"Под пологом пьяного леса" - читать интересную книгу автора (Даррел Джеральд)

ПРОЩАНИЕ

Приближался день нашего отъезда. С большим сожалением покидали мы имение Секунда, увозя с собой пойманных там животных: броненосцев, опоссумов и несколько интересных птиц. Мы возвращались в Буэнос-Айрес поездом, животные сопровождали нас в багажном вагоне. После такого пополнения наша коллекция приобрела мало-мальски пристойный вид и перестала походить на зоомагазин после распродажи. Но у нас все же было очень мало птиц, и это не давало мне покоя, так как я знал, что в Аргентине живет несколько исключительно интересных видов.

И вот за день до нашего отъезда я вспомнил об одном разговоре с Бебитой и позвонил ей.

– Бебита, ты, кажется, говорила, что знаешь в Буэнос-Айресе магазин птиц?

– Магазин птиц? Да, конечно, я видела один где-то неподалеку от вокзала.

– Ты не покажешь мне его?

– Ну разумеется. Приезжайте завтракать, а потом отправимся.

После обильного ленча Бебита, Джеки и я сели в такси и поехали искать магазин птиц. В конце концов мы нашли его на громадной площади, с одной стороны которой располагались сотни маленьких лавчонок, торговавших мясом, овощами и другими продуктами. Магазин был большой и, к нашей радости, с обширным и разнообразным выбором. Мы медленно обходили клетки, пожирая алчными взорами прыгавших там птиц всевозможных форм, размеров и расцветок. Владелец магазина, чем-то напоминавший неудачливого борца-тяжелоатлета, сопровождал нас, хищно поблескивая черными глазами.

– Ты решил, что тебе нужно купить? – спросила Бебита.

– Да, я знаю, что мне нужно, вопрос только в цене. По виду хозяина трудно предположить, что он назначит разумную цену.

Бебита, стройная, элегантно одетая, лукаво посмотрела на коренастого владельца лавки. Сняв перчатки, она бережно положила их на мешок с кормом для птиц и одарила хозяина ослепительной улыбкой. Тот смущенно покраснел и опустил голову. Бебита повернулась ко мне.

– Но ведь он очень милый человек,– вполне искренне сказала она.

Я еще не привык к способности Бебиты находить ангельские черты в людях, которые, судя по внешности, готовы с легким сердцем за полкроны отправить на живодерню родную мать, и с удивлением смотрел на хозяина, казавшегося мне отпетым негодяем.

– Не знаю, – ответил я наконец,– мне он не кажется милым.

– А я уверена, что он славный человек,– твердо возразила Бебита.– Ты только покажи мне птиц, которых хочешь купить, и предоставь переговоры мне.

Несмотря на то что такой способ казался мне наихудшим из всех возможных, я все же обошел еще раз лавку и показал Бебите тех птиц, от одного взгляда на которых у меня начинали течь слюнки; многие из них были исключительно редкими. Бебита спросила, сколько я хотел бы заплатить за них, и я назвал цену, которую считал вполне приличной и справедливой. Бебита направилась к хозяину, еще раз вогнала его в краску своей улыбкой и воркующим голосом – вероятно, тем самым, каким полагается разговаривать со славными людьми,– завела речь о покупке птиц. Пока она ворковала, изредка прерываемая почтительным: "Да, да, сеньора", мы с Джеки обследовали малодоступные уголки лавки. Минут через двадцать мы вернулись к Бебите. Она по-прежнему стояла среди грязных клеток, словно спустившаяся с небес богиня, а хозяин сидел на мешке, то и дело вытирая со лба пот. Его "Да, да, сеньора", по-прежнему сопровождавшие речь Бебиты, утратили свой первоначальный пыл и звучали теперь довольно уныло. Неожиданно он пожал плечами, развел руками и улыбнулся ей. Бебита взглянула на него с такой нежностью, словно он был ее единственный сын.

– B-b-bueno,–сказала она,– muchisimas gracias, senor[59].

– De nada, senora[60],– ответил он.

Бебита повернулась ко мне.

– Я купила их тебе,– сказала она.

– Очень хорошо. Сколько нам нужно заплатить?

Бебита назвала сумму в четыре раза меньшую той, что я собирался заплатить хозяину.

– Что ты, Бебита, ведь это же настоящий грабеж,– недоверчиво возразил я.

– Нет, нет, мальчик,– серьезно ответила она.– У нас эти птицы не редкость, и было бы глупо с твоей стороны так дорого за них платить. Кроме того, я тебе уже говорила, что хозяин – милейший человек, и он был рад сбавить цену, чтобы сделать мне приятное.

– Сдаюсь,– сказал я.– Ты не поехала бы со мной в следующую экспедицию? Ты сэкономила бы мне кучу денег.

– Глупости,– рассмеялась Бебита.– Это не я сэкономила тебе деньги, а человек, который казался тебе таким страшным.

