"Золотой киль" - читать интересную книгу автора (Бэгли Десмонд)

Глава VII Золотой киль

Мы работали, Боже, как мы работали!

Вспоминая ту неделю, я переношусь в темную мастерскую с мелькающими на фоне разноцветных вспышек тенями. Мы плавили и лили золото по шестнадцать часов в сутки, когда руки уже отказывались служить, а глаза воспалялись от яркого свечения печей. Мы падали поздно ночью в постель и засыпали, не донеся голову до подушки, часы сна казались мгновенными, и снова надо было вставать к этому проклятому конвейеру, который я сам придумал.

Мне стали ненавистны и вид золота, и прикосновение к нему, и даже его запах — да, во время плавки появлялся характерный запах, — и я мечтал о том времени, когда мы снова выйдем в море, и мне не о чем будет беспокоиться, кроме шквалов и береговых укрытий. Я бы скорее согласился оказаться в маленькой лодке один на один с ураганом в Вест-Индии, чем еще раз пережить такую неделю!

Но работа подходила к концу. Масса золота в форме увеличивалась, а груда слитков уменьшалась. Мы делали больше двухсот пятидесяти плавок в день и подсчитали, что опережаем составленный график на полдня. Двенадцатичасовой выигрыш во времени — не так много, но от него зависели наша победа или наше поражение.

Меткаф и Торлони вели себя на удивление тихо. За нами наблюдали — точнее, наблюдали за верфью, и все. Несмотря на подкрепления, высланные Торлони в Рапалло, и несмотря на тот факт, что он лично прибыл руководить операцией, против нас не предпринимали никаких открытых действий.

Я ничего не мог понять.

Франческа сохраняла бодрость и в такой обстановке. Она успевала вести хозяйство, получать донесения и давать указания нашей разведывательной службе. И хотя из-за напряженной работы у нас не было времени побыть вдвоем, ее маленькие знаки внимания — прикосновение руки или улыбка, посланная тайком, — давали мне силы работать.

Через пять дней после нашей встречи с Меткафом она получила письмо, которое, прочитав, сожгла, и я видел по выражению ее лица, что письмо причинило ей боль. Она подошла ко мне и сообщила, что Эдуардо в Риме.

— Значит, Меткаф выполнил обещание, — сказал я.

Легкая улыбка мелькнула на ее губах.

— И я свое выполню… — И серьезно добавила: — Завтра надо показаться врачу.

— У нас нет времени, — нетерпеливо ответил я.

— Постарайся найти, — настаивала она. — Очень скоро тебе придется управлять яхтой, ты должен быть здоров.

В разговор она втянула Курце.

— Она права. Не можем же мы зависеть от Уокера!

Еще одна забота! Уокер менялся на глазах. Он стал угрюмым и необязательным, впадал в ярость и без причины ссорился со всеми подряд. Золото портило его медленно, но верно, действуя сильнее, чем алкоголь…

— Давай, парень, отправляйся к врачу, — сказал Курце и робко улыбнулся. — Это из-за меня тебе досталось. Если бы я получше укрепил тот проход!.. Иди, я позабочусь, чтобы работа без тебя не пострадала.

Впервые Курце признал свою вину, и я почувствовал к нему уважение. Но вот моя ободранная рука сочувствия у него не вызывала, он утверждал, что настоящий мужчина должен уметь драться, не причиняя себе вреда.

Итак, на следующий день Франческа повезла меня к врачу. Он присвистывал, причмокивал, осматривая меня, бинтовал и наконец с удовлетворением заметил, что процесс заживления идет быстро, но надо показаться ему на следующей неделе в это же время. Я пообещал приехать, хотя знал, что в это время мы уже будем держать курс на Танжер.

Когда мы вернулись в машину, Франческа сказала:

— А теперь поедем в гостиницу «Леванте».

— Мне нужно на верфь.

— По-моему, тебе не мешает выпить, несколько минут ничего не изменит.

Мы отправились в гостиницу, зашли в бар и заказали выпивку. Франческа повертела в руках бокал и неуверенно сказала:

— Есть еще кое-что… есть еще причина, почему я привезла тебя сюда. Мне хотелось, чтобы ты встретился тут кое с кем.

— С кем же? Кто здесь может быть?

— Мой отец живет в этой гостинице сейчас. Хорошо бы тебе встретиться с ним.

Для меня ее предложение было полной неожиданностью.

— Он знает о нас?

Она покачала головой.

— Нет. Я рассказала ему о золоте и драгоценностях. Он очень рассердился, и не знаю, что он собирается делать. О нас с тобой я ничего не говорила.

Похоже, мне предстоял трудный разговор. Ситуация уж очень необычная: будущий зять должен услышать от старого человека, что он вор, а потом попросить у него руки дочери, которая к тому же замужем за другим.

И я сказал:

— Мне давно хотелось познакомиться с твоим отцом.

Мы осушили бокалы и поднялись в номер. Отец Франчески сидел в кресле, укрытый до пояса шерстяным одеялом; когда мы вошли, он открыл глаза. Я увидел совсем седого дряхлого человека, борода его больше не топорщилась, волосы стали тонкими и редкими. Перед нами сидел усталый старик с погасшим взглядом.

— Это мистер Халлоран, — представила меня Франческа.

Я подошел ближе:

— Очень рад познакомиться с вами, сэр.

В глазах его зажглись искорки.

— Неужели? — сказал он, не замечая моей протянутой руки, и откинулся в кресле. — Значит, вы и есть тот самый вор, который вывозит золото, принадлежащее моей стране?

Я почувствовал, как мне сводит судорогой скулы, но возразил спокойно:

— Очевидно, вы не знаете законов своей страны, сэр.

— О! Быть может, вы просветите меня, мистер Халлоран?

— Эти ценности подпадают под статью закона об утраченной собственности, — сказал я. — В соответствии с итальянским законом, первый, кто заявит на них права, становится их владельцем.

Он задумался, потом отреагировал:

— Возможно, вы и правы, допускаю, но в таком случае, к чему вся эта конспирация?

— Большие ценности имеют притягательную силу. Стервятники уже слетелись, и, несмотря на конспирацию, нам приходится трудновато.

Он прищурился:

— Не думаю, чтобы приведенный вами закон так уж подходил к данному случаю, молодой человек. Ведь эти ценности не назовешь утраченными — они отбиты у немцев с помощью оружия. Какой материал для судебного процесса!

— Даже если мы выиграем процесс, все наши деньги уйдут на судебные издержки, — сухо заметил я.

— Впрочем, поступайте как знаете, — сказал он, — но мне это не нравится, особенно, что мою дочь втянули в подобное дело.

— Ваша дочь была втянута и в худшие дела, — сказал я, зная, что поступаю жестоко.

— Что вы имеете в виду? — требовательно спросил он.

— Брак с Эстреноли.

Он вздохнул и откинулся на спинку кресла, искорки, что плясал в его глазах, потухли, и перед нами снова был угасающий старик.

— Да, знаю, — устало произнес он, — позорная сделка. Я должен был запретить, но Франческа…

— Я должна была это сделать, — заявила она.

— Но вам больше не придется терзаться из-за него — теперь он от вас отстанет.

Граф снова оживился:

— А что с ним случилось?

Франческа слегка улыбнулась и сказала:

— Хал сломал ему челюсть.

— Неужели! Неужели вы это сделали?! — Граф кивнул мне. — Подойдите сюда, молодой человек, садитесь поближе. Вы действительно ударили Эстреноли? Но за что?

— Мне не понравились его манеры.

— Многим не нравятся манеры Эстреноли, но никто до сих пор не пытался вразумить его таким образом. И здорово ему досталось?

— Один мой друг говорит, что я чуть не убил его.

— А! Жаль… — двусмысленно высказался Граф. — Но будьте осторожны, он сам влиятельный человек и имеет влиятельных друзей в правительстве. Вам надо поскорее уехать из Италии.

— Я сделаю это, но не из-за Эстреноли. Думаю, он сейчас достаточно напуган и для меня не опасен.

— Человек, который справился с Эстреноли, заслуживает моей благодарности… и моего глубочайшего уважения.

