"Повседневная жизнь в эпоху Жанны д'Арк" - читать интересную книгу автора (Дефурно Марселен)

ГЛАВА II. СЕЛЬСКАЯ ЖИЗНЬ

Когда в 1346 г. войска английского короля высадились в Нормандии, они, по словам Фруассара, увидели «страну, всем изобилующую и плодородную, амбары, ломившиеся от зерна, дома, полные всевозможных сокровищ, богатых горожан, возы и повозки, лошадей, свиней, овец, баранов и лучших в мире быков, которых выращивают в этих краях». Три четверти века спустя, накануне другого нашествия, герцог Эксетер объяснял британскому парламенту все выгоды, какие сулило Англии завоевание Франции, «страны плодородной, приятной, щедрой, где есть богатые и великолепные города, бесчисленные замки, более восьмидесяти обильно населенных провинций, более тысячи благоденствующих монастырей и девяносто тысяч церковных приходов».

То же впечатление богатой и плодородной страны создает и анонимный трактат середины XV в. «Спор герольда Франции с герольдом Англии», где каждый из собеседников старается убедить другого в превосходстве своего государства. Если герольд Франции и признает, что в некоторых областях – в особенности по «рудной» части – Англия может одержать верх, то он с гордостью подчеркивает превосходство Франции во всем, что производит земля: «У нас любое зерно в таком изобилии, что все наши соседи к нам за ним посылают, потому как земля Франции, слава Богу, очень плодородна, и у нас много вещей, которых у вас нет: в первую очередь – вино, лучший из всех напитков, существующих на свете; вино во множестве делают по всей Франции, вина разнообразные, крепкие, красные и белые, какие угодно, и их так много, что наши землепашцы совсем не пьют ячменного пива, а пьют только вино… Кроме того, у нас есть орехи и оливки, из которых делают масло, и миндаль, и смоквы, и красильные растения, и многие другие вещи, а их у вас нет совсем… Кроме того, у нас есть всевозможные чудесные плоды, и летних плодов так же много, как и зимних…».

В самом деле, именно в дарах земли, богатой от природы и хорошо возделанной сельским населением, чья плотность была очень высокой, и заключалось главное богатство Франции XV в. Ни одна область в стране не могла бы соперничать в промышленной деятельности с Северной Италией или Фландрией; города – за исключением Парижа – были небольшими и незначительными; «крупная торговля» по всей территории, находилась, по большей части, в руках иностранцев, в основном – итальянцев. Даже в городах люди наживали состояние главным образом благодаря доходам от земли, да и само городское население всегда включало в себя немалую долю крестьян, которые обрабатывали расположенную вне укрепленных городских стен и принадлежавшую им или взятую в аренду у городских владельцев землю. Иными словами, Франция эпохи Жанны д'Арк представляла собой преимущественно крестьянское государство.

К сожалению, повседневная жизнь деревень почти не оставила следов в литературных текстах или хрониках того времени. Летописцы, целиком поглощенные изложением рыцарских «подвигов», лишь изредка, вскользь и с презрением упоминают о «мужланах», и шаблонный портрет крестьянина, который мы можем найти у современных Орлеанской Деве писателей и моралистов, всегда складывается из одних и тех же черт: грубости, скупости, трусости. Что же касается архивных документов, которые дают нам крайне интересные сведения о юридическом положении землевладельцев и об эксплуатации земель, то о материальной жизни сельских жителей в них упоминается лишь между прочим.

Однако нельзя не вспомнить об искусстве миниатюристов: это дивное отражение времени иногда приводит нас и в деревню, а календари в часословах рассказывают о «трудах и месяцах» крестьянской жизни. Свидетельства, конечно, страдают неполнотой, поскольку из года в год повторяются всегда одни и те же мотивы: жатва, сбор винограда, сбор желудей – но сведения, приведенные в календарях, бесконечно ценны благодаря реализму подробностей.

