"За стеклом [Коламбия-роуд]" - читать интересную книгу автора (Уаймен Мет)

2

На момент моего прибытия в Лондон вопрос о деньгах ребром не стоял. Их у меня попросту не имелось. Совсем, даже ломаного гроша. При мне были только молодость, талант и нищета — классический набор выпускника. Я считалась мастерицей проматывать имущество, грубой лестью выколачивать последние крохи из управляющего банком, а потом (когда вечеринка, наконец, кончалась) удивляться: куда это подевались все денежки? Как раз отсутствие наличных, в первую очередь, и вынудило меня искать счастья в столице. Так и вышло, что тем летом Павлов обнаружил меня в один прекрасный день у своей двери. Я ежилась под внезапно хлынувшим дождем, а за моей спиной ждали два туго набитых чемодана и таксист, требовавший оплатить поездку.

— Циско! — воскликнул мой брат и замер в нерешительности. Правда, раньше мы старались видеться в каникулы, но в последнее время делали это исключительно на Рождество, и поэтому его удивление было вполне объяснимым. Я, кстати, тоже удивилась, увидев брата без намотанного на шею шарфа, берегущего его от простуды. Слегка успокоившись, Павлов вопросительно уставился мне в глаза: — Что ты здесь делаешь?

Обеими руками я вцепилась в фальшивый мех своего воротника.

— Одолжи мне шестнадцать фунтов, тогда скажу.

— У тебя неприятности?

— Пока нет, — ответила я, сознавая, что мой багаж все еще во власти таксиста. И хотя мое имущество отнюдь не состояло из узелка на палке и кота по имени Белые Носочки, я сумела проявить поразительное обаяние Дика [2], стоило за спиной моего брата вырасти еще одной фигуре.

— О, привет!

Нос придворного шута на лице Иисуса — вот мое первое впечатление от Слима. Второй неожиданностью стали дреды на белом парне. Следующей — чрезвычайно крепкое рукопожатие. У меня далеко не сразу получилось оторвать от него взгляд, и это, пожалуй, тоже сыграло свою роль. На плечах у Слима болталась скверная гавайская рубаха, расстегнутая нараспашку, — в точности как и извлеченный им бумажник.

— Павлов не носит с собой наличные. — Широко улыбаясь, Слим протянул таксисту двадцатку. — Уверяет, что деньги покрыты слоем бактерий.

— Совершенно верно. — Брат освободил мне проход, и я шагнула на крыльцо, радуясь спасению от дождя. Из кухни в дальнем конце коридора доносилась ленивая музыка. И еще: здесь кто-то совсем недавно жарил сладкий перец. Фантастический запах тепла и нагретого на солнце дерева. Верхнюю площадку венчала дверь с матовым стеклом. Мне стало интересно: увижу ли я, как вечером сквозь него просачивается свет?

— Ну сама подумай, сколько народу мяло в руках эту бумажку, — напомнил о себе Павлов, все еще отстаивавший принципы гигиены. — Высока вероятность также того, что очень многие сворачивали ее в трубочку и засовывали в ноздрю.

Я обернулась как раз вовремя, чтобы заметить, как таксист рассматривает двадцатку Слима на фоне дождевых облаков. Напоследок он потянул ее за уголки, проверяя на прочность, и напомнил моему братцу, что деньги — всегда деньги.

— По количеству передаваемых бактерий, — веско уронил Павлов, — деньги уступают только чиху.

Слим, похоже, смутился и предложил таксисту оставить себе сдачу.

— Дай вам бог здоровья. — Таксист выпустил чемоданы из заточения и с насмешкой и жалостью во взоре проследил, как Павлов втаскивает их в дом. Затем лицо его слегка разгладилось, и он ткнул пальцем в скопище цветочных прилавков.

— Пойду куплю жене букетик.

— Деньги, потраченные с умом, — одобрил Слим. — У нас вы всегда найдете умеренные цены.