Франческа встала рядом со мной и положила мне на плечо руку.

— Я тоже собираюсь уехать из Италии, — сказала она. — С Халом.

Граф долго смотрел на нее, потом опустил голову и уставился на свои костлявые руки, сложенные на коленях.

— Поступай так, как лучше для тебя, моя девочка, — тихо сказал он наконец. — На родине ты ничего, кроме несчастья, не узнала, возможно, чтобы стать счастливой, тебе нужно жить по другим законам. — Он поднял голову. — Вы позаботитесь о ней, мистер Халлоран?

Я кивнул, не в силах говорить.

Франческа подошла к отцу, встала перед ним на колени и взяла его руки в свои.

— Мы вынуждены уехать, папа, ведь мы любим друг друга. Ты благословишь нас?

— Разве можно благословлять то, что считается греховным, девочка? Но, надеюсь, Бог мудрее служителей церкви и Он поймет. Так что я вас благословляю вас, и вы должны верить, что Бог тоже благословит.

Франческа склонила голову, плечи ее вздрагивали. Граф взглянул на меня:

— Я был против брака с Эстреноли, но она пошла на это ради меня. Такой уж здесь закон — подобные сделки нельзя расторгнуть.

Франческа вытерла глаза и сказала:

— Папа, у нас мало времени, а я должна сказать тебе еще кое-что. Кариачети — помнишь, маленького Кариачети? — будет заходить к тебе и приносить деньги. Ты должен…

Он прервал ее:

— Мне не нужны эти деньги!

— Папа, выслушай. Эти деньги не для тебя. Их будет много, и ты должен брать какую-то часть на свои нужды, но остальное надо раздать. Дашь денег Марио Прадели, у которого младший ребенок родился больным, дашь Пьетро Морелли — ему не на что послать сына в университет. Раздай деньги тем, кто воевал вместе с тобой, тем, кого, как и тебя, ограбили коммунисты, тем, кто просто нуждается в помощи.

— Моя доля золота теперь принадлежит Франческе, — сказал я. — И она может распоряжаться ею по своему усмотрению. Вырученные за золото деньги тоже можно раздать.

Граф надолго задумался.

— В конце концов из вашего дела может выйти что-то хорошее. Ладно, я приму деньги и распоряжусь ими так, как вы говорите.

— Пьеро Морезе поможет тебе, он знает, где живут твои старые товарищи, — сказала Франческа. — А меня здесь не будет, я отплываю с Халом через несколько дней.

— Нет, — сказал я, — ты останешься. А я потом вернусь за тобой.

— Я уеду с тобой, — настаивала она.

— Прошу, останься пока здесь. Я не хочу, чтобы ты плыла с нами на «Санфорд».

Вмешался Граф:

— Слушайся его, Франческа Он знает свой долг, и, может быть, твое присутствие на яхте помешает ему выполнить его.

Все в ней бунтовало, и уступила она неохотно. Граф сказал ей:

— Франческа, я хочу поговорить с Халом… наедине.

— Я буду внизу.

Граф подождал, пока она уйдет.

— Вы производите впечатление человека порядочного, мистер Халлоран. Так отозвался о вас Пьеро Морезе, когда говорил со мной прошлой ночью по телефону. Каковы ваши намерения?

— Я намерен жениться на вашей дочери, — ответил я. — Сразу же после ее развода.

— А вы понимаете, что при таких обстоятельствах она никогда не сможет вернуться в Италию? Что такой брак будет считаться здесь двоемужеством?

— Я знаю… и Франческа тоже знает. Но вы же сами сказали, что в Италии она ничего, кроме горя, не узнала.

— Это верно, — вздохнул он. — Мать Франчески умерла, когда она была еще крошкой, перед войной. Моя дочь выросла в партизанском лагере в разгар гражданской войны, с ранних лет она узнала людей разных — и героев, и предателей. Оттого и выросла непохожей на других. Кому-то ее жизненный опыт покажется горьким, но в ней самой горечи нет. Ее большое сердце готово сострадать всему человечеству — и мне не хотелось бы видеть его разбитым.

— Я люблю Франческу, — заверил я его. — И не разобью ей сердце, во всяком случае, умышленно.

— Как я слышал, вы конструктор кораблей и судостроитель?

— Не кораблей, а маленьких лодок.

— Понимаю. После разговора с Пьеро я решил побольше узнать о вас, так что один мой друг навел кое-какие справки… Оказывается, у вас высокая профессиональная репутация.

— Возможно, в Южной Африке, но я понятия не имел, что меня знают здесь.

— На вас даже как-то ссылались, — продолжал он. — Скажу прямо: мне понравилось то, что я узнал о вас. Нынешняя авантюра не в счет. Я не верю в ее успех… Но, если вам будет сопутствовать успех, поверьте, вы получите заколдованное золото — в ваших руках оно обернется жухлыми листьями. Приятно знать, что на своем профессиональном поприще вы преуспеваете.

Он подоткнул вокруг ног одеяло.

— Теперь вам надо идти — Франческа ждет. Мне нечего подарить вам, кроме добрых пожеланий, но они всегда и везде будут с вами.

Я пожал его протянутую руку и неожиданно для себя сказал:

— Почему бы вам тоже не уехать из Италии вместе с нами?

Он улыбнулся и покачал головой.

— Нет, я стар, а старики не любят перемен. Теперь мне уже не покинуть свою родину, но благодарен вам за это предложение. Прощайте, Хал, думаю вы сможете сделать мою дочь счастливой.

Я попрощался и вышел. Больше я никогда не видел Графа.

Просто невероятно, но наступил день, когда киль был отлит. Мы столпились вокруг формы и не верили своим глазам. Неужели весь наш пот и труд воплотился в этой застывшей массе тусклого желтого металла размером в восемь кубических футов?!

— Ну вот, — сказал я. — Через два дня спустим «Санфорд» на воду.

Курце взглянул на часы:

— Мы можем сделать сегодня еще что-нибудь. Нельзя расхолаживаться, киль закончен, но впереди еще масса дел.

Итак, работа продолжалась. Уокер начал разбирать печи, а Курце и Пьеро под моим руководством готовили «Санфорд» к замене свинцового киля. В ту ночь мы были счастливы.

Франческа доложила, что на потенциальном военном фронте — без перемен: Меткаф на борту фэамайла, Торлони в гостинице, наблюдение за верфью ведется в том же составе — в общем, все нормально, насколько это возможно в столь ненормальной ситуации.

Беда придет, если ей суждено прийти, когда мы спустим «Санфорд» на воду. При первых же признаках нашего отъезда противник будет вынужден действовать. Я никак не мог понять, почему они до сих пор на нас не напали.

Следующий день принес сплошные радости. Мы работали, как всегда, напряженно, а когда закончили, «Санфорд» стала самой дорогой в мире яхтой. Килевые болты, отлитые Курце вместе с золотым килем, легко вошли в новые отверстия кильсона, которые Гарри сделал давным-давно в Кейптауне, и, как только мы убрали тали, «Санфорд» удобно и надежно обосновалась на золоте.

— Не понимаю, почему ты не использовал старые отверстия? — спросил Курце.

— Другое распределение тяжести, — объяснил я. — Золото в два раза легче свинца, и такой киль должен иметь другой профиль. Мне пришлось поколдовать с центром тяжести. Конечно, с балластом, сдвинутым к центру, яхта будет испытывать бортовую качку, как шлюпка, но с этим уж ничего не поделаешь.

Я любовался «Санфорд»: теперь яхта стоила около двух миллионов фунтов — самая дорогая в истории пятнадцатитоннажная яхта Я испытал за нее прилив гордости — немногие конструкторы могут похвалиться такой изобретательностью!

За ужином мы сидели притихшие и расслабленные. Я сказал Франческе:

— Сегодня ночью лучше бы вывезти отсюда драгоценности, возможно, это последний удобный момент перед «фейерверком».

Она улыбнулась:

— Это сделать нетрудно. Пьеро залил их в бетонные кирпичи — перенимаем у вас опыт камуфляжа. Они сложены около нового ангара, который строит Пальмерини.

Я рассмеялся:

— Нужно взглянуть на них.

