"Натуралист на мушке, или групповой портрет с природой" - читать интересную книгу автора (Даррелл Джеральд)

ФИЛЬМ ЧЕТВЕРТЫЙ

Наше путешествие на катере к лежащему в Панамском канале острову Борро-Колорадо заняло полчаса, дав возможность сделать беглый обзор места, в котором мы собирались работать. С пыхтением разрезая желтовато-коричневую воду, катер плыл мимо плотной стены разноцветных деревьев. Лиственный шатер, густой и узорчатый, словно старинное вязанье, был расплывчатых зеленовато-красно-коричневых тонов; то здесь, то там верхнюю кромку леса нарушали ажурные бледно-зеленые деревья, серебристо-белые ветви которых были усеяны звездами алых и изумрудных эпифитов и спутанными кистями пурпурно-розовых орхидей. В одном месте наш путь тяжело и лениво пересекла пара туканов, поблескивая огромными бананово-желтыми клювами, а когда катер вынужден был прижаться к берегу, чтобы не сесть на мель, мы увидели порхающих среди цветущих деревьев, похожих на пригоршни опалов колибри. Небо было густо-синего цвета, и, хотя утро еще только начиналось, солнце палило так, что по спине под рубашкой струйками стекал пот. Дивный, пряный, сладостный лесной запах обволакивал нас; едва уловимое благоуханье миллионов цветов, сотен тысяч грибов и плодов, аромат квадриллиона гниющих листьев перемешивались в горячем, вечно меняющемся, вечно умирающем и вечно возрождающемся лесном котле.

Вскоре показался остров. Холмы походили на заросшие лесом до самых вершин равнобедренные треугольники; их неясные, отражавшиеся в бурой воде очертания казались рисунками пастелью. Когда мы причаливали, подлетела размером с ласточку бабочка-морфина, похожая на оживший кусочек неба; сделав над нами пируэт, она унеслась прочь, в глубь темно-зеленой лесной чащи. Выгрузив оборудование, мы очутились перед бесконечным, уходящим ввысь лестничным маршем, вызвавшим в моей памяти неприятные ассоциации с крутым и утомительным подъемом на ацтекские пирамиды в Мексике, который я и Ли предприняли несколько лет назад. Рядом с лестницей была проложена монорельсовая дорога, по которой ходил похожий на поезд с плоской крышей фуникулер. Погрузив на него наши вещи, мы устремили взгляды на прятавшиеся где-то высоко среди деревьев домики.

— Так и быть, — мрачно заметил я, — на сей раз я поднимусь пешком, хотя бы для того чтобы унять злые языки, но уж в следующий раз, будьте любезны, — только Восточный экспресс.

Пожалуй, никогда мне не приходилось так жалеть о своем решении. Не пройдя и полпути, я смертельно устал и был мокрым как мышь. Когда же я добрался до вершины, у меня только и хватило сил, чтобы дотащиться до стула и одним махом осушить кружку пива, заботливо предложенную Паулой. Следует добавить, что, к моей большой досаде, Ли прекрасно справилась с восхождением и даже ничуть не запыхалась.

Прибыв на место, наша кинематографическая группа тут же занялась просмотром и отбором подходящих съемочных площадок. Большинство животных на острове примирилось с постоянным присутствием снующих по лесу от зари до зари ученых, поэтому появление еще одной группы чужаков вряд ли произвело на них большое впечатление.

— Материал у нас отменный. Говоря «отменный», пожалуй… режут пол, хотя… а вообще-то недурно, сойдет вполне, да, а если сюда же этих, как их… ну ревут еще… обезьян, вспомнил, ревунов и много-много таких огромных деревьев, покрытых эпитетами, — делился Аластер.

— Эпитетами? — удивился я, думая, что, возможно, он имеет в виду новый вид растения-паразита, произрастающего на Барро-Колорадо, о котором я ничего не слышал.

— Да, — ответил Аластер, — знаешь, такие гроздья, как у орхидей.

— Может быть, ты имел в виду эпифиты? — спросил я.

— Ну, конечно, именно о них я и говорил, — с неописуемым апломбом произнес Аластер. — А потом там были еще такие с длинными… носами, смешно называются.

