"Война с персами. Война с вандалами. Тайная история" - читать интересную книгу автора (Кесарийский Прокопий)

Книга первая

Прокопий Кесарийский описал войны, которые вел василевс[1] римлян[2] Юстиниан с варварами[3] Востока и Запада, рассказав, как произошла каждая из этих войн, с тем чтобы огромная вечность не поглотила оказавшиеся незапечатленными великие дела, предав их забвению и не оставив от них следа. Он считал, что память о них станет делом значительным и очень полезным как для ныне живущих, так и для тех, кто будет жить после них, если людям и впредь будет суждено испытать подобную участь. (2) Для тех, кто стремится к войне или прочим подвигам, изложение сходных исторических событий принесет известную пользу, поскольку укажет им, к чему приводила их предшественников такая борьба, как бы предсказывая, каков будет ее исход, по крайней мере, для тех из них, кто надлежащим образом обдумывает свои дела. (3) Кроме того, он сознавал, что более, чем кто-либо другой, способен описать эти события, хотя бы по той причине, что, будучи избран советником полководца Велисария, он оказался очевидцем почти всех происходивших тогда событий. (4) Он убежден, что риторике подобает красноречие, поэзии — вымысел, истории — истина[4]. (5) Поэтому он ничего не скрыл из дурных поступков даже тех, кто был ему особенно близок, но тщательно описал все так,[5].

(6) Тому, кто желает судить по справедливости, покажется совершенно очевидным, что нет ничего более мощного и грандиозного, чем те события, которые произошли в этих войнах[6]. (7) В ходе них были совершены дела более достойные удивления, нежели все те, о которых нам известно по преданию, разве только кто-нибудь, читая наш рассказ, не отдаст предпочтения старым временам и не посчитает события своего времени не заслуживающими внимания. (8) В самом деле, некоторые, например, называют нынешних воинов стрелками, в то время как самых древних величают ратоборцами, щитоносцами и другими возвышенными именами, полагая, что такая доблесть не дожила до нашего времени. Поспешно и без всякого опыта составляют они свое суждение. (9) Им не приходит в голову мысль, что у гомеровских лучников, которым самое название их ремесла служило поруганием[7], не было ни коня, ни копья; щит не защищал их, и ничто другое не оберегало их тело. Они шли в бой пешими и для защиты были вынуждены либо брать щит товарища, либо укрываться за какой-нибудь надгробной стелой. (10) В таком положении они не могли ни спастись, когда приходилось обращаться в бегство, ни преследовать убегающих врагов. Тем более они не могли открыто участвовать в битве, но, в то время как другие сражались, они, казалось, что-то творили украдкой. (11) Кроме того, они нерадиво владели своим искусством: притянув тетиву к груди, они пускали стрелу слабую и совершенно безопасную для того, в кого она попадала. Таким было в прежние времена искусство стрельбы из лука[8]. (12) Нынешние лучники идут в сражение, одетые в панцирь, с поножами до колен. С правой стороны у них свешиваются стрелы, с левой — меч. (13) Есть среди них и такие, у которых имеется копье, а [на ремне] за плечами — короткий без рукояти щит, которым они могут закрывать лицо и шею. (14) Они прекрасные наездники и могут без труда на полном скаку натягивать лук и пускать стрелы в обе стороны, как в бегущего от них, так и преследующего их неприятеля. (15) Лук они поднимают до лба, а тетиву натягивают до правого уха, отчего стрела пускается с такой мощью, что всегда поражает того, в кого попадает, и ни щит, ни панцирь не может отвратить ее стремительного удара. (16) И все же есть люди, которые, пренебрегая всем этим, благоговеют перед древностью и дивятся ей, не отдавая дани новым изобретениям. (17) Однако вопреки этому мнению в ходе этих войн произошли дела величайшие и достопамятные. Сначала мы поведем свой рассказ о том, что довелось претерпеть и совершить в ходе войны римлянам и мидийцам[9]. Причем начнем повествование с более ранних событий.

II. Когда в Виз#225;нтии[10] василевс римлян Аркадий[11] находился при смерти, а сын его Феодосий был еще грудным ребенком[12], он испытывал сильное беспокойство и за сына, и за царскую власть, не зная, как ему уладить и с тем, и с другим делом. (2) Он думал, что если он назначит Феодосию соправителя, он в действительности окажется убийцей своего сына, поскольку уготовит ему врага, облеченного царской властью; (3) если же одного его оставит у власти, то многие, пользуясь, как это обычно бывает, сиротством ребенка, будут домогаться престола и, восстав, без особого труда захватят трон и погубят Феодосия, так как не было у него в Виз#225;нтии родственника, который мог бы стать ему опекуном. (4) Он отнюдь не надеялся, что дядя его Гонорий[13] придет к нему на помощь, ибо дела в Италии находились в бедственном положении. (5) Не меньше повергали его в смятение и мидийцы; он боялся, как бы эти варвары, воспользовавшись младенчеством автократора, не напали на римлян и не причинили им большой беды. (6) В такое тяжкое раздумье впал Аркадий. И хотя вообще он не был человеком проницательным, он все же придумал решение, благодаря которому смог сохранить и сына, и державу. То ли он посоветовался с кем-то из сведущих людей, которых немало среди советников василевса[14], то ли снизошло на него божественное откровение. (7) Составив завещание, он объявил своим преемником сына, опекуном же ему назначил персидского царя Исдигерда[15], заклиная его в том же завещании употребить все свое могущество и прозорливость на сохранении трона за Феодосием. (8) Устроив так государственные и домашние дела, Аркадий скончался. Когда царь персов Исдигерд увидел доставленный ему документ, он, и ранее известный своим великодушием, проявил добродетель, достойную большого удивления и вечной памяти. (9) Он не стал пренебрегать поручением Аркадия, все время хранил с римлянами нерушимый мир и сохранил Феодосию державу[16]. (10) В самом деле, он тотчас же отправил послание к римскому сенату[17], в котором не отказывался быть опекуном василевса Феодосия и угрожал войной всякому, кто попытается устроить против него заговор.

(11) Когда Феодосий возмужал и прожил уже немало лет, а Исдигерд умер от болезни, на землю римлян с большим войском вторгся персидский царь Вараран[18]. Однако он не нанес ей никакого вреда и, ничего не совершив, вернулся в свою страну по следующей причине. (12) Василевс Феодосий отправил в то время к персам в качестве посла стратига Востока Анатолия[19], причем без всякого сопровождения. Когда Анатолий оказался вблизи мидийского войска, он соскочил с коня и пешим направился к Варарану. (13) Увидев его, Вараран спросил у своих приближенных, кто это к нему подходит. Те ему ответили: «Римский полководец». (14) Пораженный исключительностью оказанной ему почести, царь, повернув коня, отправился назад, а за ним последовали все персы. (15) Оказавшись в родных пределах, он очень благосклонно принял посла и согласился на такие мирные условия, каких хотел Анатолий, с тем, однако, чтобы ни одна из сторон не строила у себя новых крепостей по соседству с границей[20]. Когда мир был заключен, и те и другие стали заниматься по своему усмотрению внутренними делами.

III. Впоследствии персидский царь Пероз[21] начал войну из-за пограничных земель с гуннским племенем эфталитов, которых называют белыми. Собрав внушительное войско, он выступил против них. (2) Эфталиты являются гуннским племенем и называются гуннами, однако, они не смешиваются и не общаются с теми гуннами, о которых мы знаем, поскольку не граничат с ними и не расположены поблизости от них, но соседствуют они с персами у северных их пределов, там, где у самой окраины Персии есть город по имени Горго[22]. Здесь из-за пограничных земель они обычно воевали друг с другом. (3) Они не кочевники, как другие гуннские племена, но издавна живут оседло на плодоносной земле. (4) Они никогда не вторгались в землю римлян, разве что вместе с мидийским войском. Среди гуннов они одни светлокожи и не безобразны на вид. (5) И образ жизни их не похож на скотский, как у тех. Ими правит один царь и обладают они основанным на законе государственным устройством, живя друг с другом и с соседями честно и справедливо, ничуть не хуже римлян или персов. (6) Но богатые из них приобретают себе дружину, порой до двадцати человек, а то и больше, члены которой навсегда становятся их сотрапезниками, разделяя и все их богатства, так как в данном случае имущество у них становится общим. (7) Когда же тот, у кого они являлись дружинниками, умирает, эти мужи по существующему у них обычаю живыми ложатся с ним в могилу[23].

(8) В то время как Пероз находился в походе против гуннов, при нем был отправленный к нему василевсом Зиноном[24] посол по имени Евсевий[25]. Эфталиты, создавая у неприятеля ложное впечатление, будто они, испугавшись его нашествия, обратились в бегство, устремились в некое место, которое со всех сторон было окружено обрывистыми горами, сплошь покрытыми густой чашей раскидистых деревьев. (9) Желающему продолжить там свой путь казалось, что по середине [долины] шла широкая и дальняя дорога, которая, однако, не имела выхода, но заканчивалась, упираясь в образуемый горами круг. (10) Пероз, не подозревая никакого коварства, не думая о том, что он движется по вражеской земле, неосмотрительно вел преследование. (11) Немного гуннов бежало впереди него, большинство же их, укрывшись в теснине, оказались в тылу неприятельского войска, но до поры старались не показываться ему с тем, чтобы, пройдя в глубь засады и оказавшись как можно дальше в горах, оно не могло повернуть назад. (12) Мидийцы по некоторым признакам уже почувствовали опасность, но из-за страха перед Перозом сами хранили об этом молчание, однако очень просили Евсевия убедить царя, далекого от мысли о собственном несчастье, вместо того, чтобы предаваться столь несвоевременной безрассудной смелости, посовещаться и подумать, нет ли какого-нибудь средства к спасению. (13) Тот, представ перед Перозом, ни словом не обмолвился об опасности, но начал с басни о том, как лев однажды повстречал козла, который блеял, привязанный на невысоком месте. Горя желанием его съесть, лев устремился туда, чтобы схватить его, но угодил в очень глубокую яму, в которой по кругу шла узкая, не имеющая выхода, дорожка. Хозяева козла сделали ее нарочно, привязав сверху козла, чтобы он послужил льву приманкой. (14) Услышав это, Пероз испугался, как бы мидийцы, преследуя врагов, не причинили себе вреда; дальше он уже не пошел, и, оставаясь на месте, начал обсуждать положение. (15) Гунны, следуя теперь за ними открыто, охраняли проход, чтобы никто из неприятелей не мог устремиться назад. (16) Тогда персы, ясно уже осознав, в какую беду они попали, сочли положение безвыходным и потеряли всякую надежду на спасение. (17) Царь эфталитов[26], послав к Перозу некоторых из своих людей, тяжко порицал его за неразумную храбрость, которая чуть бессмысленно но погубила его самого и весь персидский народ, но при этом заявил, что гунны пощадят их всех, если Пероз соизволит упасть перед ним ниц как перед своим владыкой и поклясться ему по древним отеческим обычаям, что никогда больше персы не пойдут войной на племя эфталитов. (18) Услышав это, Пероз стал совещаться с сопровождавшими его магами[27], спросив их, следует ли ему выполнить то, что требуют враги. (19) Маги ответили ему, что в отношении клятв пусть он поступает, как ему угодно, что же касается второго требования, пусть он искусно обманет врага. (20) Ибо есть у персов обычай каждый день приветствовать восход солнца земным поклоном. (21) Поэтому для встречи с царем эфталитов нужно точно уловить момент начала дня и, повернувшись к восходящему солнцу, упасть ниц. Таким образом он может избежать грядущего позора от такого поступка. (22) Пероз дал клятвы относительно мира, приветствовал врага согласно наставлению магов и, сохранив в целости мидийское войско, довольный, возвратился домой[28].

IV. Немного времени спустя он, презрев клятвы, решил отомстить гуннам за нанесенное ему оскорбление. (2) Собрав со всей земли и персов, и их союзников, он повел их на эфталитов[29]. Он оставил дома лишь одного из своих сыновей, по имени Кавад, который в то время был еще отроком, всех же остальных, числом около тридцати, повел с собой. (3) Эфталиты, узнав об его походе, вознегодовали на обман врага и порицали своего царя за то, что он отдал персам судьбу своей родины. (4) Тот, смеясь, спрашивал, что он отдал из того, что им принадлежало: землю ли, оружие ли или что-нибудь еще из всех их богатств. (5) Они ответили, что ничего, кроме счастливого случая, от которого, бывает, зависит и все остальное. (6) Они горели желанием идти навстречу нападавшим, но царь в ту пору не позволил им это сделать. Он твердо стоял на своем, говоря, что о нашествии пока нет определенный сведений, ибо персы еще находятся на своей собственной земле. (7) Но, оставаясь на месте, царь сделал следующее. На равнине, по которой персы собирались вторгнуться в пределы эфталитов, он, отмерив большое пространство, велел вырыть глубокий и довольно широкий ров, оставив при этом посередине немного земли, достаточной для проезда десяти лошадей в ряд. (8) Поверх этого рва он положил тростник, на который насыпал земли, скрыв таким образом ров извне. Толпе гуннов царь приказал при отступлении уплотнить свои ряды и медленно продвигаться по тому месту, где земля не была выкопана, остерегаясь того, чтобы самим не попасть в ров. (9) У вершины знамени он повесил соль[30]; на ней в свое время Пероз дал клятву, презрев которую он теперь двинулся походом против гуннов. (10) Пока царь эфталитов слышал, что враги находятся на собственной земле, он ничего не предпринимал. Когда же от лазутчиков ему стало известно, что те прибыли в город Горго, расположенный у самой границы Персии, и, выступив оттуда, уже идут на эфталитов, он, оставшись с большей частью войска с внутренней стороны рва, послал немногих своих людей, чтобы они показались неприятелям на поле издали, а как только они будут замечены, бежали бы изо всех сил назад, памятуя об его приказании относительно рва, когда они окажутся возле него. (11) Они так и поступили. Приблизившись ко рву, они уплотнили свои ряды, прошли это место и присоединились к остальному войску. (12) Персы, не подозревая никакого коварства, начали что было сил преследовать их по совершенно ровному полю, исполненные воинственного пыла против врагов, и поэтому все низверглись в ров, (13) не только находившиеся впереди, но и те, которые следовали за ними, так как они, совершая, как я сказал, преследование в сильном возбуждении, вовсе не заметили бедствия, постигшего бывших впереди, и, падая на тех вместе с конями и копьями, они, как и следовало ожидать, убивали их и губили самих себя. (14) Среди них оказался и Пероз со всеми своими сыновьями[31]. Говорят, что перед тем, как рухнуть в эту пропасть, он, предчувствуя гибель, снял висевшую у него в правом ухе жемчужину, необычайную по своему блеску и чрезвычайной величине, и бросил ее, чтобы впредь ее уже никто не носил, ибо отличалась она редкой красотой и подобной ей но было раньше ни у одного царя. (15) Но, по-моему, этот рассказ недостоверен: неужели Пероз, попавший в такую беду, мог заботиться о чем-то еще. Мне кажется, что во время этого бедствия у него было отсечено ухо, и жемчужина каким-то образом исчезла. (16) Василевс римлян очень хотел выкупить ее у эфталитов, но ему это не удалось, так как варвары не смогли ее найти, хотя и потратили на поиски немало усилий. Говорят, однако, что эфталиты впоследствии нашли и продали ее Каваду. (17) Заслуживает особого рассказа то, что говорят об этой жемчужине персы. Может быть, кому-то это повествование и не покажется совсем невероятным.

(18) По словам персов, эта жемчужина пребывала в раковине в море, расположенном в персидских пределах. Раковина эта плавала недалеко от берега. Обе створки ее были открыты, и находившаяся между ними жемчужина являла зрелище необыкновенное; не было нигде и никогда подобной ей ни по величине, ни по красоте. (19) Чудовищная акула, ужасающе свирепая, очарованная этим зрелищем, влюбилась в нее и неотступно следовала за ней, не отпуская ее ни днем, ни ночью. Даже тогда, когда она была вынуждена позаботиться о пище, акула тут же, около раковины, осматривалась в поисках добычи, а обнаружив и, поймав ее, как можно быстрее пожирала ее, тотчас же догоняла раковину и вновь наслаждалась любимым зрелищем. (20) Как-то, говорят, некий рыбак приметил это, но, устрашился, разозлив чудовище, подвергнуться опасности, однако рассказал обо всем царю Перозу. (21) Услышав об этом, Пероз воспылал страстным желанием обладать этой жемчужиной и ласковыми речами и обещанием награды принялся убеждать рыбака отважиться преодолеть эту опасность. (22) Говорят, что рыбак, не в силах противиться своему владыке, сказал Перозу следующее: «О владыка, желанно человеку богатство, еще более желанна жизнь, но желаннее всего — дети. (23) Самой природой побуждаемый любовью к ним, человек способен дерзнуть на все. Я попытаюсь одолеть чудовище и сделать тебя обладателем жемчужины. (24) Если я выйду победителем в этой борьбе, ясно, что я буду причислен к тем, кого называют счастливыми, ибо вполне вероятно, что ты, будучи царем царей, одаришь меня всякими благами; если же случится так, что я и ничего не получу, для меня будет вполне достаточно оказаться благодетелем моего владыки. (25) Если же суждено мне стать добычей этого зверя, то твой долг, о царь, вознаградить моих детей за смерть отца. (26) Таким образом я и умерший буду вознагражден в лице самых дорогих мне существ, ты же приобретешь за свое великодушие большую славу. Ибо оказывая помощь моим детям, ты облагодетельствуешь меня, хотя я уже никак не смогу отблагодарить тебя за твое благодеяние. А только та доброта и истинна, которая проявляется в отношении к умершим.» (27) Сказав так, он удалился. Придя к тем местам, где обычно плавала раковина, а за ней неотступно следовала акула, он расположился на скале, выжидая мига, когда сможет застать жемчужину без влюбленного в нее чудовища. (28) Когда вскоре акуле попалась подходящая добыча и она замешкалась с ней, рыбак, оставив на берегу тех, кто следовал за ним для содействия ему в этом деле, тотчас же со всей поспешностью устремился к раковине и, схватив ее, принялся быстро выбираться из воды. (29) Но акула заметила это и устремилась за жемчужиной. Увидев ее, рыбак, хотя и находился уже недалеко от берега, почувствовал, что она настигнет его, и изо всех сил бросил свою добычу на берег, сам же, схваченный акулой, погиб. (30) Те, кто оставался на берегу, подобрали жемчужину, отнесли ее к царю и рассказали обо всем, что там произошло. (31) Вот какова история этой жемчужины, как рассказывают ее персы, а я передал[32]. Я же возвращаюсь к прежнему повествованию.

(32) Так погиб Пероз и все персидское войско. Тот, кто не свалился в ров, попал в руки врагов. (33) С тех пор у персов существует закон, запрещающий вести на чужой земле стремительное преследование врага, даже если тот бежит от них изо всех сил. (34) Те персы, которые не пошли в поход вместе с Перозом и остались в своей земле, избрали себе царем младшего сына Пероза Кавада, единственного оставшегося в живых[33]. (35) Тогда персы оказались данниками эфталитов и были ими до тех пор, пока Кавад, укрепив свою власть, не счел более нужным платить им ежегодную дань. Два года находились персы под властью этих варваров[34].

V. Впоследствии Кавад, помимо того, что правил, прибегая к насилию, ввел в государственную жизнь свои новшества и, между прочим, издал закон, предписывающий, чтобы женщины у персов были общими[35]. Это многим пришлось совсем не по душе. Поэтому они восстали против него, отрешили его от власти и, заключив в оковы, держали под стражей. (2) Царем они избрали себе брата Пероза Власа[36], поскольку, как было сказано, у Пероза больше не осталось потомков мужского рода, а у персов не в обычае возводить на царство частного человека, разве что царский род совершенно прекратится. (3) Влас, приняв власть, собрал знатных персов и стал совещаться с ними относительно участи Кавада, ибо большинству не хотелось, чтобы этот человек был казнен. (4) Много было высказано мнений в пользу того и другого предложений. Тогда вышел один из влиятельных персов, по имени Гусанастад, по чину ханаранг (у персов это как бы стратиг[37]), имевший под своим управлением отдаленные области Персии, расположенные на границе с землей эфталитов, и показал нож, которым персы обычно подрезают ногти и который имеет длину с человеческий палец; а ширину — меньше трети пальца. (5) «Видите, — сказал он, — как короток этот нож. Его, однако, вполне достаточно, чтобы совершить сейчас дело, с которым, да будет вам известно, любезные персы, немного спустя не смогут справиться и двадцать тысяч одетых в панцири мужей». (6) Так он сказал, намекая на то, что если они не уничтожат Кавада, то тот, оставшись в живых, вскоре доставит персам немало хлопот. (7) Но они совсем не хотели предавать смерти человека царской крови и решили заключить его в крепость, которую называли Замком забвения. (8) О том, кто попадал сюда, закон запрещал в дальнейшем упоминать, и смерть была наказанием тому, кто произнесет его имя. Потому-то этот замок и получил у персов такое название[38]. (9) Лишь однажды, как гласит «История армян»[39], закон о Замке забвения был у персов нарушен и вот каким образом.

