"Мегрэ защищается" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)Глава 2Мегрэ успел спуститься на третью или четвертую ступеньку мраморной лестницы, когда дверь снова открылась. Это был безрукий привратник. Он не мог играть каждое утро в теннис. — Господин префект просит вас вернуться на минуту, господин комиссар. Секунду Мегрэ колебался, не зная, подняться ли ему на несколько ступенек или продолжать спускаться. В конце концов он все же снова очутился в приемной, и префект самолично открыл ему дверь своего кабинета. — Я забыл сказать, что не хочу никаких разговоров на набережной Орфевр по этому поводу. Если же в прессе появится хоть малейший отголосок происшедшей истории, я буду считать вас персонально ответственным за это. Так как Мегрэ стоял неподвижно, префект добавил, словно отпуская его: — Благодарю вас. — Я вас тоже, господин префект. Сказал он эти слова или не сказал? Он не был уверен. Снова увидев привратника и сделав ему знак рукой, он стал спускаться, на этот раз уже окончательно, по мраморной лестнице. На улице он удивился, увидев солнце, поток людей и машин, ощутив жару, запахи и краски повседневной жизни. Вдруг Мегрэ почувствовал спазм в груди. Он машинально приложил к ней руку и на мгновение остановился. Пардон уверял его, что в этом нет ничего страшного. Но все же во время таких приступов его охватывала паника, особенно когда они сопровождались головокружением. Предметы и прохожие становились менее реальными, как на испорченной фотографии. Дойдя до угла, Мегрэ толкнул дверь бара, где он уже много лет имел обыкновение выпивать стаканчик по пути. — Что будете пить, господин комиссар? Ему было тяжело дышать. Лоб покрылся испариной. Он с беспокойством посмотрел на себя в зеркало. — Рюмку коньяку… Краска сошла с его лица. Он был бледен. Взгляд неподвижен. Все из-за Пардона. Просто непостижимо, как это их беседа, внешне такая банальная, приобретала все большую значительность. Врач советовал ему меньше пить, а сам, куря дома сигару, чтобы угодить жене, едва выйдя на улицу, хватался за папиросу. «Приходилось ли вам за время вашей карьеры встречать…» Преступника порочного. Жестокость ради жестокости. Он не улыбался, даже иронически. Часы показывали без двадцати двенадцать. Все произошло меньше чем за полчаса. Полчаса, которые как бы разделили его жизнь пополам. С этого момента у него есть прошлое и настоящее. Голова все еще кружилась. А вдруг он упадет на пол в кафе, среди этих людей, что пьют аперитивы, не обращая на него внимания? Ну-ну, Мегрэ! Брось сентиментальничать! Сколько людей, которых ты допрашивал в своем кабинете, чувствовали, что их сердце бьется слишком сильно или перестало биться совсем! Им тоже он подавал рюмку коньяку, который всегда держал в стенном шкафу. — Сколько я вам должен?.. Уплатил. Ему было жарко. Но жарко было всем. Другие тоже время от времени вытирали лоб носовым платком. Почему Франсуа смотрит на него так, будто Мегрэ вдруг изменился? Он не чертил зигзаги. Шел ровно. Он не был пьян. Нельзя опьянеть от двух рюмок коньяку, даже больших. Он благоразумно дождался зеленого света, чтобы пересечь улицу, и направился к знаменитому дому номер 38 на набережной Орфевр. Мегрэ больше не сердился на эту пигалицу — префекта, которому совсем недавно с удовольствием заехал бы в физиономию. Префект в этой истории был пешкой. Мегрэ вошел в кабинет, закрыл за собой дверь и огляделся, будто видел все впервые. Мегрэ преодолел желание открыть шкаф, где находилась бутылка коньяку для падающих в обморок посетителей. Пожав плечами, он пошел в кабинет инспекторов. — Какие новости, дети мои? Все на него посмотрели, как смотрел Франсуа — гарсон в баре. Люка поднялся: — Снова ограбление ювелирного магазина… — Ты, Люка, займешься этим делом. — Он продолжал стоять, витая