"Надежда победителя" - читать интересную книгу автора (Файнток Дэвид)13Голова раскалывалась. Я разлепил глаза. Сплошная чернота. Неужели ослеп? Я ощупал себя, застонал от боли. На голове кровоточила огромная шишка. Я понял, что сижу у стены, вспомнил ожесточенную драку, мельканье цепи, дубины. На ощупь я пополз на четвереньках к двери, тыкался как слепой котенок в стены, в обломки стола, наткнулся на кого-то костлявого. Труп! Я с отвращением отер ладони о пыльный пол, о китель. Где же чертова дверь? Надо выбраться, не сидеть же тут вечность. Пришлось переползти через коченеющий труп, выставив вперед руку, кое-как ориентируясь по сквозняку. Ударился лицом обо что-то твердое, разбил нос и губы, наконец нащупал дверь, толкнул ее. Прохладный воздух. Почему не пришел Джоз Гиерра? Может быть, он еще ищет меня? Надо крикнуть. Вдруг Джоза нет, а на мой призыв сбежится шпана? Тогда они меня, слепого, легко добьют. Господи, помоги! Спаси меня ради Анни! У нее никого больше нет. Я кое-как встал. Что это? Свет? Я протер глаза, глянул снова. Огоньки! Я не слепой! До меня дошло, что я провалялся без сознания весь день до ночи. А россыпи огоньков вдали – это, наверно, небоскребы Манхэттена. Если так, значит, клиника должна быть в том направлении. Или в том… Черт возьми, как сориентироваться? Спокойно, главное – не паниковать. Залаяли собаки. У меня мурашки поползли по спине. Голоса. Совсем рядом. Неясные тени. Вдруг я чихнул. Кто-то испуганно взвизгнул. Удаляющийся топот ног, тишина. Мой разбитый рот невольно расплылся в улыбке. Жители трущоб боятся меня не меньше, чем я их. Сквозь щели лачуг просачивался тусклый свет. Значит, там кто-то есть. Я побрел, обо что-то споткнулся, упал лицом в какой-то мусор, выругался, встал. Почему я такой болван? Какого черта полез в эти трущобы? Вдали рокотал вертолет, шарил лучом прожектора. Полиция? Как подать им сигнал? Кричать бесполезно, не услышат. Может быть, у них есть приборы ночного видения? Вряд ли, с такого расстояния лица им не разглядеть. Значит, мой сигнал должен быть световым. Вломиться в чью-то халупу и найти там огонь? Я усмехнулся оскалом дикаря. Мощный удар в спину бросил меня наземь. Сверху навалились, начали стаскивать с меня китель, снимать ботинки. Краем глаза я увидел в сумраке чью-то морду, извернулся и пнул в нее изо всех сил. Морда пропала, но засвистела дубина. Я пригнулся, дубина прошла в сантиметре от моей головы. Я вскочил и бежал, как от самого сатаны, виляя между халуп. Острый камень в расшнурованном болтающемся ботинке раздирал подошву. Наконец погоня затихла, я наступил на что-то мягонькое. Душераздирающий вопль кота слился с моим. Господи Боже ж ты мой! Куда я попал?! Промчавшись бог знает сколько, я прислонился к брошенному электромобилю, отдышавшись, до-петрил, что стою на широкой улице, в отчаянии заорал во всю глотку: – Анни! Я здесь! Выходи, ради Бога! Призыв услышали. Приближающийся топот прочистил мне мозги, я спрятался за машину, пригнулся и побежал. А куда? Куда, черт возьми, я бегу? Если справа Ман-хэтген, то, значит, на юг? Или на запад? Похоже, я несусь на восток. Короче, во тьму. Клиника должна быть на 161-й улице. Где же ее огни? Надо спрятаться до утра, при свете, возможно, я выберусь. Сзади звякнула консервная банка, впереди трепетали отсветы пламени. Я бросился на свет. Шестое чувство заставило меня замедлить бег. Крадучись, я вышел к костру, притаился. Вокруг него плясали причудливые фигуры, словно сошедшие с картин Иеро-нима Босха. Одна скакала со стулом, другая – с бутылкой, у третьей на голове каркала и