Глава 10

Я превратился в соляной столб, как та баба, что посмотрела куда не надо, а соль, как известно, вызывает жажду.

Внезапно я принимаю героическое решение. Я быстро выбегаю в холл.

Тибоден по-прежнему лежит на полу. Его завернули в одеяла, а его персонал обсуждает, что же надо делать. В конце концов они врачи, так что пусть действуют...

– Он еще жив? – спрашиваю я.

На мой вопрос едва отвечают. Вижу, грудь старикана слабо поднимаетс. Да, он еще жив, может быть благодаря уколу, сделанному, чтобы поддержать сердце.

Я бросаюсь в кабинет умирающего, снимаю телефонную трубку и требую срочно дать мне Париж. К счастью, мой шеф не на совещании.

– Алло, босс!

– А! Добрый день, мой дорогой... Ну что?

– Я сделал все необходимое, патрон, но только что обнаружил, что произошла ошибка...

– Вы дали не тому...

– Нет! Юридическая ошибка. Тибоден невиновен! Он впервые выходит из своей легендарной невозмутимости.

– Что?!

– Я потом расскажу вам во всех подробностях... Надо попытаться что-то сделать, чтобы спасти его, шеф! Это ужасно! Он лежит в холле, чуть живой... Неужели не существует противоядия от той гадости, что вы велели мне ему подлить?

Он не протестует.

– Не кладите трубку, Сан-Антонио, я спрошу у нашего токсиколога, что он об этом думает...

Я жду, сопя от нетерпения. Слабо слышится голос босса, разговаривающего по другой линии. Быстрее! Быстрее! О господи, только бы удалось вытащить Тибодена из этой передряги. Я говорю себе, что если он умрет, то я швырну на стол Старику мою отставку!

Никто не сможет сказать, что я убил хорошего человека и продолжал жить как Ни в чем не бывало! Как я злюсь на моего начальника! А я-то всегда считал его непогрешимым.

– Алло, Сан-Антонио?

– Да.

– Дайте трубку кому-нибудь из врачей, мы передадим ему инструкции...

– О'кей!

Выбегаю в холл. Там я на мгновение останавливаюсь в нерешительности... Чертова работа берет верх и заставляет меня задуматься.

Следите за ходом моей мысли: раз профессор невиновен, значит, как мы и полагали раньше, предателем является кто-то из его окружения.

Позвав одного из типов, окружающих его, я имею один шанс из пяти нарваться на настоящего предателя. Представляете, в какой корнельевской ситуации оказался ваш друг Сан-Антонио?

Выбор за мной... Я должен за три секунды решить, который из них невиновен...

Смотрю на Минивье и Дюрэтра.

– Доктор Дюрэтр, – слышу я собственный голос. Я положился на свой инстинкт, и тем хуже, если он меня подведет!

Дюрэтр поднимает свою встревоженную физиономию.

Он еще бледнее, чем обычно.

– Вас просят к телефону.

Он идет с недовольным и удивленным видом.

– Кто? – спрашивает он меня.

Я молча вталкиваю его в кабинет и показываю мое удостоверение.

– Полиция! Не пытайтесь понять, просто выполняйте инструкции, которые вам дадут...

Совершенно ошеломленный, он берет трубку, не сводя с меня глаз. Не знаю, искренне ли его изумление, но если нет, то он отличный актер.

– Алло! Это доктор Дюрэтр... – представляется он.

Его собеседник называет свои имя, и оно, кажется, производит на врача сильное впечатление, потому что он перестает глазеть на меня, чтобы почтительно уставиться на трубку.

Он внимательно слушает, кивая головой и отвечая односложными словами.

– Да, да... – говорит он. – Есть... Отлично... Очень слабый... Да... Ясно, господин профессор.

Он кладет трубку и бросается к двери. Я ловлю его за руку.

– Молчок насчет меня, понятно?

Он быстро кивает и уходит.

Отметьте, что мне не приходится надеяться на сохранение моего инкогнито. Сообщение, посланное со вторым голубем, ясно показывает, что шпион в курсе того, кто я на самом деле...

В холле, превратившемся в медчасть, продолжаются суета и лихорадочная деятельность. Дюрэтр взял руководство операцией на себя... Надеюсь, я не ошибся, сочтя его невиновным.

Я выхожу на эспланаду и внимательно осматриваю дом, пытаясь вычислить, какая комната второго этажа находится над лабораторией.

