Дебора Мартин Пиратская принцесса

1

Новый Орлеан, январь 1804 года

Это была самая холодная зима в Новом Орлеане за последние несколько лет. Холода стояли такие, что местным жителям приходилось разбирать на дрова разрушенные городские укрепления. Камилла Гирон, кинув беглый взгляд на быстро убывающий запас, бросила еще несколько поленьев в холщовый мешок и поспешила со двора в дом.

Она распахнула дверь, и в лицо ей ударила волна горячего воздуха. Просто не верится, что в гостиной так тепло теперь, когда цены на дрова вполне сравнимы со стоимостью французских шелков. Положив мешок около камина, Камилла грела руки над гудящим огнем и старалась не думать о деньгах, вылетающих в трубу в этой пустой комнате, которой никто не пользуется. Сколько ни убеждала она тетю Юджину, что деньги любят счет, все было бесполезно — Фонтейны, кажется, попросту не способны к разумным тратам.

Теперь, когда испанцы ушли и в Луизиане правят бал американские власти, приходилось каждый цент экономить, не говоря уж о долларах. Но, боже мой, разве дело в названии? У Фонтейнов были на исходе и мелкие, и крупные, и какие угодно деньги.

«Если бы дядя Август прекратил попытку увеличить свои капиталы за игорным столом», — подумала Камилла и тут же одернула себя — нет, она не должна осуждать его!

При всех своих недостатках дядя Август был добродетельным человеком. Он принял Камиллу, несмотря на ее весьма скандальное происхождение: сестра тети Юджины в молодости убежала из дому с французским корсаром, родила Камиллу и растила ее в совершенно неподходящих для приличной девушки условиях. Потом жизнь Камиллы резко изменилась: родители ее были убиты в очередной стычке. Пиратство было в те времена еще довольно распространенным промыслом, и отдельные отряды жестоко сражались между собой. Камилла осталась одна, ей было тогда четырнадцать, дядя Август приютил ее у себя, и теперь Камилла жила в семье Фонтейн. И хотя дядя никогда не позволял Камилле забыть, что она отпрыск нечистых кровей, тем не менее она была одета и накормлена не хуже его собственных детей. Именно так полагалось поступить уважающему себя креолу[1]: взять на себя заботу об осиротевшем ребенке, даже если на его имени лежит пятно позора.

Камилла знала, что это не должно задевать ее. И все же не могла смириться. Ее оскорбляла необходимость носить девичью фамилию матери: мера предосторожности, на которую она согласилась, переехав к Фонтейнам, дабы ее скандальное прошлое не связывали с их семьей. Разумеется, все равно открылось, что она дочь пирата, и пошли пересуды. Принцесса Пиратов, вот как называли ее за глаза.

Но обиднее всего было принимать дядюшкину вынужденную благотворительность теперь, когда она знала, что в состоянии сама о себе позаботиться. В четырнадцать лет ей, конечно, были необходимы и его милосердие, и забота, но в двадцать пять!.. Она, слава богу, достаточно взрослая, чтобы найти работу гувернантки, или швеи, или еще что-нибудь в этом роде.

К сожалению, тете Юджине без нее не обойтись. Каково ей будет одной справляться с шестью детьми, которые, впрочем, доставляли гораздо меньше хлопот, чем муж. Правда, Фонтейны наскребли денег, чтобы отправить двух мальчиков учиться во Францию, чтобы все было «как у людей». Но с оставшимися малолетками работы хватало и у тети Юджины, и у Камиллы, и у Дезире, старшей дочери Фонтейнов, тем более теперь, когда приходилось на всем экономить. Поэтому, пока детишки не подрастут, Камилла вынуждена оставаться в семье.

Едва Камилле удалось немного отогреть озябшие руки, как в дом ворвался вихрь морозного воздуха, а вслед за ним поспешно вошли тетя Юджина, дядя Август и Дезире. Невзрачное лицо Дезире выглядело крайне измученным, движения тети были резкими, торопливыми; несомненно, что-то произошло.

Более того, дядя Август, нисколько не сдерживая себя, кричал:

— Плевать мне, что вы там услышали на рынке, Юджина! Вы с Дезире сегодня идете на бал, и точка!

— В чем дело? — спросила Камилла у тетушки. — Что вы услышали на рынке?

Тетя потянулась к огню, дрожа от пяток до макушки. В те дни мода предписывала женщинам появляться на публике в жакете до талии поверх тонкого муслинового платья. Разрешалось еще набросить шаль. Тетя Юджина придерживалась моды с цепкостью улитки на стенке аквариума, даже если рисковала при этом замерзнуть до полусмерти. Ее обширная грудь быстро вздымалась, свидетельствуя о сильном волнении.

— Мужчины сегодня собираются прийти на бал вооруженными.

— Мужчины всегда ходят на бал с оружием! — зарычал дядя Август. — Так почему же нынешний вечер должен быть исключением? Что изменилось?