где-то между реальностью и нереальностью. — Позвони, пожалуйста, моей жене, скажи, что я не приду завтракать. И закажи мне, пожалуйста, несколько бутербродов и пива… Его помощники терялись в догадках: что случилось с шефом? А что он мог им сказать? Впервые он оказался в положении человека, на которого нападали. Мегрэ снял пиджак, открыл вторую створку окна и тяжело опустился в кресло. На письменном столе лежали в ряд шесть трубок, папки с делами, которые он еще не открывал, и бумаги для подписи. Комиссар выбрал самую толстую трубку, медленно набил ее табаком, и когда он ее зажег, оказалось, что у нее неприятный вкус. Ему пришлось подняться, чтобы взять в кармане пиджака бумаги, которые ему вручил префект. «Показания мадемуазель Николь Приер, 18 лет, студентки, проживающей у своего дяди, господина Жана Приера, докладчика Государственного совета, на бульваре Курсель, 42, от 28 июня, 9 часов 30 минут утра». Бульвар Курсель — большие дома напротив парка Монсо, широкие подъезды, шоферы, наводящие лоск на автомобили во дворах, швейцары в униформах, как и привратник у префекта. «В понедельник вечером, пообедав с моим дядей, я отправилась к подруге, Мартине Буэ, которая живет на бульваре Сен-Жермен. Ее отец врач. Я поехала на метро, так как машина нужна была дяде…» Мегрэ подумал, что вчера после обеда он спокойно смотрел телевизор с мадам Мегрэ, совершенно не подозревая, что его ждет этим же вечером. «У Мартины мы провели большую часть вечера, слушая новые пластинки. Мартина помешана на музыке. Я тоже. Немного меньше, чем она». Как это все невинно. Две молодые девушки в комнате слушают музыку… Какую? Баха? Модные песенки? Джаз?.. «Я покинула ее около половины двенадцатого. Сначала решила поехать домой на метро, но, выйдя на улицу и ощутив ночную прохладу после невыносимо душного дня, передумала. Мне захотелось пройтись пешком». Мегрэ попытался представить себе Николь в гостиной на бульваре Курсель, диктующей эти показания с важным видом. Фразы, казалось, были взяты из сочинения. Присутствовал ли при этом ее дядя? Вносил ли он поправки? «Вскоре я свернула на набережную Сены, чтобы пойти через мост, так как обожаю прогуливаться по мосту, особенно ночью… Именно в этот момент я заметила, что забыла у Мартины две пластинки, которые принесла, чтобы дать ей послушать. Мой дядя имеет привычку рано ложиться спать, так как рано встает. Я подумала, что Мартина может позвонить домой, чтобы сказать, что я забыла у нее пластинки, и побеспокоит дядю…» Это было вполне возможно. Все было возможно. Мегрэ теперь убедился в этом. Однако это место в показаниях звучало не так убедительно, как начало. «Я оказалась у маленького бистро, хозяин которого сидел у окна и читал газету. Я ясно увидела слова, нарисованные на витрине: „У Дезире“. Это бистро старинного стиля: с оловянной стойкой, пятью или шестью столиками лакированного дерева, с довольно тусклым освещением. Я вошла…» Теперь уже скоро должен появиться на сцене и Мегрэ, и ему было любопытно, каким образом введут его персону. В этот час накануне он безмятежно спал в супружеской постели рядом с мадам Мегрэ. «Я сразу попросила жетон для автомата, и хозяин нехотя поднялся, как бы недовольный, что его побеспокоили. Я заказала кофе и пошла в кабину. Мы с Мартиной поболтали немного. Ей хотелось знать, где я нахожусь. Я ответила, что звоню из одного очаровательного старомодного бистро, где сейчас нет ни одной живой души. Мартине захотелось присоединиться ко мне, но я ей сказала, что не собираюсь здесь задерживаться, что еще немного пройдусь, а потом поеду на метро…» В Мегрэ проснулся инстинкт полицейского. Она, конечно, звонила подруге — эту деталь легко проверить. Она, конечно, была «У Дезире», так как именно там несколько позднее к ней присоединился