"Канатоходец" - читать интересную книгу автора (Бэгли Десмонд)

Глава 14

Лин Мейрик испытывала новое и неожиданное чувство — она тревожилась за своего отца. Все ее прежние тревоги относились в первую очередь к ней самой — беспокойство за отца было чем-то необычным, заставлявшим се испытывать странный холодок изнутри.

Когда он предложил ей съездить в Финляндию вместе с ним, она пришла в восторг — восторг тем более объяснимый, что отец впервые обращался с ней, как со взрослым человеком. Теперь он интересовался ее мнением и прислушивался к ее желаниям; раньше он никогда этого не делал. Преодолев неуверенность, она начала называть его по имени, как он просил, — теперь она уже привыкла к этому.

Однако радость была несколько омрачена присутствием Дианы Хансен, которое каким-то образом омрачало восхитительное ощущение самостоятельности и заставляло Лин чувствовать себя маленькой и неуклюжей, словно школьница. Отношения Дианы с ее отцом ставили ее в тупик. Сначала она сочла их любовниками и не была ни удивлена, ни шокирована этой мыслью. Скажем, не слишком шокирована. В конце концов отец не так уж и стар, а мать никогда не скрывала от Лин причины развода с Мейриком. Но Диана Хансен не принадлежала к тем женщинам, которые обычно нравились Мейрику, и связь их казалась на удивление холодной, почти деловой.

С отцом произошли и другие странные вещи. Он стал говорить двусмысленно и расплывчато. Само по себе это было не ново: Мейрик и раньше был склонен неожиданно посреди разговора задумываться о своих проблемах, что создавало у Лин впечатление двери, захлопнутой перед носом. Новым было то, что, замолкая, отец больше не отдалялся от нее, а улыбался странной, особенной улыбкой, от которой у нее сжималось сердце. Казалось, он собирается с силами, чтобы сделать ей приятное.

И еще: он терял память. Ничего особенно важного, но когда дело доходило до мелочей вроде… вроде Мишки-Оборванца, например. Как он мог забыть свой смешной каламбур, доставивший столько радости маленькой девочке? Лин обычно раздражала в отце как раз его необычайная память па детали — он вспоминал то, о чем не хотелось бы слышать снова. Все это было очень странно.

И все же, несмотря ни на что, она была рада, что он предложил ей пойти вместе с ним в университет и поговорить с человеком, имя которого она так и не смогла произнести. Предложение было довольно нерешительным.

— Зачем ты хочешь встретиться с ним? — спросила она.

— Нужно выяснить одну вещь, связанную с моим отцом.

— Твой отец… но это же мой дед! Конечно, я иду с тобой.

Странно иметь деда с таким именем: Ханну Меррикен. Лин сидела перед зеркалом и рассматривала себя, в очередной раз убеждаясь, что все в полном порядке. «Не такая уж я и уродина, — подумала она, изучая серые глаза и прямые черные брови. — Рот великоват, конечно. Ладно, сойдет».

Захлопнув сумочку, она направилась к двери гостиной, где сидел отец. Внезапно она остановилась. «О чем я думаю? Это же мой отец, а не…» Она отмахнулась от не успевшей оформиться мысли и открыла дверь.

Профессор Кааринен оказался бодрым круглолицым человеком лет шестидесяти на вид, вовсе не похожим на высохшего старика, которого Лин нарисовала в своем воображении. Он поднялся из-за стола навстречу Денисону и горячо заговорил по-фински. Денисон протестующе поднял руку.

— Извините. Я не говорю по-фински.

Брови Кааринена поползли па лоб.

— Забавно! — произнес он по-английски.

Денисон пожал плечами.

— Что в этом странного? Я уехал из страны, когда мне было семнадцать. Из них пятнадцать лет я говорил по-фински, а затем в течение почти тридцати лет не имел такой возможности, — он улыбнулся. — Можно сказать, у меня атрофировался финноязычный мускул.

Кааринен понимающе кивнул.

— Да, да. Когда-то я свободно владел немецким, а что теперь? — он развел руками. — Итак, вы сын Ханну Меррикена.

— Разрешите представить вам мою дочь, Лин.