Видя, как он показывает таксисту лоток в начале улицы, я вдруг вся засветилась изнутри, сама того не желая. Откровенно говоря, Слим был не совсем в моем вкусе. На глазок я определила его возраст: лет двадцать пять или около. В принципе, по этому параметру проходит, но вот этакие раскованные завсегдатаи пляжей никогда меня не привлекали. Загар, мускулы и, вполне возможно, песок в плавках отталкивали меня. Слишком много было в таких парнях первобытного, неукротимого, они ассоциировались у меня с неприятными приключениями. Вроде того, когда, придя в себя наутро после ночи бурного секса, обнаруживаешь: пропал не только мужчина, но и все ценные вещи в придачу. И все же, несмотря на рубаху, больше подходящую жуликам, и канаты косиц, я разглядела в Слиме нечто говорившее о порядочности. Почти о благородстве. История с двадцатью фунтами, в сочетании с обаятельнейшей улыбкой, сообщили мне о прячущемся внутри добросердечном, заботливом юноше, которому надо лишь помочь выбраться наружу. В конце концов, он отнюдь не походил на человека, привыкшего сорить деньгами. Напротив, судя по внешности Слима, этот жест пробил внушительную брешь в его недельном пособии по безработице, и это меня несколько обеспокоило.

— Твоя доброта не знает границ, — заметила я. — Что бы мой брат без тебя делал?

Резко вскинув брови, Слим переключил внимание на Павлова.

— Она твоя сестра?

— Боюсь, что да.

— Пав, но она совсем на тебя не похожа.

— Хорошо это или плохо? — поинтересовалась я и с радостью узнала, что хорошо.

Павлов закрыл дверь и с неохотой представил нас друг другу. Мы обменялись рукопожатиями, а мой брат стоял между нами, как рефери на ринге, в оба глаза следя за тем, чтобы никто не применил недозволенный прием. Я подарила Слиму лучшую свою улыбку, и он завороженно уставился на мои зубы.

Циско только что получила диплом.

— Гордиться особо нечем, — заметила я. — Там записано: технология средств массовой информации.

— Ого! — сказал Слим. — «Приготовились! Внимание! Мотор!»

— Могло быть и так, — уклонилась я от ответа, не желая выставить себя самой ленивой студенткой всех времен и народов. Любимым моим предметом всегда был прогул лекций, но я страшно хотела произвести приятное впечатление и потому умолчала, что взялась за ум в самый последний миг. Едва выцарапала себе бумажку с печатями.

— Стало быть, тебя научили устраивать всякие там шоу?

— Ничего подобного, — абсолютно искренне ответила я, увидев лазейку. — Честно говоря, ничегошеньки не знаю об их скрытых механизмах. Наверное, как специалиста меня с трудом включат в финальные титры.

И опять эта непередаваемая улыбка. Помню, у меня тогда мелькнула мысль: если только этот Слим когда-нибудь достанется мне, то с козлиной бороденкой ему придется распрощаться. С дредами я еще могла как-то мириться, но при условии, что эти заросли никем не заселены. Мы неловко топтались, сгрудившись на коврике у двери, и Слим выручил всех, предложив Павлову пойти поставить чайник. Я двинулась за братом, глазея по сторонам. Время и велосипеды не пощадили белых стен коридора, о чем мне сообщили царапины, а от ковровой дорожки остались лишь лохмотья на нитках ветхой основы. От этого, впрочем, дом лишь казался обжитым и уютным. Вразвалочку следуя за мною, Слим полюбопытствовал:

— И кем же ты хочешь теперь стать, раз уж пришла пора покорять мир?

— Чем бы я ни занялась, это не должно напоминать работу, — ответила я, остановившись, чтобы кинуть взгляд в гостиную. Поскольку вся мебель в ней была развернута в сторону телика, я посчитала, что физические упражнения в этом доме не в чести. Сначала я заметила напольный торшер с хитроумно выгнутым абажуром, бросающим поток света на экран, а затем поразилась пустоте за спинкой дивана. Неосвещенное пространство тянулось вплоть до оконной ниши с наглухо занавешенными стеклами. В целом комната скорее походила на помещение для просмотра телепередач, чем на гостиную. «Ящик» стоял в буквальном смысле на пьедестале, окруженный всевозможными устройствами, а уж что касается безвкусных картинок с печальными собачками на стенах… Непохоже, что эти двое хоть раз пробовали окинуть обстановку критическим взглядом. Двинувшись дальше, я пояснила:

— В моем представлении единственный способ избежать работы, которая походила бы на работу, — это добиться успеха в чем-то, чем тебе нравится заниматься.

— В точности моя философия, — кивнул Слим.

— Слим у нас миллионер.

Невыразительное замечание Павлова заставило было меня рассмеяться, но на пороге кухни я оглянулась и заметила, что Слим отвел глаза.

— Что, серьезно?

Лишь на бумаге, — пожал плечами он. — Мне посулили деньжат за мой е-зин.

— За что, за что?

Ну, попросту говоря, за веб-сайт.

