"Стандинг" - читать интересную книгу автора (Дар Фредерик)Глава пятая, В которой Берюрье и я начинаем каждый в отдельности новую жизньВ нашей трудной профессии нужно уметь превращаться даже в самого черта. Именно поэтому, взвесив все за и против, без справочника мер и весов Роберваля (Жиль Персонье де), я решаю ехать в школу инкогнито. Я прошу одну из своих подружек облучить меня инфракрасными лучами, чтобы моя эпидерма приобрела красивый-темно-коричневый цвет, отпускаю висячие усы а ля Тарас Бульба и украшаю свой интеллигентный нос большими роговыми очками с дымчатыми стеклами. Ваш Сан-Антонио, милые девочки, стал неузнаваем. Он превратился я полицейского офицера Нио-Санато, уроженца острова Тринидад и Мартиники. Если бы вы встретились с ним в постели, то смогли бы его узнать, вероятно, лишь в последний момент (и то только по одному месту). За два дня мои усы настолько подросли, что остается лишь подвести их карандашом, чтобы они приобрели вид настоящих усов. Я беру напрокат в одном гараже машину марки МЖ кроваво-красного цвета, и вот я уже мчусь по дороге в Сен-Сир – на Золотой Горе, куда и прибываю после полудня. Сен-Сир – на Золотой Горе – прелестное местечко в пригороде Лиона, прилепившееся, как ласточкино гнездо, на вершине холма. Школа размещается в бывшем монастыре, но, несмотря на первоначальное предназначение своей оболочки, выглядит совсем не сурово. Напротив, вновь прибывшего прежде всего поражает ее какой-то нарядный и даже игривый вид. Ничего, что напоминало бы полицейский участок, а тем более школу полиции. Узкая асфальтированная дорога взбирается на холм, петляя между домами персонала школы, и выходит на площадь, обсаженную деревьями. По левую сторону простирается большое поле, откуда открывается мирная и ласкающая взор панорама. Цвета охры фермы с крышами, покрытыми черепицей времен Римской империи, уютно гнездятся на равнине, чем-то напоминая пейзажи Италии; далеко на горизонте виднеются две колокольни, которые в этот момент начинают звонить своими колоколами, как будто отдавая честь в мою честь. Махины зданий молчаливо стоят под августовским солнцем. Лучи уходящего лета золотят серые камни и вспыхивают зайчиками на оконных стеклах. На ветвях поблекших деревьев еще щебечут птички. Все дышит покоем. После парижской суматохи возникает внезапное ощущение того, что ты находишься в каком-нибудь курортном местечке. Все в школе поражает внушительностью размеров, чистотой, опрятностью, благополучием. Стены украшают современные звезды, откуда-то по радио раздаются звуки «Адажио» Альбиони. Как здорово, что этот питомник для ищеек перевели в монастырь! Здесь совсем не пахнет сапогами! Комиссары, которые закончат эту школу, могут выходить в свет с высоко поднятой головой: по всему видно, что они смогут вести себя в нем в соответствии с правилами хорошего тона. Меня принимает какой-то чиновник. Из столичного города Парижа уже сообщили о моем приезде, и меня ждали. На меня уже заполнили личную карточку, выделили комнату, определили место в столовой. Мне вручают розовую книжечку, содержащую программу обучения, расписание занятий, перечень изучаемых предметов, фамилии преподавателей. Затем меня знакомят с школой. В спортивном зале, в классе связи, в классе стрельбы, в лабораториях и спальных помещениях с комнатами на одного человека, в общем, везде, царит порядок. Бар украшен фреской, выполненной великим лионским художником. В школе есть телек, библиотека и даже музей полиции, где можно полюбоваться на школьный портфель Неуча, который д-р Локкард по счастливой случайности обнаружил на блошином рынке, на котором, к счастью, его продавали в комплекте с кухонной плитой «Ландрю». Вот уж действительно, везет так везет! Мое внимание привлекает