кудахтала птица. Некоторые были голыми. Над костром на вертеле жарилась собака. Шаг за шагом я осторожно пятился, за спиной зарычал зверь. Я оглянулся – красные глазища, огромная зубастая пасть. От моего нечеловеческого крика зверюга отпрянула, я ринулся к костру. Возможно, то была просто собака, но желания связываться с ней у меня почему-то не было. Лучше пусть меня растерзают люди. Дикая пляска замерла, сатанисты схватились за ножи, вооружились горящими головешками. Я перепрыгнул через костер, сбил по пути лысую девку, нырнул во мрак. За мной гнались голые дикари, бешеная собака и демоны тьмы. От человекообразных я отрывался, а зверь не отставал. Я притормозил, поднял кирпич, швырнул в пса. Тот жалобно взвизгнул и отскочил. Я снова помчался, зверь снова за мной. Крики и свист дикарей тоже не утихали. Ботинок на ноге болтался, легкие горели огнем, а погоня не знала усталости. Где же, черт бы ее побрал, полиция? Почему ее нет как раз в самый нужный момент? Где ближайший полицейский участок? Кажется, Джоз Гиерра говорил, на 175-й. Я свернул за угол. Рядом упал камень, потом горящая головня. Значит, дикари тоже свернули. А силы уже на исходе. На пронзительный свист из окрестных хибар выскакивали молодчики, за мной погнались еще две собаки. Обложили со всех сторон! Я метался, как загнанный волк. 165-я улица. Еще десять кварталов, а сил уже нет. Держаться! Еще немного! Главное – не сбиться с ритма… – … Быстрее, Сифорт! – подгонял топавший сзади сержант Таллор, угрожая ткнуть мне в спину дубинкой. Я сделал рывок и на несколько метров приблизился к толпе кадетов, бегущих вокруг стадиона Фарсайда. Конечно, сержант при желании легко мог бы достать меня дубинкой, но отставал я не слишком сильно, а Таллор честно соблюдал правила. Он был честен во всем. Я бежал изо всех сил. Касание сержантской дубинки означало порку. Такое случалось не каждый день, но все же довольно часто. Казалось, бегущий впереди каждый раз чуточку прибавлял скорости. Оставалось два круга. Робби Ровер держался в первой половине нашей слегка растянувшейся группы, впереди несся капрал Толливер. Выдержу ли сегодня? За месяцы, проведенные в Фарсайде, я заметно окреп и подрос, скоро предстояло сменить униформу на новую, большего размера. Голос тоже менялся, пробивались басистые нотки. Сержант Таллор опять нагонял. Конечно, я мог сделать еще один рывок, до группы оставался какой-то десяток метров, но тогда я точно не выдержал бы последний круг. Я споткнулся, не упал, но разрыв увеличился, а сержант Таллор сзади приблизился. Пришлось делать рывок. Вскоре я догнал хвост толпы, сержант отстал на четверть крута. Теперь главное выдержать. Пошел последний круг. Сзади неумолимый топот сержанта. Черт возьми, не надо порки! Легкие разрывались. Так нечестно! Меня выпороли всего неделю назад! Правда, не зверски, но все же… За отставание в беге порют не сильно, но каково унижение! – Живее! – крикнул сержант. Голос его прозвучал в страшной близости, топот ног сзади все приближался. Наконец, он стал протягивать дубинку, но я успел рвануться вперед. До касания оставалось всего несколько сантиметров. Очередной рывок вымотал последние силы, я снова начал сбавлять темп. Сержант опять протянул дубинку, а рывка не получалось. И тут я упал как подкошенный. – Ой! Нога! – стонал я, катаясь по дорожке, обхватив обеими руками ступню. – О Боже! Боже мой! – Не поминай имя Божие всуе, – сурово прикрикнул сержант, присел рядом со мной, начал ощупывать вывих. – Можешь шевелить ступней? Больно? А тут? – Больно, – стонал я. – Наверно, вывихнул. – Ничего, это