Сельский пейзаж в изучаемую нами эпоху основными своими чертами мало отличался от того, который мы знаем сегодня. Восточные области королевства – Фландрия, Пикардия, Шампань – так же как и равнины в окрестностях Парижа, представляли собой панораму вытянутых в длину и ничем не огражденных полей и деревень, теснящихся вокруг колоколен. Так как же все-таки выглядела Франция того времени? На востоке преобладали леса, дома были рассыпаны среди огороженных полей, над которыми кое-где возвышались деревья. Южные области были на вид более разнообразны: тут и неравномерно распределенные по ландшафту, то открытые всем ветрам, то разделенные живой изгородью поля, тут и оливковые рощи (ныне исчезнувшие), тут и виноградники, и плодовые сады на склонах холмов. Похоже, но и не совсем похоже: невозделанные земли занимали в те времена куда больше места, чем сейчас. Леса и ланды покрывали значительную часть поверхности земли. Да, разумеется, это были земли невозделанные, но тем не менее отнюдь не бесплодные и не бесполезные, поскольку именно такие участки служили общинными выгонами для скота, принадлежавшего соседним приходам, которые поставляли подстилки и корм для него. Совсем не такой, какой стала впоследствии, – с тех пор как государственная власть принялась оберегать угодья от ущерба, причиняемого скотом, – была тогда и лесная жизнь: на опушках могли мирно пастись коровы, овцы или козы, а в дубовых рощах огромные стада полудикого вида свиньей, погоняемых пастухами, неизменно искали желуди. Кроме того, необходимость давать земле отдых, оставляя под паром часть полей, каждый год давала животным дополнительные пастбища. Резюмируя, скажем, что землю в тот период, о котором идет речь, использовали более полно, но менее интенсивно, чем в наши дни.

Несмотря на то что число культур, которые выращивались в те времена, было меньше, чем сейчас, сельскохозяйственный пейзаж выглядел более разнообразным. В самом деле, каждая из провинций старалась как можно более полно удовлетворить собственные потребности, поскольку деревни, как правило, поддерживали экономические связи лишь с ближайшими городами. Повсюду на первом месте среди культур оказывались зерновые, но, если не считать очень богатых земель, пшеницы сеяли намного меньше, чем ржи, ячменя и овса; на гранитных почвах Бретани и в центральной части страны она уступала место «черному зерну» – гречихе. Значительную роль играли «текстильные» растения – лен, конопля: благодаря этому всегда хватало сырья не только для ткацких станков в соседних городах, но и для прялок крестьянских хозяйств. Другим непременным элементом любого крестьянского хозяйства были ульи. Везде самое почетное место отводилось виноградной лозе, даже в областях с холодным влажным климатом, где вино получалось очень и очень невысокого качества: виноградники в те времена существовали во Фландрии, в Нормандии и даже в Бретани. И дело заключалось не только в необходимости повсеместно делать вино, без которого не обойтись при совершении литургии. Вино испокон веков, а в ту эпоху особенно, считалось «благородным» напитком, и торговать им чаще всего оказывалось выгодно. Не случайно же «французский герольд» с презрением относится к англичанам, потребляющим ячменное пиво, и с гордостью подчеркивает, что его соотечественники-земледельцы пьют только вино. Выращивание лозы приобщает к «благородству», «знати» – так считалось во времена, о которых мы сейчас говорим. И потому виноградная лоза была предметом особых забот: в каждой местности под виноградники отводили наиболее подходящие почвы, а кроме того, пристально следили за тем, как растет лоза, заботливо собирая урожай по осени. Если бы мы могли перенестись в тогдашнюю Францию, то непременно заметили бы: даже там, где поля ничем не огорожены, виноградники окружены стенами; горожане навещают принадлежащие им виноградники, расположенные в предместьях, и лично наблюдают за ходом работ. Государственная власть, муниципальная или феодальная, также проявляет интерес к винограду, который дает возможность пополнить не только запасы продовольствия, но и казну: предназначенный на продажу виноград и созревающее в погребах вино позволяют собирать большие налоги: не зря же у городских ворот или ворот замков ставились специальные столы – они были нужны для учета повозок, которые возвращались, нагруженные виноградом, и взимания положенной за въезд платы. Было предусмотрено буквально все, что способно принести доход. К примеру, для того чтобы не допустить какого бы то ни было обмана, как правило, запрещалось собирать урожай, прежде чем властями будет дан «сигнал» или «объявление» о начале сбора винограда. То, что производили мелкие виноградники, рассеянные по всему королевству и по большей части дававшие вполне заурядное вино, направлялось в основном на местный рынок. Большие виноградники Борделе и Бургундии, не только расположенные в местности с наиболее благоприятными условиями, лучшими почвами и климатом, но и обладавшие удобным доступом к водным путям, напротив того, снабжали рынок международный, а он был огромным.