— Тапиры?

— Нет, длинные носы, свистят, забавные, — уточнил Аластер, дивясь моей тупости: уж он ли не дал подробное биологическое описание.

— Муравьеды?

— Да нет же, ходят по земле.

— А муравьеды тоже ходят.

— Они называются что-то вроде «носсля», — сказал Аластер.

Я глубоко задумался. Общение с Аластером всегда было делом непростым, но если он, паче чаяния, забывал какое-то название или сообщал неверное, то вы начинали чувствовать себя в роли человека, пытающегося прочесть «Рукописи Мертвого моря» с помощью португало-эскимосского словаря.

— Может, ты имел в виду носуху? — спросил я, осененный внезапной догадкой.

— Наконец-то, — ликующе воскликнул Аластер. — Длинный нос, свистит, лазает по деревьям.

Вскоре мы совершили первый набег в глубь острова для осмотра выбранных Аластером съемочных площадок и знакомства с будущими героями картины. Сколько бы вам ни приходилось бывать в тропическом лесу, каждый раз, когда вы вновь попадаете в неясный полумрак гигантских деревьев, душа ваша наполняется трепетом. После яркого солнечного света вы вначале ничего не видите. Первое, что вы ощущаете, — это прохлада, освежающая влажность масленки в жаркий день; но вскоре вы понимаете, что прохлада весьма относительна, так как потеете ничуть не меньше. Глаза, привыкнув к лесному сумраку, начинают разбегаться от обилия древесной и травянистой растительности. Всюду, куда ни брось взгляд, вы не найдете ни одного похожего растения, и, хотя это впечатление обманчиво, вам кажется, будто вся зеленая масса вокруг вас постоянно шевелится. Великаны-деревья, сотни футов высотой, опирающиеся на воздушные корни (похожие на контрфорсы средневековых соборов), так оплетены со всех сторон густой сетью ползучих растений и лиан, что напоминают гигантские мачты потерпевших кораблекрушение шхун с изорванными в клочья зелеными парусами; кажется, только плотно окутавший их саван лиан не дает им упасть.

В некоторых местах лесная подстилка казалась живым, шевелящимся зеленым ковром. Эффект создавался за счет полчищ спешащих к своим гнездам муравьев-листорезов, несущих на спинах трофеи — маленькие, величиной с ноготь, треугольные кусочки зеленых листьев. Иногда от гнезда до облюбованного ими дерева (которое они деловито анатомировали) насчитывалось несколько сотен ярдов, и на всем расстоянии зеленая колонна прокладывала себе путь по темной лесной подстилке, под кустами и через упавшие бревна; при близком рассмотрении этот непрерывный поток казался лилипутской регатой,

— только все паруса у яхт были зелеными.

Углубившись в чащу, мы услышали раздававшийся прямо над головами низкий раскатистый рев, означавший приближение черных обезьян ревунов. Звук, издаваемый ими, совершенно особенный — нечто среднее между воем, ревом и громким бульканьем, сотрясающим и наполняющим собой весь лес. Вскоре мы увидели самих возмутителей спокойствия — маленькую семейную группу черных, как смоль, созданий; одни беззаботно раскачивались на деревьях, другие грелись в пробивавшихся сквозь лесной полог лучах солнца, не забывая при этом запихивать в рот листья и почки, третьи, уцепившись хвостом за ветви, висели вниз головой, созерцая свой висячий сад. Увидев людей, они насторожились и начали подозрительно нас разглядывать, а когда мы, свернув с тропинки, направились в лес и оказались прямо под ними, обезьяны пришли в еще большее волнение и агрессивность и стали обстреливать нас ветками, листьями и другими, более серьезными боеприпасами.

— По-моему, это уж слишком, — заметил Аластер, когда солидная порция экскрементов просвистела всего в нескольких футах от его головы.

— Не кипятись так, Аластер, — сказала Паула. — Они всего-навсего делают то, что любой с удовольствием позволил бы себе в отношении режиссера.

Обезьяны, удостоверившись, что шквал летящих в противника веток и экскрементов оказался малоэффективным, принялись оглушительно скандировать, вынуждая нас убраться с их территории.