пройдет. – Таллор свистнул сержанту Свопсу. Посовещавшись, сержанты поставили оптимистический диагноз. – Все кости целы, Ник, – утешил меня Свопе. – Но на всякий случай отведу тебя в лазарет. Надеюсь, на носилках нести тебя не придется? – Доковыляю сам, сэр. – Хромая и подпрыгивая, опираясь на Свопса, я дотащился до лазарета. Врач обследовал мою ногу приборами, переломов не нашел, наложил холодную повязку на час, а потом отпустил в казарму. Я принял душ, переоделся. На обед я шел, жутко хромая. После на занятиях я был рассеян, но инструктор смилостивился надо мной и не стал наказывать. Ужинал я без аппетита, сержант Свопе тоже сжалился и освободил меня от обязанности уносить поднос с посудой. Весь свободный час перед отбоем я лежал на койке. – Как нога? – заботливо спросила Сандерс, присаживаясь рядом. – Нормально, Арлина, – улыбнулся я. – Видел Петерсона? – зашептала она. – Вчера вечером получил по первое число. – Как? – На занятиях по навигации неудачно передал шпаргалку, инструктор заметил и влепил ему наряд, а у Петерсона их уже было девять. Ну и его послали на порку к Зорну. – Теперь понятно, почему он лежит на животе. – А после порки он ходил к адмиралу. Такова традиция: выпоротый кадет должен предстать перед начальником Академии и произнести сакраментальные слова: «Докладывает кадет Петерсон, сэр! Лейтенант Зорн передает вам привет и просит списать с меня десять нарядов». – А после этого я видела его голого в душе, – шептала Арлина мне прямо в ухо. – Так вот, у него нет никаких следов! Вообще никаких. Его не пороли! – Может, Зорн сжалился над ним? – шепнул я. – Разве он хоть раз над кем-нибудь сжалился? – фыркнула она. – Тогда почему он не выпорол Петерсона? – Потому что Петерсон не ходил к Зорну, прошлялся где-то некоторое время, а потом соврал начальнику, будто его выпороли. Я аж присвистнул. Какова наглость! Ай да Петерсон! Если о его вранье узнают… – И что ты собираешься делать? – спросил я. – А ничего. Это его дело. Извини за грубость, но он сам ищет приключения на свою жопу. – Ха-ха. Арлина ушла к своей койке, а я стал с интересом следить за Петерсоном. Хороший малый, жалко его. Звякнул предупредительный звонок, свободный час закончился. Кадеты засуетились – скоро отбой, пора готовиться ко сну. Отбой. Погас свет. В казарму вошел сержант Свопе, внимательно осмотрел притихших в койках кадетов, мрачно скомандовал: – Кадет Петерсон, встать! – Тон сержанта не предвещал ничего хорошего. – Есть, сэр! – мгновенно вскочил бедолага Петерсон. – Надень штаны и рубашку. – Есть, сэр. – Одеваясь, Петерсон старался не поворачиваться к сержанту голой спиной. – К начальнику Академии! Живо! – Есть, сэр! – Петерсон метнулся к выходу. – Стой! С сумкой! – Есть… Что, сэр? – Что слышал! – рявкнул сержант. – Живо! В ужасе побросав свои вещички в дорожную сумку, кадет Петерсон выбежал из казармы. Сержант Свопе медленно прошелся между рядов, сел на койку Петерсона, помолчал, заговорил, глядя в стену: – Военно-Космический Флот прилагает все силы, чтобы сделать из вас достойных офицеров. Мы обучаем вас, воспитываем, тренируем. Мы вправе ожидать от вас усердия и прилежности. И честности! Вы должны понять, что честность необходима прежде всего вам самим. В космосе, а тем более в бою, вам не обойтись без поддержки товарищей, без взаимного доверия. В трудную минуту вы должны быть уверены, что сможете положиться на соратников, доверить им свою жизнь, а заслужить такое доверие может только кристально честный человек. – Сержант встал. – На вас полагаются не только ваши товарищи, но и весь Военно-Космический