживления:

— Мне жаль это слышать, Джон. Вы были хорошим начальником полиции.

— Спасибо на добром слове. Надеюсь, что останусь таковым и дальше. Я вернулся на свою старую площадку.

— В Брэдфилд?

Брэндон отметил, что Кэрол слегка расслабилась, и мысленно похвалил себя — значит, ему удалось пробиться сквозь тяжелый панцирь, в который она пряталась.

— Да. Мне предложили командовать полицией Брэдфилда. — Его сумрачное лицо осветилось улыбкой. — И я согласился.

— Я очень рада за вас, Джон. — Кэрол пригубила воды. — Вы наведете там порядок.

Брэндон покачал головой:

— Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать комплименты, Кэрол. Пришел я потому, что вы мне нужны.

Кэрол потупилась, потом устремила взгляд на серые камни церковной стены.

— Нет, Джон, вы ошибаетесь.

— Выслушайте меня. Я не прошу вас сидеть и скучать за письменным столом. В Брэдфилде мне требуется нечто иное. Я намерен развернуть там операцию по борьбе с тяжкими преступлениями на общенациональном уровне. Для этого я создаю пару постоянных особых групп, которые будут заниматься только крупными делами и действительно опасными преступниками, настоящими «плохими парнями», а в периоды затишья прорабатывать безнадежные «висяки».

Она повернулась к нему и смерила его задумчивым острым взглядом:

— И вы полагаете, что я тот сотрудник, который вам требуется?

— Кэрол, я хочу, чтобы вы возглавили одну из этих особых групп. В этой области вы сильней многих. Ваш козырь — сочетание интеллекта с интуицией и солидный стаж работы в полиции.

Она потерла шею ладонью, в которой только что держала стакан, — ладонь оказалась приятно прохладной.

— Может, когда-то я и была сильней многих, — возразила она, — но не думаю, что сохранила свои качества.

Брэндон покачал головой:

— Такие навыки не утрачиваются. Вы самый лучший детектив из всех, кто у меня работал. Даже если временами вы подходили к черте допустимого и были готовы переступить через нее, в итоге вы всегда оказывались правы. Так что мне нужен сотрудник с таким, как у вас, уровнем квалификации и чутья.

Кэрол уставилась на яркий иранский ковер габбе с длинным ворсом, расстеленный на полу, словно надеялась прочесть на нем ответ.

— Вы забываете, Джон, что теперь у меня появился довольно неприятный багаж.

— Подчиняться вы будете непосредственно мне. Никакой мелочной бюрократии. В группу войдут некоторые ваши прежние коллеги, знающие вас, помнящие, как вы блестяще работали, не склонные к скоропалительным выводам, основанным на сплетнях и полуправде, — Дон Меррик и Кевин Мэтьюз, люди, которые вас уважают.

Невысказанная мысль повисла в воздухе: нигде больше она не сможет рассчитывать на такой же прием. Это понимали они оба.

— Джон, это великодушное предложение. — Кэрол взглянула на него, в ее глазах читалась огромная усталость. — Но, по-моему, вы заслуживаете лучшей участи. К чему вам проблемы со мной?

— Позвольте мне решать самому, — довольно резко заявил Брэндон — из-под мягкости, которую он проявлял до сих пор, внезапно проступила его врожденная властность. — Кэрол, работа всегда была немалой частью вашей жизни. Мне понятно, почему вы не хотите возвращаться в информационный отдел — на вашем месте я бы тоже не приблизился к этим мерзавцам на пушечный выстрел, — но ремесло полицейского у вас в крови, это точно. Простите, если я позволю себе бестактность, но, на мой взгляд, вы не справитесь со своими проблемами, пока снова не окажетесь в седле.

Кэрол задумалась, прищурив глаза. Брэндон подумал, не зашел ли он слишком далеко, и уже ожидал получить заряд язвительной иронии, как прежде, хотя тогда он и был ее начальником.

— Вы уже обсудили это с Тони Хиллом? — неожиданно спросила она.

Брэндон не смог скрыть удивления:

— С Тони? Нет, я давно с ним не общался… больше года. Почему вы спрашиваете?