— Пошли, — предложила Франческа, — я покажу тебе.

Мы вышли в ночную темноту, и она направила луч фонаря на рассыпанную груду кирпичей около нового ангара.

— Вот они, драгоценные кирпичики, вымазанные известкой.

— Неплохо, — оценил я, — совсем неплохо.

Она прильнула ко мне, и я нежно обнял ее. Нечасто нам выпадала такая возможность, из-за отсутствия времени мы были лишены многих радостей, которыми обычно наполнена жизнь нормальных влюбленных. Через секунду она тихо спросила:

— А когда ты вернешься?

— Как только продам золото, — ответил я. — Первым же рейсом из Танжера.

— Я буду ждать, — сказала она. — Только не здесь, а в Милане с отцом.

Она назвала мне адрес, который я запомнил.

— Тебе не жаль будет покидать Италию?

— Нет. С тобой — нет.

— Я предложил твоему отцу поехать с нами, но он отказался.

— Конечно, ему ведь за семьдесят. Он не переживет этого.

— Я тоже так думал, но все-таки решил попробовать.

Мы еще долго болтали в темноте о всяких пустяках, столь милых сердцам влюбленных. Потом Франческа пожаловалась на усталость и пошла спать. А я остался выкурить сигарету, мне было так хорошо. Я видел, как ее силуэт таял в темноте, на секунду возник прямоугольник света дверного проема, и вот она уже скользнула внутрь.

Из темноты послышался шепот:

— Халлоран!

Я вздрогнул.

— Кто здесь? — Я стал шарить вокруг лучом фонаря.

— Убери свой чертов фонарь. Это я, Меткаф.

Я выключил фонарь и шагнул в сторону, чтобы ухватить один из бетонных кирпичей. Я не разобрал, меченый он или нет; если меченый, то Меткафу достанется по башке драгоценным кирпичом. Темный силуэт приблизился.

— Я уж думал, ты никогда не кончишь любезничать со своей подружкой, — сказал Меткаф.

— Что тебе нужно и как ты сюда попал?

Меткаф посмеивался.

— Пробрался со стороны моря… за воротами верфи наблюдают ребята Торлони.

— Я знаю.

— Знаешь? — В голосе его звучало удивление. — Давно ли? — Я видел, как блеснули его зубы. — Впрочем, какое это имеет значение, теперь это ничего не меняет.

— Что не меняет?

— Хал, мальчик мой, ты в беде, — торопился сообщить Меткаф. — Торлони собирается напасть на вас сегодня ночью. Я пытался удержать его, но он совсем от рук отбился.

— Ты на чьей стороне?

Он засмеялся.

— Только на своей. — Но тут же изменил тон. — Что ты собираешься делать?

Я пожал плечами:

— А что мне остается? Конечно, буду защищаться.

— Ни в коем случае! Тебе не справиться с головорезами Торлони. Яхта готова к спуску?

— Пока нет, ее нужно шпаклевать и красить.

— Какого черта! — рассердился он. — Нашел время думать о червях в обшивке. Ведь новый киль ты уже поставил?

Я удивился — откуда он знает об этом?

— Ну и что?

— А то — втыкай мачту и спускай яхту на воду, не медли! Ты должен любой ценой убраться отсюда поживее. — Он всунул мне что-то в руку. — Вот тебе разрешение на выход. Я же говорил, что капитан порта — мой приятель.

Я взял бумагу и спросил:

— Не понимаю, почему ты помогаешь нам. Разве Торлони работает не на тебя?

Он тихо засмеялся:

— Торлони работает только на себя. Действительно, он выполнял мою просьбу, но не знал, откуда ветер дует. Я просил его присматривать за вами. И вдруг узнаю о происшествии со старым сторожем — это сделали бандиты Торлони, я здесь ни при чем.

— Я так и думал, что калечить стариков не в твоем стиле.

— Ясное дело! — сказал он. — А теперь Торлони знает подоплеку моей просьбы — все выдал этот чертов остолоп Уокер.

— Уокер? Каким образом?

— Один из подручных Торлони залез к нему в карман и украл портсигар. Портсигар, однако, оказался неплохим, из золота, а внутри маленькая надпись: «Caro Benito da parte di Adolfe. Brennero. 1940». Увидев его, Торлони сразу понял, что происходит на самом деле, вот так-то. Еще с войны люди рыщут по всей Италии в поисках этих сокровищ, и теперь Торлони уверен, что держит их в своих жирных лапах.

Мысленно я проклинал этого идиота Уокера, погоревшего на такой ерунде.

— Я пытался удержать Торлони, но это уже невозможно. За такую грандиозную ставку он перережет глотку и тебе, и мне. Вот почему я спешил предупредить тебя.

— Когда он собирается начать атаку?

— В три часа утра. Он бросит на вас всю свою банду.

— Они вооружены?

Меткаф задумался.

— Вряд ли они применят огнестрельное оружие. Торлони выгоднее проделать операцию тихо, ведь ему еще нужно вывезти золото. А это требует времени, и он не захочет, чтобы на хвосте висела полиция. Думаю, оружия у них не будет.

Хоть одна хорошая новость, которую я услышал от Меткафа с того момента, как он застал меня врасплох. Я спросил:

— Где сейчас могут быть его люди?

— Насколько я знаю, отправились спать — они не любят ночных бдений.

— Значит, они в тех же гостиницах — все шестнадцать…

Меткаф тихонечко свистнул:

— Кажется, ты знаешь не меньше меня.

— Я давно знал, что за нами следят, — признался я. — Мы засекали твоих наблюдателей, как только они прибывали в Рапалло. Впрочем, и до этого тоже, в каждом порту, куда мы заходили.

Он медленно произнес:

— Я догадался, когда Дино избили в Монте-Карло. Это твоих рук дело?

— Курце, — односложно ответил я. Тут я покрепче сжал кирпич, который держал во время нашего разговора наготове. Все-таки я принял решение оглушить Меткафа — слишком уж часто он вел двойную игру, пусть хоть раз сыграет в одну. И будет лучше, если он останется здесь под нашим наблюдением.

Он смеялся.

— Да, конечно, это его рука.

Я медленно поднимал кирпич.

— А как ты разгадал нас? — спросил я. — Это случилось в Танжере, я знаю, но что навело тебя на мысль?

Ответа не было.

— Расскажи, как это было, Меткаф! — Я поднял кирпич.

Тишина.

— Меткаф! — наугад позвал я и включил фонарь. Его не было, а со стороны моря послышался слабый всплеск и скрип уключин. Поделом мне, а то возомнил, что могу перехитрить Меткафа, — такой опытный малый мне не по зубам.

Возвращаясь к ангару, я взглянул на часы: десять — до штурма Торлони оставалось всего пять часов. Успеем ли мы поставить мачту и весь такелаж? Вряд ли. Если включить прожекторное освещение, то наблюдатели Торлони сразу поймут, что ситуация изменилась, и нагрянут немедленно. Если работать в темноте, то черт его знает, что из этого выйдет. Я никогда не слышал, чтобы мачту высотой в пятьдесят пять футов устанавливали в полной темноте, и сомневался, что это возможно.

Значит, другого выхода нет: придется остаться и принять бой.

Я разбудил Курце. Услышав новость, он моментально проснулся. В своем рассказе я не упомянул о той роли, которую сыграл Уокер во всей заварушке. Уокер был еще нужен, а я знал, что, если сказать Курце, у меня на руках окажутся труп и убийца. А времени на выяснение отношений у нас не было.

Курце с подозрением спросил:

— А на чьей стороне Меткаф?

— Не знаю, и сейчас это меня меньше всего волнует. Важно, что он вовремя предупредил нас, и если мы с толком не используем оставшееся время, то будем дураками. В любом случае Меткаф выпал из команды Торлони.

— Тогда за дело, — сказал Курце и вскочил с постели.

— Подожди. Что ты думаешь насчет мачты? — И я поделился с ним своими сомнениями, сможем ли мы поставить мачту в темноте.

Он потер подбородок, в ночной тишине было слышно, как потрескивает его щетина.