(10) Некогда между персами и армянами происходила непримиримая тридцатидвухлетняя война. У персов царем был в то время Пакурий[40], у армян — Аршак из рода Аршакидов[41]. В ходе этой продолжительной войны обе стороны понесли большой урон, особенно же армяне. (11) Из-за крайнего недоверия друг к другу ни те, ни другие не хотели начать переговоры о мире. В это время персам пришлось вести войну с какими-то другими варварами, живущими недалеко от армян. (12) Армяне, стремясь показать свое расположение к персам и желание заключить с ними мир, решили напасть на земли этих варваров, предварительно сообщив об этом персам. (13) Неожиданно напав на них, они перебили почти всех зрелых мужчин. Пакурий, очень обрадованный этим событием, послал к Аршаку нескольких близких себе людей и, дав ему гарантии в личной безопасности, пригласил к себе. (14) Когда Аршак прибыл к нему, Пакурий оказал ему особые знаки расположения и держался с ним на равных, как с братом. (15) Получив от Аршака самые страшные клятвы и сам так же поклявшись ему в том, что впредь персы и армяне будут друзьями и союзниками, он тотчас отпустил его на родину.

(16) Немного времени спустя кто-то оклеветал Аршака, будто он замышляет переворот. Поверив этому, Пакурий вновь пригласил его к себе под предлогом, что ему надо посоветоваться с ним о важных делах. (17) Тот без промедления прибыл к нему в сопровождении нескольких храбрейших армян. Среди них был Васикий, его военачальник и советник, отличавшийся исключительной храбростью и благоразумием. (18) Тотчас Пакурий принялся бранить и порицать обоих, Аршака и Васикия, что они, презрев клятвы, так быстро дошли до измены. Те это упорно отрицали, с клятвами заверяя, что ни о чем подобном они не помышляли. (19) Сначала Пакурий содержал их под стражей, не оказывая никакого почета, затем обратился к магам за советом, как ему поступить с ними. Маги сочли несправедливым осуждать людей, отрицающих преступление и явно не изобличенных, но указали способ вынудить Аршака обнаружить свою вину. (21) Они предложили, чтобы пол царского шатра покрыли наполовину персидской, наполовину армянской землей. Царь так и поступил. (22) Тогда маги, совершив магические обряды над всем шатром, велели царю походить в нем вместе с Аршаком, упрекая его при этом в нарушении заключенного и скрепленного клятвами договора. (23) Маги тоже должны были присутствовать при разговоре: таким образом они явились бы свидетелями всех его речей. Пакурий тотчас же послал за Аршаком и в присутствии магов стал вместе с ним прохаживаться по шатру, допытываясь у него, ради чего он пренебрег клятвами и пытается вновь подвергнуть невыносимым бедствиям и персов, и армян. (24) Пока разговор происходил в том месте, которое было покрыто землей, взятой из Персии, Аршак все отрицал и заверял самыми страшными клятвами, что он верный раб Пакурия. (25) Когда же в ходе разговора он дошел до середины шатра, готовый вступить на землю из Армении, он, побуждаемый неведомой силой, внезапно стал более смелым в речах, не удерживая уже более от угроз в адрес Пакурия и персов, но заявляя, что отомстит им за нанесенное оскорбление, как только обретет свободу. (26) Такие речи с подобающей юноше дерзостью он произносил, когда шел по этой части шатра до тех пор, пока не вступил на насыпь из персидской земли. Тогда он вновь завел свою прежнюю песню, начал умолять и произносить жалобные речи. (27) Когда же он опять вступал на армянскую землю, снова пускался в угрозы. Таким образом много раз происходила в нем подобная перемена то в ту, то в другую сторону, так что он ничего не скрыл из своих тайн. (28) Тогда уже маги признали его виновным, нарушившим договор и клятвы. С Васикия Пакурий велел содрать кожу, сделать из нее мешок, набить мякиной и повесить на высоком дереве. (29) Что же касается Аршака, то убить его, человека царской крови, он никак не решался и заключил его в Замок забвения.

(30) Какое-то время спустя один армянин[42], из числа очень близких Аршаку людей, сопровождавший его в Персию, принял участие в походе против какого-то варварского племени. Этот человек на глазах самого Пакурия отличился в произошедшем сражении и оказался истинным виновником одержанной персами победы. (31) Поэтому Пакурий удостоил его права просить, о чем он пожелает, утверждая, что ни в чем не будет ему отказа. (32) Тот же ничего не стал просить для себя, кроме возможности один день послужить Аршаку, как ему хочется. (33) Просьба эта была очень неприятна царю, ибо ему при этом надо было нарушить древний закон, однако, чтобы сохранить верность данному слову, он согласился исполнить просьбу. (34) Когда, по велению царя, этот армянин оказался в Замке забвения, он приветствовал Аршака, оба они обняли друг друга, проливая сладкие радостные слезы. Оплакивая судьбу, они с трудом могли оторваться друг от друга. (35) Когда, вдоволь наплакавшись, прекратили они свои стенания, армянин омыл Аршака, со всем тщанием привел его в порядок, надел на него царское одеяние и поместил на соломенное ложе. (36) Тогда Аршак стал по-царски, как привык делать раньше, угощать присутствующих. (37) Во время пира за кубком вина было сказано много речей, понравившихся Аршаку; много другого, доставившего ему радость, случилось тогда. Пирушка затянулась до ночи; исполненные огромной радости от взаимного общения, они с тру дом расстались, упоенные наслаждением. (38) Говорят, что тогда Аршак сказал, что провел сладчайший из дней с самым дорогим ему человеком и что после этого у него нет желания выносить тяготы жизни. (39) Сказав это, он поразил себя ножом, украденным нарочно для того во время пира, и так и ушел из мира людей. (40) Так излагает армянское повествование историю Аршака, которую я только что рассказал, и то, как был нарушен закон о Замке забвения. Мне же надлежит возвратиться туда, где я прервал свое повествование.

VI. Когда Кавад был заключен в крепость, попечение о нем имела его жена[43]: она приходила к нему и доставляла ему все необходимое. Начальник тюрьмы принялся соблазнять ее, так как она отличалась удивительно красивой наружностью. (2) Кавад, узнав об этом со слой самой жены, повелел ей отдаться этому человеку, как только тот пожелает. Когда же начальник тюрьмы сошелся с этой женщиной, он безоглядно влюбился в нее, можно сказать, обезумел от любви. (3) С того времени он позволял ей приходить к мужу, когда ей будет угодно, и уходить от него, не встречая никаких препятствий. (4) Среди знатных персов был некто по имени Сеос[44], безгранично преданный друг Кавада, который поселился недалеко от крепости, выжидая удобного момента, чтобы каким-либо образом вызволить его оттуда. (5) Через жену он дал знать Каваду, что недалеко от крепости для него готовы лошади и люди, и точно указал ему это место. (6) Как-то с наступлением ночи Кавад убедил жену отдать ему свою одежду, а самой переодеться в его одеяние и остаться вместо него в тюрьме там, где он обычно находился, (7) Так Кавад вышел из заключения. Те, на кого была возложена охрана, приняли его за его жену и потому не решились остановить его или как-то побеспокоить. (8) С наступлением дня, увидев в комнате эту женщину в одежде мужа и совершенно ни о чем не догадываясь, они сочли, что там находится сам Кавад. Заблуждение их продолжалось несколько дней, Кавад между тем был уже далеко. (9) Что случилось с его женой, когда обман открылся, и каким образом она была наказана, точно сказать не берусь, так как персы в данном случае не согласны между собой. Поэтому я это опускаю.

(10) Кавад, никем не замеченный, вместе с Сеосом прибыл к гуннам-эфталитам. Их царь выдал за Кавада свою дочь[45] и вместе с ним как с зятем послал против персов весьма значительное войско. (II) Персы с этим войском сражаться решительно не захотели, но бежали кто куда. (12) Прибыв в область, которой управлял Гусанастад, Кавад сказал кому-то из приближенных, что сделает ханарангом того человека, который первым из персов явится к нему в этот день с желанием служить ему. (13) Произнеся это, он тотчас раскаялся в своих словах, так как вспомнил о законе, предписывающем персам не жаловать должности лицам посторонним, но только тем, кому данная почесть подобает по праву рода. (14) Его взволновало, как бы тот, кто первым явится к нему, не оказался бы не состоящим в родстве с теперешним ханарангом, и ему пришлось бы, чтобы сохранить справедливость, нарушить закон. (15) Такие мысли овладели им, но судьба распорядилась так, что ему удалось быть справедливым, не нарушив при этом закон. Ибо первым пришел к нему молодой человек по имени Адергудунвад[46], приходившийся родственником Гусанастаду и отличавшийся особыми дарованиями в военном деле. (16) Он первый обратился к Каваду как к владыке, простерся перед ним ниц как перед царем и просил распоряжаться им по своему усмотрению как своим рабом. (17) Без особого труда Кавад овладел дворцом и, захватив Власа, покинутого своими защитниками, ослепил его тем способом, каким персы обычно ослепляют преступников: кипятят масло и еще кипящее заливают его в широко открытые глаза или же, накалив докрасна иглу, пронзают ею глазное яблоко[47]. И впредь он держал Власа, управлявшего персами в течение двух лет, под стражей. (18) Гусанастада он предал смерти, а вместо него назначил на должность ханаранга Адергудунвада. Сеосу же он тотчас пожаловал чин адрастадаран салана[48]; это означало, что он стал главным над всеми должностными лицами, а также над всеми войсками. (19) Сеос был первым и единственным, кто имел эту должность: ни прежде, ни впоследствии никто на нее не назначался. Кавад укрепил свою власть и незыблемо хранил ее. Ибо в проницательности и деятельности он не уступал никому.

VII. Некоторое время спустя Кавад, не имея возможности вернуть царю эфталитов деньги, которые он был ему должен, попросил римского автократора Анастасия[49] одолжить ему эту сумму[50]. Тот, собрав на совещание не которых из своих придворных, спросил у них, нужно ли ему это делать. (2) Они не советовали ему вступать в эту сделку, указывая, что невыгодно укреплять дружбу [исконных] врагов с эфталитами и что гораздо выгоднее [для римлян] ссорить их между собой[51]. (3) Поэтому Кавад безо всякой иной причины решил начать войну со всей поспешностью и, предупреждая молву о своем появлении, вторгся в Армению. Много награбив в результате набега[52], он неожиданно подошел к расположенному в Месопотамии городу Амиде и приступил к его осаде, хотя уже была зима[53]. (4) Амидяне, жившие в мире и при благоприятном течении дел, не имели у себя солдат и вообще не были подготовлены к войне, однако они нисколько не хотели уступать неприятелю и, сверх ожидания, стойко переносили опасности и нужду.

(5) Был у сирийцев в это время некий праведник по имени Иаков, который ревностно предавался религии[54]. Много лет назад он уединился в местечке Ендиелон, расположенном в дне пути от Амиды, чтобы там без каких-либо помех он мог предаваться благочестию. (6) Местные жители, идя навстречу ему в его стремлении, обнесли его убежище изгородью, но не сплошной, а с промежутками между планками, так, чтобы приходящим можно было видеть его и беседовать с ним. (7) Сверху ему сделали небольшой навес, защищавший его от дождя и снега. С давних пор этот человек жил здесь, не отступая ни перед жарой, ни перед стужей. Питался он кое-как растениями, да и те привык употреблять не каждый день, а с большими промежутками времени. (8) Этого Иакова увидели некоторые из эфталитов[55], совершавших набеги на окрестности. Тотчас натянув луки, они хотели поразить его стрелами. Но руки у всех низ оцепенели, и они уже не могли действовать луками. (9) Когда слух об этом, облетев все войско, дошел до Кавада, он захотел убедиться во всем своими собственными глазами, и, увидев, так же как и находившиеся при нем персы, пришел в великое изумление и стал умолять Иакова отпустить варварам их вину. Одним лишь словом отпустил он им их прегрешения, и страдания людей прекратились. (10) Кавад предложил Иакову просить у него чего он только ни пожелает, думая, что он попросит у него много денег, и с некоторым хвастовством добавил, что ни в чем ему не будет отказа. (11) А тот попросил пожаловать ему тех людей, которые в ходе этой войны, спасаясь бегством, явятся к нему. Кавад эту просьбу полностью исполнил я в качестве гарантии дал охранную грамоту. Как и следовало ожидать, многие стекались сюда отовсюду и здесь спаслись, ибо дело это получило большую огласку. Вот что там произошло.

(12) Тем временем Кавад, осаждая Амиду, на протяжении всей городской стены пустил в ход тараны. Амидяне же отражали удары головы тарана при помощи наискось опущенных балок[56]. Кавад не прекращал осады до тех пор, пока не понял, что таким путем ему не разрушить стену. (13) Ибо несмотря на многократные удары, он не мог ни разрушить какой-либо ее части, ни сотрясти ее: настолько прочным оказалось сооружение, возведенное древними зодчими. (14) Потерпев здесь неудачу, Кавад начал строить для нападения на город искусственный холм, намного превосходящий высоту стены. Но осажденные соорудили подземный ход до этого холма, начав его изнутри города. Тайком унося оттуда землю, они сделали внутренность холма по большей части полой. С внешней стороны холм сохранял прежний вид, не внушая никому подозрения в том, что тут делалось. (15) Ибо многие из персов поодиночке поднимались на его вершину как по вполне безопасному пути, рассчитывая оттуда поражать головы находившихся на стенах. Когда же масса людей бегом устремилась туда, холм неожиданно обрушился и почти все погибли[57]. (16) Очутившись вследствие этого в затруднении, Кавад решил снять осаду и приказал войску на следующий день отступать. (17) Тогда осажденные, забыв об опасности, стали со стен, издеваясь над варварами, подвергать их насмешкам. (18) А некоторые гетеры, подняв безо всякого приличия свои платья, принялись показывать находившемуся поблизости Каваду те части тела, которые женщинам не подобает обнаженными показывать мужчинам. (19) Увидев это, маги предстали перед царем и помешали отступлению, решительно утверждая, что случившееся — верный признак того, что амидяне в скором времени покажут Каваду все сокровенные и скрываемые части города. И персидское войско не ушло от города.

(20) Немного дней спустя некий перс увидел вблизи одной из башен плохо скрытый выход старого подземного хода, заваленный, да и то весьма непрочно, мелкими камнями. (21) Ночью он пошел туда один, попытался проникнуть в проход и оказался внутри укреплений. Утром он обо всем рассказал Каваду. С наступлением ночи Кавад сам явился сюда с немногими людьми, имея при себе заранее приготовленные лестницы. И тут судьба послала ему благоприятный случай. (22) Охрана башни, возле которой находился подземный ход, была возложена на самых целомудренных христиан, которых обычно называют монахами[58]. Случилось так, что в тот день они справляли какой-то ежегодный праздник Господень. (23) Когда наступила ночь, они, утомленные празднеством в сверх обычного насытившись едой и питьем, заснули сладким и спокойным сном, совершенно не подозревая о случившемся. (24) И вот персы мало-помалу проникли по подземному ходу внутрь укрепления, поднялись на башню и, застав там монахов все еще спящими, всех их перебили. (25) Когда это стало известно Каваду, он приказал подтащить лестницы к стене там, где она была ближе всего к башне. (26) Уже рассвело. Амидяне, охранявшие соседнюю башню, заметили опасность и как можно быстрее бросились туда на помощь. (27) И те, и другие сошлись в схватке, и уже перевес был на стороне амидян. Многих врагов, поднявшихся на башню, они убили, тех, которые поднимались по лестнице, сталкивали вниз, и до устранения опасности было уже недалеко. (28) Но тут сам Кавад, обнажив акинак и устрашая им, бросился к лестницам и не давал персам сойти вниз, тем же, кто решился спуститься, наказанием была смерть. (29) Поэтому персы, намного превосходя численностью своих врагов, одержали победу в бою, и город был взят штурмом на восьмидесятый день осады. lt;11 января 503 г.gt; (30) Началось страшное избиение жителей Амиды, продолжавшееся до тех пор, пока к въезжавшему в город Каваду не подошел один из амидян, старец-священник, и не сказал, что не царское это дело — избивать захваченных в плен. (31) Кавад, все еще охваченный гневом, ответил ему: «А почему вы решили воевать со мной?». Тот, подхватив его слова, сказал: «Божья воля была передать тебе Амиду не по нашему решению, а в силу твоей доблести». (32) Каваду очень понравились эти слова, и он запретил впредь кого-либо убивать, но велел персам грабить богатства, а оставшихся в живых обращать в рабство, приказав отобрать лично для него всех знатных.

(33) Вскоре, оставив там в качестве гарнизона тысячу человек под началом Глона, родом перса, и несколько несчастных амидян, которые за пропитание должны были служить персам, Кавад со всем остальным войском и с пленными вернулся домой. (34) К этим пленным он проявил достойное царя человеколюбие: немного времени спустя он отпустил их всех домой. (35) А по рассказам, они бежали от него, и василевс римлян Анастасий оказал им милости, достойные его добродетели: он на целых семь лет освободил город от уплаты ежегодных налогов и всех жителей вместе и каждого в отдельности он осыпал многими благодеяниями, так что они совершенно забыли перенесённые бедствия. Но это уже относится к более позднему времени.

VIII. Тогда же василевс Анастасий, узнав, что Амида осаждена, спешно послал достаточное войско[59]. У каждого отряда были свои архонты, но над всеми были поставлены четыре стратига: Ареовинд, являвшийся в то время стратигом Востока, зять Оливрия, который незадолго до этого правил государством на Западе[60]; (2) Келер — командир дворцовых тагм (римляне обычно называют эту должность магистр)[61]; кроме того, командующие войсками, расположенными в Виз#225;нтии, фригиец Патрикий[62] и племянник василевса Ипатий[63]. Эти четверо были главнокомандующими. (3) Вместе с ними были Юстин[64], который после смерти Анастасия стал василевсом; Патрикиол с сыном Виталианом[65], некоторое время спустя поднявшим восстание против василевса Анастасия и ставшим узурпатором; Фаресман[66], родом колх, отличавшийся различными военными дарованиями, Годидискл и Весса, оба готы, из тех готов, которые не последовали за Теодорихом, когда он из Фракии пошел на Италию, оба высокого происхождения и опытные в военном деле[67]. Кроме них, с войском отправилось много других аристократов. (4) Говорят, что такого войска против персов ни раньше, ни позднее у римлян никогда не собиралось. Однако они шли не все вместе, составив единое войско, но каждый отдельно вел на врагов находившихся под его началом солдат[68]. (5) Распорядителем же расходов войска был назначен египтянин Анион, видный патрикий и очень предприимчивый человек[69]. Василевс в своей грамоте провозгласил его своим соправителем, чтобы он имел право распоряжаться расходами по своему усмотрению.

(6) Это войско и собиралось медленно, и двигалось с большими остановками. Поэтому варваров в римских пределах они не застали, ибо, совершив свой внезапный набег, персы тотчас удалились со всей добычей в родные пределы. (7) Никто из стратигов не хотел приниматься за осаду тех, кто был оставлен в Амиде, поскольку им стало известно, что там у них много заготовлено продовольствия, но всем им не терпелось совершить вторжение в землю неприятелей. (8) Тем не менее и на варваров они не пошли сообща, но двигались, располагаясь лагерем каждый отдельно от других. Узнав об этом, Кавад (случилось так, что он оказался недалеко от этих мест) стремительно двинулся к римским границам и пошел им навстречу. (9) Римляне же еще не знали, что против них идет Кавад со всем войском, но думали, что тут находится незначительный отряд персов. (10) Войско Ареовинда стало лагерем в местечке Арзамон, расположенном на расстоянии двух дней пути от города Константины[70], а войско Патрикия и Ипатия в местечке Сифрий, отстоящем от города Амиды не меньше, чем на триста пятьдесят стадий. Келер же туда еще не пришел.

(11) Когда Ареовинд узнал, что на них идет Кавад со всем своим войском, он, покинув лагерь, вместе со всеми своими людьми обратился в бегство и буквально бегом отступил к Константине[71]. (12) Прибыв вскоре сюда, враги захватили опустевший лагерь вместе с его богатствами. Отсюда они спешно двинулись против другого римского войска. (13) Между тем воины Патрикия и Ипатия, встретив восемьсот эфталитов, шедших впереди персидского войска, почти всех их перебили. (14) Ничего не разузнав о Каваде и о персидском войске, они, чувствуя себя победителями, с тем большим спокойствием предались обычному образу жизни. Сняв оружие, они стали готовить себе завтрак, час которого уже подошел. (15) Р этом месте протекал ручей, и римляне начали обмывать в нем мясо для приготовления пищи. (16) А некоторые, страдая от жары, сами стали в нем мыться. Из-за этого вода в источнике замутилась и мутной потекла дальше. Узнав о приключившемся с эфталитами несчастье, Кавад быстро двинулся на врагов. (17) Увидев помутневшую воду источника и догадавшись о том, что происходит, Кавад понял, что противники не готовы к сражению, и приказал мчаться на них что было сил. Тотчас персы оказались перед ними, еще занятыми едой и невооруженными. (18) Римляне не выдержали этого нападения и, уже совсем не думая об отпоре, бежали кто куда мог. Одни из них, попав в плен, были убиты; другие же, взобравшись на возвышавшуюся там гору, в великом страхе и смятении валились с ее утесов[72]. (19) Говорят, что ни один отсюда не спасся, Патрикий же и Ипатий сумели бежать в самом начале боя. Затем Кавад со всем войском вернулся домой, так как враги-гунны напали на его землю, и долгое время он вел войну с этим племенем в северной части своей страны. (20) Между тем подошло и остальное римское войско, но не совершило ничего примечательного, потому что не было над ним единого главнокомандующего, но все военачальники были равны между собой, один противоречил предложениям другого, и никак они не хотели стоять лагерем вместе. (21) Келер со своими людьми, перейдя реку Нимфий, совершил набег на Арзанену[73]. (22) Эта река расположена очень близко от Мартирополя, а от Амиды отстоит приблизительно стадий на триста. Разорив тамошние местности, римляне вскоре вернулись назад. Набег этот продолжался недолго,

IX. После этого Ареовинд, отозванный к василевсу, отправился в Виз#225;нтий. Остальные же, прибыв к Амиде зимней порой, приступили к ее осаде[74]. Покорить крепость силой они не могли, хотя неоднократно пытались это сделать; поэтому они решили взять ее измором, ибо осажденные испытывали недостаток в самом необходимом. (2) Однако римские полководцы не были осведомлены относительно недостатка продовольствия у неприятеля, но, видя, что солдаты утомлены осадой и зимой, и вместе с тем подозревая, что персидское войско в скором времени придет сюда, против них, заботились о том, как бы самим уйти отсюда. (3) Персы же, не зная, как им быть в таком бедственном положении, тщательно скрывали недостаток продовольствия, делая вид, что у них изобилие съестных припасов. Сами же под благовидным предлогом хотели вернуться домой. (4) Между теми и другими начались переговоры, и было условлено, что персы, получив от римлян тысячу либр золота[75], отдадут им Амиду, Обе стороны охотно исполнили этот договор, и сын Глона, получив деньги, сдал Амиду римлянам. Сам Глон к тому времени уже погиб следующим образом.

