"Второй медовый месяц" - читать интересную книгу автора (Дарси Эмма)

Глава девятая

Когда они пожелали спокойной ночи его матери, поднялись наверх и прошли в свою спальню. Рейд сжимал ее руку в своей, не давая Джине ни малейшего шанса сбежать. Он неторопливо шел по холлу, словно спешить было некуда, может быть, желая привыкнуть к такому уединению вдвоем — не отходя прочь и не прижимая ее к себе, никуда не торопясь и никого не ожидая — и в то же время чувствуя свое право решать, когда им идти в спальню.

Несмотря — на его внешнюю уверенность, Джина про себя решила, что если он думает, что сможет и ею командовать, то сильно ошибается. Мятежный настрой, поддерживавший ее весь день, нисколько не ослабел. Она не станет послушно сидеть на том месте, которое ей отвел Рейд.

— Я и не подозревал, что ты так рвешься делить со мной спальню. Джина, — с саркастической усмешкой бросил он. — Мне казалось, ты считаешь, что в браке есть вещи поважнее, чем прислушиваться к желаниям сердца.

— Почему ты так решил? — спросила Джина, очень желая узнать, чем вызвано такое превратное мнение о ней. Она не могла отрицать, что действительно никогда не давала ему почувствовать, как он нужен ей, но и никогда не заговаривала о раздельных спальнях, даже во время беременности.

Рейд бросил на нее насмешливый взгляд.

— Для начала ты выбрала для нашей спальни такую кровать, где ничего не стоит заблудиться, — прорычал он. — Мы с таким же успехом могли бы спать на разных кроватях.

Он осуждает ее за кровать, которая ей самой не нравится! Джина фыркнула в ответ на его неуместную иронию:

— Кровать выбирала дизайнер. Она сказала, что для комнаты такого размера и кровать должна быть подходящая. Не я придумывала такой дизайн комнаты.

— Тогда почему ты с ним согласилась?

Явно ее доводы оказались неубедительными.

— В то время я не знала, что возразить дизайнеру.

— У тебя было почти что семь лет, чтобы узнать. Джина. По этой кровати между нами мог проехать грузовик, нимало не задев нас обоих. Только не говори, что не замечала этого.

Его сарказм больно ранил.

— Мне она нравилась не больше, чем тебе, — попробовала защищаться Джина.

Они дошли до дверей спальни. Рейд остановился, взялся за ручку и впился острым взглядом в ее приподнятое кверху лицо.

— Почему ты думаешь, что ложью можно чего-то добиться?

— Я не лгу! — отчаянно возразила Джина.

Он медленно, глядя ей в глаза, произнес:

— За прошедшие семь лет ты сколько угодно раз могла избавиться от этой кровати. Ты поменяла массу вещей, которые тебе разонравились или надоели. Именно ты — полновластная хозяйка всего, что находится в доме и вокруг него. — Приподняв одну бровь, он закончил свое логическое рассуждение: — Если тебе не нравилась кровать, почему ты ее не заменила?

У Джины подвело живот. На этот вопрос ответа не было.

— Не знаю, — пробормотала она.

Рейд открыл дверь и пропустил ее вперед. Оказавшись перед громадной кроватью, Джина спросила себя, почему на самом деле не заменила ее.

Кровать меньшего размера не вписывалась бы так хорошо в просторную спальню, и, кроме того, подобная замена вызвала бы массу расспросов у тех, кто видел, какая кровать стояла здесь прежде. Было бы стыдно и унизительно объяснять, что на огромной кровати они с мужем спят друг от друга слишком далеко.

Но даже если бы никто и не спросил, все равно меньшая кровать отлично показала бы, что замена сделана для более интимной обстановки — а истинная леди никогда не должна допускать такой мысли у посторонних.

Джина попыталась представить, что же в ее поведении могло ограничить их свободу в занятиях любовью на этой супружеской кровати. Ей хотелось закричать, что не она в этом виновата. Ее мать, монахини в школе, жизнь единственного ребенка в семье, которому не давали общаться с другими детьми, то, что вышла замуж она невинной девушкой… она совсем не знала, как себя вести.

Дверь захлопнулась, и они остались наедине. Рейд и она — в спальне, которая была как ее, так и его.

— Ты мог сам сказать мне насчет кровати, Рейд, — выпалила она, поворачиваясь к нему лицом. — Почему ты этого не сделал? — Вопрос был вполне резонный. Он старше и опытнее ее, и она не одна должна решать вопросы их брака.