— Считаю, что мы можем включить свет, — сказал он наконец. — Но только после того, как приготовимся к встрече с Торлони. Нам ведь известно, что он собирается напасть, а раньше это произойдет или позже — неважно, главное, мы уже будем готовы к встрече.

Это была речь человека действия, прирожденного военного командира. Его доводы мне понравились, и я согласился. Курце поднял Пьеро, и они ушли держать совет, а мы с Уокером стали собирать и грузить на яхту вещи. Франческа вышла на шум узнать, что происходит, и ее тут же привлекли к участию в военном совете.

Вскоре Пьеро выскользнул из ангара, и Курце позвал меня:

— Послушай, что мы решили предпринять.

Перед ним лежала крупномасштабная карта Рапалло, из тех, что выпускает Бюро по туризму, и во время рассказа он показывал мне пункты, отмеченные как особо важные. Придуманный им план был очень прост, а следовательно, хорош.

Думаю, что если бы Курце не попал в плен в Тобруке, рано или поздно дослужился бы до офицерского звания. Наверняка он обладал хваткой стратега: его план, составленный по всем правилам военного искусства, предусматривал уничтожение сил противника до того, как они успеют объединиться.

— Сейчас время отпусков и гостиницы забиты. Торлони не мог поместить всех своих людей в одну гостиницу, значит, они разбросаны по всему городу: четверо — здесь, шесть человек — там, трое — здесь, а остальные — вместе с Торлони. — Во время рассказа он уверенно чертил толстым пальцем по карте. — Мы можем собрать двадцать пять человек, десять из них останутся здесь, на верфи. Сейчас у ворот верфи дежурят четверо из команды Торлони. Убрать их не составит труда — десять человек легко справятся с этим. А тогда уже некому будет сообщить Торлони, что мы включили свет.

— Идея, кажется, неплохая, — сказал я.

— Остаются пятнадцать человек для операций за пределами верфи. К каждой гостинице мы пошлем по два человека, кроме этой — туда пойдут девять человек. В этой гостинице остановились четыре человека — когда они выйдут, их оглоушат.

— Их численность сократилась уже наполовину, — сказал я.

— Верно. Дальше Торлони и с ним четыре человека направляются к верфи. Он рассчитывает на шестнадцать, но у него такого количества людей уже нет. Возможно, он растеряется, но вряд ли. Ведь он уверен, что здесь только четверо мужчин и женщина и что справиться с ними ничего не стоит. Но у нас на верфи будут четырнадцать мужчин, вместе с нами, а за спиной у него окажутся еще пятнадцать наших, которые начнут действовать, если он сунется.

Курце поднял на меня глаза.

— Ну как?

— Великолепно, — признал я. — Но ты должен сказать итальянцам, чтобы действовали быстро. Мы должны прижать этих мерзавцев раньше, чем они начнут стрелять. Меткаф сказал, что стрельба вряд ли нужна Торлони, но они могут пустить в ход оружие, если увидят, что их затея провалилась.

— Итальянцы не подведут, — пообещал Курце. — Пьеро сейчас висит на телефоне, раздавая задания. Им предстоит убрать отсюда четырех наблюдателей к одиннадцати часам. — Он взглянул на часы. — Осталось пять минут. Пойдем взглянем на это представление. Кажется, мы все предусмотрели — должно получиться.

Мне тоже так казалось, но мы ошибались!

Мы направлялись к выходу, когда я заметил Уокера, тащившегося сзади. В последнее время он держался в тени, стараясь не обращать на себя внимания. Я пропустил всех вперед, а его схватил за руку.

— Ты останешься здесь, — сказал я. — И если попытаешься выйти из ангара, клянусь, я убью тебя.

Лицо его побелело.

— Почему?

— Потому что ты потерял бумажник, — сказал я. — Идиот. Зачем тебе понадобилось таскать с собой тот портсигар?!

— Ка… какой портсигар?

Он еще пытался вывернуться!

— Не притворяйся, сам знаешь какой. Теперь сиди здесь и не высовывайся. Нечего путаться под ногами, у меня нет времени следить, чтобы ты еще каких-нибудь глупостей не натворил. — Я ухватил его за рубашку и притянул к себе. — Не останешься здесь — расскажу всем, почему Торлони собрался атаковать нас, — и Курце разорвет тебя на части.

Нижняя губа Уокера задрожала.

— Ради Бога, не говори Курце, — зашептал он, — не говори.

Я отпустил его.

— Ладно, но из ангара ни ногой.

Я нашел всех в конторе Пальмерини. Курце сообщил:

— Все готово.

Я попросил Пьеро:

— Вызови сюда Пальмерини, нам понадобится его помощь, чтобы поставить мачту.

— Я уже позвонил ему, — ответил Пьеро. — Он прибудет в одиннадцать пятнадцать, сразу после того, как мы закончим свою работу. — Он кивнул в сторону ворот.

— Отлично. Думаешь, мы сможем что-нибудь увидеть отсюда?

— Не все, конечно, но один из наблюдателей Торлони стоит прямо под уличным фонарем напротив ворот.

Мы тихо подкрались к воротам. Ворота были деревянные, старые, высушенные солнцем и с множеством глазков. Я встал на колени и через глазок увидел на противоположной стороне парня, освещенного уличным фонарем. Он стоял, спокойно покуривая сигарету, а одну руку держал в кармане брюк. До меня доносилось приглушенное звяканье — похоже, он играл ключами или монетами.

Курце прошептал:

— Сейчас начнется!

Но ничего не происходило. По-прежнему стояла тишина, только где-то неожиданно резко прокричала чайка. Пьеро тихо сказал:

— Двоих уже взяли.

— Как ты узнал?

Он хмыкнул:

— Птицы… они мне докладывают.

Тут меня осенило: чайки по ночам спят, они не могли кричать.

Вдалеке послышалось пение, которое становилось все громче, и наконец на улице появились трое мужчин, орущих во все горло. Видимо, они здорово нажрались, потому что раскачивались и спотыкались, один был особенно пьян, и двое других поддерживали его. Парень под фонарем бросил окурок и раздавил его каблуком, после чего отступил к стене, пропуская пьяную компанию. Один из пьяных размахивал бутылкой и кричал:

— Выпей, брат, выпей за моего первенца!

Человек Торлони покачал головой, отказываясь, но они облепили его со всех сторон, шумно протестуя пьяными голосами и требуя, чтобы он с ними выпил. Неожиданно бутылка резко опустилась, и я услышал глухой звук.

— Господи! Надеюсь, они его не убили?

Пьеро ответил:

— Не волнуйся, они знают, какова прочность человеческого черепа.

В тот же миг пьяницы чудесным образом протрезвели и бегом пересекли улицу, волоча обмякшее тело. Одновременно слева и справа появились другие группы, каждая тащила по наблюдателю. По улице проехала машина и свернула к воротам.

— Все четверо, — удовлетворенно сказал Курце. — Несите их в ангар.

— Нет, — возразил я, — лучше положить их в новый, недостроенный ангар. — Я не хотел, чтобы они высмотрели что-нибудь в нашем ангаре. — Свяжите их, кляп в рот, и пусть двое останутся охранять их.

Пьеро перевел мои слова на итальянскую скороговорку, и четверку унесли. Нас окружила группа итальянцев, так шумно обсуждавших проведенную операцию, что Пьеро был вынужден прикрикнуть на них, призывая к тишине.

— Вы ветераны или зеленые новобранцы? Черт возьми, да если бы Граф увидел вас сейчас — всех бы перестрелял! — После его слов шум стих. — Поставьте наружное наблюдение. Джузеппе, отправляйся в контору и сиди у телефона, если зазвонит — зови меня. Остальным — наблюдать и сохранять спокойствие.

За воротами гудела машина, и я начал нервничать. Пьеро быстро выглянул.

— Все в порядке. Это Пальмерини. Впусти его.

Маленький «фиат» въехал в ворота, и из него вывалился клубок перепутанных рук и ног — Пальмерини с тремя сыновьями. Он тут же подошел ко мне и сказал:

— Мне сообщили, что вы торопитесь спустить яхту на воду. Придется платить дополнительно за сверхурочную работу, вы понимаете?

