"Игра королей" - читать интересную книгу автора (Даннет Дороти)

Глава 7 МНОЖЕСТВО ВАРИАНТОВ С МАТОВОЙ АТАКОЙ

Мастерская Пэти Лиддела, золотых дел мастера, располагалась на южной стороне Миддл-роу, в Стерлинге, в нескольких шагах от Сент-Джон-стрит. Мастерская представляла собой высокое сооружение с раскрашенной деревянной аркадой и наружной лестницей, ведущей на второй этаж, где Пэти держал свои поделки и где леди Калтер позировала для миниатюры.

Время от времени сквозь специально прорезанное окошечко в полу Пэти бросал взгляд в помещение лавочки, наблюдая и за покупателями, и за своими учениками, известными под общим именем Семь Маленьких Мастеров и работающими среди разноцветных огней в задней комнате магазина.

Господин Лиддел был проворен, как белка; в его маленькое лицо въелась золотая пыль, а седые волосы прикрывали отсутствующие уши. Пэти с готовностью объяснял, что произошло с его ушами, но рассказы его разнились от случая к случаю, отчего Сибилла лишь укрепилась в своем убеждении, что Пэти — жулик. Но он был великолепным ювелиром и поставлял леди Калтер бесконечное количество простых развлечений.

Леди Калтер не могла вспомнить, почему она назначила сеанс на сегодняшнее утро, когда проводился военный смотр. И почему военный смотр был назначен так быстро после поражения у Пинки, можно было лишь догадываться. Она, будучи в необычно подавленном настроении, подумала, что после разгрома следует подсчитать свои силы. А если королева полагала, что соревнования отвлекут ее вассалов от поножовщицы, то она, поднаторевшая в государственных делах француженка, была, вероятно, права. Все это навело Сибиллу на мысль о сыне.

— Пэти! — раздраженно вскрикнула леди. — Что вы там делаете столько времени? Это ведь не гобелен.

Пэти Лиддел предостерегающе поднял палец:

— Вы шевельнулись?

— Я не могу не шевелиться, — сказала Сибилла, — ваши дурацкие подушки все время сползают с табурета. Вы еще долго?

Пэти улыбнулся:

— Чуть правее.

Леди Калтер покорно подвинулась:

— Так долго вы еще?

Пэти продолжал работу, повторяя языком движение кисти.

— Об этом, — заметил он смиренно, — знает один Господь Бог. У вас волосы раньше были по-другому.

— Я их вымыла, — язвительно изрекла леди Калтер. — Если вы думаете, что я полтора года не буду мыться и причесываться, пока вы создаете мой бессмертный образ, то ошибаетесь. Если бы вы могли приколоть солнце булавкой в левом углу своей лавки, вы бы это сделали.

— Я, миледи, — сказал Пэти, тщательно выговаривая слова, — на днях попросил его светить поярче, чтобы бедный золотых дел мастер, измученный войною, мог рисовать свои картинки.

— И что же оно ответило? — с видимым интересом вскричала Сибилла.

— Оно, — отозвался Пэти с неохотой, — сказало, что подумает… — В это время внизу раздался какой-то шум, и Пэти мгновенно вскочил на ноги. — Покупатель! — И прежде чем Сибилла успела вымолвить слово, скатился вниз по лестнице.

Леди Калтер мгновенно встала со своего места и схватила миниатюру. Сходство, по ее мнению, было очевидным. Она с удовольствием отметила, что после шестидесяти неспокойных лет лицо ее выглядит вполне приемлемо. Впрочем, и глаза, и черты всегда были хороши.

— Мне это нужно именно сегодня, — послышался снизу знакомый голос, и вдовствующая леди, завороженная, навострила уши.

— Но я еще не закончил, сэр Эндрю, — отозвался Пэти.

— Когда же будет готово? — раздался нетерпеливый голос Хантера, вызвавший сочувствие у Сибиллы. Последовало еще несколько фраз, потом — молчание: Пэти удалился куда-то в закрома лавки. Затем послышался еще чей-то голос:

— Здравствуйте, сэр Эндрю! Господи, что это у вас с лицом?

Леди Калтер не слишком интересовал сэр Джордж Дуглас, но ее внимание привлек ответ сэра Эндрю.

— С лицом? — Сэр Эндрю грустно рассмеялся. — Да, на моем лице — все мои невзгоды. Это чертов Крауч, тот самый пленник.

— Господи! — испуганно произнес Дуглас. — Он вовсе не был похож на людоеда.

— Да нет же, это сделал не Крауч — это работа какого-то негодяя в маске. Он пробрался в дом, связал матушку, как курицу, предназначенную в суп, и, должен признаться, задал мне хорошую взбучку. В то время мне было вовсе не смешно.

— Да уж, конечно. А что Крауч?

— Хотя он и протестовал, но этот негодяй увел его. Не знаю, что ему было нужно, — похоже, он и сам толком не знал. Я только услышал пару английских имен, которые они упоминали; будь у меня хоть какие-нибудь связи на юге, я бы этих людей отыскал, чтобы выйти через них на моего проворного друга. Вам эти имена тоже, наверное, ничего не говорят? Гидеон Сомервилл и Сэмюэл Харви.

Сэр Джордж ответил, что впервые их слышит, и рассыпался в изъявлениях сочувствия — но в этот момент, ворча, вернулся Пэти с готовой брошью для сэра Эндрю. Сибилла, которая видела ее еще в работе, заметила, что ювелир изменил вещицу. Сибилла снова стала прислушиваться, но разговор теперь пошел о малоинтересных пустяках.

— Но какое лицемерие! — говорила впоследствии леди Картер Кристиан Стюарт и своему сыну Ричарду. — Рассказывал, будто получил синяки, упав с лошади. Но с деньгами, конечно, у него трудности: один Бог знает, как умудряется он осыпать свою мать бриллиантами. Должно быть, он, бедняга, рассчитывал получить неплохой выкуп за этого пленника.

— Нет, — сказал Ричард. — Он собирался обменять его на своего кузена, который в плену у англичан. — Сибилла посмотрела на сына с таким удивлением, что тому пришлось пояснить: — Я слышал, как он говорил об этом в Друмланриге. Он и купил этого англичанина у сэра Джорджа Дугласа.

— Я никогда не слышала, что у него кузен в Англии, — сказала Сибилла. — Но даже если и так, то я не понимаю, почему именно Денди должен платить за него выкуп. Я знаю, чего он хочет, — жениться на богатой наследнице. Но я бы и Медузе не посоветовала жить в одном доме с Катериной.

У Ричарда, как ей показалось, был усталый вид. Те недели, что она с Мариоттой провела в Ментейте, Ричард был очень занят. Один раз он посетил их в Инчталле — Сибилле пришло в голову, что, кроме того дня, он не провел наедине с молодой женой и пары часов.

Она была ужасно рассержена, когда, прибыв в Богл-Хаус от Пэти, нашла там Ричарда, который закончил те дела, которые мать окольным путем для него устроила. Ее сердило и то, что Том Эрскин забрал на смотр Мариотту и Агнес, оставив одну Кристиан, которая настояла на том, чтобы дождаться Сибиллу.

Она размышляла над следующим ходом, но в этот момент судьба предопределила ее дальнейшие действия. Снизу раздался рев, прокатился, усиливаясь, по лестнице — и за взъерошенным слугою в комнату ворвался Бокклю.

— Эй! — заорал Бокклю, снимая шляпу и небрежно кивая дамам. — Я вас повсюду искал! Вы пропустили такую борьбу!

— Сэр Уот! — воскликнула леди Калтер.

— И прыжки! — продолжал Бокклю, не обращая на нее внимания. — И бег! Где вы были? Остался только турнир на копьях и ловля кольца — а потом стрельба в попугая. Стрельба из лука по мишени уже почти закончилась. — Он махнул рукой по направлению к двери. — Пойдемте. Где ваша шляпа?

— В его комнате, — сказала Сибилла, выдержав взгляд сына. — Но она там и останется. Уот Скотт, я знаю, что две ваши жены так и не научили вас хорошим манерам. Но я думала, что Дженет Битон объяснила вам, как нужно обращаться к даме.

— Но я и не собирался обращаться к даме, — неосторожно ответил Бокклю. — Я хотел, чтобы Ричард…

— Раз уж вы сюда зашли, а я здесь хозяйка, то вам придется обратиться к даме. — Она взяла колокольчик и позвонила. — Мальвазии или мадеры?