— Если мужчина не учится на собственных ошибках, то он просто болван, — сквозь зубы сказал он.

— На каких еще ошибках? — уже с яростью спросила она.

Он насмешливо поклонился:

— Из опыта с моей первой женой.

Джина покачала головой. Она была уверена, что с ней у него подобного опыта быть не могло.

Видя, что она не понимает, что он хочет сказать. Рейд пояснил, проходя к своей половине кровати:

— Я оказался виновным во всех грехах, которые может совершить муж. Я требовал от жены больше, чем она хотела дать. Не считался с ее достоинством как личности. Не принимал ее решения. И, черт побери, хотел, чтобы она считалась со мной, когда что-то задумывала.

Джину потрясла горечь в его словах.

Рейд насмешливо фыркнул.

— Не говоря о ее нарушенных обещаниях! Конечно, женщина имеет право изменить свое решение.

— Я никогда ни в чем подобном тебя не обвиняла, — горячо возразила она. — И не жаловалась…

Рейд засмеялся.

— Я никогда не подавал тебе для этого повода. — Его глаза сверкнули. — Я не хотел, чтобы второй мой брак закончился так же, как первый.

Как первый? Брак, который ее муж тщательно прятал в прошлом… Он никогда ничего не говорил о своей прежней жене, даже когда они видели ее репортажи в новостях по телевидению.

Рейд смотрел на их развод как на естественное следствие того, что они не сошлись характерами: он — семейный человек, а она — женщина, посвящающая всю свою жизнь работе. Но неожиданно его отношения с прежней женой тенью легли на второй брак. Слова, брошенные Рейдом Джине, открыли для нее завесу его прошлого. Эгоизм… Игра в своих интересах…

— Я всегда прислушивался к твоему мнению, Джина, — продолжал Рейд, и в его голосе снова задрожал гнев. — Я старался выполнять все твои пожелания или давать тебе возможность самой это сделать.

— Я — не твоя первая жена. Рейд. У меня нет ничего общего с ней, — попыталась защититься Джина.

— Я тоже так думал, — с горечью сказал Рейд. — Этим ты мне нравилась больше всего. Между нами была даже некоторая гармония, потому что мы хотели одного и того же.

Он говорил так, будто она обманывала его. Джина нахмурилась, не зная, что ответить.

Он взял с кровати одну из декоративных подушечек и стиснул ее в руках.

— Разве я когда-нибудь отказывался поддерживать какое-либо из твоих желаний, Джина?

— Нет, ты всегда был очень внимателен, — тихо сказала она, не двигаясь с места. Ей хотелось, чтобы Рейд наконец высказал все, чем раньше с ней не делился.

— На самом деле у тебя все шло гладко до прошлой ночи, ведь так?

— Да. Гладко и ясно, — с легкой иронией согласилась она.

Его ироничная злость вдруг перешла в несдерживаемую ярость:

— Тогда какого черта ты решила, что можешь лезть не в свое дело, не спросив меня, только потому, что что-то получилось не по твоему вкусу? — Он швырнул подушку в кресло, куда их обычно складывали на ночь. — Тебе плевать на мое решение, — рявкнул он, хватая другую подушку. — Требуешь от меня отчета, да? — вторая подушка полетела на кресло, и Рейд обвиняющим жестом указал рукой в ее сторону. — И это после того, как я заверил тебя, что твое положение вне опасности. А я тебя не обманывал, Джина.

Да, он ее не обманывал. Это верно. Она ни разу не слышала, чтобы он кого-либо обманул.

Взяв следующую подушку, Рейд снова смял ее.

— Я ненавижу вранье, — с жаром сказал он. — Особенно ненавижу, когда из-за него другие люди попадают в дурацкое положение и должны подыгрывать против своей воли. Это ты сделала со мной, со мной, со мной! — он швырнул подушку к первым двум. Рубя воздух ладонью, он продолжал: — Я еще раз говорю тебе. Джина, что тебе не надо делать ничего, что тебе неприятно…

— Но я…

— Выслушай меня! Ты можешь оставаться такой, какая ты есть, — у меня нет никакого права пытаться тебя изменить, я лишь отнесусь к этому с уважением. С уважением, — для пущей убедительности сообщил он. — От меня ты не услышишь ни одного плохого слова. Мы муж и жена и ими останемся.

— О, какая потрясающая честность! — усмехнулась Джина, уже и так вне себя от услышанного.