(5) Когда римляне еще не расположились здесь лагерем, но находились недалеко от Амиды, некий крестьянин, который обычно тайком ходил в город и за большие деньги продавал Глону птицу, хлеб и плоды, явившись к стратигу Патрикию, пообещал сдать ему в руки Глона с двумястами персами, если взамен ему можно будет надеяться на вознаграждение. (6) Патрикий, пообещав, что он получит все, что пожелает, отпустил от себя этого человека. Тот, сильно порвав на себе одежду и притворившись заплаканным, вошел в город. (7) Явившись к Глону, он стал рвать на себе волосы, говоря: «Нес я тебе, владыка, из селения все, что было хорошего, как вдруг встретились мне римские солдаты (ведь они ходят по здешним местам небольшими шайками и грабят бедных крестьян); страшно избив меня и отняв все, что я нес, эти разбойники ушли; издавна у них существует закон — персов бояться, а несчастных земледельцев грабить. (8) Прошу тебя, господин, защити и себя, и нас, и персов. Если ты отправишься на охоту в окрестные места, неплохая будет у тебя добыча. Эти проклятые занимаются грабежами, шляясь по четыре или пять человек». Так он сказал. (9) Глон, поверив этому человеку, стал спрашивать его, сколько персов, по его мнению, будет достаточно для этой цели. (10) Он сказал, что пятидесяти будет вполне достаточно, ибо он никак не встретит на пути более пяти человек, но чтобы не случилось ничего неожиданного, хорошо повести с собой сто человек, а если взять воинов и вдвое больше, то будет лучше всего, так как не бывает человеку вреда от излишка. (И) Итак Глон, отобрав двести всадников, велел этому человеку показывать им дорогу. (12) Но тот стал уверять Глона, что лучше послать его на разведку и если он увидит, что римляне бродят в тех же местах, он сообщит об этом, и тогда поход персов будет произведен вовремя. Глону его слова показались надежными и он, отпустив его, велел ему идти. (13) Тот, придя к Патрикию, обо всем рассказал ему. Патрикий послал с ним двоих из своих копьеносцев, а также тысячу солдат. (14) Крестьянин скрыл их в гористой и лесистой местности возле деревни Филасамон, отстоящей от Амиды на сорок стадий. Велев ждать его в этой засаде, он бегом поспешил в город. (15) Сказав Глону, что добыча готова, он повел его вместе с двумястами воинами к засаде неприятеля. Когда они прошли то место, где залегли в засаде римляне, он тайно от Глона и всех персов поднял римлян из укрытия и показал им их врагов. (16) Персы, увидев, что они [римляне] движутся на них, были поражены такой неожиданностью и не знали, что им предпринять. Они не могли ни отступить, так как в тылу у них оказались неприятели, ни бежать в другую сторону, ибо там была вражеская земля. (17) Построившись, как могли при данных обстоятельствах) Для боя, персы стали отражать напавших, но, намного уступая им числом, потерпели поражение, и все вместе с Глоном погибли[76]. (18) Когда сын Глона узнал об этом, он, в глубоком страдании и гневе, оттого, что не мог защитить отца, сжег храм св. Симеона, служивший местом пребывания Глону, (19) хотя ни Глон, ни Кавад, ни кто-либо другой из персов не решались ни разрушить, ни причинить иного вреда постройкам в самой Амиде или вне ее[77]. Я же вернусь к прежнему повествованию. (20) Итак, римляне, заплатив деньги, получили назад Амиду спустя два года после того, как она была захвачена врагами. Когда они оказались в городе, стала явной их нерадивость и упорство персов при перенесении нужд. (21) Измерив количество съестных припасов и подсчитав полчище ушедших отсюда варваров, они поняли, что продовольствия в городе осталось дней на семь, хотя Глон в его сын давно уже давали персам хлеба намного меньше, чем требовалось. (22) Римлянам же, которые, как я сказал, были оставлены в городе, они, с тех пор как неприятели начали осаду, решили совсем ничего не давать, и те сначала ели непривычную пищу, а затем коснулись самых отвратительных вещей и наконец стали есть человеческое мясо. (23) Узнав таким образом, что они оказались полностью обмануты варварами, полководцы стали упрекать воинов за их нетерпение, так как они проявили непокорность, и в то время, как можно было взять в плен такое количество персов и сына Глона, и сам город, римляне, дав врагам деньги, навлекли на себя большой позор, взяв Амиду у персов за деньги. (24) Затем персы, поскольку у них затянулась война с гуннами, заключили с римлянами мирный договор. Произошло это на седьмом году войны[78]. Со стороны римлян его заключил Келер, со стороны персов — Аспевед. (25) Так, как я рассказал, окончилась война, начавшаяся между римлянами и персами. Теперь я приступаю к рассказу о том, что случилось у Каспийских ворот.

X. Киликийский горный хребет Тавр сначала проходит по Капиадокии, Армении и так называемой Персоармении, затем по земле албанцев и ивиров, а также других обитающих здесь племен, либо независимых, либо подвластных персам. (2) Он тянется на огромном пространстве, и если идти все дальше и дальше, этот горный хребет предстанет широкой и высокой громадой. (3) Кто пройдет через пределы ивиров, встретит среди теснин узкую трепу, простирающуюся на пятьдесят стадий. (4) Эта тропа упирается в круто поднимающееся и совершенно непроходимое место[79]. Дальше не видно никакого прохода, если не считать как бы сотворенных природой ворот, которые издревле назывались Каспийскими. (5) Далее идут равнины, удобные для езды верхом и орошаемые обильными водами, страна большая, ровная и удобная для разведения лошадей. (6) Здесь поселились почти все гуннские племена, занимая пространство до озера Меотиды. (7) Когда эти гунны нападают на земли персов или римлян, то они едут на свежих лошадях через эти ворота, о которых я сейчас упомянул, не делая никаких объездов и не встречая никаких крутых подъемов, кроме тех пятидесяти стадий, которые, как сказано, ведут в пределы Ивирии. (8) Двигаясь какими-либо другими проходами, они должны преодолевать большие трудности и не в состоянии пользоваться одними и теми же лошадьми; ибо им поневоле приходится делать большие объезды, и при этом по крутизнам. (9) Когда на это обратил внимание Александр, сын Филиппа, он выстроил в названном месте настоящие ворота и воздвиг укрепление[80]. С течением времени многие им владели, в том числе Амвазук, родом гунн, друг римлян и василевса Анастасия. (10) Достигнув глубокой старости и собираясь умирать, этот Амвазук, отправив к Анастасию доверенных лиц, просил дать ему денег, за что он обещал отдать римлянам укрепление и Каспийские ворота. (11) Так как василевс Анастасий не умел, да это и не было в его привычке, делать что-либо необдуманно, рассудив, что ему невозможно содержать там солдат, в месте пустынном в лишенном всех жизненных удобств, где не было по соседству ни единого подвластного римлянам племени, он велел передать Амвазуку большую благодарность за его расположение, но самое предложение признал для себя неприемлемым. (12) Немного времени спустя Амвазук умер от болезни, а Кавад, силой изгнав детей Амвазука, завладел воротами.

(13) После заключения мирного договора с Кавадом, василевс. Анастасий выстроив в местечке Дара хорошо укрепленный и весьма заслуживающий упоминания город, назвав его своим именем[81]. (14) Он отстоит от города Нисибиса на расстоянии девяноста восьми стадий, а от границы, которая отделяет земли римлян и персов, самое большее на двадцать восемь стадий. (15) Персы очень хотели помешать его строительству, но сделать этого никак не могли, потому что были втянуты в трудную войну с гуннами. (16) Но как только Кавад ее закончил, он отправил к римлянам послов до проводу того, что они выстроили город так близко от его границ, хотя это было запрещено заключенным ранее между персами и римлянами договором. (17) Тогда Анастасий, то применяя угрозы, то уверяя Кавада в дружбе и одаряя его крупными денежными подарками, хотел успокоить его и отвести его обвинения. (18) Этот василевс построил и другой подобный город в пределах Армении, очень близко от границ Персоармении. Когда-то это была деревня, но, получив от василевса Феодосия[82] достоинство и название города, [это поселение] с тех пор называлось его именем. (19) Анастасий же окружил его очень крепкой стеной[83], причинив таким образом персам ничуть не меньше тревоги, чем постройкой Дары: ибо оба эти города были укреплениями, очень удобными для нападения на их страну.

XI. Вскоре после этого Анастасий умер, и власть получил Юстин, отстранив от нее всех родственников Анастасия, хотя их было много и они были весьма имениты[84]. (2) И тогда-то Кавада охватило беспокойство, как бы персы, как только он окончит дни своей жизни, не произвели мятежа против его дома, тем более что он собирался передать власть одному из своих сыновей не без их противодействия. (3) Старшего из его сыновей Каоса[85], уже в силу возраста закон призывал на престол. Это отнюдь не было по душе Каваду, и воля отца шла вразрез с правами природы и существующими законами. (4) Закон не позволял вступить на престол второму его сыну Заму, так как он был лишен одного глаза. Ибо у персов нельзя стать царем одноглазому или страдающему каким-либо другим физическим недостатком. (5) Хосрова же, который родился у него от сестры Аспеведа[86], отец очень любил, но видя, что поистине почти все персы восхищены храбростью Зама (был он превосходный воин) и чтут его за другие достоинства, он боялся, как бы они не восстали против Хосрова и не нанесли бы непоправимой беды его роду и царству. (6) Итак он счел за лучшее прекратить войну с римлянами и уничтожить все поводы к ней при условии, что Хосров станет приемным сыном василевса Юстина. Только тогда, думал он, будет надежной его власть. Поэтому он по поводу этих вопросов отправил в Виз#225;нтий к василевсу Юстину послов с грамотами. (7) Послание гласило: «То, что мы претерпели со стороны римлян несправедливости, ты и сам знаешь, но все обиды на вас я решил окончательно забыть, будучи убежден, что истиннейшими победителями являются те из людей, которые, имея правду на своей стороне, себе во вред добровольно уступают друзьям. (8) Однако за все это я прошу у тебя одной милости, которая, соединив не только нас самих, но и всех наших подданных узами родства и естественно вытекающим отсюда взаимным расположением, оказалась бы в состоянии дать нам в изобилии все блага мира. (9) Я предлагаю тебе сделать моего Хосрова, который будет преемником моей власти, своим приемным сыном».

(10) Когда василевс Юстин ознакомился с этим посланием, то он очень обрадовался, так же как и его племянник Юстиниан, который, по общему мнению, должен был перенять от него власть. (11) Они хотели спешно приступить к делу, составив, в соответствии с существующим у римлян законом, письменный акт об усыновлении, если бы от этого их не удержал Прокл[87], который являлся советником василевса, исполняя должность так называемого квестора; это был человек справедливый и известный полным своим бескорыстием. (12) Поэтому он не так легко соглашался на создание нового закона и не хотел менять что-либо из уже установленного. Так и теперь, возражая против их намерения, он сказал: (13) «Я не привык прилагать свою руку к тому, что отдает новшеством, и вообще я боюсь этого больше всего, хорошо зная, что стремление к новшествам всегда сопряжено с опасностью. (14) Мне кажется, что даже очень смелый человек в делах подобного рода задумался бы над этим предложением и ужаснулся возможному в будущем потрясению. (15) Ибо, по моему мнению, мы сейчас рассуждаем ни о чем ином, как о том, чтобы под благовидным предлогом передать персам государство римлян. Они не скрывают своих мыслей и не пользуются какой-либо завесой, но открыто признаются в своем намерении и, совершенно не стесняясь, выставляют свое требование отобрать у нас все государство, прикрывая явный обман личиной простодушия, речами о любви к миру оправдывая свои бесстыдные домогательства. (10) Потому вам обоим следовало бы всеми силами отвергнуть эту попытку варваров: тебе, государь, чтобы не быть тебе последним василевсом римлян, а тебе, стратиг, чтобы она не оказалась помехой в достижении престола. (17) Ибо если другие их хитрые планы, скрытые обычно под пышностью слога, и нуждаются для многих в объяснениях, это посольство с самого начала имеет целью этого Хосрова, кто бы он ни был, сделать наследником римского василевса. (18) Вот как, по-моему, вы должны смотреть на это дело: по естественному праву имущество отцов принадлежит их детям и, хотя законы у всех народов, расходясь между собой, по многом друг другу противоречат, в этом случае, как у римлян, так и у варваров они сходны и, согласуясь друг с другом, признают детей полными наследниками отцовского имущества. Посему, если вы согласитесь на первое предложение, вам останется принять и все остальное».

(19) Так сказал Прокл. Василевс и его племянник одобрили его слова и стали размышлять над тем, что предпринять. (20) В это время Кавад прислал василевсу Юстину другое письмо, где он говорил о своем намерении послать к нему знатных лиц с тем, чтобы был заключен мир и письменно закреплено, каким образом ему угодно произвести усыновление его сына. (21) Тогда Прокл стал еще сильнее, чем прежде, высказывать подозрение относительно намерения персов, настойчиво утверждая, что у них одна цель: как бы присвоить себе самым спокойным образом всю державу римлян. (22) Он советовал как можно скорее заключить с ними мир и с этой целью послать первых у василевса лиц, которые должны будут, если Кавад спросит, каким образом должно произойти усыновление Хосрова, прямо ответить: так, как это происходит у варваров, при этом он объяснил, что варвары производят усыновление не с помощью грамот, а вручением оружия и доспехов. (23) Так и решив, василевс Юстин отпустил послов Кавада, пообещав, что вскоре за ними последуют знатнейшие из римлян, которые и относительно мира, и относительно Хосрова все устроят наилучшим образом. (24) В том же духе он написал и Каваду. Со стороны римлян были отправлены Ипатий, племянник ранее царствовавшего Анастасия, патрикий, имевший должность стратига Востока, и Руфин, сын Сильвана[88], пользовавшийся почетом среди патрикиев и известный Каваду по предкам своим; (25) со стороны персов послами были Сеос, человек могущественный и располагающий великими правами, носивший звание адрастадаран салана, и Мевод[89], имевший должность магистра. (26) Съехавшись в месте, которое находится на самой границе государств римского и персидского, они вступили в переговоры друг с другом, прилагая старание к тому, чтобы прекратить несогласия и установить прочный мир. (27) Прибыл и Хосров к реке Тигр, которая отстоит от города Нисибиса на расстоянии приблизительно двух дней пути с намерением отправиться в Виз#225;нтий, когда той и другой стороне покажется, что мир прочно установлен. (28) Много было сказано послами и той и другой стороны относительно существующих между ними несогласий. Сеос утверждал, что римляне насильственно и безо всякого на то права владеют издревле подвластной персам Колхидой, которая теперь называется Лазикой[90]. (29) Римляне, услышав эти речи, сочли для себя глубоко оскорбительным то, что даже Лазика оспаривается персами. Когда же они, в свою очередь, сказали, что усыновление Хосрова должно произойти так, как полагается у варварских народов, это показалось персам нестерпимой обидой[91]. (30) Разойдясь, и те и другие вернулись к себе домой; вернулся к отцу и Хосров, не достигнувший своей цели. Сильно разгневанный всем происшедшим, он поклялся отомстить римлянам за нанесенное ему оскорбление.

(31) Впоследствии Мевод оклеветал Сеоса перед Кавадом, будто бы он умышленно, вопреки данному ему от повелителя поручению, затеял спор о Лазике, срывая таким образом мирные переговоры, и что он заранее сговорился с Ипатием, который, отнюдь нс будучи преданным своему василевсу, пытался не допустить заключения мира и усыновления Хосрова. Враги Сеоса, обвиняя его еще во многом другом, призвали к суду. (32) И весь совет персов — люди, собравшиеся сюда скорее по злобе, чем по требованию закона, судили его. Их очень тяготила его власть, совершенно для них непривычная, да и характер этого человека они переносили с трудом. (33) Ибо, хотя Сеос был самым бескорыстным человеком и со строгой точностью следил за правосудием, он был охвачен недугом надменности несравненно больше, чем другие. Этот порок, по-видимому, свойствен всем персидским сановникам, однако у Сеоса, даже по их представлениям, эта страсть была совершенно чрезмерной. (34) Его обвинители назвали все то, о чем я сейчас сказал, а также и то, что этому человеку не угодно было жить по существующим обычаям пли выполнять персидские установления. (35) Ибо, по их словам, он почитает какие-то новые божества, а недавно умершую свою жену он похоронил, хотя персидские законы запрещают предавать земле тела покойников. (36) Итак, судьи приговорили этого человека к смерти. Кавад же, хотя, казалось, что он относится с состраданием к Сеосу как к своему другу, отнюдь не обнаруживал желания его спасти. (37) Но в то же время он не делал вид, будто бы он на него разгневан, а говорил, что не хочет нарушать персидских законов. Между тем он был обязан Сеосу своей жизнью, так как именно Сеос был главной причиной того, что он остался жив и стал царем. Таким образом, Сеос был осужден и окончил дни своей жизни[92]. (38) Присвоенное ему звание с пего началось и на нем окончилось. Второго адрастадаран салана больше уже не было. Руфин также донес василевсу на Ипатия. (39) Поэтому василевс отрешил его от должности, а некоторых из близких ему людей предал жестокой пытке; но ничего основательного в этом доносе он не обнаружил. Таким образом, он больше не причинил Ипатию ничего худого.

XII. После этого, хотя Кавад горел желанием вторгнуться в пределы римлян, он никак не мог сделать этого, ибо встретил следующее препятствие. (2) Живущие в Азии ивиры поселились у самых Каспийских ворот, расположенных к северу от них. Налево от них, к западу, находится Лазика, направо, к востоку — племена, подвластные персам. (3) Ивиры — христиане и лучше всех известных нам народов хранят уставы этой веры, но издревле они находятся в подчинении у персидского царя. (4) Каваду же вздумалось насильственно обратить их в свою веру. Он потребовал от их царя Гургена[93], чтобы он выполнял все те обряды, которых придерживаются персы, и, помимо прочего: ни в коем случае не предавать земле тела умерших, по всех их бросать на съедение птицам и псам[94]. (5) Поэтому Гурген решил перейти на сторону царя Юстина и просил его дать твердое обещание, что римляне никогда не отдадут ивиров под власть персов. (6) Василевс Юстин очень охотно дал ему такое обещание и отправил племянника прежнего василевса, Анастасия, патрикия Прова с большими деньгами в Боспор, чтобы, склонив дарами войско гуннов, послать их на помощь в качестве союзников ивирам[95]. (7) Боспор — город приморский; кто вплывает в так называемый Понт Эвксинский, для того он находится налево, а от Херсона, самого отдаленного города римской земли, он находится на расстоянии двадцати дней пути[96]. Расположенные между Херсоном и Боспором местности заняты гуннами[97]. (8) Жители Боспора издревле жили независимо, но недавно они отдали себя под власть василевса Юстина. (9) Однако Пров возвратился оттуда, не достигнув своей цели, и василевс отправил в Лазику военачальника Петра[98] с небольшим количеством гуннов, чтобы он, насколько возможно, помог Гургену. (10) В то же время и Кавад послал против Гургена и ивиров весьма значительное войско во главе с военачальником, родом персом, имеющим сан вариза, по имени Вой[99]. (11) Увидев, что у него недостаточно сил, чтобы выдержать нашествие персов, ибо помощь римлян была невелика, Гурген со всеми знатными ивирами бежал в Лазику, захватив с собой жену и всех своих сыновей и братьев, старшим из которых был Пераний[100]. (12) Оказавшись в пределах Лазики, они там остановились и, защищенные узкими горными проходами, стали сопротивляться врагам. (13) Преследовавшие их персы не сделали здесь ничего значительного, так как та же труднодоступная местность оказалась препятствием для их нападения.