— Да? И чему же он посвящен?

— Сетевым играм в основном. Всякие там новости. Чаты. Рецензии.

— Компьютерное барахло, — подытожил Павлов.

Злобный выпад остался без ответа.

— Мне просто повезло, — скромно пояснил Слим.

— Наверное, тут все не так просто? — предположила я. — Мне всегда казалось, что больших денег в Интернете не заработать.

— Я не занимался сетевым бизнесом, — немного обиженно возразил Слим, — и даже не рассчитывал разбогатеть. Я дилетант, чем и горжусь, это соответствует духу Сети.

— Наш Слим — из числа так называемых старперов, — вставил Павлов. — Сие означает: если ты не сидел в Сети в девяносто четвертом, значит, ты не видел настоящего Интернета.

— Расскажи о сайте, — попросила я с неподдельным интересом. Ведь, слушая монолог Слима, я могла бы раствориться в этом его непередаваемом томном взгляде.

— Еще до того, как в киберпространство хлынула коммерция, — начал он, — я разместил в Сети наспех сделанную страничку, чтобы наладить связь с другими игроками. Самое замечательное в продвинутых геймерах — их энтузиазм. Некоторые относятся к играм крайне серьезно. Они с ума сходят по свежайшим сетевым примочкам, и поэтому, когда случился виртуальный Большой Взрыв, их одержимость привлекла инвесторов.

— Но ведь это случилось со множеством вебстраниц, — сказала я.

— Ну да, но у новых проектов, пытавшихся быстро срубить капусту, не было той верной тусовки, какая уже собралась у меня на сайте. А сейчас, когда игровая индустрия рванула с места в карьер, люди ко мне так и повалили. Кое-какие дельцы в небоскребах смекнули, что здесь дела идут в гору, и предложили мне контракт на миллион. — Слим так выплюнул цифру, словно речь шла о карманных деньгах, каких может хватить на пару кружек пива, не больше. — Чем меньший аванс я потребую, тем больше смогу получить потом в долевом участии и, стало быть, прикарманить, если предприятие выгорит. Так что я взял всего штуку и жду теперь прибыль.

— Да ну! Вроде бы неплохо получилось.

— Еще бы. Какое-то время мне не придется полагаться на твоего брата в смысле оплаты жилья. Неплохо? Да просто чудесно — в том смысле, что я смог вложить бабки в перспективное дело и урвать куш на фондовой бирже. И в то же время плохо, поскольку я чувствую себя продажной сволочью.

— Займись благотворительностью, — наполнив чайник, посоветовал Павлов.

— О тебе я всегда позабочусь, — с ехидцей успокоил его Слим. — Не дрейфь.

— А что, Павлов принимает какое-то участие в твоем сайте?

Насмешливое фырканье братца сообщило, до какой степени я ошиблась.

— Публиковать свои сочинения в Интернете может любой придурок. Все, что требуется, это клавиатура, модем и зонд, воткнутый в лоб.

Я разглядывала свои босоножки, жалея, что не была единственным ребенком в семье. Мое детство омрачалось присутствием старшего отпрыска, безустанно напоминавшего мне, кто из нас главный. Между прочим, Павлову не было особой нужды завидовать чужим успехам: в качестве журналиста мой брат имел такой-то вес, по крайней мере, его имя знали. В определенных кругах. Проще говоря — в некоторых спальнях. В тех, где плакатики с пони соседствуют с журнальными разворотами, изображающими бойз-бэнды в полном составе. Где в грелках в форме плюшевого мишки булькает полбутылки «Баккарди». Там, где девочки-подростки штудируют свои журнальчики, примеряя на себя чужие проблемы. Вот здесь-то и царствует Павлов, и, возможно, именно поэтому он проявляет раздражение, когда разговор заходит о заработках. Мой братец ведет колонку советов читательницам. Он — «любовный хирург» журнала «Блесни умом!», если величать его парадным титулом. Может, Павлов и считается крутым среди недорослей, но такое ведь не впишешь в графу «род занятий». Если только не хочешь привлечь внимание полиции.

— Ты пьешь растворимый кофе? — спросил меня брат, занеся полную ложку порошка над первой из трех чашек. У нас есть еще десять минут, а потом мне нужно будет уйти.

Признаться, я надеялась, что два чемодана, несшие караул под дверью, намекнут Павлову, что я, вообще-то, отнюдь никуда не спешу. Так или иначе, я согласилась на растворимый кофе. Решила еще немного потянуть время, а уж потом переходить в атаку.