— Ах, Август, в том-то и дело, что изменилось, — тетя Юджина, обернувшись, сняла воображаемую пылинку с рукава его пальто. Казалось, она всегда ищет какую-нибудь разумную причину, чтобы дотронуться до обожаемого супруга, особенно когда он сердится. — Мужчины явно намерены завязать драку, а ты, разумеется, не захочешь, чтобы твоя дочь очутилась в самой гуще потасовки. Они грозятся заставить американцев вести себя, как подобает настоящим джентльменам.

— Кого нам действительно не хватает в Новом Орлеане, так это креольских настоящих джентльменов, — пробормотала Камилла, как всегда не успев вовремя прикусить язычок.

Дядя Август гневно сверкнул глазами:

— Вот именно из-за таких ядовитых замечаний ты и сидишь в старых девах, дорогая племянница. Будь ты полюбезнее, может, один из этих настоящих джентльменов и сжалился бы над тобой, взяв в жены.

Камилла покраснела, но сдаваться и пропускать обидное замечание мимо ушей не собиралась.

— Моя любезность тут совершенно ни при чем, и вы это прекрасно знаете. Эти самые ваши хваленые настоящие джентльмены попросту не желают осквернять чистую кровь своих предков, женившись на дочери пирата.

Он нахмурился.

— Скорее всего они охотно забыли бы об этом, не отталкивай ты их вечно своим пресловутым остроумием. Какому мужчине понравится женщина, которая думает, что знает больше его?! Книжек ты дурацких начиталась, вот что! Книжки — это для ученых, а не для цветущих девиц, которым надо замуж выходить, да поскорее. Мне никогда не понять, откуда у тебя, выросшей среди пиратов, в грубости и невежестве, такой интерес к этим книжкам, но одно я знаю наверняка: к добру это не приведет.

Она едва удержалась, чтобы не напомнить дяде, что это отец приохотил ее к чтению. Ничего себе невежество — он ведь был школьным учителем, пока ему не надоело вечно бедствовать и он не выбрал более прибыльную профессию пирата.

Более прибыльную… И принесшую ему страшную гибель! Комок застрял у нее в горле, когда вспомнилось, как отец лежал в болоте в тот ужасный день, когда английские пираты напали на их лагерь…

Камилла усилием воли прогнала страшные образы. Ни к чему ворошить прошлое.

— Чтобы обзавестись поклонником, — между тем продолжал дядя Август, — тебе нужно обладать чудесным характером Дезире.

— Ой, папа, — сказала Дезире, посылая Камилле извиняющийся взгляд, — разве можно так говорить! Камилла замечательная девушка, и незачем ей меняться.

Но Камилла не возражала против дядиного замечания: Дезире действительно была милейшим существом на земле, и Камилла ее обожала.

— Ну что ж, хоть в одном мы все согласны друг с другом, — примирительно сказала Камилла, зная, как расстраивают кузину ее споры с дядей, — у Дезире чудесный характер.

— То-то, — подчеркнул дядя, всегда оставлявший за собой последнее слово. — Поэтому у Дезире есть поклонник, а у тебя нет, а ведь ты старше.

— У Дезире есть поклонник? — удивленно переспросила Камилла, игнорируя дальнейшие попытки дяди вывести ее из равновесия.

— Только не делай вид, будто не знаешь, что месье Мишель проявляет к ней интерес, — едко ответил дядя Август. — Поэтому мы и должны пойти сегодня на бал. Я обещал месье Мишелю, что мы непременно будем. Он особенно расспрашивал о Дезире. — И, обращаясь к жене, самодовольно продолжил: — Говорю тебе, Юджина, если как следует подразнить рыбку червяком, она клюнет.

Камилла будто примерзла к месту. Просто не верится! Дядя Август до сих пор полон решимости выдать Дезире за этого старого распутного осла. Линдер Мишель уже сжил со свету одну жену. Бедняжка ушла на тот свет во время тяжелых родов вместе с так и не родившимся ребенком. Ни одна креольская семья не поощряла сватовства месье Мишеля, но дядя более чем охотно приносил милую, ласковую Дезире в жертву этому монстру.

О, разумеется, тот был богат, и Камилла понимала, что дядя надеется получить некую долю его богатств, соблазнив его жениться на Дезире. Но неужели деньги важнее всего остального? Двум оставшимся дома сыновьям Фонтейнов совершенно не обязательно тоже учиться во Франции, разве не так? А младшие дочери найдут себе мужей и без большого приданого, только благодаря своей внешности. Хотя, конечно, не самых богатых и знатных, как предпочел бы дядя.

Глядя на жену, дядя Август скрестил руки на груди.

— Так что сама видишь, моя дорогая, вы с Дезире должны пойти на этот бал. Если хочешь, оставь дома Урсулу — ей всего семнадцать, и один бал она вполне может пропустить. Но, поскольку сегодня там будет месье Мишель, Дезире должна танцевать на балу во что бы то ни стало! А значит, ты должна ее сопровождать, сама понимаешь, Камилла тоже может пойти, если пожелает.

— Но, Август… — запротестовала тетя Юджина. Дядя Август прервал ее на полуслове, рубанув рукой воздух.