(14) Затем ивиры прибыли в Виз#225;нтий; вернулся и Петр, отозванный василевсом, и на будущее, поскольку лазы не хотели нести здесь охрану, василевс счел необходимым охранять эту землю вместе с ними, послав туда войско под начальством Иринея[101]. (15) На самой границе у лазов, в том месте, где к ним входят из пределов Ивирии, есть два укрепления, охрана которых издревле была возложена на местных жителей, хотя они и терпели здесь большой недостаток во всем, ибо нет тут ни зерна, ни вина, ни чего-либо другого, необходимого для жизни. (16) А из иных мест доставить что-либо невозможно из-за горных теснин, разве что люди принесут это на себе. (17) Тамошние лазы смогли жить там, питаясь растущим в этих местах просом, к которому они привыкли. (18) Удалив из этих крепостей гарнизоны, василевс велел римским воинам нести здесь сторожевую службу. (19) Вначале лазы, хотя и с большим трудом, доставляли им продовольствие, по потом они отказались от этой службы; поэтому римляне покинули эти крепости, и персы безо всякого труда их заняли. Вот что произошло в земле лазов.

(20) Римляне под командованием Ситы[102] и Велисария вторглись в подвластную персам Персоармению, опустошили значительную часть этой земли, и, захватив в плен множество армян, удалились в свои пределы. (21) Оба они были молодыми людьми, у которых только что показывалась первая борода; оба они являлись копьеносцами стратига Юстиниана, который позже стал соправителем своего дяди Юстина. Когда же произошло вторичное вторжение римлян в Армению, то Нарсес и Аратий[103], неожиданно встретив их, вступили с ними в бой. (22) Эти мужи немного времени спустя прибыли к римлянам в качестве перебежчиков и вместе с Велисарием ходили походом в Италию; тогда же, столкнувшись с войском Ситы и Велисария, они оказались победителями. (23) В область около города Нисибиса вторглось другое римское войско, которым командовал фракиец Ливеларий; но оно, обратившись в бегство, круто повернуло назад, хотя никто против него не выступал[104]. (24) Поэтому василевс отрешил его от командования и назначил Велисария командующим расположенных в Даре войск[105]. Тогда же в качестве советника был к нему назначен Прокопий, который описал эти войны.

XIII. Немного времени спустя василевс Юстин, провозгласивший lt;1 августа 527 г.gt; своего племянника Юстиниана соправителем, умер, и с этого времени царская власть перешла в руки одного Юстиниана. (2) Этот Юстиниан приказал Велисарию построить крепость в местечке Миндуе, которое находится у самой персидской границы, по левую сторону, если идти в Нисибис. (3) Велисарий с величайшей поспешностью выполнял указание василевса, и стены укрепления, благодаря большому числу рабочих, поднялись уже высоко. (4) Персы запротестовали, не позволяя далее что-либо строить и грозя, что немедленно воспрепятствуют этому не только словом, но и делом. (5) Получив это известие и зная, что Велисарий не в состоянии с имевшимся там войском отразить персов, василевс приказал направиться туда другому войску, а также и Куце и Вузе[106], которые тогда командовали войсками, находившимися в Ливане. Они были братьями, родом из Фракии, оба молодые и без оглядки бросавшиеся в рукопашный бой с врагом. (6) Итак, собранные с обеих сторон войска двинулись к месту строительства: персы, чтобы всеми силами помешать работам, римляне — чтобы защитить строителей. (7) Произошло жестокое сражение; римляне оказались побеждены и подверглись страшному избиению, а некоторых враги взяли живыми в плен. (8) В числе их был Куца. Всех их персы увели в свои пределы и постоянно держали в пещере в оковах, а строившуюся крепость, так как никто больше ее не защищал, они срыли до основания[107].

(9) После этого василевс Юстиниан, назначив Велисария стратигом Востока[108], приказал ему выступить против персов. Собрав значительное войско, Велисарий пришел в Дару. (10) Прибыл от василевса и Гермоген[109], чтобы вместе с ним руководить военными действиями. Он имел звание магистра. Раньше он был советником Виталиана, когда тот выступил против василевса Анастасия. (11) Василевс послал Руфина в качестве посла, которому велел, пока он не даст ему знать, оставаться в Иераполе у Евфрата. Ибо уже и с той, и с другой стороны распространялись частые слухи о мире. (12) Вдруг кто-то сообщил Велисарию и Гермогену, что персы собираются вторгнуться в римскую землю с намерением захватить город Дару. lt;Июль 530 г.gt; (13) Услышав об этом, они приготовились к сражению следующим образом. Недалеко от ворот, обращенных к городу Нисибису, на расстоянии полета брошенного камня они вырыли многоколенный ров. Вырыт он был не по прямой линии, но следующим образом. (14) В середине был выкопан недлинный прямой ров, с каждой его стороны под прямым углом были выведены траншеи, а от их краев вновь по горизонтали прорыли длинные рвы[110]. (15) Немного времени спустя пришли персы большим войском и стали лагерем в местечко Аммодии, расположенном в двадцати стадиях от города Дары. (16) Среди их военачальников были Питиакс и одноглазый Варесман. Над всеми ними один был поставлен в качестве главнокомандующего, перс родом, по своему положению мирран (так персы называют эту должность)[111], по имени Пероз. (17) Он, тотчас послав к Велисарию, велел приготовить ему баню, поскольку завтра ему угодно в ней помыться. (18) Поэтому римляне начали с большим рвением готовиться к бою, уваренные, что на следующий день предстоит сражение.

(19) С восходом солнца, видя наступающих на них врагов, они построились следующим образом. Край прямого левого рва, который подходил к поперечной траншее, вплоть до находившегося здесь холма занял Вуза с многочисленной конницей и герул Фара[112] с тремястами своими соплеменниками. (20) Направо от них, снаружи рва, в углу, образованном поперечной траншеей и прямо идущим рвом, стояли Суника и Эган[113], массагеты родом[114], с шестьюстами всадниками с тем, чтобы они в случае, если отряды Вузы и Фары обратятся в бегство, двинулись наискось и, оказавшись в тылу у неприятеля, быстро смогли помочь находившимся там римлянам. На другом крыле всадники были выстроены подобным же образом. (21) Край прямого рва занимали многочисленные всадники, которыми командовали Иоанн, сын Никиты, Кирилл и Маркелл[115]; с ними были Герман и Дорофей; в углу, который был в правой стороне, были поставлены те шестьсот всадников, которыми командовали массагеты Симма и Аскан, для того чтобы, как сказано выше, в случае бегства отряда Иоанна, они, двинувшись отсюда, зашли бы в тыл персам. (22) Вдоль всего рва стояли отряды всадников и пешее войско. Позади них, в самой середине, находились воины Велисария и Гермогена. (23) В таком порядке стояло римское войско, состоявшее из двадцати пяти тысяч воинов, войско же персов состояло из сорока тысяч всадников и пехотинцев. Все они выстроились по порядку, в одну линию, устроив свою фалангу по фронту возможно глубже. (24) Долгое время ни те, ни другие не начинали сражения, но персы с удивлением смотрели на искусное расположение войск римлян, и, казалось, недоумевали, что им делать в таком положении.

(25) Когда день уже стал клониться к вечеру, один отряд персидских всадников, который находился у них на правом фланге, отделившись от остального войска, двинулся против Вузы и Фары. Те несколько подались назад. (26) Но персы не стали их преследовать, а остались на месте, боясь, я думаю, окружения со стороны врагов. Тогда отступившие римляне внезапно бросились на них. (27), Персы, не выдержав их натиска, погнали коней, устремившись назад к своей фаланге. Войско Вузы в Фары вернулось на прежнее место. (28) В этой схватке пало семь персов, тела которых остались в руках римлян. В дальнейшем и те, и другие стояли спокойно в своих рядах. (29) Тут один молодой перс, подъехав очень близко к римскому войску, обратился ко всем с вызовом, крича, не хочет ли кто вступить с ним в единоборство. (30) Никто не отважился на такую опасность, кроме Андрея, одного из домашних Вузы: вовсе не воин и никогда не упражнявшийся в военном деле, он был учителем гимнастики и стоял во главе одной палестры[116] в Виз#225;нтии. (31) Он и за войском последовал потому, что ухаживал за Вузой, когда тот мылся в бане; родом он был из Виз#225;нтия. Он один, причем без приказания Вузы или кого-либо другого, по собственному побуждению осмелился вступить в единоборство с этим человеком. Опередив варвара, еще раздумывавшего, как ему напасть на противника, Андрей поразил его копьем в правую сторону груди. (32) Не выдержав удара этого исключительно сильного человека, перс свалился с коня на землю. И, когда он навзничь лежал на земле, Андрей коротким ножом заколол его, как жертвенное животное. Необыкновенный крик поднялся со стен города и из римского войска. (33) Крайне огорченные случившимся, персы послали другого всадника на такой же бой; то был муж храбрый и отличавшийся крупным телосложением, уже не юноша, с сединой в волосах. (34) Подъехав к неприятельскому войску и размахивая плетью, которой он обычно подгонял коня, он вызвал на бой любого из римлян. (35) Так как никто против него не выступал, Андрей опять, никем не замеченный, вышел на середину, хотя Гермоген запретил ему это делать. (36) Оба они, охваченные сильным воодушевлением, с копьями, устремились друг на друга; копья их, ударившись о броню, отскочили назад, а кони, столкнувшись друг с другой головами, упали и сбросили с себя всадников. (37) Оба эти человека, упав близко друг от друга, с большой поспешностью старались подняться, но персу мешала сама громада его тела, и он не мог легко это сделать; Андрей же, опередив его (занятия в палестре обеспечили ему такое преимущество) и толкнув коленом уже поднимающегося противника, вновь опрокинул его на землю и убил. (38) Со стены и из римского войска поднялся крик пуще прежнего; тогда персы, распустив фалангу, удалились в Аммодий, а римляне с победными песнями вошли в крепость. (39) Уже наступали сумерки; так оба вражеских войска провели эту ночь.

XIV. На следующий день к персам присоединилось еще десять тысяч воинов, вызванных ими из Нисибиса, Велисарий же и Гермоген написали миррану следующее: «Что первым благом является мир, в этом согласны все люди, даже те, которые недалеки умом. (2) Поэтому тот, кто нарушает его, является главным виновником несчастья не только для соседей, но и для своих соотечественников. И поистине тот — самый лучший полководец, кто сумел войну сменить миром. (3) Ты же в то время, как между римлянами и персами царило полное согласие, решил двинуться на нас войной безо всякой причины, несмотря на то, что оба государя стремятся к миру, и у нас уже находятся поблизости послы, которые в скором времени разрешат в совместной беседе все несогласия, разве что неотвратимая беда, которую принесет твое нападение, не отнимет у нас эту надежду. (4) Уведи же, как можно скорее, войско в пределы персов и не будь препятствием к наступлению величайших благ, чтобы не оказаться возможным виновником грядущих бед для персов». (5) Мирран, ознакомившись с доставленным к нему посланием, ответил следующее: «Возможно, я исполнил бы просьбу, убежденный посланием, если бы оно исходило не от римлян, которые легко дают обещания, а когда дело доходит до исполнения, для них это оказывается исключительно трудным и безнадежным, даже если они подтвердили договор любыми клятвами. (6) Поэтому мы, отказавшись далее терпеть ваши обманы, были вынуждены с оружием в руках двинуться против вас, а вам, милейшие римляне, не о чем больше думать, как о том, что вам надлежит воевать с персами. Ибо нам предстоит здесь либо умереть, либо состариться, пока мы на деле не добьемся от вас справедливости». (7) Таков был ответ миррана. И вновь Велисарий в его соратники написали следующее: «Не следует, славнейший мирран, поддаваться высокомерному хвастовству и укорять своих соседей в том, что к ним не относится. (8) Мы сказали — и это сама истина, — что Руфин прибыл в качестве посла, что он находится недалеко, — и об этом ты сам скоро узнаешь. Если вы так стремитесь к войне, то мы выступим против вас с помощью Бога: мы уверены, что Он поможет нам в опасности, снисходя к миролюбию римлян и гневаясь на хвастовство персов, которые решили идти войной на нас, предлагавших вам мир. (10) Мы выступим против вас, прикрепив перед битвой к навершиям наших знамен то, что мы взаимно друг другу написали». Так гласило письмо. (11) Мирран опять на это ответил: «И мы вступаем в бой не без помощи наших богов, с ними мы пойдем на вас, и я надеюсь, что завтра они введут нас в Дару. (12) Поэтому пусть в городе будут для меня готовы баня и обед». Когда Велисарий и его соратники прочитали это письмо, они стали готовиться к бою. (13) На следующий день, собрав с восходом солнца всех персов, мирран сказал следующее: «Мне хорошо известно, что не из-за слов военачальников, а от природной храбрости и желания заслужить взаимное уважение персы привыкли проявлять смелость в опасных обстоятельствах. (14) Видя же, что вы недоумеваете, почему римляне, которые раньше обычно выходили на бой в беспорядке шумною толпою, ныне, выступив в таком порядке, который совершенно им не свойственен, выдержали натиск персов, я считаю нужным обратиться к вам со словами внушения, чтобы не случилось с вами беды из-за того, что у вас неверное представление о деле. (15) Да не подумайте, что они вдруг стали более храбрыми и опытными! Наоборот, они теперь еще более трусливы, чем прежде. Они до того боятся персов, что не отважились построить свои фаланги при отсутствии рва. (16) И даже тогда они не начали битву, а когда мы не вступили с ними в сражение, они с великой радостью отступили к своим стенам, считая, что дела их оказались лучше, чем они могли ожидать. (17) Потому только они не пришли в замешательство, что не подверглись опасности сражения. Но как только мы вступим с ними в рукопашный бой, то ужас и неопытность, охватив их души, непременно доведут их до обычного для них беспорядка. (18) Таковы наши враги; вы же, персы, подумайте о том, какое суждение вынесет о вас царь царей; (19) ибо если вы теперь не проявите достойного персов мужества, то знайте, что вас ожидает бесславное наказание». (20) Обратившись к войску с таким увещанием, мирран повел его против врагов. Со своей стороны, Велисарий и Гермоген, собрав перед городскими стенами римских воинов, обратились к ним с такими словами: (21) «Что персы отнюдь не непобедимы, что они не бессмертны, в этом вы уже убедились на основании только что случившегося сражения. Никто не станет возражать, что вы, превосходя их храбростью и телесной силой, уступаете им только в том, что не так, как они, послушны своим военачальникам. (22) Но исправиться в этом никому из вас не составит труда. Никакими стараниями невозможно отвратить препятствия судьбы, но рассудок легко может стать врачевателем зла, причина которого — сам человек. (23) Итак, если вы пожелаете слушать и исполнять приказания, то вы скоро одержите победу в войне. Враг идет на нас, полагаясь не на что иное, как на наш беспорядок; (24) но, обманувшись в своем ожидании, он теперь так же, как и в предыдущем сражении, отступит. И самой многочисленностью, которой вас пугает враг; вы должны пренебречь; (25) ибо вся их пехота — не что иное, как толпа несчастных крестьян, которые идут за войском только для того, чтобы подкапывать стены, снимать доспехи с убитых и прислуживать воинам в других случаях[117]. (26) Поэтому у них нет никакого оружия, которым они могли бы причинить вред неприятелю; а свои огромные щиты они выставляют только для того, чтобы самим обороняться от неприятельских стрел и копий. (27) Итак, проявив мужество в этом сражении, вы не только победите персов, но накажете их за дерзость, чтобы они уже никогда больше не пошли войной на римскую землю». (28) Такое увещание сделали Велисарий и Гермоген. Когда же они увидели, что персы, не останавливаясь, идут на них, спешно выстроили воинов в прежнем порядке. (29) Варвары, подойдя к ним, построились во фронт. Однако мирран поставил против врагов не всех персов, а лишь половину, приказав остальным держаться сзади. (30) Они должны были сменять сражавшихся и со свежими силами нападать на врагов с тем, чтобы все время они сражались поочередно. (31) Только отряду так называемых бессмертных он велел оставаться в бездействии, пока он не подаст им знак. (32) Сам он стал в середине фронта, Питиакса поставил во главе правого крыла, Варесмана — левого. Так были построены оба войска. В это время Фара, явившись к Велисарию и Гермогену, сказал им следующее: (33) «Я думаю, что оставаясь здесь со своими герулами, я не смогу причинить врагам большого вреда. Если же мы спрячемся у этого склона, а затем, когда персы вступят в сражение, поднявшись из-за холма, внезапно окажемся у них В тылу и начнем поражать их сзади, то, естественно, мы нанесем им большой урон». Так сказал Фара, и поскольку это пришлось по душе Велисарию и его соратникам, он так и стал действовать.

(34) До середины дня ни те, ни другие не начинали боя. Но как только наступил полдень, персы начали сражение, отложив столкновение до этого срока по той причине, что сами они привыкли есть на исходе дня, а римляне до полудня; поэтому они решили, что условия окажутся неравны, если они нападут на голодных. (35) Сначала и те, и другие пускали друг в друга стрелы, которые своим множеством, можно сказать, совсем затемняли свет; и с той, и с другой стороны многие пали, но со стороны врагов стрел неслось гораздо больше. (36) Сменяя друг друга, они постоянно сражались свежими силами, не позволяя противникам заметить того, что происходит. Однако и при этом римляне не оказались в худшем положении: ветер, поднявшийся с их стороны, дул прямо на варваров, сильно ослабляя действие их стрел. (37) Когда, наконец, у тех и у других истощились все стрелы, они начали действовать копьями и все чаще и чаще вступали в рукопашный бой. Особенно тяжелое положение создалось у римлян на левом фланге. (38) Дело в том, что кадисины[118], которые сражались здесь под началом Питиакса, внезапно явившись на помощь в большом количестве, обратили в бегство своих противников и, сильно наседая на бегущих, многих убили. (39) Увидев это, люди Суники и Эгана стремительным броском ринулись на врагов. А до того триста герулов во главе с Фарой, спустившись с холма и оказавшись в тылу врагов, проявили чудеса храбрости в борьбе с персами, особенно с кадисинами. (40) Те, увидев, что с фланга против них движется еще отряд Суники, обратились в бегство. (41) Неприятель был разгромлен совершенно, так как римляне, соединив вместе все находившиеся здесь войска, учинили страшное избиение варваров. (42) На правом крыле в этом бою у них погибло не менее трех тысяч, а остальные, с трудом добежав до своей фаланги, спаслись. (43) Римляне, со своей стороны, дальше их не преследовали, и те, и другие снова выстроились друг против друга. Так происходило сражение. (44) Между тем мирран незаметно перевел на левый фланг большое число воинов, в том числе всех так называемых бессмертных. Заметив это, Велисарий и Гермоген велели Сунике и Эгану с их шестьюстами воинами двинуться на угол правого фланга, где находились войска Симмы и Аскана, а позади них они поставили многих из личного войска Велисария. (45) Персы, которые стояли на левом фланге во главе с Варесманом, вместе с бессмертными стремительно бросились на стоявших против них римлян; те, не выдержав их натиска, обратились в бегство. (46) Тогда римляне, находившиеся в углу фланга, вместе с теми, которые стояли позади них, спешно двинулись против преследовавших. (47) Нападая на врагов сбоку, они разрезали их отряд надвое: большинство персов оказалось у них с правой стороны, некоторые остались с левой. В числе этих немногих случайно оказался и тот, который нес знамя Варесмана; напав на него, Суника поразил его копьем. (48) Те персы, которые первыми преследовали римлян, заметив уже, в какую беду они попали, повернули назад и, прекратив преследование, пошли на нападавших на них римлян, но тут они попали под перекрестные удары врагов. (49) Ибо убегавшие римляне, сообразив, что происходит, повернулись против них. Остальные персы и отряд бессмертных, видя склоненное и почти лежащее на земле знамя, во главе с самим Варесманом бросились на находившихся там римлян. (50) Римляне встретили их удар. Первым Суника убил Варесмана и сбросил его с коня на землю. Тогда варваров охватил великий страх, и они, не помышляя больше о защите, в полном беспорядке обратились в бегство. (51) Римляне, окружив их, убили около пяти тысяч человек. Таким образом, оба войска полностью покинули свои места: войско персов для отступления, войско римлян для преследования. (52) Во время сражения пехотинцы из персидского войска побросали свои длинные щиты и пребывали в полном беспорядке, враги же нещадно избивали их. Однако римляне недолго продолжали преследование. (53) Велисарий и Гермоген ни в коем случае не позволяли им заходить очень далеко, опасаясь, как бы враги по какой-то случайности не повернули назад и не обратили бы в бегство их самих, ведущих преследование безо всякой осторожности. Они считали, что для них достаточно удержать победу. (54) Ибо в этот день римлянам удалось победить персов в сражении, чего уже давно не случалось. Таким образом, разошлись оба войска. (55) Персы больше не хотели вступать с римлянами в открытое сражение. Тем не менее и те, и другие совершали внезапные набеги, причем римляне не оказывались слабее. Так обстояли дела в Месопотамии.

XV. Между тем Кавад отправил другое войско в подвластную римлянам Армению. Оно состояло из персоармян и сунитов[119], соседей аланов. С ними было три тысячи гуннов, так называемых савиров, воинственнейшего племени. (2) Командующим всеми ими был поставлен Мермерой[120], перс родом. Когда они оказались в трех днях пути от Феодосиополя, они стали лагерем в области персоармян, готовясь к вторжению. (3) В то время стратигом Армении был Дорофей, муж разумный и испытанный во многих войнах. Сита же имел должность стратига в Виз#225;нтии и был поставлен во главе всего войска Армении[121]. (4) Оба они, узнав, что в Персоармении собирается войско, тотчас послали двоих своих телохранителей с тем, чтобы они, разведав все о неприятельских силах, уведомили бы их. (5) Эти двое, проникнув в лагерь варваров и тщательно все высмотрев, отправились назад. (6) По дороге в одном из тамошних местечек они неожиданно встретились с враждебными гуннами. Один из римлян, по имени Дагарис, был ими схвачен и связан, другому удалось бежать и обо всем рассказать стратигам. (7) Те, вооружив все войско, внезапно напали на лагерь врага. (8) Варвары, пораженные неожиданностью, уже не думали о сопротивлении, но бежали, кто куда мог. Римляне, многих убив и разграбив лагерь, тотчас же вернулись назад.