Бокклю бросил отчаянный взгляд на Ричарда, не получил от него поддержки и снова попытался уломать Сибиллу.

— Мы пропустим самое главное — попугая, — жалобным голосом проговорил он.

— Ну и что, — возразила леди Калтер. -Я никогда не любила птиц, особенно говорящих. Джон, принесите мадеры.

Леди Калтер почти удалось задуманное: после третьего кубка сэр Уот пустился в рассуждения о конской упряжи и готов был развивать эту тему до бесконечности, но в дверях появился Хантер, который, коротко кивнув дамам, встревоженно обратился к Бокклю и Ричарду.

— Я пришел за вами. Стрельба в попугая скоро начнется.

Сэр Эндрю и Бокклю обменялись мимолетным взглядом — и Бокклю, словно спохватившись, вскочил на ноги и устремил на леди Калтер взволнованный взгляд.

Сибилла вздохнула:

— Можете ничего не говорить. Я догадываюсь. Весь город кричит, что Лаймонд бросил Ричарду вызов.

Сэр Эндрю постарался изобразить смущение:

— Извините, леди Калтер. Но люди и впрямь узнали, что ваши сыновья собираются состязаться.

— Какая ерунда, — раздраженно сказала Сибилла. — Как могут они состязаться, если один из них — вне закона?

— Но весь город об этом кричит, — подтвердила Кристиан, сидящая у камина. — И все они ждут вовсе не состязания — они ждут убийства.

— Ничего не поделаешь, моя дорогая, — сказала Сибилла. — Мы, как и бедная Дженет Битон, имеем дело с тяжелым случаем моральной философии, и все наши усилия тщетны.

Лорд Калтер подошел к матери и поцеловал ее в руку и в щеку.

— Через час все кончится, — заверил он. — Не бойтесь; я вернусь хотя бы для того, чтобы объяснить вам истинный смысл моральной философии.

Дверь за ними закрылась.

— Я должна сказать, — заявила леди Херрис решительно и достаточно громко для того, чтобы несколько голов повернулись к ней, — что на месте мужа леди Калтер я не позволила бы ей весь день сидеть на играх в одиночестве.

— Благодарю вас, — улыбаясь, ответил Том Эрскин, расположившийся рядом с Мариоттой.

Та вежливо улыбнулась в ответ, и Эрскин внутренне содрогнулся, осознавая, что сидит на пороховой бочке. Он вынужден был в одиночку принимать решения и чувствовал себя, как та птица, что чистит пасть крокодилу: то и дело его одолевали ужасные сомнения. Про себя он согласился с девчонкой. Сибилла по-своему была права, принимая все меры к тому, чтобы Ричард не участвовал в состязании; но вдовствующая леди не знала, что о предстоящем поединке осведомлены все. Кроме, пожалуй, Мариотты и Агнес, — последняя, ни о чем не подозревая, шутила и смеялась напропалую. Будучи в непривычной для себя женской компании, не желая выслушивать колкости насчет Ричарда, Эрскин всей душой хотел бы оказаться где-нибудь в другом месте. Кто-то из Линдсеев выиграл стрельбу по мишени, и раздражение Эрскина возросло.

Он не знал этого, но Мариотта тоже была жестоко разочарована. Красивая, богатая, роскошно одетая, она сидела среди развевающихся вымпелов; пэры и пажи суетились вокруг нее, впереди лежало поле, поросшее зеленой травой, а позади высился замок.

Впервые после свадьбы появилась она в таком большом собрании, и ее угнетало, что не Ричард, а Том Эрскин представлял ее множеству людей. Все происходящее было ей невыносимо скучно.

Ей было скучно, когда процессия участников под горящими на солнце знаменами сошла вниз с холма; когда, надрываясь на ветру, заиграли музыканты; когда на королевских скамьях ненадолго появились королева и правитель; когда рыцари начали турнир на копьях; когда одному из борцов сломали руку.

Потом поле расчистили и стали устанавливать 120-футовый шест для последнего состязания — стрельбы по попугаю.

Эрскин поднялся.

— Ну вот, теперь нужно отойти подальше, — сказал он.

— Почему? — спросила Агнес. — Нет-нет, господин Эрскин, я хочу как следует разглядеть попугая.

— Нужно отойти подальше, — с твердостью повторил Том, — иначе у вас в шляпке будет полно стрел. Таковы правила — зрители должны отойти на шестьдесят ярдов. Глядите, вон в клетке из прутьев сидит попугай. Сейчас его вынут оттуда и привяжут к перекладине, а потом станут подымать шест.

В это время, к радости Эрскина, прибыло подкрепление в лице Эндрю Хантера, который, продравшись через бушующую толпу, сам был немного похож на взъерошенного попугая.

Они обменялись приветствиями.

— Стрельба по попугаю! — сказал сэр Эндрю. — Я думал, вы собираетесь участвовать. Я не собирался. Я и лук с собой не взял. — Потом добавил, обращаясь к леди Херрис: — По мишени я стреляю неплохо, но вот в высоту у меня не получается. Том знает.

— Том, конечно, знает, — подтвердил Эрскин, улыбаясь. — И зрители, и судьи надевают латы, когда Денди собирается стрелять по высокой цели.

Сэр Эндрю шутливо пихнул его в бок.

— На себя посмотрите — того и гляди, пробьете стрелой чье-нибудь окно.

— Ну, в этом смысле вы можете быть спокойны — я тоже не участвую. Но вот если вы останетесь вместо меня с дамами, буду вам признателен. У меня кое-какие дела в городе.

Хантер согласно кивнул, Эрскин попрощался с дамами и, невзирая на их протесты, исчез в толпе.

Поле, на котором установили шест, приобрело новый вид. Зрители отступили от опасной зоны и расположились в ожидании состязания.

Осмотревшись, Мариотта устроилась поудобнее и вдруг обнаружила, что ее плохое настроение улетучилось и она с удовольствием ждет грядущего зрелища. Ей было жалко попугая, сверкавшего синим и желтым оперением на шесте, что возвышался над зеленой ареной. Мариотта обнаружила, что даже скопившаяся толпа, часть которой была и она сама, приводит ее в восторг. Согласно протоколу, в первых рядах разместились пэры в мехах, раздуваемых ветром, и широких плоских шляпах; потом шли ряды духовенства — священники почти не отличались от вельмож, только шляпы были скромнее; за ними сидели торговцы с женами, наверняка плотно закусившими, прежде чем явиться сюда, и красотой одежд чуть ли не превосходившими знатную публику. Потом шли ряды, заполненные менее богатыми горожанами — ремесленниками, адвокатами, учителями и прочим людом, занимавшим при дворе второстепенное положение. Следом располагался простой народ, с которым имели дело дворецкие: то были кузнецы, винокуры, кожевники, каменщики, оружейники, водоносы. Дальше шли сельские жители, явившиеся в город на праздник; нищие, воришки и бродяги.

Светило солнце. Заиграли трубы; все головы повернулись в ту сторону, где появился герольд в слегка потрепанной табарде 28) и произнес что-то, потонувшее в звуках музыки. Снова взревели трубы. На поле вышли участники — пятьдесят благородных и пятьдесят простолюдинов — и разместились по его периметру.

Зрители по знаменам узнавали среди состязающихся своих друзей. Пажи явно получали большее удовольствие от парада, чем их господа, которые напряженно улыбались друзьям в толпе, словно желая показать, что участвуют в состязании лишь для того, чтобы развлечь своих ленников.

Как бы там ни было, но шеренга лучников имела великолепный вид, хотя Мариотте больше понравилось бы, если бы ее муж был там. Ветер, задувавший в сторону замка, играл штандартами.

Голубое с серебряным. Ей нравился ее собственный штандарт: крест Андрея Первозванного, наверху — гребень шлема, серебряный и лазурный, и весьма двусмысленный девиз, выбранный конечно же первым бароном. Мариотте никак не удавалось запомнить его — Contra Vita и что-то еще… Но стоило ей об этом подумать, как сам девиз появился чуть ли не на расстоянии вытянутой руки — Contra Vita Recti Moriamus [38]. Штандарт нес слуга Ричарда, а следом, глядя прямо перед собой, сдержанный, уверенный в себе, шел сам лорд Калтер. У Мариотты захватило дух.