Флот. Все – гардемарины и адмиралы, солдаты и офицеры, повара и инженеры. Все они верят вашему честному слову. Вы не имеете права лгать. Помолчав, сержант сел. В казарме стояла звенящая тишина. – Что такое ложь? Предположим, я провожу в казарме проверку, а кто-то из вас незаметно пнул валяющийся на полу носок под кровать. Это еще не ложь. Но если я спрошу: «Кадет, не валяется ли у вас под койкой носок?», тогда кадет обязан ответить мне правду. Если же он соврет, то это будет настоящая ложь. Нечестность – это нарушение присяги. Ложью вы отделяете себя от флота, становитесь нам чужими. Рано или поздно флот изгоняет лжецов из своих рядов. Именно это произошло с кадетом Петерсоном. Мы вовремя заметили раковую опухоль его лжи, вовремя вырезали ее, не дали ей расползтись. Но следить за здоровьем флота должны не только мы, но и вы, кадеты, как часть флота. От вас зависит его будущее. Вы должны сами оберегать свою чистоту. Сержант встал: – Вопросы есть? Может, кто-нибудь хочет мне что-то сказать? – Казарма молчала. Сержант направился к двери. – Я хочу сказать, сэр! – крикнул я дрожащим голосом. – Говори, Сифорт. – Я сегодня соврал. На самом деле я не вывихнул ногу, я притворился… Долгая пауза. – Иди за мной, – наконец приказал сержант. Я стоял в его квартирке в одних трусах, дрожа от холода. – Зачем ты это сделал, Сифорт? – Сержант Таллор собирался коснуться меня дубинкой. – Значит, ты испугался порки? – Да нет… – мямлил я, – не то чтобы испугался… Просто… Виноват, сэр! – Хватит бубнить, говори правду! – Я чувствовал, что не выдержу, не было сил на рывок, я поддался страху и упал. – Мои уши пылали. – Так испугался нескольких ударов кнутом, что забыл о чести? – Нет… Так точно, сэр! – От стыда мне хотелось провалиться сквозь землю. Если б он отвернулся хоть на секунду! Я мигом выполз бы сквозь ту щелочку под дверью. – Читай. – Он протянул мне папку с моим личным делом. Я раскрыл папку. Моя фотография, экзаменационные оценки, результаты тестов, характеристики. А вот запись, датированная сегодняшним днем: «Симулировал вывих ступни, чтобы уклониться от порки. Рассмотрение дела отложено». Я закрыл папку. – Значит, вы знали… – Я заставил себя смотреть сержанту в глаза. – Тогда почему меня не выгнали, как Петерсона, сэр? – Мы надеялись, что ты сознаешься сам. Как видишь, наши надежды оправдались. – Что теперь со мной будет? – Это решит Таллор. Иди к нему, только вначале оденься. Через пятнадцать минут, полумертвый от страха, я постучался к сержанту Таллору в дверь. – Докладывает кадет Сифорт, сэр! – Долго же тебя пришлось ждать, – понимающе прокомментировал Таллор. Вид у него был такой, что я опять начал сгорать со стыда. – Простите… – Объяснить тебе, что ты наделал? – Я уже понял, сэр. – Тогда скажи, чем отличается твой поступок от поступка бывшего кадета Петерсона? Отличие, несомненно, было, по крайней мере так мне казалось. Ведь Петерсон соврал по-настоящему, а я всего лишь пошел на невинную хитрость. Правда, и сходство было. Я тоже уклонился от порки… Я смотрел сквозь стену далеко-далеко, видел среди холмов родной дом, отца. Меня выгонят из Академии, я вернусь в Кардифф и буду постигать науку мужества там. Возможно, когда-нибудь я даже научусь беречь свою честь. – Ничем не отличается, сэр, – выдавил я. – Меня тоже надо выгнать из Академии. – Что надо, а что не надо, я буду решать сам! – Так точно, сэр. – Может быть, обойтись поркой? – Это слишком слабое наказание. И вообще, я случайно попал в Академию. Я ведь не прошел Финальный Отбор. Приемная комиссия сразу догадалась, что я недостоин