(9) Немного спустя Мермерой, собрав все свое войско, вторгся в пределы римлян и настиг врагов возле города Саталы[122]. Став здесь лагерем в местечке Октава, отстоявшем от города на расстоянии пятидесяти шести стадий, они отдыхали. (10) Сита, взяв с собой тысячу воинов, скрылся за одним из холмов, которые в большом количестве окружают город Саталу, расположенный на равнине. (11) Дорофею со всем остальным войском он велел оставаться в стенах города, так как, по их мнению, они не могли на ровном месте выдержать нападение врагов, которых было не менее тридцати тысяч, в то время как силы римлян с трудом доходили до половины этого числа. (12) На следующий день варвары, подойдя очень близко к укреплениям, решили осадить город со всех сторон. Внезапно увидев, что люди Ситы спускаются с холма и идут на них, и совершенно не имея возможности составить представление об их числе, поскольку было лето и поднималась густая пыль, они подумали, что их гораздо больше, тотчас отказались от окружения города и поспешили собраться на небольшом пространстве сомкнутым строем. (13) Опередив их и разделившись на два отряда, римляне напали на них во время отступления от укреплений; когда это увидело все войско римлян, оно, осмелев, ринулось из укрепления и устремилось на врагов. (14) Оказавшись между римскими войсками, персы обратились в бегство. Однако, как было сказано, превосходя численностью своих врагов, они сопротивлялись римлянам; завязалась жестокая битва и дело дошло до рукопашной. (15) Сражающиеся, так как все они были всадниками, быстро то наступали, то отступали. Тогда Флорентий, фракиец, возглавлявший конный отряд, устремился в середину врагов, схватил знамя военачальника, пригнул его как можно ниже к земле и стал отъезжать назад. (16) Но его настигли и тут же изрубили на куски, и все же [именно] он оказался главным виновником победы римлян. Варвары, не видя больше знамени, пришли в полный беспорядок и, пав духом, отступили. Оказавшись в своем лагере, они пребывали в бездействии, понеся в сражении большие потери. (17) На следующий день все они отправились домой, и их никто не преследовал: римскому войску казалось, что дело большое и славное — заставить варваров, столь многочисленных, претерпеть в своей земле то, о чем было сказано несколько раньше, а затем их, вторгшихся в чужую землю, заставить уйти, не только ничего не совершив, но и потерпев такое поражение от более слабого противника[123]. (18) Тогда римляне овладели двумя персидскими местностями в Персоармении: укреплением Вол и так называемым Фарангием[124], откуда персы, добывая золото, отправляют его своему царю. (19) Незадолго до этого им удалось покорить народ цанов[125], которые издревле жили в пределах римского государства как независимое племя. Как это произошло, я сейчас расскажу. (20) Если идти из Армении в Персоармению, то направо находятся горы Тавра, тянущиеся до Ивирии и земель расположенных там народов, как я рассказывал несколько раньше. Налево же на большом протяжении тянется дорога, идущая все время под уклон, а над ней высятся горы с крутыми обрывами, окутанные вечными тучами и снегами. (21) Вытекая отсюда, река Фасис[126] бурно несется затем в землю Колхиды. Здесь искони жили варвары, племя панов, которое в прежнее время называлось санами. Они никому не были подвластны и занимались грабежом живших по соседству римлян; жизнь они вели самую суровую и питались только тем, что награбят, ибо их земля ничего не давала для их пропитания. (22) Поэтому василевс римлян ежегодно посылал им определенное количество золота с тем, чтобы они больше не грабили тамошние места. (23) При этом они давали свои старинные клятвы, однако потом, презрев то, чем они клялись, совершали неожиданные набеги, причиняя огромные опустошения не только армянам, но и соседним с ними римлянам, вплоть до моря; затем после кратковременного набега они быстро возвращались домой. (24) Конечно, когда им приходилось встречаться с римским войском, они терпели поражение в битве, но вследствие неприступности их местности окончательно покорить их было невозможно. Еще до этой войны Сита победил их в сражении; ласковыми словами и кротким обращением ему удалось полностью привлечь их на свою сторону[127]. (25) Переменив образ жизни на более культурный, они стали записываться в римские отряды и в дальнейшем ходили с римским войском на врагов. Переменили они и свою веру на более благочестивую, став христианами. Так обстояли дела с цанами.

(26) Если перейти границы их области, то открывается глубокая долина, окаймленная крутыми утесами и простирающаяся до Кавказских гор. Тут разбросаны очень многолюдные селения и в изобилии растут виноград и другие плоды. (27) Эта долина на протяжении приблизительно трех дней пути находится под властью римлян, и затем начинаются пределы Персоармении, где расположены золотые рудники. Управлять ими Кавад поручил одному из местных жителей по имени Симеон. (28) Когда этот Симеон увидел, что война между римлянами и персами находится в полном разгаре, он решил лишить Кавада дохода от получаемого отсюда золота. (29) Поэтому он, перейдя на сторону римлян, передал им и Фарангий, но решил не отдавать получаемое из рудника золото ни тем, ни другим. (30) Римляне от него ничего не требовали, считая, что для них выгодно уже то, что враги потеряли свои доходы отсюда, персы же не могли против воли римлян чинить насилие тамошним жителям, тем более, что мешали им в этом труднопроходимые места.

(31) Примерно тогда же в Нарсес и Аратий, которые в начале этой войны имели в Персоармении рукопашное сражение с Велисарием, как я рассказал об этом раньше, вместе со своей матерью добровольно перешли к римлянам. Они были приняты царским казначеем Нарсесом (ибо и он тоже был родом из Персоармении)[128] и осыпаны великими богатствами. (32) Когда их младший брат Исаак узнал об этом, он, вступив в тайные переговоры с римлянами, сдал им укрепление Вол, расположенное недалеко от окрестностей Феодосиополя[129]. (33) Он предложил им спрятать где-нибудь поблизости воинов, а ночью принял их в укрепление, тайком открыв маленькие ворота. Таким образом и он ушел в Виз#225;нтии.

XVI. Так обстояли тогда дела у римлян. Персы же, хотя Велисарий победили их в битве под Дарой, не хотели удаляться отсюда, пока Руфин, явившись к Каваду, не сказал ему следующего: «Послал меня к тебе, о царь, брат твой принести тебе его справедливые жалобы на то, что персы, не имея никакой законной причины, вошли в его земли с оружием в руках. (2) А ведь царю, столь великому и мудрому, более подобает превращать войну в мир, чем при полном мире и благополучии причинять и самому себе и своим соседям ненужное беспокойство. (3) Исполненный этих надежд, я и прибыл сюда, чтобы в дальнейшем оба государства пользовались благами мира». Так сказал Руфин. (4) Кавад в ответ заявил: «О сын Сильвана! Не пытайся обращать вину на нас, ибо ты больше, чем кто-либо другой, знаешь, что вы, римляне, являетесь главными виновниками всего этого замешательства. Для блага как персов, так и римлян мы заняли Каспийские ворота, силой изгнав оттуда варваров после того, как римский автократор Анастасий, как ты сам знаешь, не захотел, хотя и мог, купить за деньги это место с тем, чтобы не было необходимости держать там войско и тратить на это большие деньги для вашей и нашей пользы. (5) С того времени мы, поставив там многочисленное войско, которое мы и поныне содержим, доставили вам возможность жить в этой стране, не подвергаясь опустошительным набегам со стороны тамошних варваров, и владеть своими землями с полным спокойствием. (6) Но вам как будто этого мало, вы построили большой город Дару как крепость против персов, хотя в договоре, который был заключен Анатолием с персами, это было определенно запрещено[130]. В результате этого персам по необходимости приходится нести бремя бедствий, страдая от войны и тратясь на содержание двух войск: одного, чтобы массагеты не могли безбоязненно грабить и опустошать земли наши и ваши; другого, чтобы не допускать ваших вторжений. (7) Когда мы недавно упрекали вас в этом и требовали от вас одного из двух: либо посылать войска к Каспийским воротам от обоих наших государств, либо разрушить город Дару, — вы не вняли сказанному, но решили более враждебным поступком усилить свои козни против Персии, если только мы верно помним относительно строительства в Миндуе. И теперь римлянам предоставляется выбор; хотят ли они мира или предпочитают войну в зависимости от того, согласятся они на наши справедливые требования или не примут их. (8) Персы не сложат оружия до тех пор, пока римляне не будут вместе с нами по всей справедливости добросовестно охранять Каспийские ворота или разрушат город Дару». (9) Сказав так, Кавад отпустил посла, дав понять, что он не прочь получить от римлян деньги и таким образом устранить все поводы к войне. (10) Обо всем этом Руфин по возвращении в Виз#225;нтий доложил василевсу. Немного времени спустя прибыл туда и Гермоген. Прошла зима, а с нею закончился[131] четвертый год единодержавного правления василевса Юстиниана.

XVII. С наступлением весны войско персов под предводительством Азарета вторглось в земли римлян. Их было пятнадцать тысяч и все они были конные. К ним присоединился Аламундар, сын Сакики[132], имея с собой большую толпу сарацин. (2) На этот раз вторжение у персов произошло не так, как обычно: они вторглись не как прежде, в Месопотамию, а в область, которая в древности называлась Коммагена, а теперь зовется Евфратисией, откуда персы никогда раньше, насколько мы знаем, не предпринимали походов против римлян. (3) Почему эта область была названа Месопотамией и почему персы воздержались от вторжения в нее на этот раз, я сейчас расскажу.

(4) Есть в Армении гора, не слишком крутая, находящаяся от Феодосиополя на расстоянии сорока двух стадий к северу от этого города. Отсюда вытекают два источника, которые тут же образуют две реки; из них правая называется Евфратом, левая носит имя Тигр, (5) Вторая из них, Тигр, не делая никаких изгибов и принимая только немного небольших притоков, течет прямо к городу Амиде. (6) Продолжая свое течение к северу от этого города, она вступает в землю ассирийцев. Евфрат же сначала протекает небольшое пространство, а затем тут же исчезает из виду, однако он не уходит под землю, а с ним происходит нечто удивительное. (7) Над водой образуется очень толстый слой ила и грязи стадий на пятьдесят в длину и двадцать — в ширину.. На этом иле в большом количестве растет тростник. (8) Образовавшаяся корка из грязи и ила настолько тверда, что попадающим сюда она кажется настоящим материком. Поэтому по ней могут без всякой опаски двигаться и пешие, и конные. (9) Даже повозки проезжают по ней ежедневно в большом количестве, и при этом совершенно не появляется никакой зыби и никак не обнаруживается, что под ней вода. (10) Местные жители ежегодно сжигают тростник, чтобы он не мешал их движению по дорогам,, и если при этом поднимается сильный ветер, случается так, что огонь доходит до самого корня тростника, и тогда в некоторых местах показывается вода. (11) Но вскоре поверхность воды вновь затягивается грязью и илом и месту придается прежний вид. Оттуда река течет дальше в область, называемую Келесиной, где находился храм Артемиды Таврической. Говорят, что Ифигения, дочь Агамемнона, убегая отсюда с Орестом и Пиладом, унесла с собой кумир Артемиды[133]. (12) Есть и другой храм, существующий и в мое время в городе Комане, а не в области тавров. Как это произошло, я сейчас объясню.

(13) В то время как Орест уходил с сестрой из области тавров, случилось так, что он заболел. Когда он обратился к оракулу относительно своей болезни, то, говорят, он получил от него ответ, что освободится от беды не раньше, чем построит храм, [посвященный] Артемиде, в таком месте, которое похоже на местность тавров, острижет здесь свои волосы и по их имени назовет этот город. (14) Поэтому Орест, обходя тамошние места, оказался в Понте и увидел там отвесную гору, нависшую над дорогой, а внизу у подножия горы протекающую реку Ирис. (15) Подумав, что прорицание указывало ему на это место, Орест выстроил здесь прекрасный город и храм Артемиды; он остриг свои волосы, назвал по их .имени город, который и в мое время называется Комана[134]. (16) Хотя Орест все это сделал, болезнь ничуть не уменьшалась, но, напротив, еще более усилилась. Решив, что он, сделав это, не точно последовал оракулу, Орест вновь стал все обходить и осматривать и нашел в Каппадокии место, очень похожее на страну тавров. (17) Я сам, не раз бывая там, крайне удивлялся их сходству, и мне казалось, что я в земле тавров. В самом деле, эта гора совершенно похожа на ту гору, поскольку и здесь Тавр, а река Сар по виду похожа на тамошний Евфрат. (18) И Орест построил здесь замечательный город и выстроил два храма, [посвятив] один Артемиде, а другой своей сестре Ифигении. Христиане сделали их своими святилищами, ничего не изменив в их постройке[135]. (19) Этот город и ныне называется «Золотая Комана» от слова «волосы», так как Орест, говорят, и здесь остриг их и так избавился от своей болезни. (20) Некоторые говорят, что Орест избавился здесь ни от какой иной болезни, как от безумия, которым он был охвачен после того, как убил свою мать. Я же возвращаюсь к прежнему повествованию.

(21) От области таврских армян и Келесины река Евфрат поворачивает вправо и течет на большом пространстве земли; в нее вливается много других рек, в частности, река Арсин, которая несется многоводным потоком из так называемой Персоармении. Став, таким образом, большой рекой, Евфрат, течет дальше в страну, прежде носившую название Левкосирии, теперь же называемую Малой Арменией[136], столицей которой является замечательный город Мелитина[137]. (22) Отсюда он течет мимо Самосаты и по всем тамошним местам вплоть до Ассирии, где обе реки, сливаясь друг с другом, принимают одно название — Тигр. (23) Область, которая от Самосаты лежит по внешнюю сторону Евфрата, в древности называлась Коммагеной, теперь же она носит название реки[138]. Та же, которая лежит по внутреннюю сторону Евфрата и находится между ним и Тигром, называется, что вполне естественно, Месопотамией (Междуречьем). Однако часть этой страны называется не только этим именем, но имеет и другие названия. (24) Так, область, простирающаяся до города Амиды, некоторыми называется Арменией, Эдесса же с прилегающими к ней местностями называется Осроеной, по имени Осрова, некогда бывшего царем в этих местах, когда жители этой страны были еще в союзе с персами[139]. (25) После того, как персы отняли у римлян город Нисибис[140] и некоторые другие местности Месопотамии, всякий раз, когда они собирались идти походом на римлян, они оставляли без внимания область, находящуюся по внешней стороне реки Евфрат, так как она по большей части безводна и безлюдна. Здесь же они собирались без особого труда, так как хотя земля эта была их собственной, она была очень близко расположена к хорошо населенным местам, и отсюда всегда делали вторжения.

(26) Когда мирран, побежденный в сражении и потерявший большую часть войска, с остальной вернулся в пределы Персии, он понес от царя Кавада жестокое наказание. (27) Царь отнял у него украшение из золота и жемчуга, которое он обычно носил на голове. У персов это знак высочайшего достоинства после царского. (28) У них запрещено носить золотые перстни, пояса, пряжки или что-либо подобное, если это не пожаловано царем[141]. (29) Затем Кавад стал думать, каким образом ему самому идти войной на римлян. После того, как мирран оказался разбит так, как мной рассказано, он [Кавад] уже ни на кого не мог полагаться. (30) Когда он пребывал в такой нерешительности, к нему явился царь сарацин Аламундар и сказал ему: «Не во всем, о владыка, следует полагаться на счастье и думать, что все войны должны иметь удачный для тебя исход. Так не бывает в жизни, и судьбам человеческим это не свойственно. И такие помыслы вредны для тех, кто их придерживается. (31) Ибо если люди надеются, что все у них будет удачно и в этом когда-либо обманутся, то когда так случится, напрасные надежды, обуревающие их, вызывают у них тем большие мучения. (32) Поэтому люди, не имея возможности всегда полагаться на счастье, даже если они могут гордиться тем, что во всем превосходят своих противников, не бросаются без оглядки навстречу опасностям войны, но стараются обойти врагов обманом и всякими хитростями. (33) У кого перед лицом опасность сражения, тому нельзя без сомнений полагаться на победу. Поэтому, о царь царей, не впадай в такую печаль оттого, что мирран потерпел неудачу, и не стремись вновь испытывать судьбу. (34) В Месопотамии и в так называемой Осроене, поскольку они ближе всего расположены к твоим пределам, самые укрепленные города и такое там множество воинов, какого до сих пор никогда не бывало; так что если мы двинемся на них отсюда, то нам предстоит опасная борьба. Напротив, в области, расположенной за рекой Евфрат, и в смежной с ней Сирии нет ни укрепленного города, ни значительной военной силы. (35) Об этом я часто слышал от сарацин, которых посылал в эти места для разведки. (36) Говорят, что есть там город Антиохия[142], по богатству, обширности и многолюдству первый из всех городов, имеющихся у римлян на востоке. И нет в нем ни охраны, ни войска. (37) Население его не заботится ни о чем другом, кроме как о празднествах, роскоши и спорах друг с другом в театрах. (38) Так что если мы нападем на них внезапно, то вполне вероятно, что неожиданной атакой возьмем этот город и, не встретив никакого неприятельского войска, возвратимся в пределы Персии, в то время как римское войско в Месопотамии даже не будет знать о случившемся. (39) О недостатке воды или чего-либо другого из провианта не беспокойся, ибо я сам поведу войско, как я сочту лучше всего». (40) Услышав это, Кавад не мог ни противоречить ему, ни не доверять. Ибо Аламундар был человеком самым прозорливым и чрезвычайно опытным в военном деле, очень преданным персам и исключительно энергичным. В течение пятидесяти лет он истощал силы римлян. (41) От границ Египта до Месопотамии он разорял все местности, угонял и увозил все подряд, жег попадающиеся ему строения, обращал в рабство многие десятки тысяч людей; большинство из них тотчас же убивал, других продавал за большие деньги. (42) Никто не выступал против него, так как он никогда не совершал набега необдуманно и всегда нападал так неожиданно и в такой благоприятный для себя момент, что обычно со всей добычей находился уже далеко, когда военачальники в солдаты римлян только начинали узнавать о случившейся и собираться в поход против него. (43) Если же и случалось римлянам его нагнать, то этот варвар нападал сам на своих преследователей, еще не приготовившихся к сражению и не построенных в боевой порядок, обращал их в бегство и истреблял без особого труда, а однажды захватил в плен всех преследовавших его солдат вместе С их военачальниками. (44) Это случилось с Тимостратом, братом Руфина, и Иоанном, сыном Луки[143], которых он затем отпустил, получив за них отнюдь не малое богатство. (45) Одним словом, этот человек был самым страшным и серьезным врагом, какого когда-либо имели римляне. Причина же заключалась в том, что Аламундар, имея царский титул, один правил всеми сарацинами, находящимися в персидских пределах, и мог со всем своим войском делать набеги на любую часть Римской державы, какую хотел. (46) Между тем ни один из военачальников римских войск, которых называют дуксами, ни один из тех предводителей союзных римлянам сарацин, которые именуются филархами, не были настолько сильны, чтобы противостоять войску Аламундара, поскольку ни в одной области не было войска, достаточного для сопротивления врагам. (47) Поэтому василевс Юстиниан поставил во главе возможно большего числа племен Арефу, сына Габалы, который правил тогда аравийскими сарацинами, дав ему титул царя, чего раньше у римлян никогда не было[144]. (48) Однако и при этом Аламундар причинял вреда римлянам ничуть не меньше, если не больше, так как Арефа при каждом нападении и стычке либо терпел явную неудачу, либо действовал предательски, как скорее всего следует допустить. Однако точно о нем мы ничего не знаем. Таким образом и случилось, что Аламундар, не встречая ни от кого сопротивления, длительное время опустошал все восточные области, ибо жизнь его была очень долгой.

XVIII. Каваду понравилось предложение Аламундара и, собрав пятнадцатитысячное войско, он поставил во главе него Азарета, родом перса, очень опытного в военном деле, и велел Аламундару показывать ему дорогу. (2) И вот персы, перейдя Евфрат в Ассирии и пройдя безлюдными местами, внезапно вторглись в область Коммагены. (3) Это было первое вторжение персов в землю римлян с этой стороны, насколько мне удалось узнать из рассказов или каким-либо иным способом. Неожиданностью своего появления они поразили всех римлян. (4) Когда об этом узнал Велисарий, некоторое время он не знал, что ему делать, но затем решил как можно быстрее идти туда на помощь. Оставив в каждом городе достаточный для его охраны гарнизон с тем, чтобы Кавад, явившись сюда с другим войском, не нашел бы в Месопотамии ни одного совершенно не защищенного местечка, сам он с остальным войском пошел навстречу неприятелям, и, перейдя реку Евфрат, с большой поспешностью продвигался дальше. (5) Римское войско насчитывало приблизительно двадцать тысяч пеших и конных, из них не менее двух тысяч составляли исавры, (6) Командовали Всадниками все те военачальники, которые до этого выдержали битву при Даре с персами и мирраном, пешее войско возглавлял один из копьеносцев василевса Юстиниана по имени Петр. (7) Во главе исавров стояли Лонгин[145] и Стефанакий. Сюда же прибыл и Арефа с войском сарацин. (8) Когда они прибыли к городу Халкиде, они, разбив лагерь, здесь остановились, так как им стало известно, что неприятель находится в местечке Гаввулон, отстоящем от Халкиды на сто десять стадий. (9) Узнав об этом, Аламундар и Азарет, напуганные опасностью, больше уже не двигались вперед, но решили тотчас же удалиться домой. Они двинулись назад, имея Евфрат по левую руку, а римское войско следовало за ними по пятам. (10) Там, где варвары проводили предшествующую ночь, там на следующую ночь останавливались римляне. (11) Велисарий сознательно не позволял войску нигде делать более длинные переходы, поскольку он не хотел вступать с врагами в открытый бой; ему казалось вполне достаточным, что персы и Аламундар, вторгшись в римские земли, теперь так отсюда отступают и возвращаются домой без намека на успех. (12) За все это и военачальники, и солдаты тайком поносили его, однако никто не осмеливался порицать его в лицо.