— Боже мой, — сказал чей-то голос за ее спиной. — А вот и старина Калтер решил изобразить подушечку для булавок. Ну что ж, значит, будет на что посмотреть.

Пробираясь вверх по Сент-Джон-стрит, мимо богадельни на углу Сент-Майкл, а потом мимо неровного ряда строений, одним из которых был Богл-Хаус, Том Эрскин вскоре успокоился и решил, что сэр Эндрю благодаря его стараниям проведет сегодня прекрасный вечер.

Смерть лорда Флеминга многое изменила в его доме. Похоронив мужа в Биггаре, леди Дженни вместе с детьми присоединилась ко двору, и если раньше должность гувернантки маленькой королевы занимала только часть ее времени, то теперь она отдалась этому целиком. Маргарет, одна из старших ее детей, попеременно жила то в доме своего покойного мужа в Магдоке, то у замужних сестер, то в гостеприимном доме леди Калтер, а обязанности по Богхоллу легли на плечи крестницы леди Флеминг — Кристиан, которая пока находилась вместе с Сибиллой в Богл-Хаус, но намеревалась вскоре отбыть в Богхолл. Поэтому следовало торопиться.

Том Эрскин, пробравшись сквозь толпу на Сент-Джон-стрит, постучался в двери Богл-Хаус, поднялся по лестнице и на площадке нос к носу столкнулся со своей возлюбленной Кристиан.

— Кто это? Что случилось? Есть новости? — спросила Кристиан.

Эрскин смешался:

— Это я. О каких новостях вы говорите? Пока ничего не случилось.

Она облегченно вздохнула.

— Ах, Том. Да я так. Идемте. — И по пути в гостиную добавила: — Дело в том, что Ричард поехал на состязания.

Эрскин вовсе не был эгоистом.

— Вот черт, — сказал он, — я не знал. Тогда, пожалуй, лучше вернуться туда. Я оставил Хантера с дамами. Он мне ничего не сказал, наверное, думал, что я знаю… Да, вот дела… если…

Кристиан взяла его за руку:

— Поверьте: если что-то должно случиться, вы не сможете этому помешать. И вообще, я хочу, чтобы вы остались здесь.

— Хотите? — обрадовался он.

— Да. Сколько продлятся состязания? Час? Два?

— Так… сотня человек — по два выстрела каждый… не меньше двух часов, конечно, если кто-нибудь не попадет в попугая раньше.

— Тогда не проводите ли вы меня и леди Калтер на ярмарку? — попросила Кристиан. — Пока состязания не закончатся?

Это никак не входило в его планы, но Том прекрасно понимал причины такого желания.

— Она беспокоится, да? — спросил он.

— Ну, Сибилла пока еще не бьет во все колокола, но не следует оставлять ее одну. И она ни за что не пойдет с вами, если я останусь здесь. Я знаю, сейчас еще рано и на ярмарке пустовато, но мы по крайней мере можем попытаться забыть эти проклятые состязания.

Том изумленно воззрился на нее:

— Похоже, вы переживаете не меньше, чем Сибилла.

На этот раз ее ответ был резок.

— Если бы вы могли на время отвлечься от карточной игры и лошадей, то увидели бы в Кроуфордах нечто такое, что заставило бы вас по-другому взглянуть на прочих ваших друзей. Если бы даже я помнила свою мать, вряд ли бы я ценила ее так же, как ценю леди Сибиллу. И Мариотта, хоть она, может быть, и не такая, как бы нам хотелось, полна достоинства и твердости духа — если только дать себе труд присмотреться внимательно… — Тут Кристиан прервалась, лицо ее прояснилось, и она, шутливо подтолкнув Эрскина, добавила совсем в другом тоне: — Пойдемте. Скажем Сибилле, что отправляемся на весь день на ярмарку. Только не позволяйте ей увести вас в другую сторону.

— Я не думаю… — сказала Сибилла.

— Нет, ради Бога, нет! — хором воскликнули Том Эрскин и Кристиан Стюарт.

— Нет. Вижу, что нет: у нас и так руки полны. Но Агнес обожает пряники… Интересно, — задумалась Сибилла, — нельзя ли их положить в мой капюшон?

Продвижение Сибиллы по ярмарке напоминало полет пчелы, уносящей с каждого цветка понемногу нектара.

В игрушечной лавке она купила двух куколок из слоновой кости, свисток, погремушку и очаровательный набор маленьких колокольчиков; все это героически нес Том, который стал при ходьбе издавать мелодичный звон.

Потом наступил черед специй: в этой лавке она взяла шафрана, корицы, тмина, фиг, макового семени, имбиря, цветков левкоя и крокуса — после недолгого размышления — немного краски для шерсти. Все это она поровну распределила между Томом и Кристиан.

Потом они послушали певца, купили длиннющий свиток с новой балладой, которую Том пробежал глазами, а потом счел за лучшее потерять.

— Не страшно, — весело сказала леди Калтер. — Музыка — опасная вещь. Наполняет уши сладким ядом и лишает людей мужества. Этого мы не можем допустить.

Эрскин никогда не знал, когда Сибилла шутит, но на этот раз решил, что она говорит серьезно. Все пошли дальше; леди купила новую колоду карт, нитки, полный сверток телячьих ножек, серебряное кружево и пару ножниц. Она хотела купить огромный камень для своего сада, но Том категорически отказался его нести, и вместо этого леди купила зубочистку. Они посмотрели акробатов, истратили шесть пенсов на весьма сомнительную русалку и, наконец, усталые и разгоряченные, ввалились в таверну, где Том потребовал место для двух дам и для себя и напитки.

— Ах ты, Господи, — сказала леди Калтер, усаживаясь среди множества свертков. — Кажется, я забыла, что здесь бьется, а что пачкается. Разве телячьи ножки. О, какая жалость, Том. Но ничего — это отстирается.

Они пили вино и болтали.

Солнце для октября было жарким. Тень городской ратуши лежала на сотнях ярких маленьких киосков, на вымпелах и пестрых товарах. Певцы исполняли свои песни, им вторила уличная толпа, звучали бубны и дудки цыган. Слышались крики уличных торговцев. Все выглядело ярким, веселым и невинным.

— Ну что ж, — сказала леди Калтер, — Се n'est pas tout de boir, il faut sortird'ici [39]. Вон уже собираются тучи, а если шафран промокнет, ты, Том, будешь желтым и душистым, а может, и корни пустишь. Идемте.

Они покинули таверну. Эрскин вел Кристиан за руку — и та вдруг почувствовала, что кто-то дернул ее за юбку. Жалобный голос произнес совсем близко:

— Дайте погадаю, прекрасная дама.

— Постойте! — крикнула она Тому, перекрывая гомон толпы.

Эрскин остановился.

— Что такое? — спросила леди Калтер, взглянув через ее плечо. — А, цыган. Прекрасно. Подождите-ка, — сказала она, наклонив набок голову в голубом бархатном капюшоне. — Кажется, я вас видела раньше. Конечно! Вы были в Калтере в августе, верно?

Цыган сверкнул красивыми зубами:

— Верно, миледи. Я тогда с удовольствием выступал для вас.

— Конечно, — сказала Сибилла. — А чем вы занимаетесь? Гадаете…

— Гадаем, поем, танцуем… — Цыган взмахнул рукой. За его спиной группка молодых цыган, черноволосых и белозубых, глаз не сводила со своего вожака. — Любые развлечения.

Неизбежная мысль пришла в голову леди Калтер.

— Том! Кристиан! А почему бы не пригласить их сегодня в Богл-Хаус? Ни Бокклю, ни Ричард, ни Агнес никогда их не видели. Мы позовем Денди Хантера и старших детей Флемингов…

Вежливые попытки отговорить ее были безуспешны, а все другие — немыслимы. За огромную плату, призванную покрыть убытки, могущие произойти из-за их временного отсутствия на ярмарке, цыгане согласились прийти в Богл-Хаус. Леди Калтер была вне себя от восторга.

— Они так любезны. Том, у вас есть деньги? Я все потратила. — Совместными усилиями — проблема состояла в том, что телячьи ножки текли и пачкались, — деньги из кошелька были извлечены. — А теперь прямо домой, — сказала леди Калтер, и в голосе ее впервые послышалась усталость. Они направились к выходу с площади, а затем вниз по Боу-стрит.