быть офицером флота. – Полегче, Сифорт! Не зарывайся! – Это правда, – стонал я сквозь слезы. – Значит, так… – Сержант надолго задумался. – Порки не будет. – Почему? – Ты осознал свою вину, раскаялся, это главное. А порка тут не поможет. – Как тогда вы меня накажете? – Четыре наряда. Кроме того, будешь мыть посуду в камбузе месяц. Работа нелегкая, но думать не мешает, а тебе есть над чем поразмыслить. – Спасибо, сэр. – Иди. Постой! Знаешь, Никки, я не собирался касаться тебя дубинкой. – Но у меня уже не было сил бежать! – Повторяю, я не собирался касаться тебя! Я видел, что ты стараешься изо всех сил. – Так я же не знал, – заревел я. – Вы были так близко. – Только для того, чтобы заставить тебя выложиться. Наконец я все понял. С первых дней пребывания в Академии нас учили выкладываться до конца, на полную катушку, то есть ни на что не жалеть сил. «Выкладываться» – это словечко в лексиконе Академии было основным. – Во время бега концентрируйся на каждом шаге, словно он последний, – наставлял меня сержант. – На самом деле ты выносливее, чем тебе кажется. Ты просто себя не знаешь. Твои резервы практически безграничны. Вот то главное, что ты должен понять. – Простите, сержант, теперь я все понял. – Верю. Иди. Возвращался в казарму я с облегчением. – Держите его! Он чешет к легавым! 169-я улица. Еще шесть кварталов до 175-й, а легкие – на пределе. Шпана не отставала, один из них гнался за мной на ржавом велосипеде. – Клевый кусок мяса! Зажарим на ужин! – весело орал он. Я свернул на тротуар, но там было полно мусора, я. подвернул ногу и чуть не потерял болтающийся ботинок. Пришлось вернуться на проезжую часть. Здесь было почище. Велосипед скрипел ржавой цепью всего в нескольких метрах за моей спиной. Резко остановившись, я толкнул велосипедиста и снова набрал скорость. Любитель человечины пропахал рылом асфальт. Я задыхался, сил не было. – Есть силы, Сифорт. На пять кварталов не хватит, сержант. – Бежать! Приказ есть приказ, выполняй любой ценой. И я выполнял. 172-я улица. Почему время остановилось? Наконец 173-я. Большая часть кровожадной толпы отстала, гналась лишь горстка молодчиков, улюлюкала, выкрикивала ругательства. Только бы не упасть! Полицейский участок должен быть освещен. Как же иначе! Но почему вокруг так темно? Пожалуйста, Господи! Джо сказал, 175-я. Не заставляй меня бежать через весь город. Даже ради Анни я этого не смогу. Каким-то чудом мне удалось добежать до угла. Вот она, 175-я! Где этот чертов участок?! Там! Один квартал на восток! Свет! Окруженное высоким проволочным забором, здание полиции походило на крепость, возвышающуюся в гордом одиночестве – все дома вокруг были снесены. Последние метры. Я был на последнем издыхании. Сзади двое молодчиков, один схватил меня за рубашку. Щелчок лазерного выстрела, молодчик упал, его дружок отступил во мрак. Я понял – выстрелили из здания. Где же ворота? Идти уже не в мочь. Я ухватился за проволоку. Шипение, адская боль. Я отдернулся от бьющего током забора, на ладони остался ожог. Из мрака грянул взрыв злорадного смеха. Стеная от боли, пошатываясь, я плелся вдоль забора едва живой. Ворота! Слава Богу! Почему заперты! Я замолотил в металлическую дверь кулаком. – Помогите! – Крика не получалось, мое горло исторгало невразумительный хрип. – Отвали от ворот! – загремел динамик над воротами. – Участок закрыт до утра! – Помогите! – Бродягам не помогаем. Можем прикрыть тебя до угла, а дальше спасайся сам, – ответили из крепости. – Я Николас Сифорт! ОТКРОЙТЕ, НА ХРЕН, ВОРОТА! – Его не пускают! – ликовала нечисть во мраке. – Получай, вояка! Зажарим! В