"Клянусь, что исполню..." - читать интересную книгу автора (Норман Хилари)

3

К весне 1987 года у каждого из троих друзей сложилась собственная жизнь. Их разделяли тысячи миль. Оливия – одинокая, свободная как птица – была известным лингвистом, много путешествовала, жила в Швейцарии и возглавляла «Сегал Транслейшн Эйдженси», большую фирму, занимавшуюся переводами. Джим – добродушный, мягкий, покладистый Джим – жил в Бостоне, менее чем в шестидесяти милях от фамильного дома Ариасов на Род-Айленде, занимаясь тем, что он любил и в чем преуспевал. Он держал рекламное агентство на правах партнерства со своей далеко не мягкой и не добродушной женой, Кэри Бомон-Ариас. А Энни, жена английского банкира Эдварда Томаса, который был старше ее на пятнадцать лет, вела не раз описываемую в роликах пресловутую английскую жизнь. Муж, трое детей и дом в Оксфордшире.

Призыв Энни о помощи пришел в две минуты одиннадцатого утра по европейскому времени. Оливия как раз уже собиралась уходить из своего офиса на встречу с представителями фармацевтической фирмы. В Англии было еще только девять утра, и, когда Оливия услышала голос Энни, она удивилась. Та всегда была слишком занята, чтобы звонить днем.

– Ливви? – В голосе Энни явственно звучало напряжение.

– Привет, Энни! Что-нибудь случилось? – Оливия положила на стол кейс и стала совать в него бумаги.

– Ничего. – Энни помолчала. – Вернее, все.

– Скажи толком.

– Не могу. Не по телефону.

– Телефон – это все, что у нас сейчас есть, Энни. – Оливия перестала складывать бумаги и села, прислонившись спиной к краю письменного стола. – Что произошло? Ты здорова? Дети в порядке?

– Дети в порядке. – Энни снова замолчала. – Пока.

– Что ты имеешь в виду? – Оливия взглянула на часы. – Энни, ты ведь позвонила, чтобы сказать мне что-то важное.

– Да.

Оливия ждала целых три секунды. Это было для нее довольно много, так как она никогда не отличалась терпением.

– Энни, ради бога, скажи мне, что случилось.

– Ливви, мне нужна твоя помощь, – еле слышно ответила Энни. – Я знаю, что ты ужасно занята, но я все вспоминаю, что мы обещали друг другу в семьдесят шестом году…

По спине Оливии пробежал холодок. Если Энни напоминает ей о данной клятве, значит, ее дела совсем плохи.

– А ты помнишь, Ливви?

– Конечно, помню.

Она помнила так ясно, словно все это происходило вчера: они трое в гостинице неподалеку от Дьюксфилд-Фелл, они пьют коньяк и решают, как им жить дальше. А вот и клятва: если кто-то из нас окажется в беде, остальные бросят все и придут на помощь. Так было.

– Мне больше не к кому обратиться. Извини.

– Не будь идиоткой. Именно в этом и есть смысл нашего союза. – Оливия лихорадочно прикидывала в уме, кого послать на переговоры с заказчиками. У нее действительно была масса важных дел, но, в конце концов, это входило в условия. «Наперекор судьбе», – вспомнила она свои собственные слова. – А Джим? – проговорила она в трубку. – Ты ему звонила?

– Нет еще. Я подумала, может быть, ты это сделаешь.

– Конечно, если ты хочешь.

– Я сама во всем виновата. – В голосе Энни звучали слезы. – Я такая слабая, такая трусливая…

– О чем ты говоришь, Энни? – Оливия не верила собственным ушам. – Ты молодец. Ты прекрасно устроила свою жизнь, ты мать троих детей…

– Никакой я не молодец, Ливви.

И вдруг до Оливии дошло, что женщина, с которой она сейчас говорит по телефону, совсем не похожа на Энни. Несмотря на внешнюю хрупкость, в Энни была внутренняя сила, чувство собственного достоинства. Сейчас она говорила как надломленный, отчаявшийся человек.

– Я в беде, – продолжала Энни. – Ты даже не представляешь себе, в какой я беде.

Оливия перестала думать о времени, встречах и делах.

– Это Эдвард? Твой брак под угрозой?

– Не совсем. Пока еще нет.

Она уже произносила это слово: «пока», когда Оливия спросила ее о детях. И, услышав это второе «пока», Оливия еще больше забеспокоилась.

– Хорошо, – намеренно бесстрастным тоном проговорила она. – Ты хочешь, чтобы я прилетела прямо сейчас? Я прилечу, если получится, но…

– Нет, – поспешно перебила ее Энни. – Сюда тебе нельзя.

– Так чего же ты хочешь? Встретиться со мной в Лондоне? Или приехать ко мне? Я была бы счастлива. – Она помолчала, потом торопливо продолжала: – Энни, милая, так дело не пойдет. Ты должна мне сказать, что случилось, иначе я не смогу тебе помочь. Скажи хоть что-нибудь.

– Я боюсь.

– Но это просто глупо.