(13) Наконец персы переночевали на берегу Евфрата в том месте, которое находится против города Каллиника, расположенного на противоположном берегу реки. Отсюда они собирались двинуться по безлюдной земле и таким образом покинуть пределы римлян. (14) Они уже больше не думали идти, как раньше, вдоль берега реки. Римляне, переночевав в городе Суроне и двинувшись оттуда, застали врагов уже готовящимися к уходу. (15) На следующий день lt;19 апреля 531 г.н.э.gt; приходилось празднование Пасхи; этот праздник христиане чтут выше всякого другого. Обычно они проводят в воздержании от еды и питья не только весь предшествующий этому празднику день, но и до глубокой ночи соблюдают пост. (16) Велисарий, видя, что все стремятся напасть на врага и желая удержать их от этого намерения (в этом был с ним согласен и Гермоген, недавно прибывший от василевса в качестве посла), собрав всех, кто там был, сказал следующее: (17) «Куда вы стремитесь, римляне, ради чего хотите вы подвергнуться совершенно ненужной опасности? Обычно люди только ту победу считают подлинной, когда они не испытывают никакого вреда от неприятеля. В данном случае победу даровали нам судьба и страх, наведенный нами на неприятельское войско. (18) А разве не лучше пользоваться настоящим счастьем, чем искать его, когда оно миновало? Воодушевленные огромными надеждами, персы предприняли поход против римлян, теперь они бегут, обманутые во всех своих ожиданиях. (19) Если мы заставим их против их воли отказаться от своего решения отступать и вынудим вступить с нами в бой, то, одержав победу над ними, мы не получим никакой выгоды: к чему обращать в бегство бегущего? (20) Если же потерпим неудачу, тогда уже точно мы лишимся настоящей победы, которую не враги похитят у нас, а мы сами отдадим. Тем самым мы в дальнейшем предоставим им свободу вступать на землю нашего василевса, оставшуюся без всякой защиты. (21) Нельзя забывать и того, что Бог помогает людям в тех опасностях, которым им по необходимости приходится подвергаться, а не в тех, на которые они пошли добровольно. (22) Кроме того, помните, что тем, кому некуда отступать, против воли приходится становиться храбрецами. У нас же, напротив, серьезные препятствия к битве. (23) Многие из наших воинов идут пешими, мы все истощены постом, не говоря уже о том, что часть войска еще не подошла». Так сказал Велисарий.

(24) Но воины оскорбляли его уже не про себя и не тайком, но с шумом подступая к нему, называли его в лицо трусом и губителем их решительности, даже некоторые из военачальников разделяли с солдатами это заблуждение, желая подобным образом показать свою отвагу. (25) Пораженный их бесстыдной дерзостью, Велисарий, изменив свои речи, стал делать вид, что он сам побуждает идти против врагов, и начал устанавливать войско в боевой порядок; он говорил, что не знал раньше об их стремлении вступить в бой с врагом, теперь же у него самого больше смелости, и он идет на неприятеля с большой надеждой на счастливый исход. (26) Он выстроил фалангу в одну линию и расположил ее следующим образом: на левом крыле к реке он поставил всю пехоту, на правом, где местность была покатой, он поставил Арефу и всех его сарацин. Сам же он с конницей стал в центре. Так были выстроены римляне. (27) Когда Азарет увидал, что римляне строятся в боевой порядок, он обратился к своему войску с таким увещанием: «Никто не станет сомневаться, что вы, как истинные персы, предпочтете доблесть самой жизни, если вам придется выбирать одно из двух. (28) Но я должен сказать, что сейчас такой выбор, если бы вы даже хотели его сделать, не зависит от вас. У кого есть возможность, избегнув опасности, жить, хотя бы и в бесславии, тот, пожалуй, поступит не совсем безрассудно, если предпочтет удовольствие славе. Но тот, для кого смерть — необходимость (либо пасть со славою в бою с врагами, либо подвергнуться позорному наказанию со стороны своего владыки), тот будет крайне безумен, если вместо позора не изберет славную участь. (29) В таком положении мы находимся сейчас. Поэтому мы все должны идти на битву, думая не только а своих врагах, но и о своем государе».

(30) После таких слов увещания Азарет выстроил свою фалангу против неприятеля: персы занимали правый фланг, сарацины — левый. Тотчас и та, и другая сторона вступила в ожесточенный бой. Битва была жаркая. (31) И с той, и с другой стороны летели частые стрелы, в в тех, и других рядах оказалось много убитых. Некоторые воины, выступив в пространство между двумя войсками, совершали подвиги, достойные их доблести. Персов от стрел погибало больше. (32) Правда, их стрелы летели гораздо чаще, поскольку персы почти все являются стрелками и научены быстрее пускать стрелы, чем остальные народы. (33) Но поскольку луки у них мягкие и тетивы не туго натянуты, то их стрелы, попадая в броню, шлем или щит римского воина, ломаются и не могут причинить вреда тому, в кого они попадают. (34) Римляне всегда пускают стрелы медленнее, но поскольку луки их чрезвычайно крепкие и туго натянуты, и к тому же сами стрелки — люди более сильные, их стрелы значительно чаще наносят вред тем, в кого они попадают, чем это бывает у персов, так как никакие доспехи не могут выдержать силы и стремительности их удара. (35) Миновала большая часть дня, а исход сражения был еще неясен. Тогда самые лучшие из персидского войска, сговорившись между собой, бросились на правое крыло римлян, где стояли Арефа и сарацины. (36) Те, нарушив фалангу, оказались отрезанными от римского войска, и можно предположить, что они предали римлян персам. Не оказав сопротивления нападающим, все они тотчас обратились в бегство. (37) Персы, прорвав таким образом ряды противников, тут же напали с тыла на римскую конницу. Усталые от дороги в трудов битвы, истощенные постом, теснимые врагами с обеих сторон, римские всадники более уже не могли сопротивляться, многие из них стремглав бросились бежать к находившимся поблизости речным островам. Однако некоторые, оставшись на поле битвы, совершили в борьбе с врагами удивительные и достойные великой славы подвиги. (38) В числе их был Аскан: он убил многих видных персов, но, изрубленный на куски, пал в конце концов, оставив у врагов великую по себе славу. Вместе с ним пали еще восемьсот человек, отличившиеся в этом бою, а также почти все исавры со своими предводителями, не отважившиеся даже поднять оружие против врагов. (39) Ибо они были совершенно неопытны в военном деле, потому что совсем недавно отнятые от земледельческих работ, они впервые подверглись опасностям войны, прежде им совершенно неизвестным. (40) А ведь именно они не столь давно больше всех, по своему невежеству в военном деле, стремились к битве и поносили тогда Велисария за трусость. Впрочем, не все они являлись исаврами, но большую их часть составляли ликаоны[146]. (41) Велисарий с немногими остался на своем месте и пока видел, что отряд Аскана оказывает персам сопротивление, сам с имеющимися силами отражал врагов. (42) Когда же одни из них пали, а другие обратились в бегство, кто куда мог, тогда в он, отступая со своим отрядом, соединился с фалангой пехотинцев, которые еще сражались под началом Петра, хотя их осталось уже немного, поскольку большинство из них бежало. (43) Тут он соскочил с коня и приказал сделать то же самое всему отряду и пешими вместе с остальными отражать нападавших на них врагов. (44) Те персы, которые преследовали бегущих, после непродолжительного преследования быстро вернулись назад и вместе с другими устремились на пехоту и Велисария. Те же повернулись спиной к реке, чтобы враги не могли их окружить, и, насколько было возможно при подобных обстоятельствах, отражали нападающих. (45) Вновь начался жаркий бой, хотя силы сражавшихся были неравны. Ибо пехотинцы, притом в весьма незначительном количестве, сражались со всей персидской конницей. И все же враги не могли ни обратить их в бегство, ни пересилить как-то иначе. (46) Плотно сомкнув свои ряды на малом пространстве, воины все время тесно держались один рядом с другим и, крепко оградив себя щитами, с большим искусством поражали персов, чем те поражали их. (47) Варвары многократно отброшенные, вновь на них нападали, надеясь смешать и привести в расстройство их ряды, но снова отступали, не добившись никакого успеха. (48) Ибо кони у персов, не вынося шума ударов по щитам, поднимались на дыбы, и вместе со своими всадниками приходили в смятение. Так обе стороны провели весь этот день, пока не наступил поздний вечер. (49) С наступлением ночи персы удалились в свой лагерь, а Велисарий, достав перевозочное судно, с немногими из своих людей переправился на остров, куда вплавь добрались и другие римляне. (50) На следующий день римляне, получив много перевозочных судов из города Каллиника, добрались туда, а персы вернулись домой, ограбив трупы убитых, в числе которых они нашли своих не меньше, чем римлян[147].

(51) Когда Азарет прибыл со своим войском в Персию, хотя он и одержал победу в сражении, он не получил от Кавада никакой благодарности по следующей причине. (52) У персов есть обычай: когда они собираются идти на какого-либо врага, царь сидит на престоле, а около него ставится много корзин, тут же стоит и полководец, которому предназначено командовать войском в этом походе на врагов. Все это войско по одному человеку проходит перед царем и каждый [из воинов] бросает по одной стреле в эти плетеные корзины; затем они хранятся, запечатанные царской печатью; когда же войско возвращается в Персию, то каждый солдат берет из этих корзин по одной стреле. (53) Сосчитав число не взятых мужами стрел, те, на которых возложена эта обязанность, докладывают царю о числе невернувшихся солдат, и таким образом становится известным число погибших в этом походе. Этот закон установлен у персов издревле. (54) Когда Азарет предстал перед лицом царя, то Кавад спросил его, не явился ли он, приобретя для него какой-либо римский город. Ибо он был послан в поход против римлян вместе с Аламундаром для того, чтобы подчинить себе Антиохию. Азарет заявил, что он не взял никакого города, но что он победил в битве римлян и Велисария. (55) Тогда Кавад приказал, чтобы прошло перед ним бывшее с Азаретом войско и чтобы каждый воин вынимал по обычаю стрелу из корзин. (56) Так как в корзинах осталось множество стрел, то царь счел эту победу позором для Азарета и впоследствии держал его в числе наименее достойных. Вот каков был для Азарета результат этой его победы.

XIX. В это время у василевса Юстиниана возник замысел привлечь на свою сторону эфиопов и омиритов[148], чтобы причинить неприятности персам. В какой части земли живут эти народы и в чем, как надеялся василевс, они будут полезны римлянам, я сейчас расскажу. (2) Пределы Палестины простираются на восток до так называемого Эритрейского (Красного) моря[149]. (3) Это море, начинаясь от пределов индов, оканчивается в этих местах римской державы. На берегу моря, там, где оно, оканчиваясь, как мною сказано, образует очень узкий пролив, находится город по имени Эла. Тому, кто плывет в море отсюда, с правой стороны видны горы Египта, обращенные к югу, а слева, далеко на север, простирается безлюдная страна. Плывущему так эти земли видны с обеих сторон вплоть до острова, называемого Иотавой и отстоящего от города Элы не менее чем на тысячу стадий. (4) Здесь издревле жили независимые ни от кого евреи, которые в правление василевса Юстиниана стали подданными римлян. (5) Затем открывается широкое море. Плывущие уже не видят земли справа и всегда с наступлением ночи причаливают к левому берегу. (6) Ибо в темноте плавать по этому морю невозможно из-за мелей, которых в нем множество. (7) Гаваней же здесь иного, созданных, однако, не рукой человеческой, а самой природой, поэтому плывущим нетрудно приставать к берегу, где придется.

Сразу же за пределами Палестины этот берег занимают сарацины, (8) которые издревле живут в этой стране финиковых пальм. (9) Эта область простирается далеко внутрь земли, где ничего другого, кроме финиковых пальм и не растет. (10) Эту страну фиников подарил василевсу Юстиниану властитель тамошних сарацин Авохарав[150], и василевс поставил его филархом над всеми сарацинами, живущими в Палестине. (11) Все это время он охранял эту область неприкосновенной от неприятельских нашествий, так как управляемые им варвары, а равным образом и враги, считали Авохарава страшным и чрезвычайно энергичным человеком. (12) Василевс владеет этой страной только на словах, вступить же в обладание этой страной ему нет никакой возможности. (13) Между землями римлян и этой страной на расстоянии десяти дней пути тянется совершенно безлюдное пространство, и сама эта страна не представляет собой ничего ценного. Авохарав предложил ее василевсу в качестве дара только на словах, и василевс, зная все это, благосклонно ее принял. Но довольно об этой стране фиников. (14) Отличные от этих сарацин, другие сарацины занимают берег моря; называются они маддинами и находятся в подчинении у омиритов. (15) Далее за их страной по берегу моря живут эти омириты. Выше их, как говорят, обитает много других племен, вплоть до сарацин-людоедов, а за ними находятся племена индов. (16) Но об этом пусть каждый говорит, как ему хочется. (17) Приблизительно против омиритов, на противоположном от них материке, живут эфиопы, которые называются аксумитами, потому что царский дворец у них расположен в городе Аксуме. (18) Лежащее между ними море при более или менее благоприятном ветре можно переплыть за пять суток. (19) Ибо здесь обычно плавают и ночью, так как тут нигде нет мелей; некоторые это море называют Эритрейским (Красным). Часть его, отсюда до берега и города Элы, называется Аравийским заливом. (20) И земля отсюда до границ города Газы в древности называлась Аравией, поскольку царя арабов имея в прежние времена свою столицу в городе Петры[151]. (31) Гавань омиритов, откуда обычно отправляются в плавание к эфиопам, называется Вуликас. (22) Переплыв это море, моряки обычно пристают в гавани адулитов. Город Адулис отстоит от этой гавани на расстоянии двадцати стадия (настолько удален он от моря, что не является приморским), а от города Аксума он находится на расстоянии двенадцати дней пути.

(23) Суда, которые употребляются у индов и в этом море, выстроены не так, как все остальные корабли, они не просмолены и не обмазаны чем-либо другим, и доски их не сколочены проходящими насквозь железными гвоздями, соединяющими их между собой, но связаны веревочными петлями. (24) Причина заключается не в том, что, как многие думают, тут есть какие-то скалы, которые притягивают к себе железо (доказательством служит то, что с римскими кораблями, плавающими из Элы в это море, хотя они скреплены большим количеством железа, никогда не случалось ничего подобного), но в том, что ни железа, ни чего-либо другого, пригодного для этой цели, у индов и эфиопов нет[152]. (25) И купить [нужного] у римлян они не могут, так как законом такая продажа решительно запрещена[153]. (26) Смерть является наказанием тому, кто в этом уличен. Вот что можно сказать о так называемом Эритрейском (Красном) море и о землях, расположенных по обеим его сторонам.

(27) От города Аксума до египетских пределов римской державы, где находится город, носящий название Элефантина, тридцать дней пути для быстрого пешехода. (28) Там живет много племен, в том числе влемии и новаты, народы, очень многолюдные. Влемии живут в центре этой страны, новаты не берегам Нила[154]. Раньше крайние пределы Римской державы были не здесь, но отстояли еще дней на семь пути. (29) Когда же римский автократор Диоклетиан прибыл сюда, он заметил, что доход с этих местностей совсем ничтожен из-за того, что земли здесь лишь очень узкая полоса, а все остальное пространство этой страны занимают очень высокие, поднимающиеся вблизи от Нила скалы; солдат же здесь издавна стояло множество и расходы на их содержание сильно обременяли казну; к тому же и новаты, жившие прежде около города Оазиса[155], вечно грабили и опустошали тамошние места. Поэтому автократор убедил этих варваров подняться со своих мест и поселиться по реке Нилу, согласившись одарить их большими городами и обширными землями, гораздо лучшими, чем те, на которых они жили раньше. (30) Таким образом, думал он, они не будут причинять неприятности местностям возле Оазиса и, владея данной им землей как собственной, как того следует ожидать, будут отражать влемиев и других варваров. (31) Поскольку предложение это новатам понравилось, они тотчас же переселились туда, куда им указал Диоклетиан, и заняли города и всю землю по обоим берегам реки, начиная от города Элефантины[156]. (32) Тогда же этот автократор распорядился ежегодно давать им и влемиям определенное количество золота с условием, чтобы они никогда больше не грабили римских земель. (33) Хотя они получают эти деньги и поныне, тем не менее они совершают набеги на тамошние места. Ибо нет никакого иного средства заставить любых варваров хранить верность римлянам, кроме страха перед военной силой. (34) Тот же автократор, найдя на реке Ниле недалеко от города Элефантины некий остров, построил на нем очень сильную крепость и учредил здесь храмы и жертвенники, общие для римлян и этих варваров, и поселил в этом укреплении священнослужителей от тех и других, полагая, что дружба их станет прочнее благодаря совместному выполнению священных для них обрядов. (35) Поэтому и место это он назвал Филами[157]. Оба эти племени, влемии и новаты, признают всех чтимых эллинами богов, а также поклоняются Исиде и Осирису, и в той же мере Приапу. (36) У влемиев есть обычай приносить в жертву солнцу и людей. Этими храмами в Филах варвары владели и до моего времени, но василевс Юстиниан решил их уничтожить. (37) Тогда Нарсес, родом из Персоармении, о котором я раньше говорил, что он добровольно перешел на сторону римлян, являясь командующим войсками в этой стране, храмы уничтожил, как ему было приказано василевсом, священнослужителей взял под стражу, а статуи отправил в Виз#225;нтии. Я же возвращаюсь к прежнему повествованию.

XX. Примерно в то же время, когда началась эта война, царь эфиопов Еллисфей[158], христианин и очень преданный своей вере, узнав, что живущие на противоположном материке омириты (многие из них иудеи, а многие придерживаются древней веры, которую теперь называют эллинской) обращаются с тамошними христианами с непомерной злобой, собрав флот и войско, пошел на них войной и, победив их в битве, убил царя и многих омиритов. Посадив тут же другого царя, христианина, родом омирита, по имени Есимифей[159], и повелев ему ежегодно платить эфиопам определенную дань, вернулся домой. (2) Но многие из рабов эфиопского войска и те, которые были привержены к злу, никак не хотели следовать за царем, но отстав от него, остались здесь, очаровавшись страной: ибо она исключительно плодородна. (3) Немного времени спустя эта толпа людей, соединившись с некоторыми другими, восстала против царя Есимифея, заключила его в одну из имеющихся там крепостей, а над омиритами поставила другого царя, по имени Авраам. (4) Этот Авраам[160], правда, был христианином, но сам он являлся рабом одного римлянина, занимавшегося морским промыслом в эфиопском городе Адулисе. (5) Узнав об этом. Еллисфей решил отомстить Аврааму и его сообщникам за обиду, причиненную ими Есимифею; он собрал войско в три тысячи человек, и, поставив над ним одного из своих родственников, послал против мятежников. (6) Но это войско не захотело возвращаться домой, решив остаться здесь, в этой прекрасной стране. Тайно от своего военачальника они вошли в переговоры с Авраамом и, выстроившись для битвы с противниками, они, как только началось сражение, убив своего вождя, объединились с войском врагов и остались там. (7) Охваченный сильным гневом, Еллисфей послал против них еще одно войско, которое вступило в сражение с войском Авраама, понесло в битве решительное поражение и спешно возвратилось домой. Почувствовав страх, царь эфиопов больше уже не ходил войной на Авраама. (8) Когда же Еллисфей умер, то Авраам согласился платить дань тому, кто занял престол эфиопов после него, и этим укрепил свою власть. Но это все случилось позднее.

(9) Тогда же, когда над эфиопами царствовал еще Еллисфей, а над омиритами Есимифей, василевс Юстиниан отправил к ним послом Юлиана[161] и просил их обоих как единоверцев помочь римлянам против воевавших с ними персов; он предложил, чтобы эфиопы покупали шелк, доставляемый из Индии, и продавали бы его римлянам; таким образом, они получали бы большие деньги, а римлянам дали бы только ту выгоду, что им не пришлось бы передавать врагам [персам] собственные свои богатства. Это тот самый шелк, из которого обыкновенно выделывают одежды, в древности эллины называли их мидийскими, теперь же называют сирийскими. От омиритов же Юстиниан требовал, чтобы они поставили филархом бежавшего из их страны Кайса[162] и сами омириты и сарацины-маддины с большим войском вторглись бы в земли персов. (10) Этот Кайс был из рода филархов и исключительно талантлив в военном деле; убив одного из родственников Есимифея, он бежал в страну совершенно пустынную. (11) Еллисфей и Есимифей, оба обещали исполнить просьбу василевса и с этим отослали посла обратно, но ни тот, ни другой не сделали того, на что согласились. (12) Эфиопам покупать шелк у индов было невозможно, так как персидские купцы, населяя соседнюю с индами страну, всегда оказываются у тех самых пристаней, куда индийские корабли причаливают прежде всего, и обычно покупают у них все грузы; а омиритам показалось трудным совершить многодневный путь по пустынной стране и затем напасть на людей, намного более воинственных, чем они сами. (13) И впоследствии, когда Авраам уже прочно укрепил свою власть, он много раз обещал василевсу Юстиниану напасть на персидскую землю; но один только раз начав поход, он тотчас же вернулся назад. Так обстояли у римлян дела с эфиопами и омиритами.