— Куда ты собрался? — поинтересовалась я невинным тоном.

— На фотосессию. Редактор хочет, чтобы на моей страничке появился свежий снимок.

Павлов перестал ковырять ложкой в банке и украдкой метнул на меня взгляд, поджидая реакцию. Я постаралась изобразить полный восторг. В отличие от Слима, шагнувшего в кухню с вопросом:

— Как, в этой мерзкой рубашке?

На моем братце была ядовито-оранжевая сорочка с пуговицами сверху донизу. Он весьма неохотно подтвердил, что именно в таком виде и собирается фотографироваться. Слим втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы, Павлов скрипнул своими. Я же не могла отделаться от навязчивого впечатления: насколько дикий диссонанс между цветом рубашки моего брата и зелеными клетками линолеума под его ногами. Даже обрамлявший рубашку дверной проем не мог вобрать в себя исходившее от нее сияние.

— Как человек, повернутый на текстильных мотивах с пальмами и пеликанами, — сделал выпад мой брат. — ты едва ли посмеешь критиковать мой выбор.

Пожав плечами, Слим сдался:

— Мое дело — предупредить.

— Значит, тебе чем-то не нравится рубашка?

— Лично мне она до лампочки, но за твоих читательниц не поручусь.

— Не понял? — сбавил обороты Павлов.

— По-моему, тебе нужна домашняя куртка.

— Чего?

— Удобная бархатная куртка и огромный бокал бренди, который ты сможешь пролить на тапочки.

Слим тайком подмигнул мне, от чего я порозовела. Не до такой степени, однако, как Павлов, который швырнул чайную ложечку в раковину и потребовал выражаться яснее.

— Все дело в ауре, которую ты должен распространять, — пояснил Слим. — Ты ведь хочешь создать образ жреца любви, так ведь?

— Мне платят за то, чтобы я раскрывал особенности мужского подхода к романтическим отношениям. В общем, да.

— И ты должен олицетворять опыт и эрудицию?

Мой брат спрятал ладони в карманах, скромным кивком подтвердив справедливость предположения.

— Ну так постарайся хотя бы выглядеть, как ветеран интрижек и виртуоз постельных игр! Ловелас, меняющий женщин, как перчатки!

Я подавила смешок, надеясь, что высказывания Слима не испортят Павлову настроения, что было бы для меня крайне нежелательно.

— Помяни мои слова, — между тем продолжал Слим, — если фотограф щелкнет тебя в этой мандариновой тряпке, дамы усомнятся в остальных твоих достоинствах.

— Это не мандариновый оттенок.

— По мне, так он просто вопиет о распродаже на овощном рынке.

— Приглядись получше: это персиковый цвет.

— Какая разница? — резонно парировал Слим. — Фрукт есть фрукт.

Брат спросил, насыпать ли мне сахару. Он явно был уязвлен, хотя и делал вид, будто Слим неожиданно нас покинул.

— Спасибо, мне только молока, — ответила я и взмолилась, чтобы мой голос не дрогнул, когда я начну заверять брата, что он выглядит прекрасно. Лишь когда он отвернулся к холодильнику, я смогла обменяться взглядами с его соседом.

— Не пойму, как его только взяли в журнал? — сказала я одними губами.

Павлов держался на своем посту лет пять, заполучив его уже через неделю после прибытия в Лондон. Никаких собеседований или конкурсов, ничего подобного, он просто зашел спросить, не нужен ли журналу сортировщик писем, а редактор вдруг разразился потоком слез. Несчастная любовь или что-то в этом роде. А Павлов оказался тут как тут, с сухой жилеткой наготове, чтобы предложить поддержку и участие. Не побоялся даже испортить свою лучшую рубашку.

— В этих журналах, — объяснил Слим, — все решается просто: надо только переспать с нужным человеком.

Мой брат отвернулся от разделочной доски и протянул мне исходящую паром кружку.

— Между прочим, наш редактор — мужчина.

— Я в курсе, — ответил Слим, потянувшись за своей порцией кофе.

Слим понравился мне не только тем, что умел урезонить Павлова. Пока мы смаковали кофе, он достал миниатюрный скейтборд, не более трех дюймов в длину, и двумя пальцами начал катать его по столешнице. Игрушка для людей достаточно взрослых и умных, чтобы понимать, как нелепо они будут выглядеть на настоящем скейте. То, как Слим катал ее взад-вперед, свидетельствовало о ловкости его пальцев. Кроме того, в его пользу говорило и то, что он принял мою сторону в обсуждении моей же просьбы о временном ночлеге. Я нуждалась в крыше над головой, но не надолго — всего на недельку.