В конце улицы их встретил Хантер; они издалека заметили, как он продирается сквозь толпу и машет рукой.

— Хорошо еще, что он плоский, как камбала, — заметил Том Эрскин. — Сегодня ему уже дважды пришлось совершить такой путь.

Но тут Денди подошел ближе, и они увидели выражение его лица.

— Что-то случилось, — сказала леди Калтер жестко, но без всякого удивления и быстро направилась к сэру Эндрю, прижимая к себе свертки так, словно ни за что на свете не рассталась бы с ними.

Благодарю одному только присутствию лорда Калтера интерес к состязаниям по стрельбе в попугая многократно возрос. Смертельный вызов был интересен и сам по себе, но особую пикантность ему придавал тот факт, что человек, вызвавший своего брата, разыскивался за измену.

Напряженное ожидание обычным образом сказалось на толпе. Ставки то подскакивали, то падали, в зависимости от того, какие слухи проникали в народ: его нет среди участников, вокруг поля поставлена стража, Калтер стреляет двадцатым.

Ставки стали расти.

— Да нет, его братец не появится. Он никогда в жизни ничего не доводил до конца.

Ставки поднялись еще.

Эндрю Хантер, стоя между женой Ричарда и леди Херрис, не уставал втихомолку проклинать Тома Эрскина. Мариотта ни за что не хотела уходить домой. Не спуская со своего мужа зачарованного взора, она, с облегчением отметил про себя Хантер, казалось, не видела и не слышала ничего вокруг.

А Агнес Херрис, помимо того, что и смотрела, и слушала, еще и высказывалась обо всем подряд. Хантер мимоходом услышал, как она жалуется, что ей плохо видно. Он промолчал, поскольку все равно ничего не мог с этим поделать.

— Мне вдруг пришло в голову, — сказала внезапно леди Херрис, вспомнив больной для себя вопрос, — что корона может взять под свою опеку кого угодно, хоть и бастарда, какая им разница. Особенно если подопечная — девушка. Кто хотел бы выйти замуж за Джона Гамильтона? Только не я. Я его даже никогда не видела.

Более неподходящего места для того, чтобы высказать мнение о своем женихе, леди Херрис не могла найти. С осмотрительностью заботливой матери сэр Эндрю постарался отвлечь ее.

— Смотрите — Бокклю здесь.

— Да, здесь. Но если бы я была мальчиком, — гнула свое леди Херрис, — то меня никогда не обручили бы с Джоном Гамильтоном.

От этого вздрогнула даже ушедшая в себя Мариотта. Она невольно повернулась к Агнес:

— Это-то уж точно.

— Я только хочу сказать, — нахмурившись, продолжала подопечная короны, — что никто не имеет права решать судьбу ребенка, когда ему от роду всего пять лет. Это чисто мужской произвол, — жестко добавила Агнес. — О нас, женщинах, никто не думает. Все ради того, чтобы расширить их проклятые имения, или продолжить род, или достать денег, людей и привилегий, а значит, прекратить войну, или начать войну, или обделать их никому не интересные мужские дела.

Последовало краткое вежливое молчание.

— Ну, — утешительным тоном сказала Мариотта, — меня, например, не обручали, когда мне было пять лет.

— Да, — ответила леди Херрис с убийственной откровенностью. — Вот об этом-то я и говорю. Только позволь мужчине взять верх…

То ли она сама сбилась, то ли сэр Эндрю отвлек ее, но баронесса вдруг закрыла рот, и Хантер произнес:

— Смотрите, стрельба начинается.

Участники на поле заняли свои места. В самом дальнем углу находился главный распорядитель игр и его помощники, одетые в ливреи Аррана, белые с красным. Рядом с ними — мальчики для сбора стрел, маленькие грибочки под широкополыми, плетенными из камыша шляпами. Затем длинной шеренгой вдоль крашеного заборчика стояли участники; их волнение теперь было заметно и передавалось окружающим.

Первый лучник расправил плечи и занял место в середине поля под высоким пестрым шестом. Попугай, сверкающий на солнце, бился и громко кричал. За ним на фоне крутой скалы высился замок, алели папоротники, желтели березы и платаны. В окнах дворца отражались солнечные зайчики. Послышался голос: «Готовсь!» — и лучник плавно поднял к небу лук, натянул тетиву, подержал ее какое-то мгновение и отпустил, потом взял вторую стрелу и выстрелил еще раз.

Попугай наверху сердито закричал и выругался с абердинским акцентом: стрелы упали, не попав в цель, в шести ярдах слева от шеста. Раздались насмешливые крики, напряжение спало, и сэр Эндрю вдруг зашевелился.

— Лаймонд может стрелять только с одного места, — произнес он вполголоса. — А именно — от скалы.

Мариотта услышала его. Она проследила за взглядом Хантера и принялась изучать неровную поверхность утеса.

— Но тогда ему пришлось бы стрелять против ветра и против солнца.

— Конечно, это затруднительно, — признал Хантер. — Но посмотрите: вокруг поля яблоку негде упасть. Лучник в толпе и рук не смог бы поднять, не то что шестифутовый лук. — Он поколебался немного и добавил: — Леди Калтер, если позволите, я вас покину и заберусь посмотреть, нет ли кого в кустах.

Но Мариотта, невзирая на то, что он готов был рисковать своей жизнью ради жизни Ричарда, возражала. Хантер попробовал было убедить ее, но вскоре сдался. Они продолжали молча следить за происходящим.

Резкие порывы ветра осложняли задачу участников. Бокклю, стрелявший третьим, первой стрелой задел шест, а вторая под рев толпы ушла далеко мимо цели. Два следующих стрелка стреляли еще хуже. Пятый произвел неизгладимое впечатление, сломав свой лук и чуть не отрезав себе пальцы тетивою. Шестой промазал оба раза; стрелы седьмого взвились к небу наподобие шутих.

Восьмой почти попал в цель.

— Вот это выстрел! — воскликнула Агнес, вся сияя, а потом задумчиво добавила: — За такого лучника любая женщина с радостью бы вышла замуж.

Мариотта и Хантер рассмеялись, несмотря на снедавшую их тревогу.

— Дорогая, — сказал сэр Эндрю, — сегодня все ваши мысли — о замужестве.

На лице леди Херрис появилось удивленное выражение.

— Вовсе нет. Но ведь я должна выйти замуж в этом году, и если уж меня собираются продать, как мешок шерсти…

— Агнес!

— Ну хорошо. Я только хочу сказать, что рожать детей да сидеть за вышиванием не очень-то весело. И было бы веселее, если бы мужчины сражались в твою честь и делали бы вид, что им это нравится. Ухаживали бы, писали сонеты, привязывали бы шарфик к шлему. Вот что я думаю. Иначе, — развивала свою мысль Агнес, — какой во всем этом смысл?

— Боюсь, что Джонни Гамильтон не станет воспевать ваши ресницы, — весело ответил сэр Эндрю. — И потом, ухаживание подобного рода однобоко. Я думаю, вы бы чувствовали себя увереннее рядом с мужем, который обзавелся бы связями при дворе, приобрел бы новые земли или приумножил бы капитал торговлей, чтобы на руках у вас сверкали бриллианты, а в каждом графстве было по дому.

— Но я и так могу купить все бриллианты, какие захочу, — возразила Агнес. — Как Мариотта, как маленькая королева. Поэтому я и не вижу смысла в замужестве, если только не приобрету чего-нибудь такого, чего у меня еще нет. А в девяти случаях из десяти, — добавила она, подумав, — овчинка выделки не стоит.

Наблюдая, как двенадцатый лучник пускает свои стрелы в небеса, сэр Эндрю с несчастным видом спросил:

— Сколько у вас земли, леди Херрис? И сколько людей вы можете выставить в строй?

Агнес посмотрела на него с неприязнью:

— Вы говорите, как мой дедушка.

— Ну и что ж. Так сколько у вас земли и где она расположена?

Агнес неохотно ответила:

— Вы же знаете: я владею всем совместно с Кэти и Джин. А владения наши — Терреглес, Киркгунзон, Моффатдейл, Локкерби, Экклефешан… рядом с Максвеллом, недалеко от границы.