меня полетели камни. – Да это же тот самый, о котором говорил лейтенант Че, – едва слышно донеслось из динамика. Видно, в крепости забыли выключить микрофон. – Открывайте ворога! Мне в голову попал камень. Я осел у ворот. В лоб ударил кирпич. Полный мрак. – Как вы себя чувствуете, сэр? Я лежал в яркой комнате, на лбу было что-то холодное. Сознание прояснилось, я разглядел склонившегося надо мной парня в синей униформе. – Вы кто? – слабым голосом спросил я. – Патрульный офицер Уэзли Де-Брок, сэр. – Где я? – В полицейском участке на 175-й улице. Я попытался сосредоточиться: – Помогите мне сесть. – Осторожнее, капитан, у вас серьезные раны. Сейчас я доложу старшему лейтенанту Че, что вы пришли в сознание. – Постойте. – Я осмотрел себя. Ладонь была перевязана бинтом, рубашка изорвана, кителя не было. Я взглянул в огромное зеркало во всю стену комнаты. Боже мой! На лбу огромная темно-синяя шишка, под носом засохшая кровь, разбитые губы вспухли. – Красавец. Как на обложке журнала. – Вам еще повезло, сэр. В этих трущобах некоторых превращают в мешок костей, а потом жарят. – Почему вы не открывали ворота? – Мы не могли поверить, что вы решитесь сунуться в этот район, да еще среди ночи; думали, трущобники нас разыгрывают. Правда, какой-то лейтенант из Британии звонил нам раз сто и клялся, что вы обязательно пойдете в трущобы. Он хорошо вас знает. Понятно, это Толливер. Вот уж не думал, что так обо мне позаботится. – Мистер Де-Брок, почему правительство так запустило этот район? Почему бы не навести здесь порядок армией, если полиция не справляется? – Я похромал к креслу. – Затрудняюсь ответить, сэр. – Патрульный Де-Брок печально отвернулся к окну. – Я бы закрыл даже наш полицейский участок. Лучше сдать Бронкс трущобникам, но зато сконцентрировать все силы в Манхэттене, навести порядок хотя бы там. – Почему правительство города не идет на это? – Все дело в том, что оставшиеся здесь добропорядочные граждане исправно платят налоги, а потому имеют право голоса. Они хотят хоть какой-то зашиты. Именно их голоса не дают правительству убрать отсюда последние полицейские участки. – Вы защищаете этих людей? – Днем с грехом пополам защищаем, а ночью сами видели, что творится. – Но ведь у вас есть оружие! Много оружия. – Раньше мы патрулировали и ночью, но в прошлом ноябре трущобники сбили наш вертолет. Трое офицеров погибло. Вы даже не представляете себе, какие тут банды. – В голосе Де-Брока сквозила безысходность. – Я служу в полиции шесть лет, но с таким, как в Бронксе, сталкиваюсь впервые. – Моя жена где-то в другом районе. – Иное у меня не укладывалось в голове. Не могла же она добровольно уйти в эти трущобы! – Пойду доложу начальнику участка. Я осторожно облокотился на спинку кресла. Все тело болело, ныло, саднило. Вскоре торопливо вошел начальник участка. – Слава Богу, вы выбрались из этого пекла! – воскликнул он, протягивая мне руку. – Можете остаться у нас до утра, а если желаете, мы отвезем вас на вертолете, куда вам нужно. – Найдите мою жену. – Пытаемся. Вы же сами видели, в каких условиях приходится работать, здесь у нас не райские кущи. Я тяжко вздохнул. Как быть? Похоже, найти кого-нибудь здесь нельзя даже днем, тем более ночью. Торчать тут – зря тратить время. Меня ждет Академия. Лапочка, дорогая! Я люблю тебя. Прости, но я ничего не могу для тебя сделать. – Ладно, отвезите меня в отель «Шератон». – Вызовите вертолет, – приказал начальник Де-Броку. – По пути остановимся в клинике. – Я тяжело поднялся. – Там осталась моя сумка. Вертолет приземлился на территории клиники. Де-Брок