— Мне кажется они страшно рассердились, — возвысила голос Паула, пытаясь перекричать сумасшедший гам.

— Я тоже так думаю, знаешь… рев, да… где-то выше… деревьев, — сказал Аластер.

— Ты, наверное, хотел сказать вышка, — тут же перевела Паула. — Да, мне говорили, что она находится где-то в лесу. Они используют ее для изучения лесного полога.

— Вот это я и имел в виду, — подтвердил Аластер.

— Между прочим, сто пятьдесят футов в высоту, — радостно сообщила Паула.

— Как мило, — ответил я. — С большим удовольствием посмотрю, как Аластер будет на нее взбираться.

— Прости, дорогой, я и забыла, что ты боишься высоты, — сказала Паула.

— Но не беда. Мы отправим наверх оператора, а вы с Ли останетесь внизу.

— Ты не продюсер, а просто чудо, — заключил я.

Мы шли по лесу, осторожно переступая через вереницы спешащих муравьев-листорезов. Их было так много, что мы удивлялись, как они до сих пор не уничтожили всю растительность. На самом деле сбор листьев — это особая форма огородничества; так как муравьи переносят листья в свои обширные подземные жилища (достигающие по площади четверти акра) и здесь листья перегнивают, превращаясь в мульчу: на ней насекомые выращивают грибницу, которой питаются. Чувствуя где-то подсознательно, что, уничтожив все листья в округе, они умрут с голоду, муравьи обращаются с деревьями крайне аккуратно, собирая лишь небольшую дань с каждого дерева.

На второй день нашего пребывания в лесу мы наткнулись на одно из упавших исполинов-деревьев. Росшее на склоне холма дерево цеплялось корнями за тонкий верхний почвенный слой, который размыли тропические ливни; работу довершил ветер, вырвавший дерево из земли так же просто, как дантист вырывает зуб. На примере этого поверженного колосса можно понять, сколь хрупка структура тропического леса. Верхний слой почвы такой тонкий, что деревьям приходится обзаводиться дополнительными воздушными корнями, чтобы поддерживать ствол в вертикальном положении. Эти гигантские деревья сами себя кормят, так как опадающие листья тут же сгнивают, образуя перегной, благодаря которому и живет растение. Процесс этот настолько быстрый, что успевает образоваться лишь незначительный слой почвы. Поэтому происходящая повсеместно катастрофическая вырубка тропических лесов для использования «освободившихся» земель под пастбища или пашни влечет за собой уничтожение верхнего почвенного слоя и как следствие — эрозию земель. Правда, естественное падение деревьев (чему мы были свидетелями) оказывает лесу только благо. Когда рушится такой исполин, он увлекает за собой растущие поблизости более мелкие деревья, тем самым пробивая брешь в густом лесном пологе. Солнечные лучи получают доступ к нижним ярусам, и кустарники, ползучие растения и молодая поросль, до того произраставшие в лесном сумраке, с радостью устремляются вверх. Семена, долгие годы в ожидании такого события дремавшие в почве, пробуждаются и, дав ростки, начинают быстро тянуться ввысь, к голубому небу, пока «окно» не закроется другими растениями. Так смерть одного древесного великана служит своеобразным сигналом к зарождению новой жизни вокруг его гигантских останков.

С росших на склоне холма выше упавшего гиганта деревьев доносились писк, трескотня и возня. Решив выяснить в чем дело, мы свернули с тропы и обнаружили группу паукообразных обезьян, забавлявшихся тем, что они срывали и поглощали росшие на нижних ветвях деревьев какие-то розовые почки. На мой взгляд, названы эти обезьяны удивительно точно, так как своими длинными, мохнатыми, темными конечностями и длинными хвостами (столь цепкими, что они управляются с ними так же ловко, будто это еще одна рука) животные и в самом деле похожи на необычных, плетущих паутину среди ветвей гигантских пауков. Не в пример негостеприимным ревунам паукообразные обезьяны, напротив, были совершенно нами очарованы и, раскачиваясь на своих удивительных хвостах, спускались все ниже и ниже. Одна из них была просто без ума от Ли, которая, чтобы утолить жажду, ела апельсин. Обезьяна перебиралась с ветки на ветку и, наконец оказавшись в каких-нибудь пятнадцати футах от предмета своих вожделений, начала заглядывать Ли в рот с таким интересом, с каким антрополог изучает вкусовые привычки аборигенов. Ли отделила дольку и положила ее на вытянутую руку; к нашему удивлению, обезьяна, ничуть не задумавшись, слетела вниз, схватила дольку и тут же засунула ее в рот. После этого вся стая долго следовала за нами, выжидательно на нас взирая, и отстала только тогда, когда стало совершенно ясно, что апельсинов больше нет.