— Это мое последнее слово. И не спорь со мной, Юджина!

— Папа, а может, нам все-таки лучше остаться? — подала голос Дезире. Было настолько непривычно, что всегда покорная дочь посмела вдруг возразить, что все повернулись к ней, недоумевая. Щеки девушки запылали, но она храбро продолжала: — Может быть, вместо этого пригласим месье Мишеля отобедать с нами? Я… я могла бы одеться во все самое красивое и приготовить свое коронное блюдо — пралине. Тогда все избегут ненужного риска.

Дядя благодушно улыбнулся.

— Я рад, что ты наконец начала поощрять ухаживания месье Мишеля.

Камилла нахмурилась. Хотя Дезире никогда открыто не укоряла отца, но, уж конечно, не поддерживала его попыток заполучить в зятья богатого старого развратника. Однажды она сказала Камилле, что знаки внимания, которые оказывал ей месье Мишель, омерзительны. Сильное словцо в устах кротчайшей Дезире.

Неужели она передумала? Камилла просто не могла в это поверить. Да невозможно даже представить, что это… пучеглазое, отвратительное чудовище дотронется до твоего тела своими мерзкими руками! Да Камилла лучше бы покончила с собой, нежели бы такое допустила!

А что, если Дезире просто боится остаться старой девой и этот страх подтолкнул ее к столь печальному решению? Несмотря на воистину замечательный характер Дезире, месье Мишель был ее первым настоящим поклонником. И поскольку всего через месяц он уезжает в длительное путешествие по Франции, то, может быть, Дезире увидела в этом свой последний шанс?

Дезире не то чтобы была некрасивой. На вкус новоявленных хозяев страны она была вполне симпатичной, потому что американцы, кажется, предпочитают худощавых, высоких женщин. Но среди приземистых креолов она смотрелась как жердь. Слишком высокая для большинства мужчин, она вдобавок была лишена тех белокурых бараньих кудряшек, которые являются здесь непременным условием женской красоты. Все в сочетании с мизерным приданым и жадным до денег отцом представляло собой не слишком выгодную для молодых людей партию.

— Недостаточно пригласить месье Мишеля на обед, детка, — продолжал дядя Август. — Должен же он увидеть твою грацию и изящество во всей красе. Ему нравятся женщины, которые хорошо танцуют. Он сам мне говорил. А любой подтвердит, что ты танцуешь с легкостью газели.

Вот это правда. Дезире, казалось, была рождена для танца. На балах она скользила, парила, порхала — и все замирали. Ах, все было бы прекрасно, если бы…

— Но, папа, если мужчины приносят на бал шпаги…

Дядя Август покровительственно обнял дочь за плечи.

— Бояться совершенно нечего. У них вечно одно на уме — поставить американцев на место. Я сам там буду и, уж поверь, сумею тебя защитить. Вот увидишь, все это, как всегда, пустая болтовня. Мы с тобой и с мамой отправимся на бал, и все будет хорошо.

— Я иду с вами, — решительно сказала Камилла.

Она, конечно, отнюдь не горела желанием присутствовать там, где мужчины собираются устроить драку, нет. Она достаточно повидала крови за свою жизнь, чтобы испытывать отвращение к подобным зрелищам. Но беспокойство за Дезире не оставляло ее. Надо понять, почему это кузина внезапно захотела бросить свою жизнь под ноги месье Мишелю. Если ради этого придется торчать в зале, набитом вздорными шалопаями, так тому и быть!

Едва войдя в танцевальный зал на Конде-стрит, Камилла тяжело вздохнула. Подозрения тети Юджины, похоже, оправдывались. Насторожило ее, конечно, не то, что креолы теснились в одном углу, а американцы — в другом. Они и раньше всегда стояли отдельными группами. Но в этот раз было особенно заметно, как враждебно были настроены креолы.

И американцы это, безусловно, чувствовали. Напряжение нарастало. Мужчины с непривычно бледными для здешних мест лицами бросали угрюмые, злые взгляды на креолов. Женщины этих новых хозяев выглядели почти нелепо в своих туго стянутых — и, несомненно, неудобных — корсетах и в платьях из подчеркнуто скромных тканей, до которых ни одна уважающая себя креолка даже не дотронется из брезгливости.

Что же касается местных жителей мужского пола, то они, безусловно, казались сегодня задиристее обычного. Они расхаживали с напыщенным видом, одетые по последнему крику парижской моды, и насмешливо косились на незваных пришельцев в дешевых, но добротных костюмах из грубой шерсти. Их оливковые лица горели в предвкушении близкой драки. Внешний облик был для креолов крайне важен, они обожали производить впечатление и одевались соответственно, даже если это означало оставить семью без крошки хлеба на ближайшее время. Сегодня от них исходило крайнее возбуждение, как от аллигатора, почуявшего кровь. Камилла была слишком хорошо знакома с этой жаждой крови и забеспокоилась не на шутку, тем более что мужчины, которых обуяло это чувство, явились сюда вооруженные до зубов.