Я сердито посмотрел на нее и с достоинством удалился отбирать птиц и рассаживать их по клеткам. Вскоре на прилавке выросла целая гора завернутых в оберточную бумагу клеток. Расплатившись с хозяином и обменявшись с ним бесчисленным множеством "gracias", я спросил его через Бебиту, нет ли у него в продаже диких гусей и уток.

Он ответил, что гусей и уток у него нет, но есть очень близкие к ним птицы, которые, быть может, заинтересуют сеньора. Он провел нас через заднюю дверь магазина в небольшую уборную и показал на сидевших там птиц. Я с трудом подавил восторженный возглас, когда увидел двух грязных, изможденных и все же очень красивых черношеих лебедей. С напускным равнодушием я осмотрел их. Птицы были страшно худыми и достигли высшей степени истощения, характеризуемой полнейшей апатией и отсутствием страха. При других обстоятельствах я бы не стал покупать таких слабых птиц, но для меня это была последняя возможность приобрести черношеих лебедей. К тому же я подумал о том, что если им суждено умереть, то они по крайней мере умрут в комфорте. Оставить этих великолепных птиц задыхаться в уборной рядом с унитазом было свыше моих сил. Бебита снова взялась за дело, и после упорного торга лебеди стали моими. Возник вопрос, в чем их везти, так как у хозяина не оказалось достаточно больших клеток. В конце концов мы посадили птиц в обыкновенные мешки, и только их головы торчали наружу. Забрав покупки, мы покинули магазин; хозяин, кланяясь, провожал нас. На улице мне вдруг пришла в голову одна мысль.

– А как мы доберемся до Бельграно? – спросил я.

– На такси,– ответила Бебита.

Под мышками я держал по лебедю и чувствовал себя так, как, должно быть, чувствовала себя Алиса, играя в крокет с фламинго.

– Нас не пустят в такси со всем этим имуществом,– ответил я.– Водителям запрещено возить животных... С нами это уже бывало.

– Подожди здесь, я сейчас достану такси,– сказала Бебита. Она перешла улицу, выбрала среди стоявших на стоянке такси то, в котором сидел самый несимпатичный и суровый с виду водитель, и подъехала к нам. Водитель внимательно посмотрел на зажатые у меня под мышками мешки, откуда, словно питоны, выглядывали шеи лебедей, и повернулся к Бебите.

– Животные,– сказал он.– Нам запрещено перевозить животных.

Бебита улыбнулась.

– Но если бы вы не знали, что у нас животные, вам бы никто ничего не сказал,– возразила она.

Водитель прямо-таки зашатался от ее улыбки, но все еще не был убежден.

– Каждому видно, что это животные,– возразил он.

– Видны только эти,– ответила Бебита,– но если мы поместим их сзади, вы просто ничего не увидите.

Водитель недоверчиво хмыкнул.

– Ну ладно, только учтите, что я ничего не видел. Если меня остановят, я буду все отрицать.

Итак, мы направились в Бельграно; лебеди сидели в заднем отделении, а на переднем сиденье громоздились клетки, откуда доносился хор птичьих голосов и хлопанье крыльев. Но водитель усиленно старался ничего не замечать.

– Как только ты умеешь добиваться своего?! – сказал я Бебите.– Эти таксисты иной раз и меня-то отказываются везти, не говоря уже о зверинце.

– Но ведь они милейшие люди! – возразила Бебита, с нежностью глядя в жирный затылок водителя.– Они всегда рады чем-нибудь помочь.

Я только вздохнул; Бебита обладала каким-то волшебством, против которого никто не мог устоять. И как назло, всякий раз, когда она называла ангелом человека, смахивающего на беглого каторжника, он оправдывал ее характеристику, как бы смехотворна она ни была. Это было просто удивительно.

Купленные в последний момент животные доставили нам немало дополнительных хлопот. Мы отплывали на следующий день после обеда, и до того времени нужно было обеспечить их клетками, а это было нелегко. Мы позвонили Рафаэлю и Карлосу, и они примчались на наш отчаянный зов со своим двоюродным братом Энрике. В полном составе мы ринулись на ближайший лесной склад, и пока я набрасывал чертежи клеток, плотник лихорадочно отпиливал куски фанеры при помощи циркулярной пилы. Затем, шатаясь под тяжестью ноши, мы притащили пиломатериалы в Бельграно и принялись сколачивать клетки. К половине двенадцатого ночи мы обеспечили клетками лишь одну четверть наших птиц. Убедившись, что нам предстоит работать всю ночь, мы отправили Джеки в гостиницу, с тем чтобы утром, когда мы уже совершенно выдохнемся, она пришла отдохнувшая и накормила животных. Карлос сбегал в ближайшее кафе и принес горячий кофе, булочки и бутылку джина. Подкрепившись, мы снова приступили к работе. Без десяти двенадцать кто-то постучал в наружную дверь.