объявление, вывешенное рядом с дверью в столовую. Я читаю: «Начиная с 26 ноября, ежедневно в 20 час. 15 мин., в большом конференц-зале главный инспектор А. – Б. Берюрье из Парижа будет читать курс лекций по правилам хорошего тона. Хотя курс является факультативным, дирекция настоятельно приглашает всех г-д стажеров на эти лекции». Итак, дети мои, началось! Довольно забавно учиться в закрытом военном учебном заведении, будучи взрослым человеком, когда господа-слушатели имеют возраст от 22 до 30 годков. По существу это означает заново прожить школьную жизнь в зрелом возрасте. Все мужчины, когда они уже стали мужчинами, с умилением вспоминают о школе. Все, кроме меня, потому что я в ней издыхал от скуки. Иногда я встречаю своих бывших школьных товарищей. И каждый раз при встрече у них запотевают глаза. И каждый раз они начинают разговоре одного и того же: «Ты помнишь, Антуан»... Ах! Черт возьми! Как они цепляются за черную доску! Преданы забвению придирки, заковыристые вопросы на экзаменах, сочинения, домашние задания, гнусные письменные контрольные врасплох, которые ушлые учителя устраивали в конце урока, когда мы в мыслях уже были за воротами нашей тюрьмы. Преданы забвению школьная сирена, злобным воем извещающая о начале учебного гада, гнусная математика, подлые докладные записки учителей директору школы о прилежании и поведении учеников, некоторые из которых – и на меня в том числе – по содержанию напоминали надписи на стенах общественных клозетов. И после всего этого мои приятели испытывают ностальгию по этим временам, с благоговением вспоминают школьные годы. Естественно, в то время они не были женаты, не носили на голове рога, не подвергались проверкам, не облагались налогами, не платили взносы, не служили в армии, не были инвалидами, не боролись за минимальную гарантированную зарплату, за свой средний полезный вес, за Демократический союз труда, за социальное обеспечение, не выступали против нового франка и против своей тещи. И все-таки вспомните хорошенько, ребята: все это уже было и тогда. Мы были по рукам и ногам опутаны паутиной распорядка дня, мы находились под постоянным надзором, мы подвергались унижениям! С нами грубо обращались, над нами издевались, нам присуждали премии, нас аттестовывали, нас классифицировали, нам объявляли выговоры! А диплом бакалавра в то время свободно не продавался в универсаме «Призюник», как теперь. Уже тогда мы отбивали друг у друга девчонок. Мы, как звери, наставляли рога друг другу и делали это не хуже, чем, взрослые, а может быть, даже с большей жестокостью! «Ты помнишь, Антуан?» Как же мне не помнить эти ненавистные утренние часы, когда я тащился в школу, как на эшафот, жалея о своей теплой постели, о мамуле, о своих игрушках, о своем загубленном детстве – о всем том, что наши добрые наставники с ворчанием сдирали с нас, как ощипывают пушок с желторотых цыплят! – Да! Они здорово ощипали мою юность! По волосинке выщипали мою беспечность и нашпиговали меня своими размноженными на ксероксе разносторонними глубокими знаниями. Есть от чего невзлюбить Монтеня, возненавидеть Цицерона, поносить Пифагора. «Ты помнишь, Антуан...» Эти придурки жалеют о своем прошедшем детстве! Я, конечно, тоже. Но я особенно жалею о том, что не насладился им сполна, без остатка, без всяких ограничений. А детство у меня было одно, и я волей-неволей принес его в дар Обществу! Я задушил его своими руками на уроках. Оно скрючилось от сиденья над книжками. От ругани и наказаний мое детство иссохло и зачахло. Вот, что случилось с моим детством, и все это потому, что так требует установленный Порядок. Я назначал свидания с природой и (я не боюсь этого слова) подкладывал ей свинью, не являясь на свиданье с лесами и полями, цветами