Некоторые креолки подчеркнуто поддерживали своих мужей. Они гордо выставляли напоказ свои роскошные, сильно декольтированные платья, бросая презрительные взгляды на скромные наряды американок. Как видно, спор, происшедший между тетей Юджиной и дядей Августом, был повторен в каждой креольской семье. Многие женщины восторженно принимали выпавшую им честь участвовать в общественном событии, намного более интересном, чем простой бал. Однако другие, более разумные, как ее тетушка, с тревогой ожидали неминуемой драки и ее, несомненно, дурных последствий.

Нехорошее возбуждение в зале достигло своего пика с появлением американских солдат, которые молча встали в сторонке, недовольные, видимо, отведенной им здесь ролью блюстителей порядка. Камилла вздохнула. Ну как же так, кто-то должен был предупредить американцев, что если они действительно хотят утихомирить толпу разгоряченных креолов, то не стоит бравировать перед ними превосходством военной силы. Такое не проходило у испанцев, которые раньше владели этой территорией, не выгорит и у американцев.

— Я же говорила, что не стоит приходить, — зашептала тетя Юджина мужу. Они стояли рядом с Камиллой. Дезире, оглядывая зал, болезненно морщилась.

Дядя Август пригляделся к американцам.

— Я не трус, чтобы удирать от варваров и невежд. Следует разочек проучить их, чтобы знали, как презирать освященные временем традиции и присылать на бал майора с толпой солдат. Какую наглость надо иметь!

Тетя Юджина прильнула к самому уху мужа и заговорила успокаивающим тоном:

— Ну, может быть, они просто потанцевать пришли. Генерал Уилкинсон, например, ни одного бала не пропускает.

— Да, но вам известно, что это — только политическая уловка. А майор Вудвард здесь по одной-единственной причине: применить силу в случае необходимости. Он никогда не бывает на балах, тем более с солдатами. Уверяю тебя, он не танцевать сюда явился.

— А кто это — майор Вудвард? — спросила тетя Юджина.

— Вон тот, высокий, он как раз протягивает сейчас генералу бокал. Говорят, генерал только ему одному и доверяет секреты, — в голосе Фонтейна промелькнули нотки отвращения. — Ходят слухи, папаша майора был охотником в Виргинии, пока не раскошелился и не купил себе место в порядочном обществе, приобретя торговую компанию. А сыночка-то он воспитывал по-простому, прямо среди дикарей. Поневоле поверишь, ведь, глядя на него, можно сказать, что он немногим от них отличается, н-да.

Камилла отыскала глазами генерала Уилкинсона и стоявшего рядом с ним майора. Майор Вудвард выглядел таким же чужим среди своих, как и сама Камилла. Он был высок ростом, и песочного цвета шевелюра пострижена явно длиннее, чем полагалось по уставу. Ей сразу стало понятно, почему дядя счел майора дикарем. Хоть одет американец был безукоризненно аккуратно, в лице его проглядывали необузданность и заносчивость, предупреждающие, что шутить с ним не стоит. У него был вид человека, способного подавить мятеж единственным взглядом. Камилла начала подозревать, что именно он, а не генерал контролирует присутствующих в зале.

Майор, видимо, почувствовал, что на него смотрят, и глаза их на секунду встретились. Она могла с уверенностью сказать, что взгляд его скользнул по ней с ног до головы, но вовсе не был оскорбительным, какими бывают обычно взгляды солдат. В нем не было привычного нагловатого оттенка, а скорее внезапно возникший интерес. И, честно говоря, обеспокоил ее намного сильнее, чем взгляд любого из местных грубиянов.

Когда майор Вудвард слегка склонил голову, приветствуя заглядевшуюся на него незнакомку, Камилла немедленно отвернулась. И все равно продолжала чувствовать на себе его взгляд, как будто теплое пламя свечи трепетало у щеки. Ах, как это унизительно — привлечь внимание мужчины, пялясь на него через весь зал! Ей сейчас только не хватало, чтобы один из этих незваных гостей строил нелестные предположения на ее счет. Американцы и так считали местных женщин испорченными и распущенными.

Вот было бы смеху, узнай они правду. Ведь креолки обычно остаются равнодушны к постельным удовольствиям, даже после замужества. Считалось, что добродетельный муж должен заниматься любовными играми на стороне, а отнюдь не развращать собственную жену. Слава богу, у дяди Августа любовницы не было. Возможно, потому, что ему слишком нравится разыгрывать из себя повелителя, а кто же, кроме покорной супруги, станет это терпеть. Но Камилла как-то слыхала историю одной креолки, с которой муж развелся после первой брачной ночи, и все потому, что она оказалась настолько ужасающе нецеломудренная, что стала искать удовольствия на брачном ложе! Вот такая она была, эта смешная правда. Камилле, в отличие от сверстников, представилась в пиратском лагере отличная возможность узнать, как с этим обстоят дела во всем мире, но она старательно скрывала от дяди свои познания, иначе он сочтет ее совсем развратной особой.