— Да, — ответил он. — Я всегда стараюсь быть предельно честным. И по-моему, таковым и был. Даже насчет сегодняшнего ленча — раз уж я обещал его.

— А с чего ты вдруг решил, что брак — это просто список прав и обязанностей? — вызывающе спросила Джина. — Лично я такое впервые слышу. Мне всегда казалось, что брак в первую очередь — это любовь и привязанность.

— Конечно! Если ты веришь в сказки, — хмыкнул он. — Но нужно быть очень везучим, чтобы найти себе партнера, с которым можно решить: я делаю это, — Рейд взял одну подушку, — а ты делаешь это, — он взял еще одну подушку, — а это мы делаем вместе, — он приложил их друг к дружке и швырнул обратно.

Прежде чем она успела открыть рот, он поднял руки кверху, сжал их в кулаки и протянул вперед, словно чаши весов.

— У нас с тобой вполне упорядоченная жизнь. Джина, и я не хочу все испортить. Надеюсь, ты тоже не станешь этого делать. Потому что в реальном мире не место сказкам. Здесь надо довольствоваться тем, что имеешь!

Его цинизм и согласие довольствоваться меньшим, нежели у них могло бы быть, больно ранили Джину.

— Я не согласна. Рейд, чтобы ты один устанавливал правила. Это и моя жизнь тоже, и сегодня я пришла…

Он жестом велел ей замолчать.

— Ты пришла потому, что подумала, что твой маленький уютный мирок в опасности и тебе надо спасать положение.

Верно, но это было только частью правды.

— Джина, я уже сказал тебе, что беспокоиться не о чем, — уже не страстным, а проникнутым глубокой иронией тоном продолжал Рейд. — Ты хороша такая, какая ты есть. А для привязанности и любви у нас есть наши с тобой дети, — на его губах появилось подобие улыбки. — Ты подарила мне моих детей, а это, я думаю, самое большее, что мужчина может просить у женщины.

У Джины дрогнуло сердце. Кто может преодолеть такую стену разочарования?

Рейд глубоко вздохнул и протянул ей руку.

— Давай забудем сегодняшний день и прошлую ночь, как какое-то наваждение. — (Но я не могу, — подумала Джина.) — Надеюсь, мы сможем найти какой-нибудь предлог, чтобы отложить твою поездку в Европу. Мама не станет заострять на этом внимание, так что все в порядке.

Он ставит крест на их браке. Джина была так потрясена, что смогла только качать головой в такт его словам, пока он говорил об их будущем.

— Мы и дальше можем спать на разных сторонах нашей кровати, — он отбросил последнюю декоративную подушечку и положил посередине кровати большую подушку, — а когда я вернусь, маленькие недоразумения между нами уже отойдут в прошлое и все пойдет по-старому.

— Нет, — твердо сказала Джина. Единственным выходом для нее теперь были активные действия, если только уже не слишком поздно. Я не верю, что уже слишком поздно! И не позволю поверить в это Рейду, безмолвно кричала она. — Эту кровать вывезут отсюда завтра же, — решительно сказала она. — Какой будет наша новая кровать? Двуспальной или все же пошире?

Рейд покачал головой, словно совсем не понимал, что она говорит.

— Ради Бога! Разве дело только в размере кровати? Дело в том, как она используется. Зачем ты настаиваешь? — сердито воскликнул он.

— Потому что ты не прав! Ты ужасно, ужасно не прав!

— Я не прав?

Похоже, он снова пришел в ярость, но Джина уже не могла отступать.

— Да, не прав. Я пришла сегодня к тебе, чтобы ты понял, что я хочу быть к тебе ближе. Я хотела дать…

— Дать! — передразнил Рейд. Его глаза блестели от гнева на нее за то, что она не соглашалась принять его предложение — честное предложение. Его грудь высоко вздымалась от тяжелого дыхания. — Это ты называешь «дать».

— Да, называю. Я подумала о том, как могу дать тебе удовольствие, — с горячностью защищалась Джина. — Как дать тебе почувствовать себя хорошо, а не так, как прошлым вечером.

— Для этого ты и приложила все эти невероятные усилия, — он сделал такой глубокий вдох, словно для того, чтобы не взорваться, ему требовалось огромное количество кислорода, — и когда ты не получила желаемого ответа, то вернулась к своим эгоистическим соображениям и махинациям у меня за спиной, ничуть не интересуясь, как на это посмотрю я. — И с едкой нескрываемой желчью добавил: — Да, отличный способ доставить удовольствие.