Этот топографический анализ позволяет мне определить сектор. Я возвращаюсь в дом и бегу на второй этаж... После нескольких минут поисков я нахожу окошко... Оно оказывается в сортире!

Самое что ни на есть безымянное место, которым пользуются все, верно?

Дырка с линзой находится как раз за унитазом. Если не знать о ее существовании, ее совершенно невозможно обнаружить. Я наклоняюсь над ней и замечаю блокнот профессора благодаря свету, поступающему через оставшуюся приоткрытой дверь лаборатории. Этот блокнот как будто в полуметре от меня! Спорю, что отсюда можно читать, что пишет старикан, а ведь фотографии дают увеличение...

Я распрямляюсь: фотографии! Значит, у кого-то из персонала есть фотооборудование, а его не так легко спрятать!

Я выскакиваю из дома как раз в тот момент, когда папашу Тибодена переносят в его комнату.

По дороге я бросаю на Дюрэтра отчаянный взгляд. Он отвечает мне неуверенной гримасой, не говорящей ничего определенного. Только бы ему удалось спасти своего патрона!

Очень удобный момент для осмотра комнат этих господ. Я начинаю с ближайшего домика, в котором живут Бертье, Берже и Планшони.

Захожу в первую комнату и сразу кидаюсь на чемодан, задвинутый под кровать. В нем только грязное белье... В шкафу тоже ничего достойного моего внимания... Имя жильца комнаты я узнаю по размеру одежды. Тут обретается жирдяй Бертье.

Выйдя оттуда, я направляюсь в комнату Планшони. То, что она его, нет никаких сомнений, поскольку на стене над кроватью висит огромная фотография, на которой он изображен вместе с мамочкой. У обоих лошадиные физиономии. Снимок мог бы послужить отличной рекламной вывеской для магазина, торгующего кониной...

Копаясь в шкафу, я нахожу фотоаппарат, но не самой лучшей модели. Это старая квадратная штуковина в коробке, какие разыгрывались до войны в лотерею...

Ясное дело, что документы фотографировали не этим старьем шесть на девять. Для этой работы нужен усовершенствованный аппарат со вспышкой.

Я покидаю комнату и захожу в третью, где живет Берже. Мое внимание сразу же привлекает полный комплект фотоснаряжения в кожаной сумке, висящей на гвозде.

Я с наслаждением копаюсь в сумке. Вне всяких сомнений, я вышел на правильный след.

Вдруг слышится шум шагов, заставляющий меня вздрогнуть. Я собираюсь спрятаться, но уже слишком поздно. Дверь открывается, и появляется Берже. На его сотрясаемом тиками лице глаза горят так, что запросто могли бы заменить печку.

Исходящая от него жара обжигает меня.

Вместо того чтобы спросить, что я у него делаю, он набрасывается на меня. Он действует с такой быстротой, что я, не ожидавший нападения, оказываюсь зажатым между кроватью и шкафом и получаю великолепный удар его котелком в пузо. У меня появляется ощущение, что я весь превратился в желудочные колики.

Издав жалкое бульканье, я падаю вперед. Тогда он поднимает меня хуком правой в челюсть, от которого я забываю, кто я такой.

Я отрубаюсь, даже не успев вспомнить, какого цвета была белая лошадь Генриха Четвертого!

Прихожу в себя я очень быстро. Нежная рука моего ангела-хранителя восстановила контакт, и электричество снова поступает в мои мозги. Я с трудом поднимаюсь, массируя челюсть. Брюнет, разъяренный, как крестьянин, заставший на своем клеверном поле стадо муфлонов, следит за мной; ему никак не удается справиться со своими тиками.

– Мне сразу не понравилась ваша морда, – говорит он. – Я догадывался, что вы подозрительная личность – Надо бы вызвать полицию.

Я размышляю так быстро, как только позволяют мои потрясенные мозги.

Не он ли предатель? Может, он отмолотил меня, потому что знал, что я полицейский, и увидел в данной ситуации возможность продемонстрировать свою невиновность, навешав мне тумаков? Или он все-таки действительно чувствует негодование человека, заставшего постороннего в своей комнате?

Озабоченный, я иду к нему.

– Слушайте, старина, прежде чем начинать военные действия, выполняют обычные формальности!

– Чего?!

– Я говорю, что, прежде чем бить меня по морде и оскорблять, могли бы задать мне несколько элементарных вопросов, я бы на них ответил, и недоразумение бы рассеялось...