— Недалеко от границы, — повторил Хантер. — Вы не сказали, сколько у вас людей, но я полагаю, несколько тысяч. И кто же, по-вашему, должен смотреть за всем этим, защищать от англичан? Кто поведет людей на поле боя? Вы не можете уклониться от долга перед страной, даже если думаете, что можете уклониться от моральных обязательств.

— Я так и знала, что вы станете говорить, как дедушка, — надулась Агнес. — Но у нас в родне есть мужчины — они могут управлять землями и воевать без всякого замужества. Видите ли: кто бы ни делал это, — родня или муж, они это делают потому, что их это устраивает; а женщины, ради которых они стараются, могут быть и старые, и толстые, и кривоногие, а это, — с достоинством заключила Агнес, — не имеет никакого отношения к любви.

Внезапно вмешалась Мариотта:

— Не будьте глупенькой. Чего же вы хотите? Заботливого дядюшку для безопасности, а для удовольствия полный будуар любовников?

— Я бы хотела иметь мужа, — торжественно заявила леди Херрис, — которому я была бы нужна больше, чем дела и политика.

— Таких мужей нет.

— Нет, есть, — неожиданно выпалил Хантер (Пятнадцатый). — Он опустил глаза, и губы у него задергались. — Вы обе слишком категоричны. В наши дни, чтобы иметь крышу над головой, содержать семью и защищать ее, нужно отдавать всего себя. Мало времени остается на то, чтобы читать стихи под яблонями в цвету. Но рыцарство не исчезло, не думайте так. Для некоторых людей рыцарский кодекс и по сей день стоит на первом месте — только этим не защитишь ни себя, ни близких в нашем жестоком, корыстном мире. — Он снова улыбнулся. — И не забывайте: у мужчины есть другие обязанности — перед родственниками, перед стариками, перед друзьями. И он не всегда может забыть о деньгах и жениться по собственному выбору.

Мариотта тут же пояснила с ноткой раскаяния в голосе:

— Мы конечно же знаем это. Агнес только хочет сказать, что в браках по расчету обе стороны нередко бывают несчастны.

— И жаль, что приходится идти на это ради потомства, которому уготована та же судьба. Да, я это понимаю, — сказал сэр Эндрю. — Но оглянитесь вокруг. Я думаю, вы увидите, что супружеское счастье — вещь не такая уж редкая. А потом, есть еще и многое другое — продолжение великого рода, а иногда и целой нации. А это само по себе есть великая любовь. Конечно, не такая, о какой говорите вы, а та, что лежит, может быть, чуть глубже.

— Меня, — упорствовала молодая леди, — это нисколько не касается. Никто не заставит меня выйти замуж за того, кто не понравится мне, а на обручение мне плевать. Ой, смотрите-ка, Ментейт стреляет.

Они смотрели во все глаза, потому что молодой Ментейт принимал когда-то Мариотту в Инчмэхоме. Он стрелял девятнадцатым, и теперь в толпе стояла полная тишина.

Он занял позицию, прицелился и отпустил тетиву. Первая его стрела поразила поперечину, к которой был привязан попугай. Вторая встрепала оперение птицы. Два неплохих выстрела. По толпе прошел восторженный ропот. Мальчики — сборщики стрел выбежали на арену, один из них с гусиным пером на шляпе. Колеблющаяся тень поцарапанного, кое-где расщепленного шеста падала на скалу. Осенние листья в лучах заходящего солнца багровели.

Ричард Кроуфорд, держась неестественно прямо, пересек поле и подошел к основанию шеста. Сначала он посмотрел на свой тисовый лук, потом на перекладину. Ричард занял позицию, и Мариотта, почувствовав необыкновенное волнение, обнаружила вдруг, что сэр Эндрю исчез.

Тишина была абсолютной. Если бы не трепет листвы в кронах и поскрипывание шеста, можно было бы подумать, что весь мир оглох.

Ловким, красивым движением умелого лучника Ричард натянул тетиву. «Готовсь!» Он прицелился, любовно придержал тетиву и выстрелил.

Его стрела взмыла вверх, но другая уже летела по ветру. Длинная, смертоносная, алеющая на солнце, как раскаленная сталь, она появилась откуда-то с краю площади, занятой толпой. Ни на секунду не возникло сомнения в том, куда она направлена. Она ударила в перекладину и острым, как бритва, наконечником перерезала веревки, освободив попугая в тот миг, когда к нему подлетала стрела Калтера.

Публика затаила дыхание, все головы были подняты к небу. Птица, уставшая от долгого сидения на шесте, вспорхнула неуклюже, перевернулась несколько раз в воздухе, но потом крылья ее внезапно обрели силу.

Толпа как зачарованная не могла оторвать взгляда от блистающих крылышек. А за спиной толпы Эндрю Хантер с лицом, искаженным гневом, несся как сумасшедший вверх по склону. Но на Хантера почти никто не обратил внимания, потому что не успел еще попугай набрать высоту, как вторая стрела настигла его. Полет прервался, и птица рухнула вниз падучей звездою; а в том месте, где стрела нашла цель, какое-то время еще парили желтые перышки.

Потом толпа издала вопль и пришла в движение. Но это случилось слишком поздно, потому что в воздухе уже свистела третья стрела. Она прошла по параболе и вонзилась на этот раз в человека.

Калтер, очень бледный и напряженный, стоял у шеста и внимательно смотрел вокруг — и вдруг он вскинул руку, на мгновение привалился к шесту, а потом согнулся и сполз на землю.

В тот вечер в общей зале Богл-Хауса ярко горел огонь, дававший свет, тепло и уют обитателям дома. Огонь поблескивал на лицах сидевших у камина — леди Сибиллы Калтер, Мариотты, Бокклю, Хантера, Агнес Херрис, Кристиан и Тома Эрскина. Блики его плясали на столе, где лежали три стрелы, две из которых потемнели от крови, большой лук в рост человека и вышитая кожаная перчатка. Огонь освещал спокойное лицо лорда Калтера; он, туго перевязанный, лежал на длинной деревянной скамье невдалеке от камина.

Стрела, ранившая Ричарда, прилетела с большого расстояния, и лучник, которого от цели отделяли тысячи голов, почти и не видел ее. В отличие от первых двух третий выстрел отнюдь не был безупречным: стрела, поразившая лорда Калтера в ключицу, была уже на излете. И теперь лорд Калтер, снова словно по волшебству избежавший смерти, смог, изучая предметы, выложенные на стол, произнести эпитафию попугаю.

— Английский лук — думаю, из тех трофеев, что были взяты в Аннане. И стрелы оттуда же — все три с зубцами; не очень-то подходят для состязания. И перчатка.

Он взял перчатку и понюхал ее. Это была перчатка белой оленьей кожи с правой руки, совершенно новая, о чем свидетельствовало отсутствие протертости на трех первых пальцах.

— Слегка надушена, — заметил лорд Калтер, вертя перчатку в руках. — Тонкая выделка, да еще и золотом расшита. Красивая вещица, если, конечно, можешь себе такую позволить. Но поскольку дружище Лаймонд, вероятнее всего, заплатил за нее моими деньгами, то он-то может вполне. Боже! — добавил он. — Я бы пожертвовал вечным блаженством, только б помериться с ним в стрельбе — по птице ли, по мишени.

Том Эрскин заметил критически:

— Он стрелял по ветру. И потом, стоял на возвышенном месте, верно, Эндрю?

Сэр Эндрю кивнул.

— Он стоял за одной из палаток, на склоне холма, там, где начинается лес. Я добрался туда слишком поздно. Нашел его снаряжение там, где оно было брошено. — Хантер застонал. — Мы все недооцениваем его. Я сообразил, что стрелять из толпы у него не было ни малейшей возможности. Вот только мне не пришло в голову, что первоклассный стрелок может занять позицию и подальше.

— Да, заставили вы нас поволноваться, Калтер, — сказал Бокклю. — Я уж думал, вы отправитесь вслед за попугаем.

Сибилла, которая на сей раз была необычно молчалива, заметила:

— Да, признаюсь, было не очень-то приятно вернуться домой и увидеть Ричарда в крови на одной кровати, а Мариотту в обмороке — на другой. Но зато этот смотр надолго запомнят, не правда ли? Известно, кому достался приз?

Том ответил:

— Строго говоря, приз должны были бы дать Лаймонду, но я полагаю, что даже у него не хватит наглости его потребовать.

— Вот уж не знаю, — изрекла Мариотта независимо. — Сдается мне, что он способен на все.