XXI. Как только произошло сражение у Евфрата, к Каваду в качестве посла прибыл Гермоген, но не достиг никакого результата в деле заключения мира, из-за чего собственно он и прибыл, так как он застал Кавада еще раздраженным против римлян. Поэтому он удалился без всякого успеха. (2) Велисарий же был вызван василевсом в Виз#225;нтий[163]: с него было снято командование восточными войсками с тем, чтобы он выступил с войском против вандалов. (3) Для охраны восточных пределов по воле василевса отправился туда Сита. (4) Вновь большое войско персов под командованием ханаранга, Аспеведа и Мермероя вторглось в Месопотамию. (5) Поскольку никто не отважился вступить с ними в битву, они, разбив лагерь, приступили к осаде Мартирополя[164], охрана которого была возложена на Вузу и Весу. (6) Этот город лежит в области, называемой Софанена, на расстоянии двухсот сорока стадий от города Амиды, к северу от него, на самой реке Нимфий, отделяющей пределы римлян от персидских. (7) Итак, персы приступили к штурму стен; осажденные вначале храбро отражали их, однако, казалось, что долго они не выдержат. (8) Стены по большей части были удобны для приступа, да и осадой этот город персам было очень легко взять, так как продовольствия было у осажденных недостаточно, и более того, не было у них ни машин, ни чего-либо другого, чем бы они могли защищаться. (9) Сита с римским войском дошел до местечка Аттахи, отстоявшего от Мартирополя на расстоянии ста стадий, дальше идти он не решился и, разбив лагерь, остался здесь. (10) К ним прибыл и Гермоген, вновь отправленный из Византия послом. В это время произошло следующее событие.

(11) У римлян и у персов издавна существует правило содержать за счет казны лазутчиков, которые обычно тайком идут к неприятелям, чтобы тщательно все высмотреть, а затем по возвращении доложить об этом властям. (12) Многие из них, как и следует ожидать, из чувства расположения к соплеменникам изо всех сил стараются быть им полезными; другие же открывают все тайны неприятелю. (13) Вот и тогда один из таких лазутчиков, посланный персами к римлянам, явился к василевсу Юстиниану и рассказал ему многое из того, что делается у варваров, в том числе и то, что племя массагетов, замышляя зло против римлян, собирается в скором времени вступить в пределы персов, а затем оно хочет соединиться с войском персов с намерением двинуться оттуда на землю римлян. (14) Услышав об этом и зная на деле преданность к нему этого человека, василевс щедро одарил его деньгами и убедил пойти в войско персов, которое осаждало Мартирополь, и объявить находящимся там варварам, что эти массагеты, купленные за деньги василевсом римлян, собираются в ближайшее время двинуться на них. (15) Так тот и сделал и, придя в лагерь варваров, объявил ханарангу и другим вождям, что войско враждебных им гуннов в скором времени прибудет к римлянам. (16) Услышав это, персы устрашились и не знали, что им делать в подобных обстоятельствах. (17) В это время случилось так, что Кавад тяжело заболел. Призвав к себе одного из персов из числа самых близких к нему людей, по имени Мевод, он начал беседовать с ним относительно Хосрова и царской власти, говоря, что опасается, как бы персы не поспешили отменить что-либо из того, что им решено. (18) Мевод предложил ему оставить выражение своей воли письменно и уверил его, что персы никогда не осмелятся им пренебречь. (19) Тогда Кавад открыто объявил о своем желании, чтобы царем персов был поставлен Хосров. Это письмо написал собственноручно сам Мевод, и Кавад тотчас покинул этот мир[165]. lt;8 сент. 531 г.gt;

(20) После того, как были совершены все полагающиеся по обычаю погребальные обряды, Каос, опираясь на существующий у персов закон, пытался занять царский престол, но Мевод помешал ему в этом, говоря, что никто не должен вступать на престол самовольно, по только по избранию знатных персов. (21) Каос предоставил решение этого дела лицам, облеченным должностью, предполагая, что с этой стороны ему не будет никаких препятствий. (22) Когда все знатные персы собрались для решения этого вопроса, Мевод прочитал письмо, где Кавад выражал свою волю относительно Хосрова; тогда все присутствующие, вспомнив о высоких достоинствах Кавада, тотчас объявили царем персов Хосрова.

(23) Таким образом Хосров пришел к власти. Что же касается Мартирополя, то Сита и Гермоген, беспокоясь за город, но не имея никакой возможности отразить грозившую ему опасность, послали к врагам несколько человек. Они, явившись перед лицом военачальников, сказали следующее: (24) «Сами того не ведая, вы являетесь нарушителями (а этого бы вам не следовало) и воли персидского царя, и благ мира, и пользы обоих наших государств. Ибо в данный момент здесь присутствуют послы, направленные василевсом к персидскому царю для того, чтобы устранить все возникшие разногласия и заключить с ним мир. Поэтому как можно скорее поднимайтесь и уходите с земли римлян, предоставьте послам действовать так, как будет выгодно обеим сторонам. (25) А в том, что действительно совершится и в ближайшее время, мы готовы дать вам в качестве заложников людей самых именитых». Так сказали послы римлян. (26) Случилось так, что в это же время прибыл к персам посланец из царского дворца с известием, что Кавад умер и что Хосров, сын Кавада, поставлен царем над персами и что дела в стране пришли в смутное состояние. (27) Поэтому военачальники охотно выслушали речи римлян, ибо они боялись и нападения гуннов. Римляне тотчас дали им в качестве заложников Мартина[166] и одного из телохранителей Ситы, по имени Сенекий. Персы же, сняв осаду, немедленно удалились[167]. (28) Вскоре гунны вторглись в пределы римлян, но персидского войска они уже там не нашли, и после кратковременного набега все они вернулись домой.

XXII. Тотчас же прибыли сюда Руфин, Александр[168] и Фома, чтобы вместе с Гермогеном принять участие в посольстве; они направились к персидскому царю на берег Тигра. (2) Увидев их, Хосров отпустил заложников. Стараясь заслужить милость Хосрова, послы наговорили ему много льстивых слов, менее всего подобающих римским послам. (3) Смягченный всем этим, Хосров согласился за сто десять кентинариев заключить с римлянами «вечный мир» с условием, что командующий войсками в Месопотамии впредь не будет находиться в Даре, но останется навсегда в Константине, как это было прежде; он сказал, что укрепления в Лазике он не возвратит, хотя сам он счел должным требовать возвращения себе Фарангия и крепости Вол. (4) Кентинарий имеет вес сто либр, поэтому он так и называется: словом «кентон» римляне обозначают «сто». (5) Он требовал, чтобы эти Деньги были даны ему за то, чтобы он не принуждал римлян срыть город Дару и не заставлял их принимать вместе с персами участие в охране Каспийских ворот. (6) Послы сказали, что на все остальное они согласны, ро уступить ему крепости они не могут, пока не испросят на это соизволения василевса. (7) Поэтому было решено послать в Виз#225;нтий по поводу этих вопросов Руфина, а остальным послам остаться тут до его возвращения. Руфину было назначено семьдесят дней для поездки туда и обратно. (8) Когда Руфин сообщил василевсу, как Смотрит на заключение мира Хосров, тот приказал ему заключить мир на этих самых условиях.

(9) В это время до персидских пределов дошел ложный слух, что василевс Юстиниан, разгневавшись, велел казнить Руфина. Возмущенный этим известием и охваченный сильным гневом, Хосров со всем войском двинулся против римлян. Руфин между тем, возвращаясь, встретился с ним недалеко от города Нисибиса. (10) Поэтому они остановились в этом городе и, поскольку дело шло к заключению мира, послы туда же доставили и золото. (11) Но василевс Юстиниан уже раскаялся, что согласился уступить крепости в Лазике. Поэтому он отправил послам письма, решительно запрещающие в каком бы то ни было случае уступать персам эти укрепления. (12) По этой причине Хосров более не счел нужным заключать договора. У Руфина же тогда возникла мысль, что он доставил деньги в Персию более поспешно, чем этого требовали благоразумие и безопасность. (13) Поэтому он повергся на землю перед Хосровом и, лежа ниц, умолял его позволить им взять деньги с собою и не идти сейчас войной на римлян, а отложить ее до другого времени. (14) Хосров велел ему встать и обещал, что он исполнит все, о чем его просит Руфин. Итак послы с деньгами вернулись в Дару, а персидское войско отправилось обратно.

(15) Тогда у товарищей Руфина по посольству возникло против него сильное подозрение, и они оклеветали его перед василевсом на том основании, что Хосров, послушавшись Руфина, согласился на все, о чем он его просил. (16) Но василевс не стал из-за этого относиться к нему с меньшим расположением. Спустя некоторое время он опять отправил того самого Руфина вместе с Гермогеном послом к Хосрову. И тотчас обе стороны согласились заключить между собой договор на следующих условиях: и те, и другие отдают те местности, которые за время этой войны они отняли друг у друга; военная власть в Даре упраздняется, ивирам предоставляется на их усмотрение — или оставаться в Виз#225;нтии, или вернуться к себе на родину. Из них оказалось много таких, которые остались здесь, и таких, которые вернулись в родные края. (17) Таким образом был заключен так называемый вечный мир[169]. Шел уже шестой год правления Юстиниана. lt;532 г.gt; (18) Римляне возвратили персам Фарангий и крепость Вол и заплатили деньги, а персы вернули римлянам укрепления в Лазике. Они отдали римлянам и Дагариса[170], получив взамен него одного человека не из простых. (19) Этот Дагарис впоследствии не раз изгонял гуннов, вторгавшихся в пределы римлян, побеждая их в сражении. Ибо был он исключительно талантливым воином. Так, как мной рассказано, и та, и другая сторона утвердила мирный договор.

XXIII. Вскоре и тому, и другому государю пришлось пережить заговор со стороны своих подданных. Как это произошло, я сейчас расскажу. Хосров, сын Кавада, был характера неспокойного и удивительный любитель всяких новшеств. (2) Поэтому и сам он всегда пребывал в тревоге и беспокойстве и был причиной того же и для всех остальных[171]. (3) Недовольные его правлением, самые деятельные из персов стали совещаться, чтобы избрать себе другого царя из дома Кавада. (4) Им очень хотелось иметь во главе государства Зама, но этому препятствовал закон, как мной сказано раньше, из-за порчи его глаза. Поэтому, поразмыслив, они сочли за лучшее избрать царем его сына Кавада, тезку своего деда, а Заму, который будет опекуном своего сына, предоставить право распоряжаться по своему усмотрению делами персов. (5) Собравшись у Зама, они сообщили ему свой план и, усиленно настаивая, побуждали его к действию. Поскольку Зам оказался доволен их решением, они стали выжидать удобного момента для нападения на Хосрова. Однако их план получил огласку и дошел до царя, что помешало его выполнению. (6) Хосров предал смерти как самого Зама, так и [других] своих братьев и всех братьев Зама[172] с их мужским потомством, а также тех из знатных персов, которые в злом умысле против него либо стояли во главе этого заговора, либо как-нибудь иначе принимали в нем участие. В их числе был Аспевед, брат матери Хосрова[173].

(7) Однако Кавада, сына Зама, он убить никак не мог: тот еще воспитывался под надзором ханаранга Адергудунвада. Хосров приказал ханарангу самому умертвить мальчика, которого он воспитывал. У него не было оснований не доверять этому человеку, и, кроме того, он не мог принудить его сделать это. (8) Когда ханаранг выслушал поручение Хосрова, он очень огорчился и, сожалея о несчастной судьбе Кавада, сообщил своей жене и няньке Кавада, какое приказание он получил от царя. Вся в слезах, обнимая колени мужа, жена ханаранга умоляла его никоим образом не убивать Кавада. (9) Посоветовавшись между собой, они решили воспитывать мальчика дальше, скрыв его в совершенно безопасном месте, а Хосрову спешно дать знать, что Кавада больше нет в живых. (10) Они послали известие царю, а Кавада так тщательно скрыли, что об этом никто не знал ничего, кроме Варрама, их сына, и одного из слуг, который казался им наиболее преданным. (11) Когда с течением времени Кавад повзрослел, ханаранг, опасаясь, как бы дело не обнаружилось, дал Каваду денег и велел ему, удалившись, искать спасения, где только ему как беглецу будет возможно. Тогда еще и Хосров, и все остальные пребывали в неведении относительно того, что было сделано ханарангом[174].

(12) Спустя некоторое время Хосров с большим войском вторгся в область Колхиды, о чем я расскажу позднее[175]. (13) Следовал за ним и сын этого ханаранга Варрам, имея в числе прочих служителей и того, которому, как и ему, было известно все, касающееся участи Кавада. Тогда Варрам рассказал царю все о Каваде и представил ему слугу, который полностью подтвердил его слова. (14) Узнав об этом, Хосров вскипел страшным гневом, крайне негодуя, что претерпел такую обиду от своего раба. Не имея возможности заполучить этого человека в свои руки, он придумал следующее. (15) Собираясь возвращаться из Колхиды домой, он написал ханарангу, что намерен со всем войском вторгнуться в землю римлян, однако, не в одном месте, а разделив персидское войско на две части с тем, чтобы вторжение в земли врагов было совершено и по эту, и по ту сторону Евфрата. (16) Одну часть войска он по обычаю поведет сам; командование же другой частью — честь, в этом случае равная царской, — он не поручит никому из своих рабов, кроме ханаранга, в силу его доблести. (17) Пусть же тот явится к нему как можно скорее во время его [Хосрова] обратного пути, чтобы, побеседовав с ним обо всем, мог сделать распоряжения, полезные для будущего похода; а своей свите пусть велит следовать позади, не торопясь. (18) Когда ханаранг увидел послание Хосрова, он очень обрадовался оказываемой ему царем чести и, далекий от мысли о грозящих ему бедах, тотчас же принялся выполнять данное ему поручение. (19) Будучи человеком очень старым, он оказался не в состоянии вынести трудности этого пути: выпустив из рук поводья своего коня, он упал и переломил ногу в бедре; поэтому ему поневоле пришлось остановиться здесь и лечиться, оставаясь неподвижные, и в таком виде предстать перед царем, прибывшим в это местечко. (20) Хосров сказал, что при таком состоянии ноги ему нельзя идти вместе с ним в поход, но надо отправиться в одну из тамошних крепостей, чтобы получить там уход врачей. (21) Так Хосров послал на смерть этого человека. Следом за ним шли люди, которые должны были в этой крепости убить его, человека, бывшего и считавшегося среди персов непобедимым полководцем, который, совершив походы на двенадцать варварских племен, всех их подчинил царю Каваду. (22) Когда Адергудунвад был лишен жизни, его сын Варрам получил звание ханаранга. (23) Некоторое время спустя сам ли Кавад, сын Зама, или кто-то другой, присвоивший себе имя Кавада, прибыл в Виз#225;нтий, лицом он был очень похож на царя Кавада. (24) Хотя василевс Юстиниан не был уверен, что это внук царя Кавада, он принял его весьма благосклонно и держал в большом почете. Такова была участь персов, восставших против Хосрова.

(25) Впоследствии Хосров предал смерти и Мевода по следующей причине. Занятый важными делами, он приказал присутствовавшему здесь Завергану позвать к нему Мевода. Заверган[176], находившийся тогда с Меводом в ссоре, придя к нему, застал его производившим учение подчиненных ему воинов; он сказал ему, что царь как можно скорее требует его к себе. (26) Мевод ответил, что он немедленно придет, как только кончит срочные дела. Заверган же, под влиянием вражды к Меводу, сказал Хосрову, будто Мевод не хочет идти к нему, говоря, будто бы он сейчас занят. (27) Охваченный гневом, Хосров послал к Меводу одного из своей свиты с приказанием следовать к треножнику. А что это значит, я сейчас объясню. (28) Перед царским дворцом издревле находится железный треножник. И когда кто-либо из персов узнает, что царь гневается на него, тому не полагается ни укрываться в храме, ни идти в какое-либо другое место, но он садится у этого треножника и ожидает воли царя, причем никто его здесь не стережет. (29) Мевод в самом жалком виде сидел здесь много дней, пока кто-то по приказанию Хосрова не убил его. Таким был для него результат оказанной им Хосрову услуги[177].

XXIV. Примерно в то же время[178] в Виз#225;нтии разразился вдруг[179] в народе мятеж, который сверх всякого ожидания оказался весьма значительным и вылился в большое зло для народа и сената[180] следующим образом. (2) В каждом городе димы[181] издревле делились на венетов и прасинов, но лишь с недавнего времени они тратят деньги и не считают недостойным для себя быть подвергнутыми суровым телесным наказаниям и самой позорной смерти из-за этих названий и из-за мест, которые они занимают во время зрелищ. (3) Они сражаются со своими соперниками, не ведая, из-за чего подвергают себя подобной опасности, и вполне отдавая себе отчет в том, что даже если они и одержат победу в побоище со своими противниками, им не останется ничего другого, кроме как быть заключенными в тюрьму и, претерпев там жестокие мучения, погибнуть. (4) Эта вражда к ближним родилась безо всякой причины и останется вечно неутоленной, не отступая ни перед родством по браку, ни перед кровным родством, ни перед узами дружбы даже и тогда, когда родные братья или как-то иначе связанные между собой люди оказываются приверженцами различных цветов[182]. (5) В сравнении с победой над соперниками для них ничто ни божьи, ни человеческие дела. И если кто-либо совершает нечестивое пред Богом дело, если законы и государство претерпевают насилие от своих или от врагов, и даже если они сами терпят недостаток в самом необходимом, и если отечество оскорблено в самом существенном, это их нисколько не беспокоит, лишь бы их партии было хорошо. Партией они называют своих сообщников. (6) И даже женщины принимают участие в этой скверне, не только следуя за своими мужьями, но, случается, и выступая против них, хотя женщины вообще не посещают зрелищ и ничто иное не побуждает их к этому. Поэтому я не могу назвать это иначе, как только душевной болезнью. Вот что происходит в городах и у каждого демоса.

(7) В это время городские власти Виз#225;нтия[183] приговорили кого-то из мятежников к смерти. Объединившись и договорившись друг с другом, члены обеих партий захватили тех, кого вели (на казнь) и тут же, ворвавшись в тюрьму[184], освободили всех заключенных там за мятеж или иное преступление. (8) Лица же, находившиеся на службе у городских властей, были убиты безо всякой причины. Благонамеренные граждане бежали на противолежащий материк. Город был подожжен, словно он находился в руках неприятелей. (9) Храм Софии[185], бани Зевксипп[186] и царский дворец от пропилеи[187] до дома Ареса погибли в пламени, тогда же погибли оба больших портика[188], простиравшиеся до площади, носящей имя Константина[189], [а также] многие дома богатых людей и большие богатства. (10) Василевс с супругой и некоторые из сенаторов, запершись во дворце, пребывали в бездействии[190]. Димы подавали друг другу знак словом «побеждай» (Ника)[191], и от этого мятеж до сих пор известен под названием «Ника».

(11) В то время эпархом двора был Иоанн Каппадокийский[192], Трибониан же, родом из Памфилии, был советником василевса[193]. Римляне называют такого человека квестором. (12) Первый из них, Иоанн, не отличался ни ученостью, ни образованием. Он ничему не научился, посещая грамматиста, разве что писать письма, да и это делал из рук вон плохо. Но из всех известных мне людей он был самым одаренным от природы. (13) Его отличала необычайная способность постигнуть необходимое и умение найти выход из самых затруднительных обстоятельств. Самый скверный из всех людей, он использовал свои способности исключительно на дурное. До него не доходило слово Божье, и не было у него человеческого стыда. Ради наживы он погубил жизни многих людей и разрушил целые города. (14) Награбив за короткое время большие деньги, он предался не знающему границ пьянству. Грабя до полудня имущество подданных, остальное время он пил и предавался разврату. (15) Он никогда не мог обуздать себя, ел до пресыщения и рвоты и всегда был готов воровать деньги, но еще более же был способен расточать их и тратить. Таков был Иоанн. (16) Трибониан был талантлив от природы и достиг высокой степени учености, не уступая в этом никому из современников, но он был безумно корыстолюбив и ради выгоды всегда был готов торговать правосудием; с давних пор он ежедневно одни законы уничтожал, а другие создавал, продавая их просителям в зависимости от нужды.

