"Чародей" - читать интересную книгу автора (Цветаева Марина)

Марина Цветаева ЧАРОДЕЙ Поэма

Анастасии Цветаевой

Он был наш ангел, был наш демон,

Наш гувернер — наш чародей,

Наш принц и рыцарь. — Был нам всем он

Среди людей!


В нем было столько изобилий,

Что и не знаю, как начну!

Мы пламенно его любили —

Одну весну.


Один его звонок по зале —

И нас охватывал озноб,

И до безумия пылали

Глаза и лоб.


И как бы шевелились корни

Волос, — о, эта дрожь и жуть!

И зала делалась просторней,

И ýже — грудь.


И руки сразу леденели,

И мы не чувствовали ног.

— Семь раз в течение недели

Такой звонок!

* * *

Он здесь. Наш первый и последний!

И нам принадлежащий весь!

Уже выходит из передней!

Он здесь, он здесь!


Он вылетает к нам, как птица,

И сам влетает в нашу сеть!

И сразу хочется кружиться.

Кричать и петь.

* * *

Прыжками через три ступени

Взбегаем лесенкой крутой

В наш мезонин — всегда весенний

И золотой.


Где невозможный беспорядок —

Где точно разразился гром

Над этим ворохом тетрадок

Еще с пером.


Над этим полчищем шарманок,

Картонных кукол и зверей,

Полуобгрызанных баранок,

Календарей,


Неописуемых коробок,

С вещами не на всякий вкус,

Пустых флакончиков без пробок,

Стеклянных бус,


Чьи ослепительные грозди

Clinquantes, éclatantes grappes[1]

Звеня опутывают гвозди

Для наших шляп.


Садимся — смотрим — знаем — любим,

И чуем, не спуская глаз,

Что за него себя погубим,

А он — за нас.


Два скакуна в огне и в мыле —

Вот мы! — Лови, когда не лень! —

Мы говорим о том, как жили

Вчерашний день.


О том, как бегали по зале

Сегодня ночью при луне,

И что и как ему сказали

Потом во сне.


И как — и мы уже в экстазе! —

За наш непокоримый дух

Начальство наших двух гимназий

Нас гонит двух.


Как никогда не выйдем замуж,

— Taк в останемся втроем! —

О, никогда не выйдем замуж,

Cкорей умрем!


Как жизнь уже давным-давно нам —

Сукно игорное — vivat![2]

За Иоанном—в рай, за доном

Жуаном — в ад.

* * *

Жерло заговорившей Этны —

Его заговоривший рот.

Ответный вихрь и смерч, ответный

Водоворот.


Здесь и проклятья, и осанна,

Здесь все сжигает и горит.

О всем, что в мире несказанно,

Он говорит.


Нас — нам казалось — насмерть раня

Кинжалами зеленых глаз,

Змеей взвиваясь на диване!..

О, сколько раз


С шипеньем раздраженной кобры,

Он клял вселенную и нас, —

И снова становился добрый…

Почти на час.


Чревовещание — девизы —

Витийства — о, король плутов! —

Но нам уже доносят снизу,

Что чай готов.

* * *

Среди пятипудовых теток

Он с виду весит ровно пуд:

Так легок, резок, строен, четок,

Так страшно худ.


Да нет, — он ничего не весит!

Он ангельски — бесплотно — юн!

Его лицо, как юный месяц,

Меж полных лун.


Упершись в руку подбородком,

— О том, как вечера тихи,

Читает он. — Как можно теткам

Читать стихи?!

* * *

О, как он мил, и как сначала

Преувеличенно-учтив!

Как, улыбаясь, прячет жало

И как, скрестив


Свои магические руки,

Умеет — берегись, сосед! —

Любезно отдаваться скуке

Пустых бесед.


Но вдруг — безудержно и сразу! —

Он вспыхивает мятежом,

За безобиднейшую фразу

Грозя ножом.


Еще за полсекунды чинный,

Уж с пеной у рта взвел курок.

— Прощай, уют, и именинный,

Прощай, пирог!

* * *

Чай кончен. Удлинились тени,

И домурлыкал самовар.

Скорей на свежий, на весенний

Тверской бульвар!


Нам так довольно о Бодлере!

Пусть ветер веет нам в лицо!