– Я боюсь, потому что, когда я тебе скажу, ты никогда уже не будешь относиться ко мне как раньше. И Джим тоже. – Энни снова чуть не плакала. – Я так себя ненавижу, Ливви, и боюсь, что вы тоже меня возненавидите.

– Ничто никогда не заставит меня ненавидеть тебя, – раздельно произнесла Оливия, пытаясь быть спокойной и передать хоть часть этого спокойствия Энни.

– Может, да, а может, нет.

Тревога Оливии росла с каждым мгновением.

– Энни, говори все как есть. Прямо сейчас. И не раздумывай.

Энни молчала.

– Энни, пожалуйста.

– Я наркоманка, – наконец произнесла Энни. Оливия была слишком потрясена, чтобы ответить.

– Валиум, – продолжала Энни. – Диазепам. Они называют это зависимостью, но это слово ничего не объясняет. – Она опять помолчала. – Я не могу обойтись без транквилизаторов, Ливви. Если я что-то не сделаю в самое ближайшее время… Если ты не поможешь мне что-то сделать, я, наверное, погибну.

Некоторое время спустя, уже после того, как она позвонила Джиму в Бостон, Оливия осознала, что она до последних минут находилась в плену образа Энни Олдрич Томас, который та создавала для друзей.

Будучи замужем за Эдвардом Томасом, человеком, которого она любила, имея троих детей – пятилетнюю Софи, четырехлетнего Уильяма и трехлетнюю Лайзу, а также золотистого ретривера по кличке Белла и двух кошек, Лео и Бутса, конюшню из нескольких лошадей и дом в Оксфордшире, которому исполнилось триста лет, Энни неплохо вписалась в английскую деревенскую жизнь. Конечно, она была американкой, но училась она в Англии и всегда старалась приспособиться к англичанам. У нее не было и тени заносчивости, самоуверенности, она была сильной, скромной и терпеливой, она прекрасно поладила с соседями, завоевав их признательность, а чуть позже – дружбу. Эдвард гордился ее тактом, ее красотой, ее манерами английской леди, восхищался ее безупречным отношением к дому и детям и легкостью, с которой она вошла в его мир.

Оливия и Джим наблюдали за жизнью Энни издалека. Энни регулярно писала им обоим. Они даже иногда гостили у Томасов, и теперь Оливия поражалась, как это ей, несмотря на всю ее незаурядную интуицию, ни разу не пришло в голову, что Энни несчастна.

Осенью 1986 года произошел случай, впервые заставивший Энни подумать о том, что у нее, возможно, возникла проблема.

Начать с того, что тем утром Энни, проснувшись, ощутила все признаки предменструального синдрома: головная боль, набухшая грудь, тоска и раздражительность. Она, как обычно в подобных случаях, приняла два миллиграмма валиума, постояла под душем, наложила косметику и почувствовала себя немного лучше. Но потом за завтраком дети все испортили. Как всегда, начала Софи, потом ее поддержал Уильям, и наконец – что было неизбежно – их настроение передалось крошке Лайзе.

– Софи, пожалуйста, пойди и принеси свой свитер. – Энни встала, собираясь поставить свою кофейную чашку в раковину.

Софи затрясла золотистыми кудрями, опустила голубые глаза и принялась играть с остатками тоста на тарелке.

– Софи, прекрати это и ступай за свитером. – Энни почувствовала, как низ живота сводит судорогой.

– Не хочу.

– Не глупи, дорогая.

– Мама, я сегодня не хочу идти в школу.

Энни перестала вытирать большой сосновый кухонный стол.

– Почему? – спросила она, внезапно забеспокоившись, как беспокоилась всегда при малейшем намеке на болезнь кого-нибудь из детей. – Ты плохо себя чувствуешь, дорогая?

– Да, – сказала Софи.

Энни приложила ладонь к ее лбу.

– Температуры у тебя, кажется, нет.

– Меня что-то подташнивает, – страдальчески проговорила Софи, а потом хитро ухмыльнулась. Она теперь все чаще употребляла выражения, услышанные от взрослых, и иногда у нее получалось очень забавно.

– Софи, ты противная девчонка, – деланно веселым тоном проговорила Энни. – Никогда не смей притворяться больной.

Софи запустила в Уильяма куском тоста.

– Эй! – возмутился Уильям. Ему было всего три года, но на вид он казался старше. Он тут же швырнул тост в Софи и угодил ей в щеку.

– Уильям, немедленно перестань. – Энни выбросила кусок тоста и стала стирать масляное пятно со щеки Софи. Та захихикала и вырвалась. – И вы тоже, мисс.

Маленькая Лайза, сидевшая на своем высоком стуле, захныкала, а Белла заскулила. Не обращая внимания на обеих, Энни продолжала убирать со стола грязную посуду и ставить ее в раковину. Напряжение, о котором она забыла на мгновение, когда ей показалось, что старшая дочь заболела, вернулось. При этом, увы, Эдвард всю неделю должен был провести в Лондоне, а Мари-Луиза, няня, уже уехала в Оксфорд на выходной. Энни могла с уверенностью сказать, что ее ждет очень тяжелый день. Вероятно, следовало принять вторую таблетку, чтобы сохранить контроль над собой. Энни верила в превентивную медицину. Грейс Олдрич, ее мать, научила ее, что витамин С предотвращает простуду. А Энни узнала уже на собственном опыте, что диазепам предотвращает нервные срывы.