(17) Пока в народе шли раздоры из-за названий цветов, никто не говорил о том, что эти люди наносят вред государству. Когда же [димы], придя к согласию, как мной уже было сказано, подняли мятеж, по всему городу начали раздаваться оскорбительные речи в их адрес, и их стали искать с тем, чтобы убить. Поэтому василевс, желая угодить народу, тотчас отстранил их от должности. (18) Эпархом двора он назначил патрикия Фоку, человека благоразумного и чрезвычайно радеющего о соблюдении закона[194]; Василиду же, прославившемуся среди патрикиев справедливостью и во всех отношениях достойному[195], он приказал занять должность квестора. (19) Однако мятеж разгорался с прежней силой. На пятый день мятежа[196] поздним вечером василевс Юстиниан приказал Ипатию[197] и Помпею[198], племянникам ранее правившего Анастасия, как можно быстрее отправиться домой; то ли он подозревал их в посягательстве на свою жизнь, то ли сама судьба вела их к этому, (20) Те же, испугавшись, как бы народ не принудил их принять царскую власть, как то и случилось, сказали, что поступят неблагоразумно, если оставят василевса в минуту опасности. (21) Услышав это, василевс Юстиниан тем больше стал их подозревать и еще настойчивее приказал им удалиться[199]. Таким образом оба они были отведены домой и, пока не прошла ночь, пребывали там в бездействии.

(22) На следующий день с восходом солнца в народе распространилось известие, что оба они удалены из дворца. Весь народ поспешил к ним, провозглашая Ипатия василевсом, и повел его на площадь с тем, чтобы он принял царскую власть. (23) Жена же Ипатия, Мария, женщина разумная и известная своей рассудительностью, удерживала мужа и не пускала его, громко стеная и взывая ко всем близким, что димы ведут его на смерть[200]. (24) Когда же, однако, толпа превозмогла ее, она против воли отпустила мужа, и народ, приведя его против его собственного желания на форум Константина, призывал принять царскую власть. Поскольку же у них не было ни диадемы, ни чего-либо другого, чем полагается увенчивать василевса, ему возложили на голову золотую цепь и провозгласили василевсом римлян. (25) Когда в скором времени собрались и сенаторы[201], которые отсутствовали тогда во дворце, много было высказано мнений, что следует идти на штурм дворца. (26) Сенатор же Ориген сказал следующее; «Римляне, настоящее положение дел не может разрешиться иначе, как войною. Война и царская власть, по всеобщему разумению, являются самыми важными из человеческих дел. (27) Великие же дела разрешаются не в короткий срок, но лишь по здравому размышлению В в результате долгих физических усилий, требующих от человека немало времени. (28) Если мы пойдем сейчас на противника, то все у нас повиснет на волоске, мы все подвергнем риску и за все то, что произойдет, мы будем либо благодарить судьбу, либо сетовать на нее. (29) Ведь дела, которые совершаются в спешке, во многом зависят от могущества судьбы. Если же мы будем устраивать наши дела не торопясь, то даже и не желая того, мы сможем захватить Юстиниана во дворце, а он будет рад, если кто-нибудь позволит ему бежать. (30) Презираемая власть обычно рушится, поскольку силы покидают ее с каждым днем. У нас есть и другие дворцы, Плакиллианы[202] и Еленианы[203], откуда этому василевсу [Ипатию] можно будет вести войну и устраивать другие дела наилучшим образом»[204]. (31) Так сказал Ориген. Прочие же, как в обычае у толпы, стояли за немедленные действия, полагая, что быстрота поступков сулит выгоду. Не менее других того же мнения придерживался и Ипатий (видно, суждено было, чтобы с ним случилось несчастье), приказавший двинуться дорогой на ипподром[205]. Некоторые говорят, что он с умыслом пошел туда, храня верность василевсу.

(32) Василевс Юстиниан и бывшие с ним приближенные совещались между тем, как лучше поступить, остаться ли здесь или обратиться в бегство на кораблях. Немало было сказано речей в пользу и того, и другого мнения. (33) И вот василиса Феодора сказала следующее: «Теперь, я думаю, не время рассуждать, пристойно ли.женщине проявить смелость перед мужчинами и выступить перед оробевшими с юношеской отвагой. (34) Тем, у кого дела находятся в величайшей опасности, не остается ничего другого, как только устроить их лучшим образом. (35) По-моему, бегство, даже если когда-либо и приносило спасение, и, возможно, принесет его сейчас, недостойно. Тому, кто появился на свет, нельзя не умереть, но тому, кто однажды царствовал, быть беглецом невыносимо. (36) Да не лишиться мне этой порфиры, да не дожить до того дня, когда встречные не назовут меня госпожой! Если ты желаешь спасти себя бегством, василевс, это не трудно. (37) У нас много денег, и море рядом, и суда есть. Но смотри, чтобы тебе, спасшемуся, не пришлось предпочесть смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, что царская власть — прекрасный саван»[206]. (38) Так сказала василиса Феодора. Слова ее воодушевили всех, и вновь обретя утраченное мужество, они начали обсуждать, как им следует защищаться, если кто-либо пошел бы на них войной. (39) Солдаты, как те, на которых была возложена охрана дворца, так и все остальные, не проявляли преданности василевсу, но и не хотели явно принимать участия в деле, ожидая, каков будет исход событий[207]. (40) Все свои надежды василевс возлагал на Велисария и Мунда[208]. Один из них, Велисарий, только что вернулся с войны с персами и привел с собой, помимо достойной свиты, состоящей из сильных людей, множество испытанных в битвах и опасностях войны копьеносцев и щитоносцев. (41) Мунд же, назначенный стратигом Иллирии, по воле случая вызванный в Виз#225;нтий по какому-то делу, оказался здесь, предводительствуя варварами герулами.

(42) Когда Ипатий прибыл на ипподром, он тотчас поднялся на то место, где подобает находиться василевсу[209], и сел на трон, с которого василевс обыкновенно смотрит конские ристания и гимнастические упражнения. (43) Мунд выступил из дворца через ворота в том месте, которое называется Кохлией (Улиткой) из-за формы своего сильно закругленного выхода[210]. (44) Велисарий же вначале прямо направился к Ипатию и трону василевса. Когда же он оказался возле ближайшего строения, где помещается дворцовая стража, он стал кричать солдатам, приказывая им как можно скорее открыть ворота, чтобы он мог двинуться против тирана. (45) Поскольку же у этих солдат было условлено не помогать ни тем, ни другим, пока не станет ясным, на чьей стороне победа, они заперлись там, делая вид, что ничего не слышат[211]. (46) Возвратившись к василевсу, Велисарий стал уверять его, что дело их погибло. (47) Так как даже солдаты, которые несут охрану дворца, думают о перевороте. Василевс приказал ему идти к Халке[212] и тамошним пропилеям. (48) С трудом, не без больших опасностей и усилий пробираясь через развалины и полуобгоревшие строения, он добрался до ипподрома. (49) Когда он оказался возле портика венетов, расположенного по правую руку от трона василевса, он сначала вознамерился напасть на самого Ипатия, но поскольку там имеется небольшая дверь, которая была заперта и охранялась изнутри воинами Ипатия, он устрашился того, как бы народ не набросился на него, когда он окажется в трудном положении в этом узком месте, и не уничтожил бы его и всех его людей, а затем без каких-либо препятствий не двинулся бы против василевса. (50) Подумав, он решил, что ему следует обрушиться на народ, который стоял на ипподроме — бесчисленное скопление людей, столпившихся в полном беспорядке. Обнажив меч и приказав сделать то же самое другим, он с криком устремился на них[213]. (51) Народ, стоявший нестройной толпой, увидев одетых в латы воинов, прославленных храбростью и опытностью в боях, без всякой пощады поражавших мечами, обратился в бегство. (52) Как обычно бывает в подобных случаях, поднялся большой крик. Поблизости находился Мунд, человек смелый и энергичный, сам жаждавший принять участие в деле, но не знавший, что именно ему надлежит сейчас делать. Догадавшись наконец, (по крику), что Велисарий уже действует, он тотчас устремился на ипподром через вход, который называется Некра (Мертвый)[214]. (53) Ипатиевы мятежники гибли, нещадно поражаемые с обеих сторон. Когда исход дела стал ясен и перебито было уже множество народа, двоюродные братья Юстиниана, Вораид[215] и Юст[216], поскольку никто уже не отважился поднять на них руку, стащили Ипатия с трона, и отведя его вместе с Помпеем, передали василевсу. (54) В этот день погибло более тридцати тысяч людей[217]. Василевс приказал содержать их [Ипатия и Помпея] под надежной охраной. (55) Тогда Помпеи стал рыдать и говорить жалобные речи, был он человеком совершенно неискушенным в делах и бедах такого рода. Ипатий же его много упрекал, говоря, что не следует плакать тому, кто погибает невинно: (56) ибо народ силой заставил их против их собственного желания принять власть, и они затем пошли на ипподром, не имея злого умысла против василевса. На следующий день солдаты убили и того, и другого, а тела их бросили в море. (57) Василевс конфисковал в пользу казны их имущество, а также имущество всех других членов сената, которые приняли их сторону. (58) Впоследствии, однако, он вернул всем им, в том числе и детям Ипатия[218] и Помпея, все их прежние достоинства и отдал то имущество, которое не успел раздать своим приближенным[219]. Таков был исход мятежа в Виз#225;нтии.

XXV. Трибониан и Иоанн, отрешенные таким образом от должностей, впоследствии оба были возвращены на прежние посты. (2) Трибониан прожил еще много лет, занимал свою должность и умер от болезни[220], не испытав более ни от кого никакой неприятности. Был он обходительным и во всех прочих отношениях приятным, а благодаря своей высокой образованности он очень умело скрывал болезненную страсть к корыстолюбию. (3) Напротив, Иоанн (был он груб и несносен, раздавая удары всем, кто попадался ему на пути, и без всякого основания грабя сплошь все их имущество), на десятом году исполнения своей должности[221] претерпел достойное и справедливое возмездие за беззаконие, совершаемое им в течение своей жизни, следующим образом. (4) Василиса Феодора ненавидела его больше всех. Он же, оскорбив женщину своими поступками, не старался лестью или услужливостью смягчить ее, но открыто строил против нее козни и клеветал на нее василевсу, не стыдясь ее высокого сана и не щадя той великой любви, которую питал к ней василевс. (5) Заметив его поступки, она задумала погубить этого человека, но не находила для этого подходящих средств, поскольку василевс высоко его ценил. (6) Иоанн же, узнав о том, каковы были мысли василисы на его счет, впал в большой страх. (7) Когда он, собираясь ложиться спать, входил в свою спальню, он каждую ночь опасался, что встретит тут какого-нибудь варвара, посланного убить его, выглядывал из своего покоя, осматривал входы, проводя бессонную ночь, хотя он имел при себе тысячи копьеносцев и щитоносцев, чего, по крайней мере раньше, не бывало ни у одного из эпархов двора. (8) С наступлением дня, забыв все страхи и перед Богом, и перед людьми, он вновь становился гибелью для римлян, как в государственных делах, так и в частной жизни. Он часто общался с колдунами, внимая нечестивым их пророчествам, предсказывавшим ему верховную власть, явно витал в эмпиреях и возносился до небес в надеждах на царский престол. (9) Но вся его порочность, весь гнусный образ жизни ничуть не менялись и не прекращались. (10) У него не было никакого почтения к Богу, и если он когда-нибудь шел в храм молиться или на всенощное бдение, он поступал не так, как принято у христиан, но, надев на себя одеяние, подобающее скорее жрецу древней веры, которую теперь принято называть эллинской, в течение всей этой ночи долбил вытверженные им какие-то нечестивые слова с тем, чтобы мысли василевса еще более стали подвластны ему, а сам он не подвергся никаким бедам со стороны каких бы то ни было людей.

(11) В это время Велисарий, подчинив василевсу Италию, вместе со своей женой Антониной вернулся в Виз#225;нтий с тем, чтобы выступить против персов[222]. (12) Все другие почитали его и считали достойным всякого прославления, как это и следовало ожидать; один только Иоанн относился к нему враждебно и усиленно строил против него козни не почему-либо другому, а только потому, что сам он у всех вызывал ненависть к себе, Велисарий же пользовался всеобщей любовью. Так как на него была вся надежда римлян, он вновь пошел войной на персов, оставив жену в Виз#225;нтии. (13) Антонина, жена Велисария (была она самой способной из всех людей находить выходы из безвыходного положения)[223], задумав угодить василисе, придумала следующую хитрость. У Иоанна была дочь Евфимия, весьма известная своим благоразумием, но крайне молодая и поэтому легко поддававшаяся на обман. Отец ее очень любил, так как ее одной он был отцом. (14) В продолжение многих дней прибирая ее к рукам, Антонина сумела притвориться самой близкой ее подругой, дойдя до того, что сделала ее поверенной своих тайн. (15, Как-то раз, оставшись с ней вдвоем в комнате, Антонина притворилась, что сетует на свою судьбу, говоря, что Велисарий расширил римскую державу гораздо более прежнего, привел в Виз#225;нтий двух пленных царей[224] с такими великими богатствами, а со стороны Юстиниана получил одну только неблагодарность; и в прочих отношениях государственное управление несправедливо, обманно заявляла она. (16) Евфимия была чрезвычайно рада слышать подобные речи, ибо из-за страха перед василисой она и сама испытывала ненависть к существующей власти. «Но в этом, дорогая моя, — сказала она Антонине, — виноваты вы сами, имея возможность, вы не хотите пользоваться своей силой и влиянием». (17) Антонина возразила: «Мы не можем, дочь моя, попытаться произвести переворот в армии, если нам в этом деле не окажет содействия кто-нибудь из тех, кто находится здесь. Если бы твой отец захотел, мы очень легко могли бы приступить к делу и совершить то, что угодно Богу». (18) Услышав это, Евфимия охотно пообещала, что все будет исполнено и, удалившись с места беседы, тотчас же рассказала об этом деле отцу. (19) Обрадованный этим сообщением (ибо он предполагал, что это путь к тому, что ему было предсказано, и к царскому трону), он тотчас же безо всякого промедления дал свое согласие и велел дочери устроить так, чтобы на следующий день он мог лично переговорить с Антониной и дать ей клятвенное обещание. (20) Выведав мысли Иоанна и желая как можно дальше увести этого человека от понимания истинного смысла интриги, она сказала, что встречаться с ним теперь она считает опасным, поскольку это может вызвать подозрение и помешать их предприятию, но что в скором времени она собирается отправиться на Восток к Велисарию. (21) И вот, когда она уедет из Виз#225;нтия и будет в пригородном имении (которое называется Руфинианами[225] и было в то время собственностью Велисария), пусть туда к ней прибудет Иоанн как бы для того, чтобы выразить свое почтение ей и проводить ее, там они смогут переговорить обо всем и дать друг другу взаимные клятвы[226]. Так сказала она. Иоанн подумал, что ее слова правильны, и день свидания был определен. (22) Услышав обо всем этом от Антонины, василиса одобрила задуманный план и, поощряя ее, тем самым еще более возбудила ее рвение.

(23) Когда назначенный день наступил, Антонина, поклонившись василисе, выехала из города и остановилась в Руфинианах, чтобы на следующий день начать свое путешествие на Восток. Сюда же к ночи прибыл и Иоанн с намерением осуществить то, о чем было договорено. (24) Между тем василиса донесла своему мужу о действиях Иоанна, направленных на незаконный захват власти. Она послала в Руфинианы евнуха Нарсеса[227] и начальника дворцовой стражи Маркелла[228] с большим количеством солдат для того, чтобы они расследовали это дело, и, если они обнаружат, что Иоанн пытается произвести государственный переворот, убить его и вернуться назад. (25) Итак, они отправились по назначению. Уверяют, будто бы василевс, догадавшись, что происходит, послал к Иоанну одного из близких ему людей, запрещая в каком бы то ни было случае тайно встречаться с Антониной. (26) Но так как Иоанну было судьбой предназначено погибнуть, он не обратил внимания на предостережение василевса и ночью встретился с Антониной поблизости от ограды, по другую сторону которой та поместила людей Нарсеса и Маркелла, чтобы они могли услышать, что будет говориться. (27) Когда Иоанн безо всякой осторожности дал согласие совершить покушение на василевса и подтвердил свое обещание самыми страшными клятвами, внезапно перед ним предстали Нарсес и Маркелл. (28) Поскольку, как это обычно бывает, поднялся шум, телохранители Иоанна, стоявшие поблизости, тотчас оказались около него. (29) Один из них поразил мечом Маркелла, не зная, кто он таков, и таким образом Иоанн получил возможность бежать с ними и быстро прибыл в город. (30) И если бы он решился тут же прийти к василевсу, думается мне, он не потерпел бы от него ничего плохого. Но он стал искать убежища в храме и тем самым предоставил василисе возможность воспользоваться, как ей было угодно, коварным замыслом против него.

(31) Став из эпарха частным человеком, lt;май 541 г.gt; по выходе оттуда он был переправлен в другой [храм], который находится в предместье города Кизика, жители Кизика называют это предместье Артакой. Здесь он против воли был пострижен в священнослужительский сан, но не в сан епископа, а того, кого принято называть пресвитером. (32) Но он меньше всего хотел священнослужительствовать, боясь, как бы это не помешало ему вновь достигнуть власти: он никак не хотел отказываться от своих, надежд. Имущество его было сразу же описано в казну. (33) Однако василевс оставил ему значительную часть его состояния. Он и теперь щадил его. (34) И так Иоанну представилась возможность, не думая ни о каких опасностях и обладая большим состоянием, частью спрятанным, частью оставленным ему по воле василевса, роскошествовать, как он пожелает, и по здравому разумению считать свое теперешнее положение счастливым. (35) Поэтому все римляне, естественно, испытывали негодование по отношению к этому человеку, поскольку, будучи самым скверным из всех демонов, он незаслуженно вел теперь жизнь более счастливую, нежели прежде. (36) Но Бог, я думаю, не вынес того, что так закончилось возмездие Иоанну, и приготовил ему большее наказание. Случилось это следующим образом. (37) Был в Кизике епископ по имени Евсевий, не менее Иоанна неприятный для всех, кто имел с ним дело. Жители Кизика жаловались на него василевсу, прося произвести над ним суд. (38) Поскольку они ничего не достигли, так как он значительно превосходил их своим могуществом, некие юноши, сговорившись, убили его на площади Кизика. (39) Случилось так, что Иоанн находился с Евсевием в самых враждебных отношениях, и от этого подозрение в злоумышлении пало на него. (40) Было послано несколько сенаторов для расследования этого преступления. Они сначала заключили Иоанна в тюрьму, затем этого человека, бывшего столь могущественным эпархом, причисленного к патрикиям и возведенного на консульское кресло, выше чего нет почести в римском государстве, выставили голым, как разбойника или вора, и, нанося множество ударов по спине, принуждали его рассказывать о своей прошлой жизни. (41) Виновность Иоанна в убийстве Евсевия не была полностью доказана, но суд Божий, казалось, воздал ему кару за его злодеяния всему миру. (42) Затем, отобрав у него все деньги, нагим посадили его на корабль, бросив на него один только плащ и то очень грубый, ценой в несколько оболов. Везде, где приставал корабль, сопровождавшие заставляли его просить у встречных хлеба или оболов. (43) Так, прося милостыню в продолжение всего переезда, он был доставлен в город Антиной[229] в Египте. Уже три года, как он содержится там в заключении[230]. (44) И хотя он дошел до такого бедственного положения, он все еще не оставил своих надежд на царский престол и сумел донести на нескольких александрийцев, будто они являются должниками казначейства. Так десять лет спустя Иоанн Кападокийский понес наказание за то, что он совершил за время своей государственной службы.

XXVI. Василевс вновь назначил Велисария главнокомандующим войсками Востока, а затем, послав его в Ливию, овладел этой страной, как об этом будет сказано в последующих книгах. (2) Когда известие об этом дошло до Хосрова и персов, они сильно горевали и уже сожалели о том, что заключили мир с римлянами, так как понимали, что силы римлян благодаря этому заметно возросли. (8) Отправив в Виз#225;нтий посольство, Хосров передал, что он вместе с василевсом Юстинианом испытывает радость и в шутку, конечно, потребовал часть добычи из Ливии, говоря, что тот никогда не смог бы одолеть в этой войне вандалов, если бы персы не заключили с ним мира. (4) Тогда Юстиниан, одарив Хосрова большими богатствами, в скором времени отослал его послов.

(5) В городе Даре произошло тогда[231] следующее событие. Был там некто Иоанн, приписанный к пехоте. Сговорившись с солдатами, но не со всеми, а только с немногими, он учинил тиранию и завладел городом. (6) Засев во дворце, как в крепости, он с каждым днем укреплял захваченную власть. (7) И если бы не случилось так, что персы в это время были с римлянами в мире, то для римлян это обернулось бы великими бедами. Но заключенный, как мной было сказано, договор помешал этому. (8) На четвертый день тирании, солдаты, сговорившись, по совету городского священника Маманта и одного из именитых граждан города Анастасия[232], в самый полдень вошли во дворец, спрятав каждый под одеждой кинжал. (9) Прежде всего, найдя у двери во внутренние покои немногих телохранителей, они тотчас их убили. Затем, ворвавшись в помещение самозванца, схватили его. Некоторые же говорят, что первыми это сделали не солдаты, но пока они, остерегаясь опасности, еще медлили во внутреннем дворе, один колбасник, бывший вместе с ними, ворвался туда с ножом и, внезапно напав на Иоанна, ударил его. (10) Но поскольку рана оказалась не смертельной, Иоанн в большом смятении выбежал оттуда и неожиданно наткнулся на этих солдат. (11) Итак, схватив этого человека, они, бросив огонь, сожгли дворец, чтобы не оставить никакой надежды у тех, кто задумывает государственный переворот, его же, отведя в тюрьму, заковали в оковы. (12) Но один из них, опасаясь, как бы другие солдаты, узнав, что тиран жив, вновь не произвели в городе волнения, убил Иоанна и таким образом прекратил мятеж. Так завершились события, связанные с этой тиранией.