Джина не хотела глотать обвинения. Возможно, у него были причины злиться, но и он повинен в случившемся.

— Ты меня совсем не слушал. Рейд. По крайней мере я заставила тебя выслушать. Может быть, ты даже услышал, что я тебе говорила.

Он, сколько ни сдерживался, наконец Рейд сдернул покрывало с кровати.

— Слова ничего не стоят, — рявкнул он, отбрасывая преграду в виде подушки, которую сам соорудил. — Даже розы ничего не стоят, когда у тебя денег куры не клюют. И обещания не стоят ничего, когда нет доверия.

Рейд выпрямился и встал, уперев руки в бока и глядя ей в глаза.

— Если я так не прав, докажи мне это! Дай мне почувствовать вкус того самого второго медового месяца, о котором ты пела песни Лиз Коупленд за моей спиной. Покажи, что я потерял, не приняв твоего предложения сегодня днем. За что теперь и расплачиваюсь!

Злость и гнев в его голосе повергли Джину в шок. Ее мозг вопил: Вот твой шанс! Смелее! Докажи ему! Но ее тело одеревенело. Казалось, что ее ноги разучились ходить. Ей необходимо было поощрение, тепло, одобрение… чувство, что ее любят.

— Давай же. Джина, — ядовито сказал Рейд. — Разве ты не хочешь проверить, не остался ли на мне запах духов Пейдж Колдер?

От этих слов она будто бы очнулась. Внутри ее словно вырвался наружу огонь, до того запертый. Теперь она не испугалась бы даже разъяренного быка.

— Что ж, дорогой муженек, ты рискуешь! — прошипела она и, сбросив с себя туфли, шагнула к нему.

Рейд мягко, поощрительно засмеялся.

Джина заставила его замолчать.

Она схватила мужа за рубашку и распахнула ее, причем пуговицы полетели в разные стороны. Просунув колено между его ног, она хотела уже сделать провоцирующее движение и взялась за застежку брюк, но Рейд ее не так понял.

— О, нет, не нужно, — усмехнулся он, твердо беря ее за плечи, и через секунду она уже летела на кровать. Он упал сверху, и теперь его колено протиснулось между ее ног. — Ты хочешь поиграть в шлюху, так я тебя поддержу, — пообещал он.

Джина, теряя голову, вцепилась в плечи Рейда и заставила его отпустить руки. С невероятной силой она вывернулась из-под него и села верхом. Хлопнув мужа по груди, выпалила:

— Пусть так!

Рейд взял ее за запястья, готовый сжать их сильнее.

— Я не считаю насилие средством достижения удовольствия, — прорычал он.

— Я тоже. Может быть, ты наконец перестанешь видеть в моих поступках только ошибки? И подозревать самое худшее?

— А колено?

— У меня не три руки. Как я должна, потвоему, ласкать и раздевать тебя одновременно? — с жаром возразила она.

На его лице расплылась медленная улыбка.

— Ну, раз уж ты теперь сидишь на мне сверху, я сам позабочусь о том, чтобы раздеться, — глухо сказал он. — А ты могла бы тем временем расстегнуть пуговицы на своем платье, чтобы меня возбудить зрелищем того, что находится под ним, — его глаза блеснули, — если, конечно, ты того хочешь.

В него словно дьявол вселился.

Эта мысль подстегнула Джину. Желание подыграть ему и превратиться в порочную женщину прогнало прочь всю злость. У нее есть разрешение. У нее есть поощрение. Она теперь может делать все, что хочет. Терять ей нечего, но зато сколько она может завоевать! Эта перспектива смела с пути все преграды.

— Тогда отпусти мои руки. Рейд, — довольно улыбнувшись, ласково сказала Джина. Она ощутила невероятный подъем. И полностью владела собой.

Он отпустил ее руки, но Джина все равно чувствовала оставшееся напряжение, готовность Рейда немедленно перехватить инициативу, как только она сделает что-то не так. Он все еще ей не доверял. Джина отлично чувствовала, что он следит за ее действиями. Но, несмотря на это, у нее есть великолепный шанс, и к тому же ее подбадривало воспоминание о том, чему она научилась прошлой ночью.

Конечно, сегодня она не станет вести себя как примерная девочка, сегодня нет места чопорной скромности. В мозгу Джины мелькали смелые картины, жаркие и сконцентрированные исключительно на сексуальности. Ее откровенные действия не дадут ни малейшей возможности вернуться его сомнениям или попыткам уклониться от вызова, не говоря уже о циничном недоверчивом выражении лица.