Агнес, не сводившая глаз с Калтера, вздохнула:

— Я думала, что умру от ужаса.

— Вы вели себя очень благоразумно, моя девочка, — заметила вдовствующая леди. — А теперь давайте немного отвлечемся и посмотрим на цыган.

— Цыган!

— Ну конечно же. Цыгане с ярмарки — вы что, забыли? Вот они, — сказала Сибилла.

Здравый смысл Сибиллы не обманул ее. Под воздействием яркого, веселого зрелища даже напряженные нервы Мариотты расслабились, и румянец снова появился на ее щеках. Кристиан Стюарт серьезно слушала комментарий Эрскина, положив руку на плечо Агнес, и с помощью тактичного сэра Эндрю вводила в нужное русло замечания, которые вставляла время от времени леди Херрис. Сам Калтер, уставив в пустоту налитые кровью глаза, спокойно лежал на скамейке под пристальным взглядом матери, которая оживленно беседовала о чем-то с вожаком цыган.

К концу представления, когда бурные танцы сопровождались громкими звуками тамбурина, она поймала взгляд Бокклю, которого не слишком-то интересовало представление, и выскользнула из комнаты; сэр Уот последовал за ней.

Сибилла закрыла дверь — стало тише.

— Да. — Сэр Уот, вдыхая холодный воздух на пустынной лестничной площадке, вытер лоб. — Ловкие канальи, Сибилла, но не в моем вкусе, знаете ли.

— Мне показалось, вы это стойко перенесли, — заметила леди Калтер. — И для меня большое утешение, что вы с нами: Ричарда я не должна беспокоить, а сэр Эндрю и Том — милые ребята, но у них сейчас столько своих неприятностей. — Сэр Уот взглянул на нее с опасением — и не без причины. — Я говорю об ищейках, — пояснила Сибилла.

— Черт побери, — изрек Бокклю, — сами вы как ищейка. — Леди Калтер застигла его врасплох, и потому он непроизвольно отступил даже от той малой нормы вежливости, которой обычно придерживался. — Как вы догадались?

— Я же знаю Ричарда, — сказала Сибилла. — Я всегда понимала его молчание лучше, чем час болтовни его брата. Он разыграл хороший спектакль, и девочки успокоились. Но я нет. Так что же он просил вас сделать?

Бокклю пожал плечами и сдался.

— Выследить Лаймонда, конечно. У нас есть перчатка, и — да, вы правы — я все еще держу ищеек в Бранксхолме. Ричарда уже дважды выставили на посмешище, вы же знаете. Он не может снести этого. И бесполезно его разубеждать.

— Я попытаюсь, — сказала Сибилла.

— Зачем? Это позор для всех нас, вы уж меня извините. Парень потерял голову, места себе не находит — уж лучше как-нибудь с этим делом покончить.

— Да, — сказала Сибилла. — Но займусь этим я, а не Ричард. И потом, ведь считается, что вы больны? Ах, какой же вы нерасчетливый, Уот, — с нежностью добавила она. — Вы прекрасно понимаете: через сорок восемь часов все в Англии будут знать, что вы играете в игры в Стерлинге, в то время как предполагается, будто вы настолько больны, что не можете поехать в Норем и объясниться со стариком Греем.

Сэр Уот выслушал ее с удивительным смирением.

— Ну, раз уж вы сами сказали. — Он нахмурил брови в темноте площадки. — Вот из-за этого-то, если хотите знать правду, мне не с руки помогать Ричарду в том, чего он просит.

— Чего же еще он просит?

— Оставить другие дела и прочесать всю Шотландию, чтобы найти Лаймонда. Это-то можно сделать, но…

— Но если Ричард в его теперешнем расположении духа соберется воздать Лаймонду по заслугам, то он неизбежно должен будет воздать по заслугам и Уиллу Скотту, — кратко подытожила Сибилла.

Бокклю скорчил гримасу. Его лицо, а затем и проплешины на лбу покраснели — и он разразился речью, в которой сквозь сдержанность тона прорывалась злость.

— Дорогая Сибилла, если хотите знать, я попал в ужасную переделку. Этот проклятый лорд Грей в Нореме шлет мне вежливые послания с тех самых пор, как Уилл облапошил его в Хьюме, — ждет, чтобы я приехал для переговоров и дал гарантию своей лояльности. Это для меня чертовски затруднительно. Они узнали, что именно Уилл побывал у них, а как узнали — не могу понять, потому что, когда я последний раз видел парня, он так задирал нос, что готов был отказаться от родной матери. Но если я не приеду к Грею, то они непременно пожгут мои имения во время следующего налета. Я распустил слух, что болен, — теперь остается только сообщить, что вообще отдал Богу душу. Не знаю, что мне теперь и делать. — Он ухватился за балюстраду с такой силой, что крепкие, широкие пальцы, покрытые шрамами, побелели. — Мне придется публично отречься от Уилла и надеяться, что англичане поверят, будто я непричастен к истории с Хьюмом, в чем я сильно сомневаюсь: достаточно вспомнить ту телегу с голозадой стражей, которая очутилась в моих землях в Мелроузе. — Он посмотрел безутешными глазами на леди Калтер. — Вот так штука, Сибилла: я не часто молился Богу, но теперь каждый день велю монахам бить поклоны в часовне и просить, чтобы Господь вразумил Уилла и тот вернулся. Но если он вернется, то всем будет ясно, что я с ним заодно, и Грей отомстит мне. Если же он не вернется и я буду вынужден отречься от него перед Греем… и если это дойдет до королевы… а если его поймают вместе с Лаймондом…

— Он получит то же самое, что и Лаймонд. Но этого не произойдет, если поймаю Лаймонда я, — сказала Сибилла.

Бокклю посмотрел на нее:

— Тогда, клянусь Господом, не хотел бы я оказаться в шкуре Лаймонда.

— Что будет с моими сыновьями, это уж мое дело, — холодно отрезала леди Калтер. — Но в таком случае риск для Ричарда окажется куда меньше. Если вы поможете мне.

— Отказавшись помочь Ричарду? — с облегчением спросил Бокклю. — Калтер будет обо мне не самого лучшего мнения, ну да ладно уж, ничего. Собаки мои все, как одна, заболеют, И сам я слягу надолго и всерьез. Постойте, кто-то идет. — Он замолчал; дверь открылась, и на них хлынул поток тепла и света.

— И вот, — спокойно сказала Сибилла, — я долго говорила с Джонни Булло, так зовут вожака: он настоящий цыганский король. Он сказал мне, что знает, как это сделать.

— Что сделать, леди Калтер? — Дверь на лестницу распахнула Кристиан, когда звуки представления стихли. — Цыгане уходят.

— Философский камень, дорогая, — ответила изобретательная леди Калтер. — Знаете, такая штука, которая превращает олово в золото, возвращает молодость игривым старикашкам, сращивает кости и делает еще массу полезных вещей.

— Такой-то штуки нам и не хватает в Бранксхолме, — мрачно произнес сэр Уот. — Дженет вчера разбила еще одну вазу.

Это почему-то рассмешило женщин. Сибилла первой пришла в себя.

— Вот подождите, — сказала она. — То, что пообещал мне Булло, звучит очень заманчиво. Так или иначе, он скоро приедет в Мидкалтер и всему меня научит.

— Господи Боже мой! — воскликнул Бокклю, который не уставал дивиться на вдовствующую леди. — Неужели вы и правда верите в подобную чушь? Мне этого хватает и дома, с Дженет.

— Чушь?! — переспросила Сибилла. — Вы сами не знаете, что говорите. Впрочем, я тоже не верила, — добавила она, подумав, — пока Булло не рассказал мне всего.

— Ну, не знаю, зачем вам понадобился философский камень, — заметила Кристиан. — Мне кажется, что ваша семья и так богата до неприличия.

— Это ведь еще, — таинственным голосом проговорила Сибилла, — и снадобье от всех болезней, и эликсир жизни, и любовный напиток…

— Я пришла спросить, — сказала Кристиан, покраснев, — можно ли нам всем пойти на ярмарку, то есть Агнес, Мариотте и мне. Дело в том…

— Дело в том, что господин Булло не будет гадать нам здесь — у него нет, как он говорит, кристалла, а идти за ним он не хочет, — громогласно объяснила Агнес, выглянув в дверь. — Но он говорит, что мы можем зайти в его пап латку, и с нами пойдет Том…

Леди Калтер спокойно спросила:

— А как же Ричард?