Кааринен протянул руку.

— Внучка Ханну? О, это большая честь для меня. Садитесь, пожалуйста. Не желаете кофе?

— Спасибо, с удовольствием!

Кааринен подошел к двери и поговорил с девушкой, сидевшей в соседнем кабинете, а затем вернулся обратно.

— Ваш отец был великим человеком, доктор… э-э-э… Мейрик, — сказал он.

Денисон кивнул.

— Да, я вернулся к традиционному английскому написанию нашей фамилии.

Профессор рассмеялся.

— Я хорошо помню, как Ханну рассказывал мне историю своего рода. В его изложении она звучала так романтично… Каким же ветром вас занесло к нам в Финляндию?

— Сам не вполне понимаю, — осторожно сказал Денисон. — Возможно, просто потребность посмотреть на родные места. Запоздалая тоска по дому, так сказать.

— Понимаю, — сказал Кааринен. — Вы пришли ко мне, потому что хотели что-то узнать о своем отце?

— Насколько я знаю, перед войной вы работали вместе с ним.

— Да, и я с гордостью вспоминаю об этом. Ваш отец был не только великим исследователем, но и великим учителем. Но я отнюдь не единственный его ученик. Нас было четверо — наверное, вы сами помните.

— Я был очень молод, — заметил Денисон. — …Воспоминания скорее относятся к детству, чем к юношеству.

— Готов побиться об заклад, что вы меня не узнали, — Кааринен сверкнул глазами и похлопал себя по объемистому животу. — Ничего странного — я сильно изменился. Но вас-то я хорошо помню. Вы, юный варвар, сорвали один из моих экспериментов.

— Прошу прощения, — с улыбкой сказал Денисон.

— Да, — мысли Кааринена блуждали далеко. — В те дни нас было пятеро — ваш отец и мы. Отличная была команда, — он нахмурился. — А знаете, кажется, остался лишь я один! — он начал загибать пальцы. — Олави Койвисто был убит на фронте, Лииза Линнанкиви тоже убита при бомбежке Виипури незадолго до гибели вашего отца. Кай Салоярви пережил войну; бедняга умер от рака три года назад. Да, я остался единственным из нашей старой команды.

— Вы работали вместе над одними и теми же проектами?

— Иногда — да, иногда — нет, — Кааринен немного наклонился вперед. — Иногда мы проводили собственные исследования, а Ханну помогал нам советами. Вы сами ученый, доктор Мейрик, и знаете, как работает научная лаборатория.

Денисон кивнул.

— Каково было главное направление исследований?

Кааринен развел руками.

— Что же еще, кроме атомной энергии? Мы все занимались этой проблемой. То были дни великих первопроходцев — все казалось необычайно интересным и волнующим, — он помолчал и сухо добавил: — Последствия этого оказались гораздо более волнующими, чем мы могли себе представить, но к тому времени в Финляндии уже никто не думал о ядерной энергии.

Он сцепил руки на животе.

— Я хорошо помню, как Ханну показывал мне статью Мейтнера и Фриша, в которой они интерпретировали эксперименты Гана. Там было хорошо показано, что цепная реакция экспериментально достижима, а следовательно, высвобождение ядерной энергии не за горами. Вы не можете представить себе, до какой степени мы были взволнованы — вся текущая работа была отложена, чтобы сконцентрироваться на новой проблеме, — он неуклюже пожал плечами. — Но то был 1939 год — начало Зимней Войны. На такую роскошь, как исследование атома, времени уже не оставалось, — в его голосе прозвучал сарказм.

— Над чем работал мой отец перед Зимней Войной?

— Ага, вот и кофе, — сказал Кааринен. Он принял у девушки поднос с кофе и предложил Лин маленькие бисквиты. — А вы чем занимаетесь, моя юная леди? Вы тоже ученый, как ваши отец и дед?

— Боюсь, что нет, — вежливо ответила Лин. — Я учительница.

— Учителя тоже нужны, — заметил Кааринен. — О чем вы меня спросили, доктор?

— Я интересовался, над чем работал мой отец перед тем, как переключился на проблему ядерной энергии.