– Это пришел первый возмущенный сосед, он хочет узнать, какого черта мы стучим молотками среди ночи,– сказал я Карлосу.– Пойди открой ему. После джина я двух слов не смогу связать по-испански.

Карлос вскоре вернулся в сопровождении худощавого человека в очках; с заметным американским акцентом он представился как мистер Хан, корреспондент газеты "Дейли миррор".

– Я слышал, что вам с трудом удалось спастись от парагвайской революции, и очень хотел узнать от вас все подробности,– объяснил он цель своего визита.

– Пожалуйста,– ответил я, гостеприимно подставив ему клетку и налив рюмку джина.– Что вас интересует?

Он подозрительно понюхал джин, заглянул в клетку, прежде чем сесть на нее, и вытащил записную книжку.

– Все интересует,– твердо произнес он.

Я стал рассказывать о нашем путешествии в Парагвай; мое красочное описание сопровождалось стуком молотков, визгом пилы и громкими испанскими проклятьями, которые изрыгали Карлос, Рафаэль и Энрике. В конце концов мистер Хан спрятал свою записную книжку.

– Я думаю,– сказал он, снимая пиджак и засучивая рукава,– я думаю, что смогу лучше сосредоточиться, если выпью еще джина и примкну к вашему празднику лесорубов.

Всю ночь, время от времени подкрепляя себя джином, кофе, булочками и песнями, Карлос, Рафаэль, Энрике, я и корреспондент "Дейли миррор" трудились над сооружением клеток. В половине шестого, когда начали открываться первые кафе, мы закончили работу. Наскоро выпив кофе, я добрался до гостиницы и бросился в постель, чтобы немного отдохнуть перед погрузкой на пароход.

В половине третьего наш грузовик подъехал к стоявшему у причала пароходу. Мы с Джеки сидели в кабине, Карлос и Рафаэль в кузове, на самой верхушке багажа. К четырем часам почти каждый в порту, не исключая зевак, ознакомился с нашими разрешениями на вывоз багажа. В половине пятого нам позволили начинать погрузку. И тут случилось нечто такое, что могло стать не только концом всего путешествия, но и концом всей моей жизни. На пароход грузили огромные тюки кож, и по какой-то непонятной причине кран проносил их как раз над теми сходнями, по которым мы должны были нести своих животных. Я вышел из машины, взял клетку, в которой сидел Кай, и хотел попросить Карлоса захватить с собой клетку Сары. Внезапно словно пушечное ядро ударило меня сзади в спину, подняло в воздух и отбросило футов на двадцать в сторону. Я летел в воздухе, лихорадочно соображая, что могло нанести мне такой удар, затем упал лицом на землю и покатился кувырком. Спина у меня ныла, левое бедро страшно болело, и я уже решил, что оно сломано. Я был до того потрясен, что не мог твердо стоять на ногах и шатался, как пьяный, когда перепуганный Карлос поднял меня. Лишь через пять минут я пришел в себя и с облегчением убедился в том, что перелома у меня нет. Но и после этого руки у меня так тряслись, что я не мог держать сигарету и курил из рук Карлоса. Пока я сидел, пытаясь успокоиться, Карлос объяснил мне, что произошло. Крановщик захватил с пристани очередной тюк кож, но поднял его слишком низко. Вместо того чтобы пройти над сходнями, тюк с силой ударил по ним, и сходни вместе с тюком вылетели на набережную. К моему счастью, этот смертоносный снаряд задел меня уже на излете, иначе я бы переломился пополам, словно спелый банан.

– Должен сказать,– дрожащим голосом заметил я Карлосу,– что я ожидал от Аргентины несколько иных проводов.

Наконец мы благополучно перенесли клетки на палубу, накрыли их брезентом и спустились в салон, где собрались все наши друзья. Мы выпили на прощание, разговор протекал в той легкой и довольно бессодержательной форме, которая характерна для последних минут перед неизбежной разлукой. Потом настал момент, когда провожающие должны были покинуть пароход. Мы вышли на палубу и наблюдали, как наши друзья сошли по сходням и собрались на набережной против нас. Несмотря на быстро сгущавшиеся сумерки, мы еще могли разглядеть бледное лицо Карлоса и черные волосы его жены; Рафаэля и Энрике в сдвинутых на затылок шляпах гаучо, Марию Мерседес, размахивающую платком и очень похожую в вечернем сумраке на пастушку с картин Дрезденской галереи, и, наконец, Бебиту, стройную, красивую, невозмутимую. Когда пароход тронулся, до нас отчетливо донесся ее голос:

– Счастливого пути, дети! Обязательно приезжайте к нам еще!

Мы махали и кивали на прощание, а затем, когда провожающие почти исчезли в темноте, раздался самый печальный звук на свете – низкий, мрачный рев пароходной сирены, прощальный привет уходящего в море судна.