— Ах, боже мой, — пробормотала рядом тетя Юджина. И только тогда Камилла услышала разгоряченные голоса у входа в бальный зал, где небольшие группы мужчин пытались одновременно заказать оркестру разную музыку. Дирижер растерянно переводил взгляд с одних на других, но про него вскоре вообще позабыли, перейдя на личности.

— Слушай, ты, чертов пожиратель лягушек, — кричал по-английски неприятного вида американец молодому креолу. — Нравится тебе или не нравится, но здесь теперь Америка. А в Америке танцуют кадриль или джигу, а не ваши вычурные котильоны и вальсы! — Он обернулся к дирижеру: — Ну-ка, давай нам кадриль, дружище!

— Что он говорит? — зашептала тетя Юджина Камилле, которая единственная из всей семьи говорила по-английски, выучив язык в детстве с помощью одного из отцовских подручных. Та начала было переводить, но замолчала, когда креол, выкрикнув дирижеру свой собственный заказ, повернулся к американцам и с самым свирепым видом заявил:

— Только невоспитанная деревенщина вместо танцев предпочитает скакать козлом и выделывать непристойные антраша. Если не умеете предаваться более элегантным развлечениям, тогда, может, вам пойти куда-нибудь в другое место и поплясать, как вы привыкли?

Со всех сторон раздались нетерпеливые крики:

— Что там несет этот французишка?

И когда те, кто понимал по-французски, перевели остальным, все присутствующие американцы, потрясая кулаками, стали выкрикивать ответные оскорбления.

В общей неразберихе кое-кто взялся за оружие. Камилла заметила, как майор Вудвард подал знак солдатам, чтобы те рассеялись и были готовы предпринять необходимые действия. Эхо разъяренных голосов перекатывалось по залу, креолы сбились в плотную группу и встали напротив превышающей их по численности толпы американцев.

Тетя Юджина, вцепившись в руку Камиллы, напрасно взывала к дяде Августу, требуя немедленно оставить опасное помещение. Многие женщины запаниковали. Несколько самых впечатлительных при виде своих мужей, готовых к битве, потеряли сознание. Ради того, чтобы защитить своих дам, дядя Август даже достал пистолет, но уходить не собирался.

Когда в знак того, что разумные аргументы исчерпаны, раздалось звяканье стали и солдаты вытащили оружие, Камиллу охватил ужас. Споры вокруг того, какой танец играть, возникали и на предыдущих балах, но раньше они не приводили к насилию. К сожалению, выбор танца как раз символизировал все, что разделяло эти две группы. Более «горячие головы» — креолы — не успокоятся, пока не насадят на шпаги пару-тройку американцев. Солдаты начнут стрелять, и настанет настоящий ад. Что предпримет американское правительство? Введет военное положение? Засадит креолов-зачинщиков за решетку? И все потому, что они не сумели договориться насчет танцев?!

Такого безумия допустить нельзя. Не успев хорошенько подумать о последствиях лично для себя, Камилла выхватила из дядиной руки пистолет, вскочила на ближайший стул и выстрелила в воздух. Обе группы резко развернулись в ее сторону, готовые броситься на нападавшего… Но когда мужчины увидели ее с дымящимся пистолетом в руках, шум начал затихать, и вскоре в комнате воцарилась полная тишина.

— Неужели ни капли разума не осталось в ваших головах? — Камилла смотрела на креолов сверкающими от гнева глазами. — Разве забыли вы, что случилось, когда вы напали на наших прежних хозяев? Пятеро были казнены. Пятеро поплатились за это жизнями! Желаете кровью отпраздновать наше вступление в Соединенные Штаты?

Мужчины глядели на нее не отрываясь, а дядя дергал за подол и шипел: «Спускайся, слезай оттуда!» Но она еще не закончила. И когда он вырвал пистолет из ее рук, она обернулась к американцам, которые были слишком возбуждены, чтобы понять ее слова, произнесенные по-французски.

— А вам я вот что скажу. Тридцать лет нами управляла Испания, и ни разу испанцы не заставили нас танцевать фанданго. А вы, так гордящиеся своей пресловутой свободой, хотите вынудить нас танцевать кадриль или джигу?

Шепот побежал среди американцев, плохо ее понявших, но, прежде чем она успела перевести сказанное, майор Вудвард повторил все по-английски с предельной точностью.

Генерал Уилкинсон слушал и кивал. Затаив дыхание она ждала, что он на это скажет. Но он только рассмеялся, когда майор закончил. Генерал поднял свой бокал и произнес:

— Очень хорошо, мадемуазель. — Затем повернулся к оркестру. — Вальс, джентльмены! Сыграйте нам вальс, будьте любезны!

Креолы одобрительно зашумели, когда зазвучала музыка, и хотя американцы вряд ли были довольны, они не осмелились оспаривать приказ своего генерала. Камилла молча наблюдала, как генерал, бросив несколько слов майору Вудварду, увлек свою жену танцевать.