Его тики становятся сильнее. Теперь его физия дергается каждые две секунды, как будто его заперли в бочку с лягушками. Пользуясь его растерянностью, я продолжаю:

– Если это ваша комната, простите, потому что человеку свойственно ошибаться. Дюрэтр попросил меня найти лекарство для профессора, которое лежит в его чемодане.

– Комната Дюрэтра в соседнем бунгало! – выплевывает брюнет.

– Откуда я мог знать? Я здесь всего три дня и живу в доме. Неужели нельзя быть полюбезнее?

Он начинает расслабляться... Я по-прежнему не знаю, искренен он или притворяется. По этой перекошенной роже ничего не поймешь.

– Доктор Дюрэтр мне сказал, что его комната слева...

Ну ладно, я пошел налево... Не думаете же вы, что я развлекаюсь, шаря в чужих вещах, как прислуга из отеля? На этот раз он убежден – или притворяется таким. На его губах появляется улыбка, которую я успеваю заметить прежде, чем его морду сотрясает сильный тик.

– Ладно, извините меня... Но когда видишь, как плохо знакомый тебе человек роется в твоих вещах...

– Да, понимаю – А крепко вы мне двинули... Вы, часом, не были чемпионом Франции в легком весе?

Он смеется.

– Я немного занимался боксом в университете.

– Зря бросили. При таких способностях у вас было бы блестящее спортивное будущее...

На этом мы расстаемся. Он мне показывает, где настоящая комната Дюрэтра, и я пользуюсь этим, чтобы провести в ней быстрый обыск. Фотопринадлежностей в ней нет.

Видя, что Берже ушел, я рискую заглянуть и в комнату доктора Минивье. В комнате этого тоже нет фотоаппарата... Вывод: наиболее вероятный подозреваемый – Берже.

Размышляя над этой загадкой, я возвращаюсь в дом, где узнаю, что Тибодену стало лучше. Дюрэтр, которого я отвожу в сторону, говорит, что надеется его спасти, и начинает задавать мне неудобные вопросы. Конечно, все это кажется ему странным. Он поражен при мысли, что профессор был отравлен, а еще больше от того, что мне известен яд...

Выкручиваясь, я наплел ему историю, не уступающую приключениям Тентена1. Я ему объясняю, что наша Служба задержала поблизости подозрительного, при котором был пузырек этого яда. Увидев, что старик умирает, я позвонил в Париж... Он поздравляет меня с моими дедуктивными мозгами и принятым решением. Я принимаю цветы без радости. Согласитесь, что все-таки неприятно напичкать известного ученого отравой, а потом получать поздравления с тем, что попытался вытащить его из могилы.

Я ему говорю о подозрении, что арестованный нами человек имел в поместье сообщника, и добавляю, что, обыскивая сейчас комнаты ассистентов, был пойман с поличным, но выкрутился. Пришлось рассказать, как мне это удалось. Он обещает не противоречить моим словам, когда Берже заговорит с ним об инциденте.

Частично успокоившись – потому что я по-прежнему не знаю, виновен Дюрэтр или нет, – я направляюсь в соседнее поместье нанести визит вежливости второму голубю.

Он грустно воркует, пытаясь выбраться из клетки. Жрать ему не приносили, и бедняга выглядит анемичным. Конечно, предателю он больше не нужен.

Я связываю лапы птицы куском веревки и иду к своей машине, не проходя через поместье Тибодена...

Мне надо съездить в Париж. Я хочу кое-что проверить, потому что люблю убедиться в твердости почвы, прежде чем поставлю на нее ногу.

Старик выглядит невеселым. Его лоб исчеркан морщинами, взгляд погасший, как витрина магазина после закрытия.

Я сажусь без приглашения.

– Как он? – спрашивает Старик.

– Немного лучше, – отвечаю я. – Я посвятил в тайну одного из двух докторов; он занимается им и надеется спасти, если сердце профессора окажется на высоте.

– Какая катастрофа! – вздыхает босс. Я пользуюсь случаем, чтобы вылить на него частичку моей желчи.

– Честно говоря, шеф, я думаю, что решение, принятое в отношении Тибодена, было несколько... поспешным. У нас против него была только та записка... Нас должно было насторожить то, что она подписана... Человек, предающий свою страну и посылающий сообщение с почтовым голубем, зная, что предыдущий голубь не долетел, должен быть осторожнее...