Мегрэ. Таким образом, она звонила дважды: один раз Мартине, другой — комиссару. Но девушка упомянула только об одном жетоне. Мегрэ не терпелось узнать, будет ли идти речь о втором. «Мы проболтали с Мартиной минут десять, а может быть, и больше. Правда, мы только что расстались, но у двух молодых девушек всегда найдется о чем поговорить…» Это означало, что первый звонок был не к Мартине, а к Мегрэ, что давало ему время одеться, вскочить в такси и прибыть на набережную Сены. «После разговора я села за столик, где стояла моя чашка кофе. Хозяин снова занял свое место у окна. На стуле лежала вечерняя газета. Я начала просматривать ее, пока остывал мой кофе. Не знаю, сколько минут прошло таким образом…» В этот момент она, вероятно, задавала себе вопрос, придет комиссар или не придет после той комедии, которую она разыграла с ним по телефону. По времени все рассчитано великолепно! — Войдите! — крикнул Мегрэ. Это был посыльный из пивной напротив, который принес поднос с бутербродами и две бутылки пива. — Поставь сюда! Мегрэ не испытывал ни голода, ни жажды. С нахмуренным лбом он поднялся, чтобы закрыть дверь, которую мальчик плохо прикрыл, уходя из кабинета. Одна деталь, во всяком случае, была точна: чашка кофе. И еще. Когда Мегрэ пришел в бистро, на стуле около молодой девушки лежала газета. «Мне показалось, что времени прошло совсем немного, но я не поручусь, так ли это. Мой дядя часто упрекает меня, что я не имею ни малейшего представления о времени… Я собиралась вынуть из кармана портмоне… На мне была легкая жакетка с двумя карманами, благодаря которым я могла обойтись без сумочки… Это тоже один из моих недостатков — повсюду забывать сумочки… Поэтому я почти всегда шью одежду с карманами…» Хитро придумано. Надо было как-то согласовать вопрос о сумочке, которую у нее якобы украли. «В этот момент вошел мужчина, довольно высокий, широкоплечий, с крупным лицом…» «Благодарю за описание!» — подумал Мегрэ. «Может, я ошибаюсь, но у меня было такое чувство, что он некоторое время наблюдал за мной через витрину… Мне смутно помнится, что какой-то силуэт двигался взад и вперед по тротуару… Сначала мне показалось, что он направляется прямо ко мне, но он сел за соседний столик, вернее, тяжело опустился на стул и вытер лоб платком… Мне пришла в голову мысль, что он сильно выпил…» Внимание! Начиная с этого момента особенно важно, чтобы ее показания совпадали с тем, что может показать хозяин бара. «Его лицо показалось мне знакомым, но я не могла вспомнить его имя… И вдруг меня осенило… Он, очевидно, догадался, о чем я думаю, и сказал: „Вы не ошибаетесь… Я действительно комиссар Мегрэ…“ Вот это уже ошибка. Мегрэ никогда бы не произнес такой фразы. Но ей нужно было каким-то более или менее правдоподобным образом показать, что разговор у них завязался сразу. «Я не принадлежу к тем девушкам, которые гоняются за звездами экрана или другими знаменитостями, чтобы получить у них автограф. Мой дядя принимает их каждую неделю на бульваре Курсель. И все же мне было интересно увидеть вблизи полицейского, особенно такого знаменитого… Я себе представляла его более высоким и, пожалуй, более толстым… Что меня больше всего поразило вначале, это его игривый тон, и я сразу подумала, сколько же вина им уже выпито…» Мегрэ охватила бессильная ярость. Он все больше и больше погружался в какой-то нереальный мир, где он играл главную роль, не зная точно, что это за роль. В кошмарном сне все кажется неправдоподобным. А если во время сна тебе все представляется реальным, то пробуждение кладет конец этой путанице. Здесь же была полная неразбериха наяву. Он не спал. Это был не сон. Перед ним лежало показание. Это не было анонимным письмом или рассказом душевнобольного, это был официальный документ, врученный ему лично префектом