и бабочками, с весной и девчонками. Совершенно верно, Нил – самая длинная река в мире, формула этиловой кислоты – СНЗСООН, а Гренландия принадлежит Дании. Ну и что из этого? Разве то, что я знаю это, вернет мне безвозвратно потерянные золотые денечки моего детства! Заметьте, я не сержусь на своих наставников. Они делали свое дело. Но не только они делают свое дело хорошо, прекрасно работают, между прочим, служащие почты или жеребцы-производители конных заводов. Да, не только они! Но они заслуживают уважения, работая в классах по пятьдесят чертенят: это же настоящий ад! Они сгорают в этом аду! Браво! А в знак благодарности в них стреляют из рогаток! Героические люди, скажу я вам! Между тем род человеческий продолжает размножаться делением. Мы сбиваемся в кучу, нагромождаемся друг на друга, прижимаемся вплотную друг к другу и, подобно сардинам, пропитываемся натуральным оливковым маслом образования. В связи с тем, что школы растут горазда медленнее, чем пацаны, сейчас пытаются найти какие-то паллиативы: обучение по радио и телевидению, заочное обучение, обучение по Азбуке Морзе и Брайля. А классы все растут и растут. И может наступить день, когаа на школы во время перемен придется кидать бомбочку, чтобы сократить численныйсостав учеников, либо принимать декрет о ненужности образования, а несчастных детишек, производство которых весьма поощряется в наше время, посылать в поля собирать маргаритки. В общем, я вылупился из яйца слишком рано! Я вам рассказываю обо всем этом для того, чтобы снова вернуться к теме об этой замечательной уютной чистенькой веселой школе полиции, в которой слушатели по второму разу играют в шкоду. Интересно ходить в школу, когда ты начинаешь бриться еще до того, когда начинаешь ходить в школу, а не тогда, когда ты в нее уже ходишь! Под этим углом зрения учеба в полицейской школе парадоксально походит на школьные каникулы. Ко всему прочему здесь есть школьные товарищи, и это хорошо. Их в Сен-Сире около двухсот. Решительно, этот святой был специально создан для патронажа над высшими школами. Этот Сир – не просто какой-то бедный сир. А теперь я больше не отвлекаюсь и перехожу к истории о друзьях-приятелях-самоубийцах. Здесь все ясно, как дважды два: все в школе говорят только об этих двух трагических случаях. Первого покойного звали Кастеллини, и он прибыл сюда с острова Красоты. В начале учебного года он был веселым и жизнерадостным парнем и вдруг стал до такой степени странным, что даже его товарищи заметили у него сдвиг по фазе и стали волноваться. «Что с тобой? – спрашивали они, – что тебя мучает?» Но он молчал, как сурок: скрытный и непроницаемый! Он держал свои переживания при себе. Поначалу он каждую среду, ездил вместе со всеми в Лион, чтобы поразвлечься с девочками. Потом внезапно прекратил поездки и, как крот, не высовывал носа из своей монастырской норы. Его смерть никого не удивила. Напротив, смерть второго слушателя – Бардана, в большей степени возбуждает любопытство и вызывает интерес. Судя по рассказам, это был настоящий зяблик. В тот злополучный день он собирался после обеда поехать в город, но произошло что-то такое, что заставило его переменить свое решение. Он уже сидел в автобусе на конечной остановке СенСир – на Золотой Горе, как вдруг, ни с того, ни с сего, перед самым отправлением вышел из автобуса. На.