— С ним все в порядке, — быстро выступила Кристиан на защиту отсутствующей Мариотты. — Он спит и… — Она не договорила, но было ясно, что она хочет сказать: Ричарда лучше избавить от упреков жены.

Вдовствующая леди не стала возражать. Цыгане ушли, а следом за ними в сопровождении Тома Эрскина отправились и три девушки, завернувшись в теплые плащи и закрывшись капюшонами; за ними на некотором расстоянии шли люди Эрскина. Распрощались с хозяйкой и Бокклю с сэром Эндрю. В уютной зале догорал камин, освещая сына и мать. Усевшись рядом со спящим Ричардом, Сибилла водрузила на нос очки и вдела нитку в иголку. Потом отложила работу и долго сидела неподвижно, широко открытыми глазами вглядываясь в пространство.

И заговорила она тоже в пространство.

— О мой милый! — сказала она. — Надеюсь, я сделала все, как надо.

— С вами все в порядке? — спросил Том Эрскин. И опять спустя какое-то время: — Что случилось? Что-то не так?

— Конечно, не так. Холодно, — чуть капризно ответила Кристиан и расслабила пальцы, которыми вцепилась в руку Тома, пытаясь унять неизвестно откуда взявшуюся унизительную дрожь.

Она прекрасно знала, что виною всему вовсе не холод. Просто сказывалось напряжение дня, ревущий мрак, дикая музыка, грубые речи и бессмысленный, судорожный смех.

К ночи ярмарка превратилась в гулянье с песнями, криками, танцами. Кристиан с трудом проталкивалась через толпу, чьи-то руки хватали ее; на нее накатились запахи — пива, еды, кож, потных человеческих тел, а один раз, когда два дерущихся человека чуть не сбили ее с ног, она почувствовала даже запах крови и вспомнила жаркий огонь, окровавленные стрелы и слова Калтера, сказанные час назад: «Значит, ведя порочную жизнь, можно так вот стрелять из лука…» Она вспомнила и голос Мариотты: «Сдается мне, он способен на все». Вспомнила она и леди Калтер, хладнокровно перевязывавшую Ричарда, не желавшую поддаваться панике.

— Вот наливное яблочко! — проорал чей-то голос ей в самое ухо. — Хорошее румяное яблочко для румяной девчонки.

— Золотая цепочка для твоего красивого платья! Всего пять крон — и твой поцелуй, красотка!

— А вот шпильки для шляпы, душенька: полторы тысячи за шестнадцать пенсов…

— Куколка для твоей сестренки!

— Макрель!

— Пироги горячие! — Что-то жирное мазнуло ее по щеке. Дрожь не желала униматься.

— Погадаю, девушки! — раздался лукавый голос с тяжелым чесночным духом.

Гадание происходило в палатке. Первой вошла Агнес, потом Мариотта. Выйдя оттуда, они явно не желали откровенничать. Тому, ждавшему снаружи вместе с Кристиан, стало скучно.

— Сказки все это. Пойдем домой.

Но Агнес возразила:

— Кристиан еще не была там.

— Погадаю, леди? — снова спросил голос Булло где-то совсем рядом.

— Я иду с вами…

— Нет уж, я одна, — оборвала Тома Кристиан. — Если я должна буду раскрыть свои секреты, вам лучше оставаться здесь. Булло проведет меня.

Цыган молча взял ее за рукав, и они скрылись в палатке. Что-то прошуршало над ее капюшоном, и Кристиан догадалась, что за ней опустили полог. Внутри брусчатка мостовой была застелена тканью; было душно и холодно, слегка пахло дешевым ладаном. Девушка сделала несколько шагов и почувствовала, что перед ней еще один полог. Булло отпустил ее руку, и она услышала, как удаляются мягкие шаги; потом и они стихли. Наступила полная тишина.

Стараясь держаться невозмутимо, заведя за спину и крепко сжав предательски дрожащие руки, Кристиан стояла неподвижно и ждала в холоде и темноте.

Легкий, словно мотылек, и такой знакомый голос заговорил:

— Это, конечно, палата дьявола, который сидит внутри шестиугольника и мучит загубленные души. Вышеозначенный дьявол принес для вас стул — он слева. Перед вами четыре фута ковра, а потом сундук — довольно жесткий, но, надеюсь, крепкий — на котором сижу я. И ничего более, что было бы достойно упоминания, кроме кой-каких вещичек, принадлежащих Булло, — вы уже знаете его имя. Это он, конечно, и есть тот самый мой друг в пещере. Давно это было. Ну, так лучше? — спросил он. — Интересно, чего вы испугались?

Ее удивило, что голос может обладать такой силой, способен так утешать и обезоруживать. Кристиан села, сцепив руки.

— Сегодня для меня был не лучший день… Извините. А в довершение всего еще и ночная ярмарка.

— Да, примечательный день избиения невинных, — подтвердил он. — Интересно, обрадовался ли попугай краткому мигу свободы? А как поживает жертва не столь смертоносной стрелы? — Кристиан рассказала, а он выслушал и добавил насмешливо: — Только, ради вашего же блага, не рисуйте меня воплощением зла. Даю вам слово — я не пытался сегодня убить человека.

— Если бы пытались, — сказала Кристиан, — то, вероятно, добились бы своего. Вы стреляете из лука?

— Стреляю. И, поверьте, очень хорошо. Это одна из моих слабостей. Стрельба из лука — красивое зрелище, оно дает удовлетворение, и собирает вместе друзей, и несет в себе дух соревнования, и полно изящества, и увлекательно, и нравится поэтам: вдохновленные, они выдергивают из стрел перья и спешат домой, чтобы запечатлеть увиденное в одах.

— Иные не пишут од, — быстро вымолвила она. — Иные убивают.

Он помолчал несколько мгновений и сказал:

— Так вот чего вы боитесь? Насилия?

Кристиан призналась, что так оно и есть.

— Только меня приводит в ужас не столько насилие целенаправленное, сколько насилие, совершаемое походя. Вот сегодня… множество народу ставило на Калтера — останется он в живых или нет. А ночью на ярмарке — эта бессмысленная злоба. Или когда солдаты развлекаются, загнав женщин и детей в пещеры и разложив костры, чтобы те задохнулись в дыму; убивают скот и выжигают поля просто так, ради забавы. Или то, что происходило после Пинки, когда мальчишки из Дарема, Йорка, Ньюкасла, ландскнехты, итальянские и испанские наемники гонялись за людьми по дорогам Лейта и Холируда и убивали их, словно мух… Одно дело — насилие в природе. Но среди людей цивилизованных — какое может быть ему оправдание?

Он ответил весело:

— Лучше всего цивилизует добрый раскат грома. Одно засушливое лето — и у целых деревень коленки станут выпирать наружу, как у святого Иакова… Но я понимаю вас. Какое, однако, отношение к цивилизации имеют английские солдаты, устроившие бойню в прошлом месяце? Что может их удержать? Религия? Не надейтесь: у них свои гимны, свои церкви, свои молитвы — и все это осталось дома, завязанным в пыльный мешок. А когда его христианнейшее величество король Франции подстрекает турок снести голову его католическому величеству королю Карлу; или Папа Римский соблазняет лютеран в Германии, чтобы продлить свою власть…

— Какое ж оправдание найдете вы для тайного убийства?

Он ответил не сразу.

— Я хочу, чтобы вы поняли: я ни для чего не ищу оправданий. Я совсем не теолог, а всего лишь риторик-любитель, с жалкими обрывками гуманистических знаний, какие оставили во мне европейские университеты.

— Ну и что же вы как апологет человеческой природы можете сказать в защиту тайного убийства?

— Вы, вероятно, имеете в виду сегодняшнее дело. Но оно было совершенно явным. И к тому же не увенчалось успехом. Его нетрудно классифицировать. Оно не вдохновлено высшей целью — но его совершили не походя. Это преднамеренный акт, вроде вторжения Сомерсета, очень хитро задуманный и блестяще осуществленный. Мотивы? Жадность, ненависть, зависть — кто знает? Кем? Горным отшельником, сказочным шейхом, который вместо того, чтобы жевать свою коноплю, свил из нее тетиву на лук. Может быть, это был старый святой шейх, чью доктрину отрицает Калтер. Или старый сладострастный шейх, у которого Калтер увел любовницу… Только Калтер — да благословит блаженный Иероним его святую наивность — чист, как девушка, и его не в чем упрекнуть.