Аластер договорился с одним из работавших на станции охотников, чтобы тот прочесал лес в поисках подходящих для съемок животных. На следующее утро охотник явился к нам с первым экземпляром, одним из моих любимых животных — двупалым ленивцем. Это на редкость очаровательное создание с маленькой головкой, длинной пушистой шерстью, круглыми, слегка навыкате золотистыми глазами и с не сходящей с физиономии доброй мечтательной улыбкой. Кроткие, медлительные ленивцы позволят вам пристроить их где угодно, словно старое ненужное пальто, и только после получасового размышления они продвинутся футов на шесть, да и то в замедленном темпе. Они поистине фантастические существа. Из-за того что вся их необычная жизнь на вершинах деревьев протекает шиворот-навыворот, в прямом смысле вверх дном, а рацион состоит главным образом из трудноперевариваемых листьев, внутренние органы ленивца сильно отличаются от внутренних органов других млекопитающих. Обмен веществ у этих животных такой же замедленный, как их движения, и неторопливый, как бюрократическая волокита. Достаточно сказать, что ленивцы могут целую неделю не опорожнять мочевой пузырь.

Мех у ленивца лежит иначе, чем у других животных. У всех млекопитающих шерсть растет от позвоночника к животу, поэтому пробор, если можно так выразиться, находится на хребте. У ленивца мех на животе как бы причесан на косой пробор, а остальная шерсть растет в направлении спины, и поэтому, когда ленивец висит вверх животом, капли дождя легко скатываются по шерсти вниз. В волосяном покрове животного имеются необычные приспособления — диагонально расположенные ряды клеток, образующие складки, в которых произрастают два вида синезеленых водорослей. Это придает шерсти ленивцев зеленоватый оттенок, помогающий отлично прятаться среди листвы, и, таким образом, животное можно уподобить своеобразному висячему саду.

Еще более любопытным является тот факт, что в шерсти ленивца селятся некоторые виды жуков, клещей и бабочки-огневки. Известно около двенадцати тысяч видов этой встречающейся повсеместно бабочки, и многие из них довольно необычны. Например, на конце брюшка у них имеется так называемый тимпанальный орган, с помощью которого они улавливают эхо ультразвуковых сигналов, издаваемых летучими мышами для поимки жертвы, что помогает бабочкам избежать зубов хищника. Гусеницы некоторых видов огневок, живущих на водных растениях, превратились в настоящих водных животных; у одного из видов гусениц даже развились жабры. У огневок довольно занятные взаимоотношения с ленивцем. Бабочки откладывают в его шерсти яйца; когда же из яиц выводятся личинки, они кормятся растущими в складках меха водорослями, а возможно, и самим мехом. Поэтому ленивец является не только висячим садом, но и передвижным меховым отелем для всех этих насекомых.