Она уперлась коленями в кровать, наклонилась вперед и, дразня его взглядом, принялась расстегивать пуговицы на платье — ярком, непривычном для нее платье, благодаря которому ей удалось привлечь внимание Рейда.

— Тебе нравится этот цвет? — промурлыкала она. — По-моему, он очень зазывный и сексуальный. — Джина с трудом верила, что это именно она произносит такие восхитительно-порочные слова.

— Это правда или просто кокетство? — выдохнул он, приподнимаясь, чтобы снять брюки.

— И то, и другое, — ответила она, распахивая платье. — Переходим к этой вот штуке, которую тоже надо расстегнуть. Так или нет?

Его взгляд пробежал по ее груди, затянутой в черный бюстгальтер, фасон которого открывал все достоинства тела, по кружевному поясу для чулок, обтягивающему бедра, к черным шелковым трусикам

— Это придает женскому телу больше привлекательности, — суховато согласился он, резкими движениями сбрасывая обувь. — С другой стороны, постарайся не переборщить в откровенности своих нарядов, чтобы под них не мог заглядывать кто попало.

— Вряд ли кто-то в здравом рассудке вздумает заглядывать под это платье. Очень уж неудобно, — весело сообщила она, оттягивая одну из подвязок. — У него есть только одна цель — пробуждать желание. Это мне сказала одна из продавщиц.

— А в тебе оно пробуждает желание? — насмешливо спросил Рейд, отбрасывая брюки в сторону.

— Ммм… — Джина стянула платье через голову и бросила его на пол, не желая отвлекаться на детали раздевания. — В нем я себя чувствую больше женщиной. Этот лифчик очень тугой, и мне все время кажется, что грудь вот-вот из него вырвется. Честно говоря, очень приятно наконец его снять.

Она немедленно претворила слова в действие, и эта часть ее туалета полетела на пол. Улыбнувшись Рейду, она провела ладонями по своей груди, чтобы снять ощущение стянутости. Раньше она уже видела, как это делали танцовщицы в эротических фильмах. Пусть Рейд изображает иронию сколько хочет. Ей плевать. Она затеяла эту игру, чтобы доказать, что он не прав, и поэтому надо использовать каждый подходящий момент.

— Хочешь, я скажу, что на этот счет думают мужчины? — спросил Рейд, не отрывая глаз от колыхающейся перед ним груди.

— Я хочу знать, что думаешь ты, — ответила Джина.

— Сексуальность не ограничивается одной грудью. Трепет всех женских форм — вот что сексуально. А раз уж мы перешли на личности, то могу тебе сказать — твое тело необыкновенно сексуально.

Впервые Рейд произнес такие слова! Джина ощутила огромный прилив энергии, не говоря о наслаждении, разлившемся по ее телу от услышанного. Зависть, которую она неизменно испытывала к высоким стройным женщинам — вроде Пейдж Колдер, — немедленно улетучилась. Рейду нравится ее тело.

Ее улыбка сверкнула нескрываемой радостью, которую он ни за что не смог бы охладить, и она вопросительно, как не могла раньше, взглянула ему в глаза. Проявляя чудеса гимнастической ловкости. Джина стягивала чулки и подвязки, наслаждаясь собственными движениями. Она чувствовала себя все сексуальнее и сексуальнее.

Джина с наслаждением снова опустилась на него, извиваясь всем телом. Она почувствовала его напрягшуюся плоть, его нетерпение. Ей доставляло неизъяснимое наслаждение сначала подразнить его прикосновением шелка и только потом сдвинуть трусики в сторону и коснуться его шелком собственных волос, чтобы ожидание переросло в отчаянное желание.

— Так хорошо? — спросила она.

— Да, — хрипло ответил Рейд. Шаг за шагом его недоверие и цинизм исчезали. — Но лучше больше не тянуть, — добавил он, определенно желая немедленного соединения.

И она сделала то, о чем он просил, впустила его в себя, и началась самая волнующая игра, в которой Джина сама меняла позы и положения. И было неописуемо волнующе смотреть на его лицо, видеть, что ему нравится все, что она делает, видеть искру одобрения в его взгляде, а потом потерю контроля над собой, судорогу наслаждения — и сознавать, что это она доставляет наслаждение ему. В ее голове беспрестанно стучала лишь одна мысль: мой муж, мой мужчина, мой любовник, мой!..