полиции. И префект полиции верил тому, что здесь написано. Не начнет ли и Мегрэ в свою очередь верить в это? Он вспомнил, что предшествовало этой сцене в кафе: звонок по телефону, затем голос молодой девушки, его колебания — повесить или не повесить трубку. В тот момент он еще был в реальном мире, у себя дома, рядом с женой. Кабинет, в котором он сейчас находился, становился все менее реальным. Кто знает, что произойдет, когда Мегрэ вручит префекту свои показания?! Что сказал ему шеф, который в течение двух лет обещает вымести метлой Париж и который играет каждое утро в теннис на стадионе Ролан-Гарро, где он любезно разрешает фотографировать себя? «Итак, только потому, что какая-то незнакомка рассказала вам трогательную и довольно невразумительную историю, вы поднялись среди ночи и помчались к бистро, которое она вам указала… Комиссар бригады!.. Вам не пришло в голову позвонить в ближайший полицейский участок и послать рядового полицейского заняться этим делом!» Он был не так уж не прав. Мадам Мегрэ сказала ему почти то же самое: «Почему бы тебе не послать полицейского?» Именно потому, что дело это было не совсем ясным. Потому что факты, которые ему рассказывали на другом конце провода, были довольно путаными. Мегрэ выпил стакан пива, зажег трубку и снова склонился над печатными страницами. «Полицейский заказал белое вино. Хозяин спросил у него: „Запечатанное?“ Он ответил утвердительно, и ему принесли стакан и маленькую бутылочку. Он предложил выпить и мне, но я ответила, что только что пила кофе. Затем он завел разговор о своей профессии: „Большинство людей составляет себе неправильное мнение о нашей профессии… Уверен, что и вы тоже…“ — „Очень много говорят о вашей системе допросов, о признаниях, которые вы вырываете, беря людей измором…“ — «Ерунда… Что интересно в нашей работе — это повседневная рутина… Кстати, я напал на след одного опасного преступника, которого обязательно сегодня задержу в одном из баров этого района… Если вас это позабавит, идемте со мной». Полицейский поднялся, уверенный в том, что я приняла его предложение. Он бросил на стол монеты, и когда я хотела в свою очередь расплатиться, хозяин сказал мне, что уже за все заплачено. Мы вышли вместе. «Ваши родные ждут вас?» — «Мой дядя не следит за тем, в котором часу я возвращаюсь. Он доверяет мне…» — «В таком случае идемте…» Я уступила своему любопытству. Вспоминаю, что мы проходили улицу Жакоб и на какой-то маленькой улочке, название которой я забыла, зашли в бар. Там было очень много людей, которые столпились у стойки. Я приглядывалась к лицам. Мне было интересно, не находится ли среди них преступник, которого ищет комиссар. Он протянул мне стакан. Это было виски. Я колебалась, пить или не пить, но так как после черного кофе меня мучила жажда, то я выпила. Подозреваю, что мой стакан был снова наполнен без моего ведома, таким образом, я выпила дважды. В баре было душно, тесно и накурено… «Пошли… Здесь его нет… Он, вероятно, в другом месте…» — «Я предпочла бы вернуться домой…» — «Дайте мне еще полчаса, и вы получите возможность присутствовать при сенсационном аресте, о котором завтра заговорят все газеты на первых полосах…» Теперь должно пройти какое-то время, чтобы она успела захмелеть. И надо обо всем рассказывать достаточно туманно, чтобы нельзя было найти те места, куда ее якобы водили. В общем, вся эта фальшь должна выглядеть правдоподобно. «Затем мы попали в какой-то погребок, где играл джаз… Пары танцевали… Я не знаю погребков в Сен-Жермен-де-Пре, но полагаю, что это был один из них… Комиссар снова заставил меня выпить… Я чувствовала, что плохо держусь на ногах и что еще один стакан — и я буду… То, что было потом, вспоминается мне уже в каком-то тумане, отдельными эпизодами… Некоторые моменты я совершенно не