И только после этого она осознала, как возмутительно вела себя. Пресвятая Дева Мария, она стояла на стуле и кричала на мужчин, как торговка на рынке! Неужели ей мало разговоров вокруг ее имени? Сегодняшняя выходка едва ли будет способствовать тому, чтобы эти пересуды когда-нибудь стихли.

Она огляделась в поисках родных, но теперь ее окружало море людских голов. Кто-то помог ей спуститься, вокруг толпились мужчины, поздравляя с великолепной речью. Она рассердилась: те самые молодые люди, которые обычно игнорировали ее, теперь, когда она случайно стала героем дня, расточали в ее адрес комплименты. Она как раз собиралась высказать все, что о них думает, когда кто-то, глядя ей за спину, надменно произнес по-французски:

— Ну вот, теперь они послали сюда своего американского дикаря, чтобы он и дальше оскорблял нас.

— Американского дикаря? — Камилла оглянулась, ожидая увидеть невесть откуда взявшегося индейца.

Вместо этого она очутилась лицом к лицу с майором Вудвардом. К сожалению, гордое и насмешливое выражение лица указывало на то, что он слышал высказывание наглеца. И поскольку смотрел на нее с нескрываемым презрением, он явно заключил из ее ответа, что она вполне согласна с креолом. Камилла покраснела до корней волос, хотя и знала, что американец ошибается.

Вудвард небрежно поклонился и заявил на безупречном французском:

— Мисс Гирон, меня зовут майор Саймон Вудвард. Не окажете ли честь танцевать со мной в интересах мира и содружества?

Застигнутая врасплох, Камилла медлила с ответом. Дядюшка оторвет ей голову, если узнает, что она согласилась танцевать с человеком, который не был должным образом представлен семье. Но отказать она тоже не могла, ибо тогда американец подумает, что все креолы — сплошь невоспитанные грубияны. А это, разумеется, неправда, хотя с первого взгляда и может так показаться.

— Благодарю вас, с удовольствием, — пробормотала она, наконец решившись, и взяла его под руку.

Она ощущала исходящее от него напряжение, когда они отходили от группы креолов, и, едва освободившись от их назойливого внимания, майор пробурчал себе под нос:

— Ну и задание мне подкинули… Она с недоумением взглянула на него.

— Генерал просил передать вам его благодарность. Он глубоко признателен вам за столь удачную попытку восстановить спокойствие. Сам он не решился пригласить вас на танец: побоялся, что вы откажете ему, а с политической точки зрения ни к чему хорошему это бы не привело.

— А что, если бы я отказала вам? — спросила она, перейдя на английский, справедливо считая, что ему проще будет изъясняться на родном языке.

Он взглянул на нее оценивающе.

— Я бы не позволил вам отказать мне, — отрезал он. — Мы, «дикари», не слишком утруждаем себя правилами хорошего тона, знаете ли.

Ее захлестнул стыд — не столько за себя, сколько за своих соотечественников, которые могут повесить на человека ярлык, не основываясь ни на чем, кроме нелепых слухов.

— Я вовсе не считаю вас дикарем, — поспешно сказала она. — Вы, без сомнения, человек цивилизованный, и…

— Очевидно, не настолько, чтобы танцевать с королевой бала, — пресек он ее беспомощный лепет. Лицо его было жестким. — Так что простите, но порученную мне миссию я завершил и должен вернуться к своим обычным обязанностям.

Он высвободил руку и пошел было прочь, но Камилла его окликнула:

— Постойте!

Он медленно обернулся. Его лицо все еще хранило презрительное выражение, и ей вдруг захотелось видеть, как он улыбается. Но было ясно, что он не желает иметь ничего общего ни с ней, ни с ей подобными.

Камилла лихорадочно искала причину, которая заставила бы его остаться.

— Вы решили оставить даму без танца, на который ее пригласили?!

— Мой долг, мадемуазель, находиться при солдатах, — сказал он. Пренебрежительный взгляд, которым Вудвард одарил ее, отпугнул бы любую женщину. Но Камилла не зря была дочерью пирата.

— Не думаю, чтобы в данный момент они нуждались в вашем присутствии, — возразила она. — По-моему, они все тоже танцуют.

Он оглядел зал и убедился, что это правда. Потом посмотрел на нее испытующе.

— Я не умею танцевать вальс.

— Ах, вот как, — смутилась она. Пожалуй, вышло неловко. Слишком поздно вспомнились ей дядины слова о том, что майор не посещает балы. Теперь стало понятно почему. Дикари не умеют вальсировать, не так ли?

— Что ж, тогда я научу вас. — Слова сорвались с языка прежде, чем она успела поймать их.

На этот раз на лице его надолго застыла маска изумления.

— Простите, что?

Она подала ему руку, отступать было поздно.

— В интересах мира и содружества самое меньшее, что я могу сделать, — это научить вас танцевать наш любимый танец.

На мгновение ей показалось, что он готов отказаться. Он как будто задумался, не зная, как отнестись к ее словам. Наконец пожал плечами и сказал более мягким тоном:

— Вот и славно, — и решительно повел ее к танцевальной площадке.