— Ах да, — профессор неопределенно взмахнул рукой. — Как вы понимаете, это было очень давно. С тех пор произошло столько всего, что трудно вспомнить… — он взял бисквит и поднес его ко рту. — Вспомнил: он работал над некоторыми аспектами рентгеновского излучения.

— Вы принимали участие в этой работе?

— Нет. Ему помогала Лииза… или Олави?

— Выходит, вы не знаете, в чем заключалась суть его исследования?

— Нет, — широкое лицо Кааринена неожиданно расплылось в улыбке. — Но, зная вашего отца, я могу сказать, что эта разработка не имела практического применения. Он очень гордился своим статусом чистого исследователя. Мы все были похожи на него — гордились своей оторванностью от мирских дел, — Кааринен печально склонил голову. — К сожалению, теперь мы стали другими.

Последующие полтора часа профессор делился своими воспоминаниями, не замечая безнадежных попыток Денисона вернуть разговор в прежнее русло. Выдержав достаточное для соблюдения приличий время, Денисон извинился, и они с Лин расстались с Каариненом, заверив его в необходимости новых профессиональных контактов и выслушав его аналогичные заверения.

Они вышли на площадь Сената и пешком направились к отелю по Плексантеринкату, хельсинкскому эквиваленту Бонд-Стрит. Лин была задумчива и молчалива.

— Пенни за твои мысли, — шутливо сказал Денисон.

— Ничего особенного, — ответила она. — Знаешь, в какой-то момент мне показалось, что ты допрашиваешь профессора Кааринена.

«Бог ты мой, — подумал Денисон, — ты слишком сообразительна, дочурка».

— Я хотел побольше узнать о своем отце, — вслух сказал он. — О его работе, и так далее.

— Но при этом сам ты был не слишком откровенен, — язвительно заметила Лин. — Каждый раз, когда он задавал тебе вопрос, ты так или иначе уклонялся от ответа.

— Я не мог поступить по-другому. Большая часть моих исследований связана с обороной. В чужой стране я должен держать язык за зубами.

— Разумеется, — бесцветным голосом сказала она.

Они остановились перед витриной ювелирного магазина.

— Что ты думаешь об этой вещице? — спросил Денисон.

Девушка затаила дыхание.

— О, какая красота!

Это было ожерелье из кусочков грубо обработанного золота — сложной, но вместе с тем естественной формы. Ощутив прилив безрассудства, Денисон взял ее за руку.

— Пошли, — сказал он. — Зайдем туда.

Ожерелье обошлось ему в 215 фунтов из денег Мейрика, снятых с кредитной карточки. Денисон считал, что Мейрик должен уделять больше внимания своей дочери; кроме того, ему хотелось отвлечь ее от опасных размышлений.

— Мой подарок ко дню твоего рождения, — сказал он. Лин замерла от восхищения.

— Ох, спасибо, па… Гарри! — она импульсивно поцеловала его. — Но мне не с чем его носить.

— Тогда купи себе новое платье, ладно? Ну, пора возвращаться в отель.

— Да, пора, — она взяла его за руку. — У меня тоже есть маленький сюрприз для тебя.

— Вот как? Какой же?

— Я подумала, что раз уж ты вернулся в Финляндию, то тебе следует снова сходить в сауну.

Денисон рассмеялся.

— Я ни разу в жизни не был в сауне, — добродушно сказал он.

Лин остановилась как вкопанная.

— Не может быть! Даже тогда, когда ты был мальчиком?

— Ах, верно! — Денисон мысленно проклял себя за оплошность. Кэри дал ему книги о Финляндии; язык языком, но есть вещи, которые должен считать родными каждый финн, экспатриант он или нет. Сауна, несомненно, была из таких вещей.

— Я смотрю на годы, проведенные в Финляндии, как на чью-то другую жизнь. — Не вполне удачно, но сойдет, оценил он собственную реплику.

— Значит, для тебя наступило время снова познакомиться с сауной, — твердо сказала она. — В Лондоне я часто хожу в сауну — это восхитительно. Я зарезервировала для нас обоих места в сауне отеля на шесть часов.

— Великолепно! — тоскливо отозвался Денисон.