"Алмазный тигр" - читать интересную книгу автора (Максвелл Энн)

Глава 2

Полярная звезда висела над тундрой, освещая реку и горные вершины. Она казалась бриллиантом, вокруг которого царила в ледяном величии ночь. Луна добавляла речной воде серебра. Черный ветер еще не наступившего дня продувал насквозь долину реки, нашептывая ей о древних ледниках и о грядущей полночи, не ведающей о рассвете.

Именно это пыталась запечатлеть Эрин Шейн Уиндзор: утонченность и холодок вечности в лунном свете, отражавшемся в зеркале медленно замерзавшей реки. Не чувствительная к холоду, не ощущая своего одиночества на обширных просторах Аляски, Эрин делала последние приготовления к съемке, прилаживала камеру. Затем чуть отошла от треножника и взялась за затвор — окоченевшие пальцы не чувствовали спусковой кнопки.

В аппарате клацнула шторка, приоткрывшись на мгновение, соответствующее заданной экспозиции. Для подстраховки Эрин сделала еще несколько снимков. В гробовой арктической тишине слабое пощелкивание автоматического затвора казалось преувеличенно громким.

Сделав последний снимок, Эрин тотчас же переставила аппарат и принялась выискивать новый эффектный ракурс. Наконец она нашла его. Эрин мягко чертыхнулась — изо рта вылетело не облачко пара, а язычок серебряной изморози. Она торопилась: оставалось совсем мало времени, а она хотела снять именно этот пейзаж. Луна освещала ландшафт под таким углом, что были хорошо видны причудливые изгибы реки, с которыми гармонировали эффектно освещенные горные вершины, как бы вторя речным поворотам.

Но Земля вращалась, ветер собирал тучи в сплошную облачность. С каждым мгновением изменялась главная составляющая ландшафта — освещение.

Стрелка часов служила Эрин предупреждающим сигналом. Впрочем, сейчас девушка не обращала внимания на часы. Стоило ей начать фотографировать, как она теряла всякое представление о времени. Она умела сосредоточиться на любимом деле, но такая способность была, что называется, палкой о двух концах. Когда все ее внимание было поглощено съемкой, принятое в мире деление времени на часы и минуты уходило прочь: для нее существовал выбранный ею для съемки пейзаж — и только.

Часы пискнули.

Эрин тотчас же нажала на кнопку, заглушая противный сигнал, но в глубине сознания не могла забыть о том, что, помимо местности, где она фотографировала, существует иной мир, куда можно легко добраться самолетом, мир цивилизации, которого она вот уже почти семь лет избегала. Подобно гусям и другим береговым птицам, гнездившимся в тундре, и китам, о которых она слышала, выходя в море на утлых лодчонках, Эрин всей душой стремилась в более южные широты. Но в отличие от птиц и китов она томилась без цивилизации, без календаря, без дней, состоявших из часов, складывающихся из минут и секунд, тосковала по приятному времяпрепровождению в выходные и во время отпуска, ее тянуло к многообразному миру людей.

Она нажала на спуск, промотала кадр, затем нажала на спуск еще раз — и послушный аппарат принялся, мягко урча, делать снимок за снимком, негромко отщелкивая свой механический пульс.

Всецело поглощенная работой, терпеливо, не замечая, что она совсем окоченела, Эрин возилась с камерой, очарованная серебристо-черным ландшафтом. Она взахлеб фотографировала, словно прощаясь с землей, которую так полюбила. В Арктике была какая-то неотразимая дьявольская прелесть, с первого взгляда захватившая Эрин. И незамысловатый быт эскимосов и алеутов, среди которых ей довелось жить, был по-своему самобытен и прекрасен.

Вместе со здешними мужчинами-китобоями она выходила в море на обтянутых кожей легких лодках, сидя бок о бок с ними, она вблизи изучала местных жителей. Ее поразило, как эти первобытные люди боятся, любят и благоговеют перед животными, на которых охотятся. В цивилизованном мире человек, если ему нужно было кого-то убить, использовал технологически совершенные орудия убийства, ничем при этом не рискуя. Ему не было нужды учиться узнавать что-то о своей жертве, равно как он ничего не знал о жизни и смерти, о переходе из одного состояния в другое. Эрин хорошо знала эту породу современных цивилизованных людей, на них она вдоволь насмотрелась. Отношение же к животным жителей Севера было ей ближе и понятнее.