И не успела она раскрыть рот, чтобы объяснить ему первые шаги, как он ловко вошел в круг танцующих, отлично поймав ритм.

— Вы мне солгали, — укорила она его, — вы отлично умеете вальсировать.

— А вы солгали мне, сказав, что не считаете меня дикарем, — уголки его губ дернулись кверху.

— Вовсе нет! — глаза ее вспыхнули. — Клянусь, майор Вудвард, я отнюдь не разделяю мнений моих соплеменников, тем более выраженных таким хамским образом. Я просто смутилась, решив, будто в зал попал индеец.

Он крепче обнял ее за талию, но тон его оставался весьма скептическим.

— Если бы вы не считали меня дикарем, вы бы не поверили так сразу, что я не умею танцевать вальс. Разве я ошибаюсь?

Но и это было только наполовину правдой, ибо он воспринял ее благородный порыв за очередное оскорбление. Губы у нее задрожали, и она отвернулась.

— Я просто поймала вас на слове, только и всего. Голос его потеплел.

— Простите, мадемуазель. Сегодняшние события сделали из меня совсем никудышного кавалера. Мир?

Она посмотрела на него с беспокойством, но, поняв, что он говорит искренне, согласилась:

— Мир.

Он улыбнулся, и вдруг странная дрожь пробежала у нее по спине. С тех пор, как они закружились в танце, она впервые ощутила у себя на талии тепло его рук и уловила исходящий от него тонкий аромат лавровишневой воды.

Хотя фигурой он обладал, безусловно, замечательной, особенно в форменном платье, с широкими плечами под синим сукном, в белых бриджах, обтягивающих его бедра, как перчатки, красавчиком его никто бы не назвал. Слишком резкими чертами обладало его грубо слепленное лицо. Скорее его можно было счесть привлекательным, даже притягательным, — как кажется притягательным необъезженный жеребец.

— Можно у вас кое-что спросить? — вдруг сказал он.

— Разумеется.

— Почему вы согласились со мной танцевать?

Она медлила с ответом. Сказать ему правду означало заново навлечь на себя обвинения, которыми он только что наградил ее. Поэтому она улыбнулась.

— Вы были единственным претендентом.

Он засмеялся. Этот тихий смех проник ей в самое сердце и там затаился. Она мысленно укорила себя за такую неуместную чувствительность. Почему она вспыхивает, как глупенькая монастырская послушница, от смеха этого американца? Ведь, помнится, ни один креол ни разу не заставлял ее краснеть.

Вероятно, это оттого, что он делает вид, будто она полностью завладела его вниманием, хотя, конечно, это не так. Просто танец, на котором настояла партнерша. Смешно!

— Я вам не верю, — сказал он. — Вы с такой удивительной смелостью защищали креолов. Безусловно, все ваши поклонники просто умирали от желания пригласить вас на танец.

— Мои поклонники? — теперь настал ее черед рассмеяться, хотя она не могла скрыть старую горечь. — Уверяю вас, майор Вудвард, у меня нет ни одного поклонника. Как вы, конечно, заметили, я уже вышла из возраста, когда девушка привлекательна для молодых людей.

Он внимательно посмотрел ей в лицо. Глаза его цвета гранита или расплавленного серебра, казалось, заглянули в самую глубину ее души.

— Креолки, конечно, всегда выглядят моложе своих лет, но готов поклясться, что вам ни днем не больше двадцати четырех.

— Двадцать пять, — сказала она беспечно, скрывая боль, которая захлестывала ее всякий раз, как она вспоминала, что мужчины попросту отвернулись от нее. — Я… как это по-английски? Я оказалась уже «за пределами для любого креольского джентльмена».

Он смотрел на нее таким потрясенным взглядом, что у Камиллы перехватило дыхание.

— Они дважды глупцы. Во-первых, потому, что не похитили вас до того, как вы оказались «за пределами», а во-вторых, потому, что посмели думать, будто женщина в двадцать пять лет теряет очарование.

Хоть комплимент и согрел ее, она не была уверена, стоит ли ему верить.

— Вы хотите сказать, что американцы думают по-другому? — она вздернула подбородок. — Я, например, сама слышала, как некоторых ваших леди называют старыми девами.

Он улыбнулся и наклонился к самому ее уху:

— Только не таких, как вы. — Его взгляд остановился на ее губах. — И уж, конечно, не таких красивых.

Совершенно уже смутившись, она покраснела. Сколько лет минуло с тех пор, как молодые люди хотя бы делали попытку ввести ее в краску. Боже, а когда ее последний раз приглашали на танец?! Если, конечно, не считать тех случаев, когда единственной целью ставилось выудить какие-нибудь подробности о ее семье, завоевавшей дурную славу пиратов.

И когда он спросил низким, чуть дрожащим голосом:

— Ну как у меня получается, мадемуазель? — на мгновение она испугалась, уж не прочел ли он ее возмутительные мысли. Но он добавил: — Я уже лучше вальсирую?