Сельскохозяйственная техника, унаследованная от многовековой традиции, не претерпела существенных изменений с конца Средневековья до середины XIX в., и повседневная жизнь наших деревень в тех местах, куда еще не проникла механизация, даже сейчас напоминает миниатюры, украшающие рукописи XV в. Для вспашки земли в наиболее развитых сельскохозяйственных областях использовали двухколесный плуг с двойной рукояткой, впрягая в него пару быков; местности победнее, да, в общем, и вся южная часть королевства оставались верными римской бесколесной сохе, не так глубоко входившей в землю. Жали, как правило, серпом, но для того, чтобы срезать траву, крестьянин брался за косу. Борона, которую тащит могучий першерон; двухколесная или четырехколесная повозка, нагруженная сеном или чанами с виноградом; мужчина, опустившийся на колени, чтобы связать сноп; косарь с подвешенной на боку сумкой для точильного бруска; женщина, опирающаяся на деревянные вилы, – все эти картины повседневной сельской жизни кажутся вечными, как будто существовали всегда. Только костюмы порой напоминают нам, что речь идет о другом веке: крестьянин одет в блузу или короткую куртку и подобие юбки, прикрывающей верхнюю часть ноги; в летнюю жару он иногда остается в одной рубахе и прикрывает голову от солнца соломенной шляпой. На женщинах длинные приталенные платья с облегающим корсажем; во время работы они подбирают подол, выставляя напоказ белую нижнюю юбку.

Каким покоем, какой счастливой жизнью веет от этих картинок! Но подобное ощущение совершенно не соответствует действительности того времени. Историки, как правило, противопоставляют причиненным войной разрушениям того времени период возрождения, каким стал конец царствования Карла VII; на самом же деле разрушение и возрождение в течение столетия постоянно чередовались. В мирные или хотя бы относительно спокойные и безопасные времена крестьяне выбирались из-за городских стен, покидали леса и укрепленные церкви, где искали убежища, и пытались привести в порядок разбитые дороги, восстановить поля, отстроить разрушенные или сгоревшие деревни. Однако то и дело на смену ритму чередования времен года, чему подчинена крестьянская жизнь, приходил хаотический ритм войны, который в некоторых регионах – к примеру, в Нормандии – в начале XV в. в течение почти сорока лет был неизменным фоном повседневной жизни.

Упорное стремление вернуться к прерванному занятию, восстановить то, что было разрушено, должно быть, составляет непременную черту крестьянского характера. Возможно, ее отчасти можно объяснить особенно тесной связью, существующей во Франции между «вилланом» и землей: почти не будет преувеличением сказать, что с конца Средневековья крестьяне, по большей части, сделались собственниками возделываемой ими земли. Конечно, речь не идет о полном праве собственности в том смысле, какой придавали этому термину римское право и позже Кодекс Наполеона. Земля оставалась включенной в систему зависимости, которая отличала, с социальной точки зрения, феодальный строй. Она представляла собой «лен», за пользование которым держатель должен был отдавать сеньору положенную ему и установленную в незапамятные времена плату. Но при соблюдении этого условия крестьянин имел право завещать, продавать и даже делить на части свое владение. Собственно говоря, ограничение права собственности было не более заметным, чем то, какое возникает в современных обществах с либеральной структурой из-за вмешательства государства, взимающего налог на землю и то, что на ней растет, и требует налог в случае продажи или наследования.