Ее часы подавали один сигнал за другим. Они напоминали Эрин о телеграмме, которую сегодня утром ей прочитали по радио: СРОЧНО ВОЗВРАЩАЙСЯ ПО СЕМЕЙНЫМ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ ТОЧКА ПОДРОБНОСТИ ПОТОМ ТОЧКА ДЖЕЙМС РОЗЕН ЭСКВАЙР

— Спокойно… — шептала она себе под нос. — Не торопись…

Онемевшим до бесчувствия пальцем Эрин надавила на кнопку, заставляя часы замолчать. Однако она понимала, что уже слишком поздно. Внимание безнадежно рассеивалось между тем, что она видела в видоискатель, и мыслями о Джеймсе Розене, эсквайре. И эти мысли нельзя было отключить нажатием кнопки. СРОЧНО ВОЗВРАЩАЙСЯ

Эрин постаралась не думать о телеграмме. Семь лет она плевала на цивилизацию с высокой колокольни. И еще лет семь отлично бы обошлась без людей.

Собственно говоря; она вообще не вспоминала бы об остальном мире, но увы: ее пребывание в Арктике подходило к концу. Эрин понимала это. Хотя на Севере оставалось еще много такого, чего она не успела запечатлеть на фотопленке, однако для ее собственных нужд материала было более чем достаточно. Побуждения, которые привели ее в эту страну дикой природы, за семь лет развеялись. Да и сама она уже не была той, какой прибыла сюда семь лет назад. Ответы на вопросы, которые прежде мучили Эрин, совершенно не удовлетворяли ее.

«Джеффри будет в восторге», — подумала она, надеясь, что эта мысль согреет и ее сердце: Джеффри Фишер, нью-йоркский редактор, решительно не понимал, какого черта она отправилась в это захолустье, в стужу и дикость. Не мог понять он и непоседливости, которая гнала ее с места на место, заводя подчас в совершенно безлюдные места. Джеффри очень нравилось ее искусство фотографа, ее взгляд художника, но он все время пытался склонить ее к, как он выражался, «цивилизованным» съемкам: английские фермы, французские виноградники, античные греческие статуи и современные курорты Средиземноморья.

Поначалу Эрин пыталась объяснить Фишеру, почему ей не нужны командировки в Европу. Она старалась доказать ему, что цивилизация, устранив крайние нагрузки на человеческий организм, вместе с тем сделала человека и психически более неустойчивым. Фишер решительно был не в состоянии понять это. Она предпочитала снимать суровую природу побережья Тихого океана, особенно в его северной части. Именно там она встречала следы древних культур, которые были так далеки от Манхэттена и в то же время достаточно доступны и утонченны, чтобы Фишер мог врубиться. Восточное побережье — это Атлантика, здесь чувствуется влияние европейской культуры и богатое прошлое. Западное же — это почти не тронутые цивилизацией просторы Тихого океана. Там все устремлено в будущее.

К сожалению, Эрин исчерпала все предлоги, чтобы объяснить свое нежелание работать в Европе, снимать сельские домики, виноградники, винные подвалы и литое серебро при свете мерцающих свечей. Она так составила свое расписание, чтобы, уехав на несколько месяцев или даже на год, избежать чьего бы то ни было назойливого присутствия. Она умела делать все, но без всякого энтузиазма снимала мирные европейские красоты. Ведь на свете столько интересного, куда более интересного, что бы она могла запечатлеть с помощью фотокамеры.

Ей уже доводилось много раз бывать в Европе, и каждый приезд туда вызывал тоску, а не радость от новых впечатлений. Отчасти, должно быть, потому что прежний жених Эрин был европеец. По крайней мере так он утверждал. ПО СЕМЕЙНЫМ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ ТОЧКА

Отчасти же потому, что Европа для нее ассоциировалась с работой отца, дипломатией, секретами и предательством, после которого в душах людей остаются непреходящие раны, незаживающие рубцы, даже если люди достаются в живых. Если, конечно, это можно вообще назвать жизнью. ПОДРОБНОСТИ ПОТОМ ТОЧКА

Подробности, увы, это не правда. Человек и цивилизацию придумал лишь затем, чтобы заслониться ею от настоящей правды жизни. Как и время он придумал для того, чтобы проще было справиться с человеческой ложью. ПО СЕМЕЙНЫМ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ

Эрин стояла неподвижно. Глаза слепил алмазно-серебристый свет. Ничто не нарушало первозданную тишину. Казалось, сама вечность царила вокруг в этом мерцающем свете, и ей было решительно наплевать на все придуманные человеком благоглупости вроде, например, правды, лжи, жизни, смерти, справедливости, несправедливости. СРОЧНО ВОЗВРАЩАЙСЯ

В настоящей жизни нет справедливости или же несправедливости. В крайнем случае речь может идти о чем-то, оказавшемся неожиданным для конкретного человека. Порой жизнь может удивить с приятной стороны. Так не раз бывало в Арктике. Иногда же — преподнести чудовищно жестокие сюрпризы вроде Ганса. Но любая неожиданность — это суровая правда жизни, с которой каждый, кто любит жизнь, должен смириться.

В очередной раз заткнув глотку своим часам, Эрин принялась собирать вещи, чтобы отметить этим начало своего возвращения в Лос-Анджелес.