вопросы товарищей, не заболел ли он, он отрицательно покачал головой и вернулся в общежитие. Ои поднялся к себе в комнату, а час спустя один нз слушателей обнаружил его одеревенелое и ледяное тело в кровати. Рядом с кроватью валялся пузырек со стрихнином. Согласитесь, что это ни в какие ворота не лезет, правда? Бардан прибыл сюда из Либурна. Как и Кастеллини, он был холостяком. Сейчас полиция ведет расследование в его родной деревушке, чтобы выяснить, не было ли у него каких-нибудь душевных потрясений. Одна лионская знаменитость – психиатр д-р Блондплер, утверждает, что это типичный случай депрессии. На человека просто так, ни с того, ни с сего, находит затмение. Голубое небо, птички чирикают Травиату, вы надеваете ваши выходные трусики и едете покутить. И вдруг – хлоп! Мне осточертела жизнь! В вашем черепке что-то замыкает, и вас охватывает невыносимое желание умереть. Такое же невыносимое, как почечные колики. И вы в темпе начинаете перебирать способы: веревка, аркебуз, заболоченный пруд, кухонный газ или пузырек с отравой! Призывный голос из потустороннего мира, так сказать! Святой Петр настраивает вас на волну Его Высочества, как говорят барышни с телефонного узла. Преимущественное право проезда для машины на подъеме! Вы подвешиваете себя вместо люстры, либо переносите ноги через перила первого попавшегося моста. Самоубийство – это единственный философский поступок, не забывайте об этом. Он всему дал объяснение, этот д-р Блондплер. Только у него почему-то ни разу не возникло желание вознестись в мир иной, чтобы убедиться, существует ли он на самом деле. Он – оптимист. После первого поверхностного ознакомления с Делом, становится очевидным, что версия самоубийства ни у кого не называет сомнений. Все мучаются над вопросом, почему Кастеллини и Бардан отправились куда подальше к Божьей матери, но никто ни на йоту не сомневается, что они отправились туда по своей воле. На следующий день у нас были лекции по ожогам, по сейфам и практические занятия по опросу общественного мнения. Очень интересно! У меня даже возникло желание обратиться к Старику с просьбой направить меня сюда на переподготовку по полному курсу обучения. Все преподаватели – бывшие комиссары полиции, люди очень симпатичные и компетентные. Не какие-нибудь пустышки. А больше всего мне импонирует, что на занятиях они разговаривают с нами на равных. Это случилось, естественно, во время обеда. Во дворе раздается грохот. Все бросаются к окнам, чтобы узнать, в чем там дело. Мы видим старую прогнившую колымагу Толстяка, наехавшую на ни в чем неповинный платан. Или, точнее, платан наехал на машину и сейчас растет на том месте, которое некогда занимал радиатор. Мы гурьбой высыпаем во двор. Директор школы, седовласый мужчина с учтивыми манерами, уже находится на месте происшествия и наводит справки. Слегка раздосадованный Берю представляется и дает объяснения. – Главный инспектор Берюрье, новый преподаватель хороших манер, о чем вы должны быть в курсе! Он показывает на свой драндулет. Вместо переднего стекла вставлены листы картона, состарившиеся за несколько лет верной службы. – Вы думаете, что через эту траурную витрину мне открынается вид на море? Я хотел выполнить поворот – дугу по кругу, чтобы так и таким образом поставить машину, чтобы она стала строго боком к входу и не дула ему в ус, но этот чертов платан нс услышал, как я подъехал. Он наклоняется над разбитым автомобилем. – Ладно, хватит об этом! – произносит он. – Моя старушка и не такое видывала. Я отведу ее к кузовному мастеру, он и займется всеми ее болячками. Берю расфуфырен, как милорд: штаны из серого габардина, пиджак в полосатую шашечку и серая футболка. А сверх всего этого – зеленоватого оттенка плащ с почти военными погонами и медными пуговицами из натуральной пластмассы. Он всхрапывает, прочищает слизистую и заявляет: – К тому же я должен вам сказать, что на дороге прихватывает, монсиньор! Он во все горло смеется над своим каламбуром и затем выдает целую тираду: – Все точно, настоящая зима! Пора на Головастого надевать теплый капюшон, а то он может подцепить насморк! Приехал преподаватель правил хорошего тона! |
|
|