— Для гуманиста, — заметила она, — вы чересчур клеймите добродетель. Но самое главное, не следует путать бесстрастие и самообладание.

— Вас восхищает самообладание? — спросил он, и она воспользовалась случаем.

— Меня восхищает искренность.

Он тут же возразил.

— О, нет ничего лучше — только всему свое место. «Правду, только правду, и ничего, кроме правды» — интересно, скольких эта классическая благоглупость подвигла на то, чтобы столкнуть ближнего своего в реку, или заколоть его кинжалом, или задушить подушкой в темном углу? Ведь истина — та же ложь, но с отточенным острием, да к тому же и сказанная невовремя. Вымолвишь слово — и нет возврата. Если я вам скажу, что убил свою сестру, это вызовет у вас естественные чувства: ненависть и отвращение, но если вы впоследствии узнаете, что я этого не делал, то в вас непременно проснется интерес и сочувствие ко мне, и эмоции эти будут вдвое сильнее первоначальных. Но если вам докажут, что я все-таки убил ее…

— Я, вероятно, буду считать вас чудовищем, но стану уважать ваше мужество, — откровенно сказала она. — И потом, истина такого рода не принесет лично мне никакого вреда. Она повредит вам — но и поделом.

Кристиан с удивлением услышала, что он рассмеялся.

— О Боже мой! Из милосердия отложила меч и взялась за дубинку. Pax! [40] Оставьте мне хоть немного гордости. Не прикидывайтесь, что будете млеть от восторга, если я убью кого-нибудь и протанцую вольту 29) с вдовицей. Я все же не меняю своего мнения. Девяносто девять женщин из ста на самом деле не хотели бы подобной честности, но если даже вы — сотая, то я вас не подвергну такому испытанию. Нет уж. Sivis pingere, pinge sonum [41], как грубо заметила Эхо 30). Если хотите до конца понять меня, то нарисуйте мой голос. Ведь это единственное, что сейчас существует.

— Конечно, — безмятежно сказала Кристиан. — И мой удел — рисовать дыханием слова, ведь вы не забыли. Я могу построить вам дворец из наречий и уединенный дом из личных местоимений… И могу рассказать о Крауче. — Впервые девушка почувствовала, что он растерялся. Она продолжала столь же безмятежно: — О Джонатане Крауче. О котором вы спрашивали. Джордж Дуглас продал его сэру Эндрю Хантеру, который хотел обменять его на своего кузена. А потом Крауч исчез с одним человеком; Хантер не знает с кем, но он очень зол в связи с этой историей и грозится убить того, кто это сделал.

— Понимаю… Постойте, — сказал он, — откуда вы все это знаете?

— Один человек, — сказала Кристиан, вставая, — слышал, как Хантер называл Джорджу Дугласу два английских имени в надежде, что они выведут на того, кто освободил его пленника. Я думала, вам это будет интересно… А теперь я должна идти. Да, — она снова села, — вы ведь должны предсказать мне судьбу.

К ее ликованию, он был застигнут врасплох.

— Ну, этим ведает Джонни, хотя иногда я ему советую, что предсказывать. Вы действительно хотите этого?

Она рассмеялась:

— Да нет. Пожалуй, с большим удовольствием я предсказала бы судьбу вам.

— Еще бы. Если бы вам это удалось, господин Рабле поместил бы вас в свой очередной альманах, — сказал он сухо. — Но если вас гложет тревога, я скажу вам что-нибудь, дабы удовлетворить любопытство нашего подозрительного Тома. Вашу ладошку, леди. Виноват, чуть поближе. Единственная свеча здесь еле горит. Ну-ка. — Он твердо взял ее запястье и распрямил пальцы. — Хорошая, сильная рука. Линия жизни… Ничего себе! Похоже, вы умерли семи лет.

— Искусство бальзамирования в наши дни достигло исключительных высот, — серьезно проговорила она.

— Но вот что я вам скажу. Вы многого добьетесь в жизни и встретите мужчину, которого полюбите. Желания вашего сердца в конце концов сбудутся, если вы доверяете выучке нашего Джонни. Но кто мы такие в конечном итоге? Шарлатаны, предсказатели, составители гороскопов…

Она не знала, что сказать.

— Кажется, такое предсказывают всем.

— Если вы в следующий раз принесете свою свечу, то, может быть, у меня получится лучше. Как скоро вы покидаете Стерлинг?

— Во вторник, если лорд Калтер сможет ехать. Все Кроуфорды и Агнес возвращаются в Мидкалтер. Я поеду с ними, а оттуда в Богхолл, где пробуду до Рождества. — Она замялась. — Я чем-нибудь могу помочь вам? Стоит нам встретиться, как мы начинаем болтать чепуху, и я чувствую…

— Как пересыпается песок? Но ведь он пересыпается лишь с одного конца дурацкого сосуда в другой. А потом приходит кто-то, ставит нас с ног на голову — и песок сыплется снова. Тот же песок, те же секунды — и песчинки кричат друг другу: «Привет! Это опять ты? Помнишь, мы встречались в Стерлинге, в палатке предсказателя судьбы?»

— Я не уверена, — осторожно заметила Кристиан, — но полагаю, что это дешевая теология.

— Согласен, апология неважная, — сказал он, — и не на такой ноте нам надо бы расстаться. Ну ладно. Забудем о песке.

— Нет, черт возьми, — добавил он, снова недовольный. — Эта нота слишком чувственная.

— Прощайте, — сказала она и потянулась рукой к занавеске.

— Прощайте, — ответил он, оторвавшись от ямбов. — Джонни проводит вас. — Он сжал ее руку. — Может быть, мы увидимся нескоро, но я, возможно, вам напишу.

— Напишете?!

— Да. Разумеется, я. Хотел сказать — я не забыл. В свое время увидите. А пока прощайте!

Рука Булло твердо взяла ее за локоть, и Кристиан вышла во внешнюю половину. Девушка еще слышала, как он с чувством декламирует — себе ли, ей, — трудно было понять.

Кукушечка над лесом пролетала

И попугаю смерть накуковала.

Джонни Булло проводил гостей задумчивым взглядом, а потом вернулся в палатку. Он зажег еще одну свечу и откинул внутренний полог. Человек внутри ловко обувал свою гибкую ногу. Он поднял взгляд на Джонни.

— Все ушли? — спросил Лаймонд. — Спасибо, Джонни. Твои предсказания первым двум наполнили меня уважением к тебе. В искусстве облекать двусмысленности в невинные фразы нет тебе равных. — Лаймонд туже затянул ремешки. — Три щедро наделенные природой киски.

— Да, двух из них природа не обделила, — признал цыган. — Но вот у малышки лицо — ни дать ни взять фунт восковых свечей в жару.

— Черта с два. — Лаймонд притопнул обутой ногой и взял второй сапог. — У малышки, как ты ее называешь, лицо исполнено красоты, ума и прелести. Иными словами, мой Джонни, она свободна, богата до тошноты и ей тринадцать лет.

— Ах так. Тогда, значит, у вас был неплохой день.

— Ты ошибаешься, — сухо сказал Лаймонд. — День выдался полный огорчений. Мусульманин во всем обвинил бы судьбу. Буддист предположил бы, Что попугай был моей прапрабабушкой, а христианин назвал бы все это карой Божьей. Я же, будучи обыкновенным язычником, считаю, что это чертовски досадно. — Он встал. — Где мой плащ? Ах, вот он. Я ухожу, Джонни. Маленький подарок на столе.

Булло проводил его до двери.

— Вы отправляетесь на юг?

— Да. В пятницу я должен встретить одного джентльмена на карлайлской дороге. — На пороге Лаймонд огляделся, а затем мимо цыгана шмыгнул прочь. Через мгновение он скрылся из виду.

— Вряд ли джентльмен обрадуется этой встрече, — сказал Джонни с ухмылкой, провожая взглядом гибкую фигуру, смешавшуюся с толпой. Ухмылка сделалась шире, сменилась смехом, выражавшим какое-то скрытое ликование. Джонни Булло хлопнул себя по колену и вернулся в палатку.