Я усмехнулся. Пальмерини бросился защищать свои законные права.

— Сколько времени понадобится?

— При освещении — часа четыре, если, конечно, и вы будете помогать.

Оставалось всего три часа и пятнадцать минут — не успеем! Похоже, драки не избежать. Я сказал:

— Нам, возможно, будут мешать, синьор Пальмерини.

— Ладно, ладно, но всякий ущерб должен быть оплачен, — ответил он.

Очевидно, он все заносил в счет, поэтому я сказал:

— Вам хорошо за все заплатят. Начнем?

Он отвернулся и стал бранить сыновей:

— И чего вы ждете, ленивые уроды, не слышали, что сказал синьор? Послал же мне Боженька сыновей, с крепкими руками и слабой головой!

Он честил их всю дорогу до ангара, и мне почему-то стало веселее.

Когда прожектора осветили выход из ангара, Франческа сказала, задумчиво глядя на ворота:

— На месте Торлони я попробовала бы прорваться здесь на машине…

— Тараном?

— Да, ворота очень слабые.

Курце усмехнулся:

— Правильно, но мы сможем быстро остановить их. Мы прихватили один из его автомобилей. Я припарковал его поперек въезда за воротами. Если он попробует пойти на таран, то врежется в заслон более крепкий, чем ожидал.

— Тогда оставляю вас здесь, — сказал я. — Надо помочь Пальмерини. — Я побежал вниз к ангару и услышал за спиной шум мотора.

Пальмерини стоял в дверях ангара. Он был вне себя:

— Синьор, вы не можете спустить яхту в таком виде. Без краски, без купороса, голое дно… В наших водах яхта мгновенно выйдет из строя — черви проедят ее насквозь!

— У нас нет времени, придется пойти на риск.

Профессиональная этика была для него важнее всего.

— Не знаю, смогу ли я разрешить, — проворчал он. — Еще ни одна лодка не покидала моей верфи в таком состоянии. Кто-нибудь услышит об этом и непременно скажет «Пальмерини — старый осел, он такой старый, что совсем из ума выжил».

Как ни велико было мое желание поскорее закончить работу, я понимал, что он недалек от истины. И пообещал:

— Никто не узнает об этом, синьор Пальмерини, я никому не скажу.

Мы пошли с ним к яхте. Пальмерини тихо, но упрямо бубнил, что безобразие — выпускать судно с голым днищем, не защищенным от мелких морских паразитов. Он осмотрел киль и постучал по нему костяшками пальцев.

— А это что, синьор! Никогда не слышал, чтобы киль отливали из латуни!

— Я ведь говорил, что люблю экспериментировать.

Он по-петушиному склонил голову, и на его сморщенном личике появилось хитрое выражение.

— Ах, синьор, не было еще такой яхты на Средиземном море. Даже знаменитый «Арго» не сравнялся бы с вашей яхтой — золотое руно не стоило таких денег! — Он засмеялся. — Пойду посмотрю, что успели сделать мои ленивцы.

Он вышел на освещенную площадку перед ангаром, хихикая как помешанный. Думаю, никому не удалось бы сделать на этой верфи хоть что-нибудь без его ведома. Великий интриган этот Пальмерини!

Я позвал его обратно и сказал:

— Синьор Пальмерини, когда все закончится благополучно, я вернусь и куплю вашу верфь, если вы не передумаете. И дам хорошую цену.

Он все еще посмеивался.

— Думаете, я продам свою верфь человеку, который пускается в плавание на судне с голым, непокрашенным днищем?! Ах, мой мальчик, я поддразниваю вас, потому что вы всегда такой серьезный.

Я улыбнулся:

— Очень хорошо, но здесь остается свинцовый киль, который мне не нужен. Уверен, вы найдете ему применение.

По рыночным ценам на свинец старый киль стоил почти полторы тысячи фунтов.

Пальмерини одобрительно кивнул.

— Он мне пригодится. Его стоимость как раз покроет ваши расходы за работу в ночное время. — Он опять захихикал и пошел подгонять своих сыновей.

Уокер по-прежнему был мрачен и бледен, а от моих понуканий помрачнел еще больше, но я делал вид, что не замечаю его настроения, и гонял вовсю. Когда к нам присоединились Курце и Франческа, работа пошла быстрее.

Франческа сказала:

— Я оставила Пьеро за главного. Он знает, что делать. К тому же он ничего не понимает в яхтах.

— Так же, как и ты, — добавил я.

— Верно, но я могу научиться.

— Теперь тебе придется уехать. Здесь для тебя еще долго будет небезопасно.

— Нет, — упрямо заявила она, — я остаюсь.

— Ты уедешь.

Франческа с вызовом посмотрела на меня.

— А как ты сможешь заставить меня уехать?

Она обезоружила меня и знала это. Я растерялся и промолчал.

— Не волнуйся, я не только не останусь в Рапалло, но даже поплыву с тобой.

— Решим позже, — ответил я, — сейчас не время спорить.

Мы вытащили «Санфорд» из ангара, и младший Пальмерини подогнал небольшой кран. Он подцепил мачту и поднял ее высоко над яхтой, а затем медленно стал опускать ее в пяртнерс.[12] Я находился под мачтой и следил, чтобы нижним концом она встала точно в гнездо. Старый Пальмерини спустился ко мне.

— Я сам займусь креплением. Если вы так торопитесь, как говорили, то вам лучше заняться двигателем.

И я пошел на корму проверять двигатель. Пока яхта стояла в ангаре, я по два раза в неделю гонял его на разных оборотах. Двигатель завелся сразу и работал ровно и бесшумно; за него я мог не беспокоиться: лишь бы в море выйти, а там он покажет, на что способен.

Я проверил танки с топливом и водой и вернулся на палубу, чтобы помочь ребятам Пальмерини управиться с такелажем. Не прерывая работы, мы выпили кофе, который принесла Франческа. Когда я благодарил ее за кофе, она тихонько напомнила:

— Срок истекает.

— Бог мой! — воскликнул я, взглянув на часы. — У нас остался всего час! Что там у Пьеро?

— Все тихо. Сколько вам нужно еще времени, чтобы закончить работу?

— Все не так плохо, как кажется, — успокоил ее я. — Хотя, думаю, нам нужно еще около двух часов.

— Тогда придется драться, — заключила она.

— Похоже на то. — Тут я вспомнил о плане Курце. — Но ведь их должно быть немного.

— Пойду к Пьеро, — сказала Франческа. — Если что-нибудь начнется, дам знать.

Я посмотрел ей вслед и вернулся к Уокеру:

— На бегучий такелаж наплевать, закрепим его потом в море. Только пропусти фалы через шкивы и привяжи их. Времени мало.

Если до этого мы работали напряженно, то теперь просто выбивались из сил… Но все равно не успели. Из конторы к нам бежала Франческа.

— Хал, Хал, Пьеро зовет тебя.

Я бросил все и побежал, Курце — за мной. Пьеро разговаривал по телефону, когда я вошел. Через минуту он повесил трубку и сказал:

— Началось.

Курце присел к столу, на котором была расстелена карта.

— Кто там?

Пьеро ткнул пальцем в карту:

— Вот эти. За ними следуют двое наших.

— Это не те четверо, которых мы собирались сразу убрать?

— Нет, об этих я ничего не знал. — Он подошел к окну, высунулся и сказал несколько слов караульному. Я посмотрел на часы — половина третьего.

Мы сидели молча и слушали, как уходят минуты. Обстановка была гнетущей и напомнила мне, как во время войны мы сидели в ожидании атаки, не зная даже, когда и откуда пойдет враг.

Неожиданно зазвонил телефон, и мы вздрогнули.

Пьеро снял трубку, и по мере того как он слушал, губы его сжимались все плотнее. Опустив трубку, он сказал:

— У Торлони чертова прорва людей. Они собираются на пьяцца Кавур и там садятся в два грузовика.

— Проклятье, откуда они взялись? — спросил я.

— Из Специи, он объединился с другой бандой.