Следующей представшей перед кинокамерой лесной кинозвездой оказалось маленькое обворожительное существо, с которым мне не приходилось встречаться уже много лет, с тех пор как я приобрел несколько экземпляров в Гайане. Это был карликовый муравьед, самый крошечный из всех видов муравьедов; взрослая особь прекрасно умещается на ладони, оставляя достаточно свободного места. Как и ленивец, этот малыш отлично приспособился к древесному образу жизни. У него густая, короткая, шелковистая янтарно-коричневого цвета шерсть. Цепкий хвост на конце голый, что помогает животному крепче держаться за ветви деревьев. У муравьеда короткий, трубкообразный хоботок, слегка изогнутый на конце; миниатюрные глазки и ушки прячутся в густой шерсти. Особый интерес представляет необычная задняя ступня маленького зверька. Передние конечности оканчиваются толстыми, розовыми подушечками, вооруженными тремя длинными, тонкими, острыми когтями, средний коготь самый большой. Когти могут убираться в подушечки, словно лезвие перочинного ножа. На подошве задней ноги (на пятке, если можно так выразиться) имеется мускулистая чашевидная присоска, позволяющая ступне плотно прижиматься к ветке дерева. Пальцы на концах ступней оканчиваются острыми когтями с подушечками у основания; все это, вместе с присоской на пятке, образует такую мертвую хватку, что когти даже особенно и не нужны. Если муравьеду угрожает опасность, он плотно обвивает хвостом ветвь, крепко упирается в дерево задними ногами (образуя треножник с помощью хвоста и двух задних конечностей), поднимает передние лапы над головой, и, когда противник оказывается в пределах досягаемости, делает выпад вперед, нанося сверху удар острыми как бритва передними когтями. В отличие от затупленных, почти без эмали, редких зубов ленивца, которые растут на протяжении всей его жизни, у муравьеда зубов вообще нет, а вместо них — длинный клейкий язык и особый мускульный желудок, перемалывающий древесных муравьев, которыми муравьед питается.

Во время съемок наш киногерой продемонстрировал огромную силу духа и вскоре настолько привязался к нам, что в перерывах между дублями спокойно восседал на ладони Ли, держась за ее указательный палец; при этом хвост его любовно обвивал большой палец или запястье партнерши. Когда пришло время расставаться, он ни за что не хотел слезать с рук Ли и еще долго сидел в кустах, грустно глядя на нас, а потом исчез в лесу.

Хотя у нас имелись километры пленки о разнообразной деятельности муравьев-листорезов, включая уничтожение листвы, перенос листьев к гнезду, уборку гнезда и создание гигантских мусорных свалок, нам приходилось расставаться с муравьями в момент, когда они исчезали под землей. Это раздражало Аластера.

— Пожалуй… знаете… я думаю… ну, садики, — сказал он, склонив голову набок и медленно поворачиваясь, словно сияющий, довольный, висящий на веревке труп. — Грибницы, знаете… подземные.

— Единственный способ до них добраться, милый, это выкопать этих друзей наружу, — заметила практичная Паула.

— Да, — задумчиво проговорил Аластер, вертясь, словно волчок, на муравьином гнезде, занимавшем площадь небольшого танцевального зала.

— А что? — спросил Роже. — Если это неглубоко…

— Грибницы иногда находятся совсем близко от поверхности, — сказал я, — но не думаю, чтобы муравьям понравилась ваша затея.

— Паула раздобудет лопаты и мы выкопаем их, а? — с энтузиазмом предложил Роже. — Выкопаем эти маленькие jardins des champignons*, да?

Jardins des champignons — здесь грибные плантации (фр.).

— Так… лопаты, — проговорил Аластер, воодушевленный новой идеей. — Достаньте нам лопаты.

Паула поплелась через лес обратно на станцию и в конце концов появилась со связкой лопат. Основное назначение продюсера — уметь в нужный момент произвести любую вещь: от грузовика с четырьмя ведущими колесами до пристойной трапезы, от моторной лодки до бутылки виски.

— Отлично, — сказал Аластер.

Схватив лопаты, они с Роже принялись копать. Поскольку у меня уже был в прошлом некоторый опыт общения с муравьями-листорезами, я, взяв под руки Паулу и Ли, увел их с места боевых действий. Листорезы — создания необычайно высокоорганизованные. Колония образуется самкой, называемой царицей, которая, совершая брачный вылет, несет с собой кусочек грибницы; последняя послужит кормовой базой всей будущей колонии. (Так первые поселенцы Америки везли с собой мешки с пшеницей, чтобы посеять ее в том месте, где они решат обосноваться.) По окончании брачного полета царица высаживает грибницу на детской половине и начинает ухаживать за ней с неистовостью увлеченного садовода, удобряя ее своими экскрементами. Если грибница погибает, колония муравьев умирает вместе с ней; если же грибница приживается, колония начинает быстро увеличиваться, разрастаясь пропорционально росту грибных плантаций, доходя по численности до миллиона особей. Только я успел объяснить все это Пауле, как с полмиллиона муравьев, решив, что деятельность Роже и Аластера может оказаться губительной для их здоровья и благополучия, толпами устремились выразить свой протест. Всего минуту назад Аластер и Роже были похожи на двух добросовестных огородников, перекапывающих грядки со спаржей под новый урожай, а в следующий момент они выделывали невообразимые скачки, фуэте и па-де-де, которым позавидовали бы солисты балета Большого театра. Все это сопровождалось дикими, душераздирающими криками вперемешку с отчаянными ругательствами и богохульствами.