Поют по-гоголевски двери,

Скрипит крыльцо. —


В больших широкополых шляпах

Мы, кажется, еще милей…

— И этот запах, этот запах

От тополей.


Бульвар сверкает. По дорожке

Косые длинные лучи.

Бегут серсо, за ними ножки,

Летят мячи,


Другие остаются в сетках.

Вот мальчик в шапочке «Варяг»

На платьице в шотландских клетках

Направил шаг.


Сияют кудри, щечки, глазки,

Ревун надулся и охрип.

Скрипят колесами коляски,

— Протяжный скрип. —


Там мама наблюдает зорко

За девочкой с косой, как медь.

В одной руке ее — ведерко,

В другой — медведь.


Какой-то мальчик просит кашки.

Ох, как он, бедный, не дорос

До гимназической фуражки

И папирос!


О, вейтесь, кудри, вейтесь, ленты!

Увы, обратно нет путей!

Проходят парами студенты

Среди детей.


Играет солнце по аллеям…

— Как жизнь прелестна и проста! —

Нам ровно тридцать лет обеим:

Его лета.

* * *

О, как вас перескажешь ныне —

Четырнадцать — шестнадцать лет!

Идем, наш рыцарь посредине,

Наш свой — поэт.


Мы по бокам, как два привеска,

И видит каждая из нас:

Излом щеки, сухой и резкий,

Зеленый глаз,


Крутое острие бородки,

Как злое острие клинка,

Точеный нос и очерк четкий

Воротничка.


(Кто с нашим рыцарем бродячим

Теперь бредет в луче златом?..)

Над раскаленным, вурдалачьим,

Тяжелым ртом, —


Уса, взлетевшего высоко,

Надменное полукольцо…

— И всё заглядываем сбоку

Ему в лицо.


А там, в полях необозримых,

Служа Небесному Царю,

Чугунный правнук Ибрагимов

Зажег зарю.

* * *

На всём закат пылает алый,

Пылают где-то купола,

Пылают окна нашей залы

И зеркала.


Из черной глубины рояля

Пылают гроздья алых роз.

— «Я рыцарь Розы и Грааля,

Со мной Христос,


Но шел за мной по всем дорогам

Тот, ктo присутствует и здесь.

Я между Дьяволом и Богом

Разорван весь.


Две правды — два пути — две силы —

Две бездны: Данте и Бодлер!»

О, как он по-французски, милый,

Картавил «эр».


Но, милый, Данте ты оставишь,

И с ним Бодлера, дорогой!

Тихонько нажимаем клавиш,

За ним другой —


И звуки — роем пчел из улья —

Жужжат и вьются — кто был прав?! —

Наш Рыцарь Розы через стулья

Летит стремглав.


Он, чуть ли не вселенной старше —

Мальчишка с головы до пят!

По первому аккорду марша

Он весь — солдат!


Чу! — Звон трубы! — Чу! — Конский топот!

Треск барабана! — Кивера!

Ах, к черту ум и к черту опыт!

Ура! Ура!


Он Тот, в чьих белых пальцах сжаты

Сердца и судьбы, сжат весь мир.

На нем зеленый и помятый

Простой мундир.


Он Тот, кто у кремлевских башен

Стоял во весь свой малый рост,

В чьи вольные цвета окрашен

Аркольский мост.

* * *

Должно быть, бледны наши лица,

Стук сердца разрывает грудь.

Нет времени остановиться,

Нет сил — вздохнуть.


Магическою силой руки

По клавишам — уже летят!

Гремят вскипающие звуки,

Kaк водопад.


Цирк, раскаленный, как Сахара,

Сонм рыжекудрых королев.

Две гордости земного шара:

Дитя и лев.


Под куполом — как царь в чертоге —

Красуется британский флаг.

Расставив клетчатые ноги,

Упал дурак…


В плаще из разноцветных блесток,

Под говор напряженных струн,

На площадь вылетел подросток,

Как утро — юн!


— Привет, милэди и милорды! —

Уже канат дрожит тугой

Под этой маленькой и твердой

Его ногой.


В своей чешуйке многозвездной,

— Закончив резвый пируэт, —

Он улыбается над бездной,

Подняв берет.

* * *

Рояль умолкнул. Дребезжащий

Откуда-то — на смену — звук.