Мозг мой работал на полных оборотах. Почему же Торлони пошел на это? Зачем ему столько людей против нас, четверых? Или он знал, что мы действуем вместе с партизанами? Ну конечно, знал, потому и решил задавить нас численным перевесом.

— Сколько еще у него людей? — спросил Курце.

— По крайней мере, около тридцати.

Курце выругался. Его план лопнул: противник свои силы сконцентрировал, а мы свои — распылили. Я спросил у Пьеро:

— Ты держишь связь со своими людьми?

Он кивнул:

— Один наблюдает, другой у телефона.

Я посмотрел на Курце:

— Может, лучше привести их сюда?

Он яростно затряс головой.

— Нет, план все еще годится. Мы будем драться с бандой здесь, а те, кто сейчас в городе, атакуют их с тыла.

— Сколько у нас всего людей? — спросил я.

Курце ответил:

— Двадцать пять итальянцев и нас четверо.

— А у них не меньше сорока трех. Плохо дело.

— Те, что с нами, могут драться, но есть и другие, которые могут наблюдать. Я предлагаю позвать стариков, которые освободят бойцов от несения караульной службы, тогда наши боевые силы увеличатся, — предложила Франческа.

Рука Пьеро потянулась к телефону, но Курце решительно возразил:

— Нет! — Он откинулся на спинку стула. — Мысль хорошая, но слишком поздно. Перестроиться мы уже не успеем. Главное сейчас — не занимать телефон. Я хочу знать, что происходит у наших ребят в городе.

Опять потянулись тягостные минуты.

— А где Уокер? — вдруг спохватился Курце.

— Трудится на яхте, — ответил я. — Там от него больше пользы.

Курце фыркнул:

— Истинная правда. В драке от него толку никакого.

Затрещал телефон. Пьеро тотчас схватил трубку. Он слушал и сразу же быстро отдавал приказы. Я посмотрел на Курце, и он стал переводить:

— Четырех взяли… осталось тридцать девять, — закончил он мрачно.

Пьеро положил трубку:

— Молодцы ребята! Они двигаются в сторону пьяцца Кавур.

Под его рукой снова зазвонил телефон, и он снял трубку. Я сказал Франческе:

— Иди к яхте и скажи Уокеру, чтобы работал там, как будто за ним дьявол гонится. Тебе тоже лучше остаться там.

Когда она вышла из конторы, Пьеро сообщил:

— Торлони отбыл с пьяцца Кавур — две легковушки и два грузовика. Из наших там было всего два человека, и они уже упустили один грузовик из виду. Второй грузовик и легковушки двигаются прямо сюда.

Курце хлопнул по столу.

— Черт возьми, а куда же направился второй грузовик?

Я сказал насмешливо:

— Я бы не стал волноваться из-за таких пустяков. Раз ничего исправить нельзя, значит, обстоятельства будут меняться к лучшему. Хуже просто быть не может, и деваться нам некуда, поэтому будем драться.

Выйдя из конторы, я постоял в темноте. Джузеппе, караульный, спросил меня:

— Что происходит, синьор?

— Торлони со своими бандитами появится здесь через несколько минут. Скажи остальным, пусть приготовятся.

Вскоре ко мне присоединился Курце.

— Телефонную линию перекрыли, — сообщил он.

— Вот это здорово! Теперь мы вообще ничего не узнаем.

— Надеюсь, наши друзья сообразят, что к чему, и соберутся в одну группу. Если нет — мы пропали, — сказал он угрюмо.

Подошел Пьеро.

— Как ты думаешь, сыновья Пальмерини будут драться? — спросил я.

— Да, если их тронут.

— Сбегай к ним и скажи старику, чтобы поберегся. Не хотелось бы, чтобы ему досталось из-за нас.

Пьеро ушел, а Курце уселся у ворот наблюдать. Улица была пустынна и тиха. Мы долго ждали, но ничего не менялось. Может, Торлони растерялся, узнав, что исчезли его наблюдатели, и отложил налет? Или устроил перекличку и, обнаружив, что не хватает восьми человек, почувствовал себя не так уж уверенно?

Я взглянул на часы — 3.15. Если бы Торлони задержался, мы бы успели спустить яхту на воду и уплыть, а наши друзья разошлись бы. Я молил, чтобы он задержался хотя бы на полчаса.

Но мои надежды оказались тщетными.

Послышался шум мотора, с каждой минутой он становился все громче. Слева вспыхнул свет фар, показался мчащийся на большой скорости грузовик. Он поравнялся с верфью, свернул и поехал прямо на ворота.

Я благословил догадливость Франчески и крикнул по-итальянски:

— К воротам!

Грузовик врезался в ворота, раздался громкий треск сухого дерева, перекрытый тут же чудовищным грохотом, — это грузовик смял бок легковушке и остановился как вкопанный, изрядно встряхнув сидевших в нем бандитов. Мы не стали ждать, когда они очухаются, и тут же пошли в наступление. Я вскарабкался через разбитый автомобиль на капот грузовика и пробрался к пассажирскому месту. Сидевший там человек как пьяный мотал головой — по-видимому, он не ожидал такого сильного столкновения и врезался в лобовое стекло. Я добавил ему кулаком, и он тяжело сполз на пол кабины.

Водитель лихорадочно пытался завести заглохший двигатель, и я увидел, как Курце одним рывком выдернул его из кабины и швырнул в темноту. Кто-то из кузова заехал мне ногой по голове, и я не удержался на подножке, успев только заметить атакующую цепь наших людей.

Пока я приходил в себя, все кончилось. Курце вытаскивал меня из-под грузовика и спрашивал:

— Ты ранен?

Я потрогал шишку на голове.

— Нет, все в порядке. Что тут было?

— Эти парни толком не поняли, что в них врезалось, вернее, во что они врезались. Толчок был сильный, и их здорово тряхнуло. Сопротивляться они не могли, мы их просто выкидывали из грузовика.

— Сколько их было?

— Как сардин в банке! Видимо, они рассчитывали снести ворота, ворваться на верфь, а потом благополучно смыться. Но номер у них не прошел! — Курце посмотрел на ворота. — Здесь они больше не пойдут.

Ворота на верфь из самого уязвимого места в нашей обороне превратились в самое надежное. Затор из грузовика и легкового автомобиля полностью блокировал вход.

Подошел Пьеро и сообщил, что еще троих захватили в плен.

— Свяжи их и засунь к остальным, — посоветовал я.

Уж чего всегда в избытке на верфи, так это веревок. Теперь Торлони потерял одиннадцать человек, четвертую часть своих сил. Возможно, это заставит его хорошенько подумать, прежде чем предпринять новую атаку.

Я спросил Курце:

— Ты уверен, что они не обойдут нас с флангов?

— Абсолютно. Мы защищены с двух сторон зданиями. Он будет вынужден идти в лобовую атаку. Но, черт побери, куда же делся второй грузовик?

Резко зазвонил телефон.

— Связь же прервана! — Я посмотрел на Курце.

— Пьеро мне так сказал.

Мы побежали к конторе, и Курце сорвал телефонную трубку. Секунду он слушал, а потом произнес:

— Торлони…

— Надо поговорить с ним, — сказал я и взял трубку. Рукой прикрыв микрофон, прошептал: — У меня идея: приведи сюда Пальмерини. — И уже в микрофон спросил: — Что вам угодно?

— Это Халлоран?

— Да.

— Халлоран, будьте благоразумны, вы же знаете, шансов у вас никаких.

— Ваш телефонный звонок — доказательство, что шансы у меня есть, — ответил я. — Стали бы вы разговаривать со мной, если бы могли получить желаемое другим способом! А теперь выкладывайте ваше предложение, если оно у вас есть, если нет — можете заткнуться.

Голос его стал угрожающе ласковым.

— Напрасно вы так говорите со мной, вы еще об этом пожалеете. Я все знаю об этих ветеранах мадам Эстреноли, но у вас их слишком мало. Я думаю, мы поладим, если вы отстегнете мне половину.

— Катитесь к черту!

— Ладно, — сказал он, — тогда я сотру тебя в порошок и сделаю это с удовольствием.

— Еще одна атака — и сюда прибудет полиция. — Я тоже попытался его припугнуть.