— Он говорит мне то же самое, — тихо пояснила она. — Вот я и подумала, что вы сговорились.

— Нет, это моя собственная идея. А ведь Тони неплохой психолог.

— Возможно. Только никто из вас не может знать, каково мне пришлось в эти дни. Я не уверена, что смогу и впредь жить по прежним правилам. Джон, я не могу принять решение прямо сейчас. Мне надо подумать.

Брэндон допил минералку.

— Думайте столько, сколько считаете нужным, — сказал он, вставая с дивана. — Если захотите обсудить детали вашей будущей работы, позвоните мне. — Он достал из кармана визитную карточку и положил на стол. Кэрол взглянула на нее так, будто ожидала, что кусочек картона мгновенно воспламенится. — В общем, дайте мне знать о вашем решении.

Кэрол слабо кивнула:

— Хорошо, Джон. Только до этого не включайте меня в свои планы.

***

В спецгоспитале «Брэдфилд Мур» никогда не смолкает назойливый гул. Правда, тебе не всюду разрешается ходить, но все фильмы и телешоу, которые ты смотрел, наводят на мысль, что, вероятно, тут есть и обитые мягкой тканью камеры, куда не проникает ни звука, вот только тебе придется приложить все свои актерские способности, чтобы туда попасть. Вопли, пена у рта, может, даже драка с санитаром — все такое. Впрочем, как ни заманчива мысль о тихом месте, где тебя ждет долгожданный покой и ты сможешь нормально слышать Голос, ты прикидываешь, что подобная выходка не улучшит твоих шансов на досрочное освобождение.

В первое время ты пытался заснуть, как только скрежет повернувшегося в замке ключа сигналил, что тебя заперли на ночь, но слышал вовсе не Голос, а лишь приглушенные разговоры, иногда вопли и рыдания, шарканье ног в коридоре — и больше ничего. Ты накрывал голову тощей подушкой, чтобы отгородиться от шума. Иногда помогало, но редко. Тебя пугал этот безликий шум, ты ждал, что дверь внезапно распахнется и к тебе войдет хрен знает кто. От недосыпания утром ты вставал раздраженным, глаза воспалялись и становились красными, руки дрожали, как у какого-нибудь алкаша. Но хуже всего было то, что в таком измотанном и вздрюченном состоянии ты уже не мог настроиться на Голос, отвлечься от постоянного шумового фона.

Прошло несколько недель, жутких, просто адских, однако в конце концов твой неповоротливый мозг сообразил, что нужно стараться плыть по течению. Теперь, когда гас свет, ты лежал на спине, размеренно дышал и уговаривал себя, что все шумы — безобидная фоновая трескотня и не стоит обращать на них внимания. Тогда рано или поздно они пропадут, как статический треск в радиоприемнике, и оставят тебя наедине с Голосом. Ты повторял его послание, беззвучно шевеля губами, и переносился из палаты куда-то… в какое-нибудь хорошее место.

Это прекрасная штука. Ты можешь медленно проигрывать в мыслях постепенное восхождение на самые высокие пики в твоей жизни. Вот они — все перед тобой. Выбираешь жертву. Торгуешься насчет цены. Следуешь за ней к тому месту, которое намерен преобразить пролившейся кровью. Их тупое доверие — мямля Дерек безопасный клиент, его нечего бояться. И то выражение в их глазах, когда ты поворачиваешься к ним, держа в руке их самый страшный кошмар.

Одна беда: сколько ни пытайся вспомнить все точь-в-точь, никогда не дотягиваешь до финала. И все из-за их глаз! В тот миг, когда до них наконец-то доходит весь ужас, они делаются белей молока, а твоя рука туже сжимается на перце. Ты выгибаешь спину, бедра сами подаются вперед, губы растягиваются в оскале, наступает извержение. А потом ты слышишь Голос, торжественный и звучный, он хвалит за твою роль в очищении Вселенной.

Это самый высокий момент в твоем маленьком, съежившемся мире. Возможно, другие люди смотрят на это по-иному, но ты ведь знаешь, как тебе везет. Сейчас тебе нужно только одно — выбраться отсюда, снова вернуться к Голосу. И больше ничего.