— Без адреса, по которому люди могли бы со мною связаться, я ни за что не смогу устроиться на работу, — объясняла я. — А без работы мне не удастся найти жилье. В результате мне ничего не останется, кроме как выйти на панель. «Мы удовлетворим любые ваши фантазии» — как пишут на рекламных листовках, разбросанных по телефонным будкам.

Павлов слушал не моргая, но, к моему удивлению, остался равнодушен к мольбе о помощи.

— Прости, Циско, но здесь всего две спальни. Рад бы помочь, но не могу. Что тут еще скажешь?

Сидевший напротив Слим прекратил барабанить пальцами по игрушке.

— Скажи: «Хорошо». Скажи: «Мы будем рады». Скажи: «Гостиная в полном твоем распоряжении, пользуйся сколько нужно».

— Но мы же нарушим условия аренды, — возразил Павлов. — Ты не хуже меня знаешь о запрете сдавать жилплощадь посторонним. Стоит Картье пронюхать, и мы втроем окажемся на улице.

— Прошу тебя, Павлов! Мне некуда больше идти.

— Циско, это твои проблемы.

— Отличный совет для колонки напутствий подросткам, — хмыкнул Слим и уверил меня, что я могу спать на диване. — Хозяин дома живет далеко, на побережье. Он даже не узнает, что у нас кто-то гостит.

— Диван не годится, — сказал Павлов.

Мы со Слимом повернулись к нему.

— Это почему? — переспросил Слим, на миг отдернув пальцы от скейта.

Мой брат разглядывал осадок в кружке, будто рассчитывая прочесть там подходящий ответ, после чего выдавил, что пара пружин в недрах дивана, увы, просели.

— Ерунда, — вставила я, — меня это не пугает.

По ту сторону стола Павлов, похоже, оказался в тупике. Его взгляд потускнел, и я вдруг поняла, отчего он не хочет, чтобы я оставалась в этом доме.

— Не переживай, — я пожирала брата взглядом в основном потому, что не могла заставить себя повернуться к Слиму. — Это все мелочи жизни.

— Циско, правда, ничего не получится.

— С каких это пор в диване сломаны пружины?

Игнорируя Слима, брат предложил мне занести вещи в его комнату.

— Я буду спать на полу, — решил он, — а ты займешь мою кровать.

— Диван в полном порядке, — настаивал Слим.

— О диване и речи быть не может, понял?

— Ты что, сломал его и не сказал мне? — Крошечный скейтборд прошелестел по столу, словно доставив обвинение по адресу, и упал на колени Павлова. — Если сломал, то заплатишь. Диван-то мой.

Павлов со злостью отправил скейт в обратное путешествие.

— Я разговариваю со своей сестрой, — заметил он. — И перестань, наконец, дурачиться с этой фиговиной.

— Диван мне дорог. Я своими руками поднял его из руин, помнишь? Если ты сломал мой диван, я имею право это знать!

— Хватит, помолчи, — оборвал его мой брат и тут же сдался: — Диван не сломан.

— Так отчего же на нем нельзя покемарить?

— Оттого.

— От чего «того»?

— Циско — моя младшая сестренка, вот отчего!

Павлов верно рассчитал время, чтобы привстать: Слим только пробурчал что-то насчет дивана и убрал со стола игрушку.

Нарушить молчание пришлось мне:

— Буду спать в твоей комнате, если тебе от этого легче.

Смерив меня гневным взглядом, мой брат испустил тяжкий вздох, свидетельствующий о поражении.

— Забирай гостиную, — разрешил он. — По ночам будешь запираться изнутри.

— Что ты хочешь сказать? — опешил Слим.

— Мне кажется, Циско будет рада возможности побыть в одиночестве, — рассеянно пояснил Павлов, сверяясь с часами, и тут же вскочил со стула, с горечью выругавшись. — Из-за вас я опоздал на съемку!

— Удачи тебе, — пожелала я, пока Павлов огибал стол, чтобы выскочить в коридор.

— Скажи, когда ты приблизительно собираешься вернуться? — елейным тоном осведомился Слим.

Ботинки моего брата прекратили скрипеть. Его лицо опустилось между нами, а руки легли нам на плечи.

— Я могу вернуться в любой момент, — прошипел он. — Вы меня поняли?