Кроме того, если некоторые феодальные права – такие как шампар, полевая подать или некоторые виды оброка, которые существовали в разных местах под различными названиями, но сводились к взиманию с крестьян определенного процента урожая, – сохраняли, по самой природе своей, почти постоянный размер, то с денежным поземельным оброком, реальный размер которого уменьшался, находясь в постоянной зависимости от столь же постоянной девальвации денег, дело обстояло по-другому. Тем не менее обычай устанавливал размер такой платы, и сеньор не мог произвольно ее увеличивать. Даже причиненный войной ущерб, так серьезно сказывавшийся на материальной жизни земледельца, порою мог обернуться к его выгоде: для того чтобы восстановить поля на разоренных землях, сеньорам-землевладельцам, а также горожанам, которые приобрели «цензивы»[9] в равнинной местности, приходилось соглашаться на условия, более прибыльные для тех, кто хотел там обосноваться. Сюда входили замена прежних пропорциональных податей твердой платой, временное освобождение от налогов или снижение налогов до восстановления владения и так далее. Уменьшение доходов – следствие девальвации денег – вынуждало сеньоров сдавать в аренду, заключая контракты на определенный срок, в том числе и свои «заповедные» земли: арендные договоры на срок, сдача земли в аренду и особенно испольщина, чем дальше, тем чаще, становились все более обычным делом, и это приводило к разобщению двух элементов, которые феодальный режим объединил в руках класса сеньоров: государственной власти и земельного господства над арендаторами владений.

Но сами крестьяне не замечали облегчения участи своего класса, слишком уж медленно происходила, хотя все-таки происходила, эволюция. Крестьянин ощущал главным образом тяжкие повинности и бедствия, которые обрушивали на деревни природа и люди. Если обычные повинности феодального строя понемногу уменьшались, то это облегчение компенсировалось – и, должно быть, с лихвой – различными поборами, взимаемыми от имени короля и возраставшими из-за расходов на войну. «Увы, – говорил Жерсон в адресованном королю послании от имени Университета, – как только бедный человек уплатит все налоги, подати, оброк и налог на соль, заплатит за аренду, оплатит шпоры и штаны короля, и пояс королевы, придумают новый налог, явятся сержанты и отнимут у него горшки и соломенную подстилку. У бедняка и корки хлеба не останется…»

Вот из-за всего, перечисленного выше, современному исследователю и трудно, очень трудно составить себе ясное представление о том, как «в среднем» жили крестьяне. Понятно, что, как и во все времена, существовала большая разница между богатыми крестьянами, у которых было достаточно земли, чтобы прокормить себя и свою семью, и сельскохозяйственными работниками – в Аквитании их называли «brassier» – батраками, полагавшимися лишь на труды собственных рук. «Французскому герольду», похвалявшемуся достатком французских земледельцев, – пивших, по его словам, только вино, – можно было бы и следовало бы возразить словами сэра Джона Фортескью, который, проехав через северные области Франции в начале царствования Людовика XI, заметил: «Крестьяне пьют одну только воду, едят картошку с очень темным хлебом, сделанным из ржи. Мяса они не видят, разве что иногда немного сала или же требуху и головы животных, которых они забивают, чтобы ими питались местные дворяне и торговцы. Они не носят никакого шерстяного платья, только убогую куртку поверх нижней одежды из грубого полотна, которую называют блузой. Их штаны, сшитые из той же ткани, едва доходят до колен, где закрепляются подвязками; ноги остаются голыми…».