Он подумал немного и вкрадчиво спросил:

— А как же вы им сообщите, если у вас нет телефонной связи?

— Я сделал кое-какие приготовления, — давил я на него. — С одним из них вы уже столкнулись. У вас ведь много людей таинственно исчезло, не так ли?

Я почти слышал, как напрягаются его мозги в поисках решения.

— Вы не позовете полицию, — пришел он к заключению. — Она вам так же нужна, как и мне. Халлоран, я сделал вам одолжение — избавил от Эстреноли, так ведь? Не могли бы вы вернуть мне должок?

— Должок за Меткафом, а не за мной, — отрезал я и повесил трубку. Вряд ли ему это пришлось по вкусу.

Курце спросил:

— Чего он хочет?

— Хочет получить половину, а может, просто хитрит.

— Сперва я увижу его в аду! — грубо сказал Курце.

— Где Пальмерини?

— Идет. Я послал за ним Джузеппе.

Едва Пальмерини вошел в контору, я спросил:

— Как дела на яхте?

— Дайте мне пятнадцать минут, только пятнадцать минут, и все будет сделано.

— Это не в моей власти. Послушайте, у вас есть несколько переносных прожекторов, которыми вы пользуетесь для работы в ночное время. Возьмите двух человек и принесите их быстро сюда. — Я обернулся к Курце. — Необходимо видеть, что происходит. На этот раз они полезут через стену, но, перебравшись сюда, им будет трудно выбраться обратно. Значит, следующая атака последняя — пан или пропал. А теперь смотри, что получается.

Я обрисовал в общих чертах свою затею с освещением, и Курце одобрительно кивнул.

За каких-нибудь пять минут мы установили прожектора, добавив к ним «фиат» и грузовик, чтобы усилить освещение их фарами. Распределив людей, мы устроились в ожидании атаки.

Долго ждать не пришлось. Из-за стены донеслись шорохи, и Курце сказал:

— Вот и они.

— Подождем, — выдохнул я.

Послышалось несколько глухих ударов — кто-то тяжело спрыгнул на землю. Я скомандовал: «Свет!» — свет вспыхнул.

Это было похоже на живые картины. Несколько бандитов уже стояли с нашей стороны, прищурившись от бьющего в них потока света. Некоторые только что приземлились и повернулись, чтобы взглянуть на происходящее.

Увиденное вряд ли придало им уверенности: сгусток ослепительного света, а дальше непроницаемая тьма, в которой может таиться опасность, в то время как сами они открыты и каждого хорошо видно. Не очень-то приятная ситуация для людей, готовивших, вероятно, внезапную атаку.

Бандиты топтались в нерешительности, и тут мы пошли на них одновременно с двух сторон. Пьеро вел группу справа, а Курце — слева. Я остался с маленьким резервом из трех человек, готовых вмешаться, если потребуется подмога.

Воспользовавшись замешательством противника, наши группы окружили бандитов, и в центре образовалась каша из орущих и дерущихся людей. Но бандиты все прибывали, быстро скатываясь со стены, и я уже собирался бросить на помощь свой маленький отряд, как вдруг услышал шум с другой стороны.

Кричали где-то сзади.

— Пошли, — скомандовал я, и мы понеслись вниз к яхте. Теперь стало понятно, куда направился второй грузовик с бандитами. Они зашли со стороны моря, и теперь у Торлони был шанс взять нас в кольцо.

Яхта была окружена. Одна лодка уже стояла на песчаном берегу, а вторая, переполненная людьми, как раз подходила к берегу. Бандиты пытались залезть на палубу, а наши люди храбро от них отбивались. Я разглядел маленькую фигурку Пальмерини — в руках его была веревка с блоком на конце, он крутил ею над головой, словно средневековым шаром на цепи. Еще круг — и блок попал в челюсть нападающего, тот грохнулся с лестницы, на которую успел взгромоздиться, и, бесчувственный, упал на землю.

Отчаянно дрались сыновья Пальмерини, я видел, как они сбросили одного. Тут же была и Франческа, размахивающая багром, как копьем. Она метнула багор в незваного гостя и острием пробила ему бедро. Он пронзительно вскрикнул и упал, багор так и остался торчать в его ноге. Я увидел гримасу ужаса на лице Франчески и отчаянно бросился в атаку со своим маленьким отрядом.

Но тщетно. Нам только удалось освободить осажденный гарнизон «Санфорд» — нападавших было раза в три больше, чем нас, и мы отступили. Бандиты не стали преследовать нас, они так ликовали, захватив яхту, что им не хотелось оставлять ее. Нам повезло с их глупостью.

Я огляделся, пытаясь разобраться, что происходит наверху. Отряд Курце оказался к нам ближе, чем я надеялся, должно быть, тоже отступили, но сам Курце в драке не участвовал, и это меня удивило. Если обе группы противника начнут действовать согласованно — мы пропали!

Франческе я сказал:

— Спрячься под этими мешками и сиди тихо. Может быть, хоть ты выберешься отсюда.

И сразу побежал к Курце.

— Что происходит?

Он ухмыльнулся и стер со щеки кровь.

— Наши ребята из города собрались и здорово бьют Торлони за стеной. Ему теперь отступать некуда — каждый, кто попытается уйти через стену, получит по башке. Отдышусь, и снова туда.

— Они захватили яхту, — сообщил я. — Обошли с моря, мы теперь тоже попали в клещи.

Грудь его заходила ходуном.

— Ладно, отобьемся.

— Постой, — сказал я, — посмотри-ка.

Мы увидели Торлони, Стоя под стеной, он визгливо покрикивал на своих людей, видимо, гнал их в новую атаку.

— Сейчас мы освободим эту часть верфи и будем надеяться, что этот сброд внизу подождет нас. Идем брать самого Торлони. Где Пьеро?

— Я здесь.

— Хорошо. Скажи ребятам: атаку начинаем по моему сигналу. Ты остаешься с Курце и со мной, втроем мы берем Торлони.

Обернувшись, я увидел Франческу.

— Я же велел тебе спрятаться.

Она только упрямо тряхнула головой. За ее спиной стоял старший Пальмерини.

— Старина, — обратился я к нему, — присмотри, чтобы она отсюда не уходила.

Он кивнул и обхватил ее руками. Курце я предупредил:

— Помни, нам нужен Торлони, больше ни на что не отвлекаемся.

И мы бросились вперед. Втроем — Курце, Пьеро и я — стремительно влетели на верхнюю площадку верфи, уклоняясь от каждого, кто пытался остановить нас. Мы не дрались, мы только бежали. Курце понял меня и несся так, как будто он на поле для регби и прорывается для последнего броска.

Но здесь нашей целью был не гол, а Торлони, и мы добрались до него прежде, чем он осознал, что происходит. Он взревел, и в руке его стальным блеском сверкнул пистолет.

— Расходимся, — закричал я, и мы разделились, окружая его с трех сторон. Оружие в его руке полыхнуло, и Курце споткнулся на бегу, но мы с Пьеро накинулись на Торлони. Я вскинул руку и ребром ладони ударил его, видимо, сломав ему ключицу, — он вскрикнул от боли и выронил пистолет.

После вопля Торлони на верфи воцарилась тишина. В поведении его людей появилась неуверенность, они оглядывались назад, пытаясь разглядеть, что произошло. Я подобрал пистолет и приставил его к голове Торлони.

— Отзови своих псов, — жестко приказал я, — или я выбью из тебя мозги.

Впервые в жизни я был так близок к убийству. Торлони понял это и побледнел.

— Остановитесь! — крикнул он.

— Громче, — приказал Пьеро и сжал ему плечо. Он скривился от боли и тут же заорал на своих:

— Кончайте драку! Это говорит вам Торлони!

Люди у него были случайные — дрались, потому что обещали заплатить хорошо, а если Хозяина взяли в плен, то и денег им не видать. У наемников бескорыстной преданности не бывает. Неуверенное шарканье ног, и вот уже их фигуры исчезают в темноте.

Курце сидел на земле, прижав к плечу руку. Сквозь пальцы сочилась кровь. Он отнял руку и посмотрел на нее в тупом изумлении.