Человек с голой черепушкой не отвечает. Он молча скрывает свое разочарование и стыд. Это редкий случай, чтобы Старик так обделался.

– А теперь, – говорю, – давайте рассмотрим дело во всех подробностях. Во-первых, голуби. Вы сохранили тех двух, что привез Маньен?

– Разумеется...

– Вы не могли бы попросить принести их и того, что находится в моем кабинете?

Он снимает трубку внутреннего телефона и отдает распоряжения.

Через несколько минут нам приносят голубей. Один взгляд на них открывает мне глубину катастрофы. Я не мог выдать моих за тех, что были у шпиона... У моих серые лапки. Разница сразу бросается в глаза! Ночью мы ее не заметили, а тот тип при дневном свете увидел мгновенно...

– Моя вина, – говорю я Старику. Это идет ему прямо в сердце, и он ратифицирует мое покаяние осуждающей гримасой.

– Этот вопрос донимал меня, – говорю, – но сейчас я с этим разобрался... А теперь покажите мне второе сообщение. Может, мы что-нибудь из него узнаем...

Он охотно достает его из своего бездонного ящика.

Я строю гримасу, будто позирую для рекламы слабительного. Записка написана печатными буквами. Вы мне скажете, что хороший графолог сумеет установить ее авторство, сличив с образцами почерка сотрудников лаборатории, но я не очень люблю экспертов. Они считают себя волшебниками, а на самом деле простые ремесленники!

Я возвращаю записку Старику.

– По этому вопросу ничего... Переходим к следующему.

– К какому?

– К рассуждениям в их чистом виде. Пославший это сообщение думал, что наша служба примет то решение, которое приняла... Верно?

Лоб Старика разглаживается, в потухших глазах появляется блеск.

– Дальше? – говорит он.

– Это значит, что предателю Тибоден больше не нужен, вы понимаете?

– Выглядит убедительно, – соглашается босс.

– Значит, мы вправе задать себе следующий вопрос, шеф: «А почему ему больше не нужен профессор?»

– Потому что он получил все, что ему нужно, – отвечает мой почтенный начальник, у которого ничего нет на голове, зато есть много в ней.

– Вот именно!

Наступает натянутая тишина.

– Скажите, шеф...

– Да?

– Как этот человек, которого мы пока назовем месье Икс, если вы не возражаете...

Он не возражает. Хоть он и занимается самыми громкими шпионскими делами нашего времени, а все равно любит фальшивую таинственность, не развлекающую даже двенадцатилетних пацанов.

– Так вот, как этот месье Икс, – продолжаю я, – может иметь полное изобретение, когда его нет у самого Тибодена?

Непростая задачка, а, ребята?

Но для босса тайн не существует. Массируя черепушку, он предлагает версию:

– Сан-Антонио, люди, работающие с профессором Тибоденом, по большей части его ученики... Он их создал как ученых... Руководил их работами... Почему один из них не мог пойти дальше своего учителя?

Я подскакиваю:

– А верно, патрон, почему бы нет?

Полуприкрыв глаза, я думаю. Да, молодой честолюбивый ученый мог бы... Они все помешаны на своей работе. Доказательство: у них под рукой красавица-секретарша, а они едва с ней здороваются!

Старик, хорошо знающий своего любимого Сан-Антонио, улыбается.

Я продолжаю:

– Месье Икс понял, над чем работает папаша Тибоден. Тоже занявшись этим, он уходит вперед... Он опережает своего учителя... Благодаря проделанной в потолке дырке он следит за ходом его работ, что позволяет ему ориентировать свои... Черт возьми... Вот только работы профессора патронируются государством, и с этой стороны ничего не поделаешь... А он хочет продать свое открытие, заработать целое состояние, развернуться по-крупному, стать знаменитостью в научном мире...

Шеф встает.

– Сан-Антонио, вы должны быть не здесь!

– Почему?

– Как раз потому, что ваш месье Икс владеет изобретением... Он продаст его тому, кто больше заплатит... Надо найти этого месье Икс и забрать у него документы...

Не успел он закончить фразу, как я уже выскочил из кабинета.

Рассуждение – оно как лестница. Потайная лестница, ведущая вас к внешне недоступным правдам.

Я правильно сделал, что поднялся по ее ступенькам. Спорю, что на этот раз я иду верным путем.

Этот самый Икс ошибся, если держит меня за олуха!

И как, кстати, он раскрыл, кто я такой?