— Господи, — пронзительно кричал Аластер, вертясь на одном месте, — о-о, как больно. Вот проклятые твари!

— О-о, merde alors*! — вопил Роже, крутясь и хлопая себя по брюкам. — Ой, как кусается!

Merde alors — черт побери (фр.).

Весь ужас заключался в том, что Аластер был в шортах и старых бейсбольных бутсах, и потому ноги его были совершенно не защищены; полчища муравьев ползли по ним вверх, как по деревьям, намереваясь разгрызть бедолагу на мелкие кусочки. Роже не повезло еще больше. На нем были элегантные, плотно облегающие брюки, по которым муравьи взбирались быстро и без всякого труда. Те из них, что карабкались по внешней стороне брюк, вгрызались в тело прямо через тонкую ткань; другие, находившиеся внутри брюк, стремились забраться повыше, пытаясь впиться в самые нежные части тела. Мощным муравьиным челюстям, привыкшим перемалывать грубые листья, не составляло особого труда прокусить тонкую брючную ткань, поэтому брюки Роже, как и ноги Аластера, были в пятнах крови. Мы вынесли их с поля боя и сделали противомуравьиную обработку. Затем Паула оказала им медицинскую помощь, введя антибиотики, но еще долгое время спустя мы продолжали снимать с них муравьев.

— Нет, вы только посмотрите, — задыхаясь, говорил Аластер, очки которого запотели от волнения. — Эти типы пытались лишить меня растительности!

— А что они сделали со мной, — жаловался Роже, — просто страшно сказать. Они пытались сделать из меня евнуха.

Позже, натянув на себя невообразимое количество всякой одежды и став похожими на экипированных к битве Труляля и Траляля, Роже с Аластером, к ярости муравьев, успешно выкопали часть подземной грибницы и сняли ее на пленку.

К одним из наиболее причудливых аспектов жизни тропического леса, столь же трудных для съемки, как и подземные грибные плантации, относится история необычайных взаимоотношений гигантского фигового дерева и крошечной бластофаги. Их удивительное содружество нашло объяснение совсем недавно, подтвердив еще раз, сколь непроста, полна всяческих хитросплетений жизнь тропического леса, в котором каждое растение или животное являются лишь частью единой, сложной экосистемы. Ведь маленькая бластофага погибла бы без гигантского фигового дерева, а без крошечного насекомого фиговое дерево не смогло бы размножаться, численность его постепенно сокращалась бы и в конце концов оно исчезло бы с лица Земли.

У фиговых деревьев довольно необычная форма соцветий, напоминающая скорее плод, нежели цветок.

Множество мелких цветочков расположено внутри фиги, прикрепляющейся к ветке с помощью цветоножки; на противоположном конце плода-соцветия находится небольшое отверстие, почти полностью закрытое чешуйками. У фигового дерева имеются женские и мужские цветки, и способ, которым пыльца переносится из одного цветка в другой, не только удивляет, но и восхищает.

А происходит следующее.

Первыми созревают женские цветки, их аромат привлекает самок-бластофаг, несущих на себе пыльцу с других фиговых деревьев. Чтобы попасть внутрь, самке приходится в полном смысле слова пробиваться сквозь чешуйчатую «дверь». Процедура эта довольно сложная, так как чешуйки прилегают друг к другу довольно плотно; поэтому хрупкая самка-бластофага нередко ломает крылья и усики.