— Мерзавец, прострелил меня! — сказал он растерянно.

Я подошел к нему.

— Как ты?

Он опять потрогал плечо и встал на ноги.

— Порядок. — Он посмотрел на Торлони. — А с тобой я еще посчитаюсь.

— Позже, — сказал я, — сейчас займемся теми, внизу.

Теперь к нам присоединились наши люди, быстро перелезавшие через стену. Это возвращались те, кого мы рассылали по городу. Они приняли бой в тылу у Торлони и победили. Объединившись в большой отряд, мы двинулись в нижнюю часть верфи, к нашей «Санфорд», впереди тащили упиравшегося Торлони.

Как только мы приблизились к яхте, я ткнул дуло пистолета в мясистую шею Торлони.

— Говори им, — потребовал я.

Он крикнул:

— Покиньте яхту. Уходите! С вами творит Торлони!

Бандиты, стоявшие вокруг «Санфорд», равнодушно смотрели на нас и не двигались с места. Пьеро снова сжал плечо Торлони, и тот заорал:

— А-а-а… Убирайтесь с яхты, говорю вам!

Тут захватчики разглядели за нашими спинами большое количество людей, сообразили, что их меньше, и медленно стали отходить к своим лодкам. Пьеро тихо сказал мне:

— Это бандиты из Специи. Вон тот человек в синей фуфайке — их вожак, Морле, француз из Марселя. — Он задумчиво смотрел на их лодки. — Ты еще можешь нахлебаться с ними. Ведь им безразлично, останется Торлони в живых или нет.

Я наблюдал, как люди Морле сталкивали свои лодки в воду.

— Справимся как-нибудь, если они сунутся, — сказал я. — Главное, выбраться сейчас отсюда. Скорее всего перепалка привлекла уже чье-нибудь внимание, сюда могли вызвать полицию — мы ведь наделали много шума, и выстрел был. Много у нас раненых?

— Не знаю, пойду — выясню.

Пальмерини вместе с Франческой пробирались к нам через толпу.

— Яхта не пострадала, — сказал он. — Можно хоть сейчас спускать ее на воду.

— Спасибо, — сказал я ему. Взглянув на Франческу, я быстро принял решение. — Не передумала плыть с нами?

— Нет, не передумала.

— Ладно, только времени на сборы у тебя маловато. Мы отплываем не позже чем через час.

Она улыбнулась:

— Мой маленький чемодан уже уложен. Я приготовила его еще неделю назад.

Курце стоял рядом с Торлони и не спускал с него глаз.

— Что будем делать с этим? — спросил он.

— Возьмем его с собой, пусть поплавает. Он еще нам может пригодиться. Франческа, Кобус ранен, ты не могла бы хоть на скорую руку перевязать его?

— Ой, я не знаю, — ответила она. — Куда ранен?

— В плечо, — рассеянно ответил Курце. Он наблюдал за Уокером, слоняющимся по палубе яхты. — Где был этот kerel, когда началась заварушка?

— Не знаю, — ответил я. — Я не видел его все это время.

Мы легко спустили «Санфорд» на воду — помощников было хоть отбавляй. Почувствовав под ногами неустойчивую теплую палубу, я вздохнул с облегчением — как давно я мечтал об этом! До отплытия время еще было, я вернулся к Пьеро и отозвал его в сторону.

— Скажи Графу, что Франческу я взял с собой. Так, думаю, будет лучше. Торлони захочет свести счеты. Вы-то за себя сможете постоять, а ее оставлять опасно.

— Решение правильное, — согласился он.

— Если Торлони попытается еще что-нибудь выкинуть, ты теперь знаешь, как с ним надо обращаться. С его шестерками не связывайся, а выходи прямо на Торлони. За свою жизнь он видишь как трясется. А я втолкую ему, что если он опять примется за свои глупости, то кончит где-нибудь на дне залива. Узнал о раненых?

— Да, ничего серьезного, — ответил Пьеро. — У одного сломана рука, у троих ножевые ранения, а трое или четверо контужены.

— Слава Богу, никого не убили, — сказал я. — Я этого очень боялся. Думаю, Франческе есть о чем поговорить с тобой, поэтому я вас оставлю.

Мы сердечно пожали друг другу руки, и я поднялся на борт. Пьеро оказался замечательным человеком, хорошо с таким рядом в бою.

Разговор у них получился недолгий, и скоро Франческа уже стояла рядом со мной на палубе. Она тихо плакала, и я обнял ее, чтобы утешить. Расставаться с родиной грустно при любых обстоятельствах, но при таких, как у Франчески, грустно вдвойне. Я расположился в кокпите, положив руку на штурвал, а Уокер завел двигатель. Услышав шум работающего двигателя, я снова почувствовал себя капитаном.

«Санфорд» стала медленно отплывать. Долго мы еще видели освещенную площадку перед ангаром, на которой остались наши итальянские друзья. Они не расходились, продолжая смотреть нам вслед. И я понял, как мне грустно расставаться с ними.

— Мы когда-нибудь вернемся, — сказал я Франческе.

— Нет, — тихо ответила она. — Мы никогда не вернемся.

Мы устремились в ночь со скоростью шесть узлов, держа курс на юг, мимо мыса Портовенто. Я смотрел на мачту, едва различимую на фоне звездного неба, и думал, сколько времени нам понадобится на закрепление бегучего такелажа. На палубе царил такой хаос, что выражение «корабельный порядок» становилось насмешкой, но сделать в темноте ничего было нельзя, приходилось ждать рассвета. Уокер спустился в салон, а Курце на передней палубе сторожил Торлони. Франческа находилась рядом со мной, и мы тихо разговаривали, строя планы нашей совместной жизни.

Вдруг Курце спросил:

— А когда мы избавимся от этой мрази? Он лезет ко мне с вопросами! Боится, что мы бросим его за борт, а он не умеет плавать.

— Скажи, что мы высадим его на берег ближе к Портовенто, — сказал я. — Перевезем в ялике.

Курце ворчливо высказал свое пожелание избавиться от Торлони побыстрее и снова замолчал. Франческа спросила:

— А что с мотором? Мне кажется, у него другой звук.

Я прислушался и действительно уловил посторонний шум, но дело было не в нашем двигателе. Я уменьшил обороты — где-то неподалеку, со стороны правого борта, в море работал другой мотор.

— Спускайся быстро вниз, — сказал я Франческе и тихо — Курце: — К нам пожаловали гости.

Он бросился на корму. Я кивнул вправо, и мы разглядели в темноте белый выступ носового волнолома, приближавшийся к нам полным ходом.

С воды донесся голос:

— Месье Халлоран, вы слышите меня?

— Это Морле, — сказал я Курце и прокричал: — Да, слышу.

— Мы идем на абордаж, — крикнул он, — сопротивление бесполезно.

— Опять вы за свое, — крикнул я. — Что вам еще нужно?

Курце рассвирепел и двинулся вперед. Я выхватил из кармана пистолет Торлони и взвел курок.

— Вас только четверо, — орал Морле, — а нас много.

Носовое ограждение оказалось совсем рядом, и я смог разглядеть лодку. Людей на ней было действительно много. Потом она подошла к борту нашей яхты настолько близко, что они стукнулись планширами. Морле прыгнул на палубу «Санфорд». Нас разделяло всего четыре фута, и я выстрелил ему в ногу. Он вскрикнул и упал в воду.

Курце в это время поднял одной рукой извивающегося от страха Торлони.

— Получайте эту мразь! — рявкнул он и сильным броском швырнул Торлони в лезущих на палубу людей. Торлони взвыл и, падая, смел их, как кегли, в собственную лодку — из-за резкого крена левого борта бандиты чуть не попадали в воду.

Я воспользовался их замешательством, и расстояние между лодками стало быстро увеличиваться. По-видимому, они потеряли управление. Наверно, сбило рулевого, подумал я.

Мы слышали, как бандиты кричали, вылавливая из воды Морле, но атаковать больше не решились. Получить еще одну пулю никому не хотелось.

При свете луны мы убедились, что наш кильватер чист, и взяли курс в открытое море. Надо было успеть в Танжер — времени оставалось в обрез.