Играет музыкальный ящик,

Старинный друг,


Весь век до хрипоты, до стона,

Игравший трио этих пьес:

Марш кукол — Auf der Blauen Donau[3]

И экосез.


В мир голосов и гобеленов

Открылась тайная тропа:

О, рай златоволосых венок!

О, вальс в три па!


Под вальс невинный, вальс старинный

Танцуют наши три весны, —

Холодным зеркалом гостиной —

Отражены.


Так, залу окружив трикраты,

— Тройной тоскующий тростник, —

Вплываем в царство белых статуй

И старых книг.


На вышке шкафа, сер и пылен,

Видавший лучшие лета,

Угрюмо восседает филин

С лицом кота.


С набитым филином в соседстве

Спит Зевс, тот непонятный дед,

Которым нас пугали в детстве,

Что — людоед.


Как переполненные соты —

Ряд книжных полок. Тронул блик

Пергаментные переплеты

Старинных книг.

* * *

Цвет Греции и слава Рима, —

Неисчислимые тома!

Здесь — сколько б солнца ни внесли мы, —

Всегда зима.


Последним солнцем розовея,

Распахнутый лежит Платон…

Бюст Аполлона — план Музея —

И всё — как сон.

* * *

Уже везде по дому ставни

Захлопываются, стуча.

В гостиной — где пожар недавний? —

Уж ни луча.


Все меньше и все меньше света,

Все ближе и все ближе стук…

Уж половина кабинета

Ослепла вдруг.


Еще единым мутным глазом

Белеет левое окно.

Но ставни стукнули — и разом

Совсем темно.


Самозабвение — нирвана —

Что, фениксы, попались в сеть?! —

На дальних валиках дивана

Не усидеть!


Уже в углу вздохнуло что-то,

И что-то дрогнуло чуть-чуть.

Тихонько скрипнули ворота:

Кому-то в путь.


Иль кто-то держит путь обратный

— Уж наши руки стали льдом —

В завороженный, невозвратный

Наш старый дом.


Мать под землей, отец в Каире…

Еще какое-то пятно!

Уже ничто смешное в мире

Нам не смешно.


Уже мы поняли без слова,

Что белое у шкафа — гроб.

И сердце, растеряв подковы,

Летит в галоп.

* * *

— «Есть в мире ночь. Она беззвездна.

Есть в мире дух, он весь — обман.

Есть мир. Ему названье — бездна

И океан.


Кто в этом океане плавал —

Тому обратно нет путей!

Я в нем погиб. — Обратно, Дьявол!

Не тронь детей!


А вы, безудержные дети,

С умом, пронзительным, как лед, —

С безумьем всех тысячелетий,

Вы, в ком поет,


И жалуется, и томится —

Вся несказанная земля!

Вы, розы, вы, ручьи, вы, птицы,

Вы, тополя —


Вы, мертвых Лазарей из гроба

Толкающие в зелень лип,

Вы, без кого давным-давно бы

Уже погиб.


Наш мир — до призрачности зыбкий

На трех своих гнилых китах —

О, золотые рыбки! — Скрипки

В моих руках! —


В короткой юбочке нелепой

Несущие богам — миры,

Ко мне прижавшиеся слепо,

Как две сестры,


Вы, чей отец сейчас в Каире,

Чьей матери остыл и след —

Узнайте, вам обеим в мире

Спасенья нет!


Хотите, — я сорву повязку?

Я вам открою новый путь?»

«Нет, — лучше расскажите сказку

Про что-нибудь…»

* * *

О Эллис! — Прелесть, юность, свежесть,

Невинный и волшебный вздор!

Плач ангела! — Зубовный скрежет!

Святой танцор,


Без думы о насущном хлебе

Живущий — чем и как — Бог весть!

Не знаю, есть ли Бог на небе! —

Но, если есть —


Уже сейчас, на этом свете,

Все до единого грехи

Тебе отпущены за эти

Мои стихи.


О Эллис! — Рыцарь без измены!

Сын голубейшей из отчизн!

С тобою раздвигались стены

В иную жизнь…


— Где б ни сомкнулись наши веки

В безлюдии каких пустынь —

Ты — наш и мы — твои. Во веки

Веков. Аминь.


15 февраля — 4 мая 1914