Как только одной самке (а вслед за ней и другим) удается попасть внутрь соцветия, она, наподобие бурильщика нефтяных скважин, запускает свой длинный яйцеклад в пестики женского цветка. Женские пестичные цветки бывают двух видов: короткостолбиковые и длинностолбиковые. Яйцеклад устроен так, что может достигнуть дна только короткостолбикового цветка. Длинностолбиковые цветки лишь «пробуются», но на стенках пестиков остается пыльца. Таким образом, в короткостолбиковых фигах бластофага проходит личиночную стадию, а в длинностолбиковых развиваются семена. Даже на этом этапе история достаточно запутана, но послушайте, какие чудеса происходят дальше. Личинки растут и затем окукливаются. Вероятно, в это время они начинают выделять вещество, которое замедляет созревание плода, потому что если плод созреет, его могут сорвать и съесть вместе с находящимся в нем «детским садом». Но вот куколка созревает. Первыми выводятся самцы бластофаг; они начинают обходить всех по очереди невылупившихся самок и оплодотворяют их. В соответствии с поставленными задачами фига до этого момента остается плотно запечатанной, так что воздух внутри плода содержит около 10 процентов углекислого газа (в отличие от 0,3 процента двуокиси углерода, содержащейся снаружи); правда, самцам такой переизбыток углекислого газа совершенно не мешает. После оплодотворения самцы пробуравливают ходы в кожуре фиги, и уровень углекислоты резко падает. Это в свою очередь ускоряет процесс выведения из личинок женских особей и способствует появлению мужских цветков; они образуют пыльцу, покрывающую самок-бластофаг. Самцы и самки объединенными усилиями прогрызают чешуйки на входе плода, и самки покидают родное гнездо, унося с собой пыльцу и запас спермы, для того чтобы, когда придет пора, основать новую колонию на другом фиговом дереве. Бескрылые самцы не могут покинуть плод и, выполнив свою миссию, погибают.

Когда задумаешься над тем, что история бластофаги — только одна из множества удивительных вещей, происходящих в тропическом лесу, начинаешь осознавать сколь сложен мир, в котором мы живем, и как подчас наше наплевательское отношение может нарушить хрупкий природный баланс.

Тропические леса — щедрый дар природы; мы же обращаемся с ними так, будто они представляют для нас какую-то опасность, тогда как в действительности являются колоссальным самовосполняющимся складом лекарств, продовольствия, древесины, красителей, пряностей и массы других полезных вещей. Мы даже до конца не осознаем всей пользы, приносимой человечеству тропическим лесом, но уже уничтожаем его с такой быстротой, что многие виды растений и животных исчезают до того, как ученые успевают их описать. Подсчитано, что дикое, самоубийственное наступление на тропические леса планеты выражается ежегодно страшной цифрой в сорок три тысячи квадратных миль (сто десять тысяч квадратных километров) вырубленных и сожженных лесов. Бесстрастный прогноз сообщает нам, что при таких темпах через восемьдесят пять лет тропический лес полностью исчезнет с лица Земли. Если это случится

— а пока не видно никаких признаков, свидетельствующих о том, что человечество вдруг опомнилось и взялось за ум, — могут произойти необратимые катастрофические изменения климата, так как леса влияют на погоду. Без лесов богатейшие уголки планеты за короткое время превратятся в пустыни. Не буду говорить о всем известной приносимой лесами пользе и о той, которую они еще могут принести. Мы лишь слегка коснулись неисчерпаемой области знаний, относящихся к огромной экосистеме, именуемой влажным тропическим лесом, или джунглями. Мы пока не знаем, какие неоценимые блага скрываются в лесной чаще, но уже с маниакальной расточительностью губим то, что никогда не может быть воссоздано, что составляет огромную ценность для всех, живущих на Земле, и более того, что при бережном и разумном отношении способно самовосстанавливаться. Однако если мы будем продолжать двигаться теми же темпами, что сейчас, то, возможно, менее чем через сто лет, с миллионами новых жителей, которых нужно будет кормить, нам придется выращивать хлеб в пустынях. А произойдет все это лишь потому, что все мы, независимо от цвета кожи, религиозных и политических убеждений, ведем себя одинаково алчно, преступно и эгоистично, и, если мы не переменимся, причем в самое ближайшее время, у наших детей никогда не будет возможности ни увидеть этот на редкость чарующий, биологически важный регион планеты — тропический лес, ни тем более воспользоваться его благами.