могу восстановить в памяти… На улице он держал меня под руку, потом, под предлогом, что я рискую упасть, взял меня за талию… Я пыталась оттолкнуть его… Потом он затащил меня в дом… Мы шли по плохо освещенному коридору… Он поговорил с каким-то небритым седым стариком… Смутно помню узкую лестницу, нумерованные двери… Комиссар повернул ключ… Машинально я все повторяла: «Нет!.. Нет!.. Не хочу!..» Он смеялся… Мы очутились в комнате, у постели… «Отпустите меня!.. Отпустите меня!.. Или я позову полицию…» Могу поклясться, что он мне ответил: «Вы забываете, что полиция — это я!» Все было почти верно. Конечно, за исключением последней фразы. И девушка вовсе не сопротивлялась. И конечно же Мегрэ не водил ее из бара в бар и не заставлял пить. А на самом деле было так. Они встретились в бистро «У Дезире» и обменялись несколькими фразами. Барышня действительно назвалась Николь, но по фамилии Карве. Отец ее якобы судья из Ла-Рошели. А подругу, ту, что встречала ее на вокзале вместе с Марко, зовут Лаура Дюбюиссон. Она дочь торговца рыбой из того же города. Мегрэ сказал: — Если я правильно вас понял, вы не знаете, ни где живет ваша подруга, ни куда они вас отвезли, ни где вы оставили свой багаж. И вы, конечно, не в состоянии узнать дом, из которого убежали, оставив свою сумочку с деньгами… Она еще была пьяна, и от нее пахло алкоголем. — Прежде всего надо найти вам приют на ночь… Пойдемте… Он, действительно, бросил монеты на стол. Действительно, на бульваре Сен-Жермен поддержал ее за руку, а немного позже, так как она плохо держалась на ногах, поддержал и за талию. Он знал приличный недорогой отель «Савой» на улице Эколь. По дороге они не останавливались, как уверяла в своих показаниях Николь. — Как вы могли писать своей подруге, если не знаете ее адреса? — Вы думаете, что я лгу, что я сочиняю историю? Я писала ей до востребования! Лаура всегда любила таинственность… Когда она еще была маленькой, в школе, она… Мегрэ уже не помнит, что делала маленькая Лаура. Он едва слушал, торопясь поскорее отделаться от девушки. Действительно, ночной дежурный в отеле «Савой» был плохо выбрит, он протянул комиссару ключ, проворчав: — Второй, налево… В отеле не было лифта. — Помогите мне подняться по лестнице… Я еле держусь на ногах… Он помог. Поднявшись на второй этаж, Мегрэ открыл дверь. — Спите и ни о чем не беспокойтесь. Завтра утром я займусь вашим делом. В комнате она оступилась, упала на пол и не делала попыток подняться. Она могла заснуть прямо на полу. Он поднял девушку, снял с нее туфли, жакет. Собирался было уйти, когда она захныкала: — Хочу пить! Он прошел в крошечный туалет, сполоснул стакан, наполнил его свежей водой. Когда вернулся, она сидела на кровати, пытаясь снять с себя юбку. — Пояс давит… Девушка пила воду, устремив на него взгляд, полный отчаяния. — Вы не хотите мне помочь!.. Если бы вы знали, как мне плохо!.. Меня тошнит… Он помог ей раздеться, и она осталась в одной комбинации. — Ну как дела? — спросила мадам Мегрэ, когда он вернулся домой. — Странная история… Завтра будет видно… — Красивая девушка? — Признаться, не обратил на это внимания… Она была мертвецки пьяна… — Что ты с ней сделал? — Устроил в отель. Мне пришлось уложить ее в постель… — Ты раздел ее? — Ничего другого мне не оставалось… — А ты не боишься? Мадам Мегрэ лишь высказала вслух то, что беспокоило и его самого. Он был недоволен собой. В девять часов утра, придя на работу, он первым долгом позвонил в отель «Савой». Ему ответили, что особа из 32-го номера ушла, заявив, что комиссар Мегрэ, который ее привел сюда, придет и уплатит по счету. Через десять минут телефонистка уголовной полиции сообщила ему, что никакого судьи по фамилии Карве в Ла-Рошели нет. И что вообще ни Карве, ни Дюбюиссон в телефонной книжке не значатся. |
|
|