Поднявшись в ванную, она достала из стеклянного шкафчика маленький пластиковый флакон, вытряхнула из него в ладонь маленькую белую таблетку и проглотила ее. «Может вызывать сонливость. Рекомендуется после приема воздержаться от вождения автомобиля», – всплыло в ее мозгу и забылось.

Она иногда задумывалась, вспоминая это предупреждение, но Питер Кэри, семейный врач Томасов, говорил ей, что в случае необходимости она вполне может принять лишнюю таблетку. В любом случае она не ощущала никакой сонливости, лекарство просто немного расслабляло, успокаивало тревожное сосание под ложечкой, с ним было легче приспособиться к обстоятельствам.

Она благополучно доставила Софи в школу, а Уильяма в детский сад и уже ехала в свой любимый магазин за продуктами, когда все это произошло. На перекрестке прямо перед ее «Рейнджровером» остановился старенький «Моррис», ожидая, пока можно будет повернуть на Стоунбридж-роуд. Машины тронулись, перед «Моррисом» образовалось свободное пространство, но он не трогался с места.

– Поехали, мам, – сказала Лайза, сидевшая на заднем сиденье.

– Пока нельзя, малышка, – спокойно ответила Энни, радуясь, что приняла лишнюю таблетку. Сейчас бы она непременно начала злиться и нервничать за рулем.

– Я хочу пи-пи, – объявила Лайза. Она всегда так говорила, когда намеревалась ускорить события.

«Моррис» начал было выруливать, потом снова остановился.

– Скорее, мама! – крикнула Лайза.

– Успокойся, дорогая.

Энни тронулась вперед. Можно ведь и обогнуть этот проклятый «Моррис». Тогда они доберутся до магазина, прежде чем Лайза сдержит свое обещание. С правой стороны машин уже не было, потому что их сдерживал неуклюжий трейлер. Энни начала поворачивать направо – плавно и мягко, как в учебнике по вождению…

– Пи-пи! – отчаянно завопила Лайза.

Энни вздрогнула, перевела взгляд на зеркало над рулем, чтобы посмотреть на дочь, и в это мгновение «Рейнджровер» врезался боком в невесть откуда взявшийся молочный фургон.

– О боже! – выдохнула Энни. Лайза пронзительно вскрикнула.

– О боже! – Энни дернула за ручку ручного тормоза, оглянулась. – Лайза, с тобой все в порядке? – Дрожащими руками она отстегнула ремень безопасности, перегнулась на заднее сиденье. – Дорогая, скажи что-нибудь.

Щеки Лайзы были багровыми.

– Пи-пи, мама, – с отвращением проговорила она.

Разобравшись в подробностях происшествия с молочником и утратив всякое желание заезжать в магазин, Энни поехала прямо домой. Надо было искупать и переодеть Лайзу, позвонить Эдварду и признаться, что разбила машину. Нет, она не боялась его упреков по этому поводу. Слава богу, он был не таким человеком. Он беспокоился только о жене и дочери. Но Энни знала, что, если она не поговорит с ним как можно скорее, у нее останется чувство вины, которое будет мучить ее целый день.

– Как ты и Лайза? – спросил Эдвард, когда она дозвонилась в его офис в Сити.

– Все в порядке. Ни единой царапинки, ни единого синяка.

– А молочник?

– Тоже в порядке. Он был вполне любезен. Машина, правда, немного пострадала, – призналась Энни. – И фургон тоже.

– Это же просто железо, дорогая, – сказал Эдвард. – Тут не из-за чего расстраиваться.

Для нее было таким облегчением слышать его мягкий, спокойный голос, что на время она почувствовала себя лучше. Но потом напряжение снова вернулось, и она начала рисовать в уме картины возможного исхода несчастного случая. А уже совсем скоро ей надо ехать за Уильямом. Нет, она недостаточно спокойна, поэтому не лучше ли пойти принять еще одну таблетку, прежде чем садиться за руль…

Этой ночью Лайза, на которую все происшедшее, казалось, почти не подействовало, проснулась с криком. Энни, выдернутая из тяжелого сна, с большим трудом сумела понять из несвязного, прерываемого всхлипами бормотания двухлетней девочки, что той приснился страшный сон. Они ехали в машине с мамой, и мама сделала «бум!», и все умерли – и мама, и папа, и Софи, и Уильям, и Лайза.

В эту минуту Энни поняла, что ей надо увеличить дозу транквилизатора, ведь она отвечает за детей. Она въехала в этот злосчастный фургон только потому, что нервничала и позволила Лайзе себя отвлечь. Для того чтобы надежно водить машину, она должна быть совершенно спокойной.

Для того, чтобы водить машину, и для того, чтобы действовать нормально, разумно, чтобы правильно вести дом, быть хорошей женой Эдварду, быть хорошей матерью – такой, какой была ее мать.