спрыгнул на землю, пошел за моей сумкой. Из будки у ворот выбежал взъерошенный Адам Тенер, заглянул в салон вертолета. – Это вы, сэр? Слава Богу! Я уже не знал, что делать! Звонил мистеру Толливеру… – Он в ужасе вытаращился на мою изодранную, окровавленную рубаху, забинтованную кисть, кровоподтек на лбу. Наконец вспомнил устав, вытянулся, отдал честь. – Докладывает гардемарин Тенер! Сэр, хоть вы и приказали мне ждать вас в отеле, но… понимаете… – Хватит мямлить! – зарычал я. – Договаривай свои гребаные фразы до конца! – Я так беспокоился о вас, – пролепетал он. – Извини. – Я отвел взгляд. – Я попал в такую… в такой переплет. Де-Брок подбежал к вертолету с сумкой, Адам посторонился. – Этот малый полетит с нами? – спросил Де-Брок. – Похоже на то, – буркнул я. В полете над ночным неприветливым городом Адам помог мне надеть чистую рубашку, но от этого мой вид не стал презентабельнее. Когда я хромал через просторный вестибюль роскошного отеля, обслуга косилась на меня, как на прокаженного. Наконец с помощью Адама я добрался до своего номера, залег в ванну и долго-долго отмокал от трущобской грязи. В чистой одежде, в свежих бинтах я устало плюхнулся в кресло, попросил Адама принести телефон, связался с Адмиралтейством. – Говорит капитан Сифорт. Соедините меня с адмиралом Дагани. Срочно! – В его приемной дежурит капитан Хелгар, сэр, – ответил дежурный лейтенант. – Адмирал сейчас у себя дома и наверняка спит. – Разбудите его. – На это я имею право лишь в случае боевой тревоги и приравненных к ней ситуаций. Если хотите, соединю вас с капитаном Хелгаром. Капитан Хелгар старше меня, значит, приказывать ему я не могу, а драгоценное время уходит. Надо нажать на лейтенантика. – Мне нужен Дагани, а не Хелгар! – рявкнул я. – Живо соедините меня с адмиралом! Или я сниму вас с… сниму с вас шкуру! В трубке воцарилась тишина. Меня охватили сомнения. А что если фокус не пройдет? Если с должности снимут меня? Дагани охотно воспользуется моим промахом и отправит в отставку. Через минуту раздался голос самого адмирала: – Дагани слушает. – Ник Сифорт. – Знаю уже. Лейтенант Шпрей чуть не обоссался. Интересно, что вы ему наболтали? – Сэр, у меня большая беда, очень нужна ваша помощь. – Что стряслось, Сифорт? – Теперь тон адмирала был совсем другим: серьезным, участливым. – Пропала моя жена. – Я бегло, в нескольких фразах, объяснил ему суть происшедшего и добавил: – Я отправился на ее поиски в страшной спешке, поэтому вовремя известить вас о своей отлучке не успел, но Толливер сумеет поддерживать на базе порядок, я в нем уверен. – Чем мы можем вам помочь? – Во-первых, прошу у вас разрешения на отпуск, мне понадобится еще несколько дней; во-вторых, не сообщайте об этом журналистам. – Хорошо, Сифорт. Ради Бога, не беспокойтесь, я прекрасно вас понимаю и не собираюсь чинить каких-либо препятствий. Только вот насчет журналистов у меня иное мнение. Почему бы им не сообщить о пропаже вашей жены? Если об этом узнают все, если ее фото появится во всех средствах массовой информации, тогда поиски намного облегчатся. – Сэр, вы не представляете себе, что здесь творится. Если трущобники пронюхают о розыске, последствия непредсказуемы. Они могут захватить ее в заложницы и потребовать с меня выкуп, а скорее всего, просто убьют ее. Они ненавидят всех, кто не живет в трущобах. – Ладно, как скажете. Что еще для вас сделать? – Мне нужны помощники, но я не могу отрывать от работы своих офицеров, в Академии и без того не хватает людей. – Обратитесь в отдел кадров Адмиралтейства, я прикажу им дать вам любого, кого