Деревенский дом, как правило, представлял собою примитивно слепленную жалкую лачугу с глиняными или саманными стенами, укрепленными дранкой. Черепичные или шиферные крыши встречались главным образом в городе; в деревнях кровлю крыли соломой, а в лесистых местностях – гонтом (узкими деревянными планками). Окна прорубали редко, а если и делали их, то – маленькие, как правило, все помещение освещалось только через дверь. Оконное стекло, которое даже в городе считалось роскошью, в деревнях не использовали вовсе, заменяя промасленной бумагой или промасленным же пергаментом. Зимой, поскольку настоящего очага в доме не было, огонь раскладывали просто посреди главной комнаты, дым уходил черед проделанную в потолке дыру; для того чтобы сберечь тепло, иногда все отверстия, кроме двери, закладывали сеном. Меблировка повсеместно была более чем скудной: для самых бедных крестьян даже кровать надолго осталась неведомой им роскошью, они спали на соломе, и вся обстановка состояла из сундуков и хлебных ларей. В домах зажиточных крестьян иногда можно было увидеть буфеты и поставцы с оловянной, а то и серебряной посудой. Но вся хозяйственная утварь и здесь обычно была глиняная.

Таким образом, картина человеческой жизни в XV столетии выглядит крайне убогой, но в ту пору жизнь каждого отдельного человека куда больше, чем в недавнем прошлом, была подчинена жизни общества, к которому он принадлежал. Крестьянин не только входил в религиозную общину, которую символизировала приходская церковь с ее святым покровителем и ее колокольней. Само сельское хозяйство – особенно в регионах «открытых полей» – воспринималось как общее дело. Жатва, сенокос, сбор винограда ни в коем случае не являлись заботой личной или семейной: труд всех жителей деревни подчинялся одному и тому же аграрному календарю.

Кроме того, пусть даже сельских «муниципалитетов» и не существовало, потребность в том или тех, кто заправлял бы касающимися всех делами, осуществлял взаимоотношения с королевской или феодальной властью, заставляла крестьян выбирать из своей среды хотя бы временных представителей. Благодаря свидетельским показаниям на оправдательном процессе Жанны д'Арк мы знаем, что на ее отца были возложены обязанности такого рода в Домреми. Те же свидетельские показания приобщают нас к повседневной жизни деревни, и не только тогда, когда показывают нам Жанну, которая помогает отцу в полевых работах, пасет скот или сидит за прялкой рядом с матерью; там же упоминается и о праздниках, на которые по определенным датам собираются все жители деревни вместе с местным сеньором и его семьей, устраивая обеды на траве и танцы на лужайке. «Когда в замке происходили радостные события, местные сеньоры и их дамы отправлялись развлекаться в „Шалаши Дам“. В Лотарево воскресенье, которое мы называем также родниковым воскресеньем, и в некоторые другие дни теплого времени года господа приводили с собой простых парней и девушек. В это воскресенье по обычаю вся деревенская молодежь, парни и девушки, отправлялась к „Дереву Дам“, и там устраивались игры и танцы. Жаннетта приходила играть и плясать вместе с нами; как и все мы, она приносила с собой хлебец, а потом отправлялась пить из родника, вокруг которого росла смородина. Еще и сегодня люди приходят к „Дереву Дам“, и все осталось по-прежнему, и хлебцы, и игры, и танцы».

Как и в другие эпохи, прелести простой сельской жизни служили источником вдохновения для поэтов, противопоставлявших эту мнимую идиллию пустому и искусственному существованию в замках и дворцах:

Так пишет Филипп де Витри в «Вольном Гонтье», весьма популярном в XV в. сочинении. Но этим идиллическим мечтаниям горожанина Франсуа Вийон насмешливо противопоставляет жизнь жирного каноника, «сидящего на пуховых подушках… в теплой и хорошо убранной комнате», заключая описание следующим выводом:

Если бы Вольный Гонтье и его подруга Элейна Пожили бы такой сладкой жизнью. Они и сухой корки не дали бы… За эти луковицы, портящие дыхание. Приятна жизнь в свое удовольствие…

И крестьянин, как, впрочем, и во все времена, завистливо вздыхал, представляя себе, какую легкую жизнь ведут люди в соседнем городе…