— Вы прекрасно вальсируете, — пробормотала она. Но мысли ее витали далеко от танцевальных па. Например, она думала о том, что пальцы его крепко переплелись с ее пальцами… что бедра его слишком близко, хотя и не дотрагиваются до нее… а дыхание согревает ей щеку.

Ох, нет, она слишком далеко зашла, такие размышления скорее подобают развратнице, нежели леди. Но до чего же все-таки странно, что раньше ни один мужчина не вызывал у нее подобных мыслей.

— Если уж я с вашей помощью так продвинулся в вальсе, — в голосе его слышались насмешливые нотки, — может быть, вы меня обучите и другим танцам? — Он вдруг перешел на хрипловатый шепот. — Мне почему-то мучительно захотелось пойти к вам в ученики.

Она подняла взгляд и натолкнулась на его странную улыбку, которая показалась ей несносной. Скорее всего, над ней просто издеваются, и ей следует немедленно обидеться. Но вместо этого она ощутила дрожь возбуждения.

— Думаю, вы выучили достаточно для одного вечера, майор, — лукаво усмехнулась она.

Музыка смолкла, и они остановились, но Вудвард не отпускал ее.

— Мадемуазель, — начал он, — не согласились бы вы…

— Ах, вот ты где! — прошипел позади нее знакомый голос. Она вздрогнула. Дядюшка! Она совершила ужасную ошибку, начисто позабыв о нем.

Майор выпустил ее, она обернулась и натолкнулась на гневный взгляд дяди Августа. Не подумав, что майор может знать французский, он заговорил громким шепотом:

— Сначала ты позоришь семью, громогласно у всех на виду подвергая мужчин критике. Затем ты бесстыдно пляшешь с варваром…

— Прошу прощения, — вмешался майор Вудвард на чистейшем французском. Лицо его вновь приняло жесткое выражение. — Ваша дочь просто…

— Вот еще! Она вовсе не дочь мне! — отрезал дядя Август. — Моя дочь никогда не повела бы себя столь возмутительно. Она мне всего лишь племянница, которая постоянно навлекает позор на наши головы.

Камилла хорошо знала, как дядя относится к ней, он никогда не позволял ей этого забывать, но тут ей стало нестерпимо обидно, что он так подчеркнуто грубо ведет себя на глазах у майора. Она отвернулась, скрывая набегающие слезы.

— Племянница, значит, — сказал майор Вудвард. — Но все равно вы не должны винить ее за то, что она приняла мое приглашение на танец. Я на этом настоял.

Она была благодарна ему за ложь, но дядюшку это вряд ли успокоит.

— Мне есть за что винить ее! — резко сказал дядя Август. — Прекрасно зная, что незамужняя женщина не вправе принять приглашение от человека, не представленного семье, она все же приняла его, — тон дяди стал снисходительным. — Поскольку американцы незнакомы с порядками, царящими в культурном обществе, вы не могли ожидать, что нанесете нам оскорбление, приглашая ее. Но она обязана была отказать вам незамедлительно! В будущем, уверяю вас, она так и поступит.

Камилла испуганно взглянула на майора, боясь, что он немедленно вызовет дядю на дуэль после такого высокомерного оскорбления. Вудвард действительно весь напрягся, рука потянулась к эфесу шпаги, но, видимо вспомнив, что нельзя нарушать столь хрупкий мир, с трудом воцарившийся в бальном зале, тем более что окружающие уже начали на них оглядываться, он спокойно взял ее руку и неспешно поцеловал.

— Благодарю за урок, мадемуазель, — тихо проговорил он, затем шагнул в толпу и исчез.

Она смотрела ему вслед, руку в перчатке жгло огнем. Урок. Она, конечно, поняла, что он имел в виду не урок танцев, а урок, преподнесенный ему дядей Августом. Первый она бы ни на что не променяла, а второй с удовольствием вычеркнула бы из памяти.

— Пошли, — бросил дядя, схватив ее за руку и потащив к двери. — Мы уезжаем сейчас же!

— Потому что я танцевала с американцем? — спросила она в недоумении, едва поспевая за его сердитым шагом.

— Нет. Потому что Дезире заболела. Юджина обнаружила ее на улице, ей стало дурно.

Мысли об американце как ветром сдуло.

— Боже мой! Что с ней?

— Наконец-то мне удалось привлечь твое внимание. Ты даже соизволила забеспокоиться. Но ведь именно это — самочувствие Дезире — и должно было волновать тебя в первую очередь! Ты обязана была присматривать за ней вместо того, чтобы отплясывать с этим америкашкой. Ты хоть понимаешь…

Но она больше не слушала брюзжания дяди по поводу ее ответственности. Единственное, что занимало ее мысли, — это Дезире. Уже третий раз на этой неделе ей становилось плохо. О двух первых случаях Дезире просила никому не говорить, потому что не хотела попусту беспокоить родных, и Камилла сохранила происшествие в тайне. Но теперь она сомневалась, что поступила правильно.

Что-то странное происходило с ее любимой кузиной. И пришло время выяснить, в чем дело.