назовете. Такого великодушия от Дагани я, честно говоря, не ожидал. – Сэр, даже не знаю, как вас отблагодарить… – Сделайте уступку сенатору Боланду, хоть самую малюсенькую. Не слишком ли многого я от вас требую, капитан? Малюсенькую? Пожалуй, это действительно слишком много. – Извините, сэр, но… Адмирал ехидно фыркнул. – Не знаю, Сифорт, чем вы его так запугали, но он в разговорах со мной почему-то больше не упоминал о своем сыне. Ну, погодите, когда-нибудь я это выясню. – Могу рассказать вам об этом прямо сейчас. – Не надо, – хихикнул Дагани, – я догадываюсь, этого мне достаточно. А теперь, Ник, разрешишь мне немного вздремнуть? – Конечно, сэр! Разумеется! Отдыхайте! – Удачи вам в поисках, я помолюсь за вас. – Спасибо, сэр. – Доброй но… – Адмирал! – выпалил я. – Что? Мне мерещилась тень сержанта Дарвина Свопса. Пришлось набраться духу и признаться начистоту: – Недавно я совершил нехороший поступок, угрожал капитану Хигби из отдела кадров, наврал ему, будто у меня есть влиятельные друзья, которые могут стереть его в порошок. – Я затаил дыхание, ожидая взрыва негодования. – Ник Сифорт, вы слишком честный человек, – спокойно, с усталым вздохом произнес Дагани. – Не понимаю вас, сэр. – Видите ли, молодой человек, вы знаете только один космический флот, а на самом деле их два. Один флот охраняет планеты и торговые корабли, сражается с космическими чудовищами. Это настоящий боевой флот. А второй флот, с которым приходится иметь дело мне, ведет сражения на другом фронте. Мы, тыловые бойцы, выбиваем средства для строительства новых кораблей, организуем снабжение, короче, занимаемся совсем другой работой. Первый флот, в котором служили вы, держится на кристальной честности своих офицеров. Во втором флоте дело обстоит несколько иначе. Мы политики, молодой человек, а политика – не вполне чистое дело. Мы вынуждены принимать сынков сенаторов вне конкурса, вынуждены скрывать от журналистов неприятную правду, вынуждены делать много всякого такого, что противоречит привычному вам понятию чести. Такова плата за новые корабли, за высокий конкурс в Академию. Все это делается в интересах настоящего боевого флота. Вот и вам тоже пришлось применить нечестный прием, чтоб заполучить нужного вам офицера. Вы тоже действовали не в своих интересах, а ради Академии. Открою вам маленький секрет: Хигби жаловался мне на вас еще три дня назад. Я убедился, что мы не ошиблись, назначив вас на этот ответственный пост. Вы умело деретесь за свою Академию. Так что, Ник, выбросьте все это из головы, не корите себя, не мучайтесь мнимой виною. – Есть, сэр. – Доброй ночи. – На этом Дагани положил трубку. Неплохо, кадет. Образ Свопса медленно таял. – Что? – вырвалось у меня. – Я ничего не говорил, сэр, вам показалось, – удивленно пролепетал Адам. – Да я не с тобой разго… – Я прикусил язык. У Адама и без того хватает поводов считать меня сумасшедшим. – Адам, иди спать, только вначале вызови машину и вертолет, пусть прибудут сюда к утру. – Есть, сэр. Он ушел в свой номер. Я разделся, лег, выключил свет. Надо было набраться сил и наглости для следующего хода. Наконец я снял трубку, набрал номер. – Дежурный отдела кадров лейтенант Дервис слушает. – Говорит капитан Николас Эвин Сифорт, – самоуверенно начал я. – Приказ адмирала Дагани, приоритет ААА: направить к кораблю «Ватерлоо» шаттл для срочной доставки члена экипажа в космопорт имени фон Вальтера! Завтра в полдень он должен быть тут! – Фамилия члена экипажа? Сердце стучало молотом. Облизнув пересохшие губы, я произнес имя, которое когда-то хотел забыть навсегда: – Эдди Босс. |
||
|