"Симулакрон" - читать интересную книгу автора (Дик Филип Кайндред)Глава 6Для Ричарда Конгросяна Акт Макферсона стал подлинным бедствием, ибо в одно мгновение лишил его самой надежной опоры существования - помощи со стороны д-ра Эгона Саперба. Теперь он был брошен на произвол судьбы перед лицом длящейся практически всю его жизнь болезни, которая как раз сейчас особенно сильно давала о себе знать, подчинив себе его всего без остатка. Именно поэтому он покинул Дженнер и добровольно лег в нейропсихологическую клинику "Франклин Эймс" в Сан-Франциске - место давным-давно для него знакомое. В течение последнего десятилетия он много раз здесь лечился. А вот на этот раз может случиться и так, что он уже не в состоянии будет ее покинуть. Болезнь его стала особенно быстро прогрессировать. Он был, он это точно знал, ананкастиком-человеком, для которого все действия и поступки являются вынужденными, - для него уже не существовало совершенно ничего, что он не делал бы, повинуясь каким-либо внутренним порывам своей души. И, что еще больше усложняло его положение, он совсем запутался под гнетом непрерывного воздействия со стороны многочисленных рекламок Теодоруса Нитца, так и льнувших к нему со всех сторон. Даже сейчас при нем была одна из таких рекламок; он носил ее у себя в кармане. Вот и теперь, вытащив рекламку из кармана, Конгросян снова включил звук и со страхом слушал, как она с нескрываемой злостью скрежетала: "…это может вызвать отвращение у окружающих в самый неподходящий момент, в любое время суток". И тут же перед его мысленным взором стала разворачиваться в цветах и объеме такая картина: приличный с виду черноволосый мужчина наклоняется к полногрудой блондинке, чтобы поцеловать ее. На лице девушки выражение покорности и восторга вдруг мгновенно исчезает, и его сменяет ничем не прикрытое отвращение. А рекламка при этом визжит пронзительно: "Вот видите? Ему так и не удалось полностью избавиться от неприятного запаха, что исходит от его тела!". Это я, отметил про себя Конгросян. Это у меня такой мерзкий запах; я приобрел его, благодаря этой дрянной рекламке, этот ужасный телесный дух, исходящий теперь от меня; этим запахом заразила меня рекламка, и нет теперь никакой возможности избавиться от него. Он вот уже в течение скольких недель какие только не пробует полоскания и омовения, но все совершенно бесполезно. В этом- то и заключались все беды, вызываемые мерзкими запахами. Раз пристав, они остаются навечно, да еще и становятся все сильнее и сильнее. В данный момент он ни за что не отважился бы приблизиться к какому-либо другому человеческому существу; ему приходилось держаться на расстоянии не менее, чем три метра, чтобы другие не могли догадаться об этом запахе. Ему навсегда заказаны полногрудые блондинки. И в то же время он прекрасно понимал, что этот запах был внушенной ему извне иллюзией, что на самом деле его все не существовало, что это всего-навсего навязчивая идея. Тем не менее, само по себе сознание этого факта не помогало ему. Он все еще никак не мог заставить себя близко подойти к любому другому человеческому существу - к любому человеку, кем бы он там ни был, полногрудой блондинкой или нет. И вот как раз сейчас его разыскивает Джанет Раймер, главная разведчица талантов из Белого дома. Если она его найдет, даже здесь, в его тайном убежище у Франклина Эймса, она будет настаивать на том, чтобы встретиться и переговорить с ним, в результате чего, хочет он того или нет, она обязательно окажется в непосредственной к нему близости, - и тогда мир, во всяком случае для него, просто рухнет. Ему нравилась Джанет, эта средних лет обаятельная женщина, обладавшая искрометным чувством юмора. Неужели он сможет перенести спокойно то, что Джанет обнаружит мерзкий запах, исходящий от его тела, что прилепила к нему рекламка? Такая ситуация была в корне немыслимой, и поэтому Конгросян забился в самый угол комнаты и сидел там за столом, сжимая и разжимая кулаки, мучительно пытаясь придумать, что же все-таки предпринять. Может быть, стоило бы позвонить ей по видеофону. Но запах - он в этом нисколько не сомневался - может распространяться и по телефонным проводам, так что все равно она его обнаружит, это также никуда не годное решение. Может быть, дать телеграмму? Нет, запах от него перейдет к телеграмме тоже и, следовательно, все равно достигнет Джанет. Фактически, со временем этот его мерзкий запах может заразить весь мир. Такое, по крайней мере теоретически, было вполне возможно. Но ведь хоть какой-нибудь контакт все-таки должен у него быть с другими людьми, - например, очень скоро ему захочется позвонить своему сыну, Плавту Конгросяну, жившему в его доме в Дженнере. Сколько ни пытайся, но ведь никак невозможно совсем отгородиться от людей, прекратить с ними какие-либо взаимоотношения, сколь бы неприятны ни были контакты и для него, и для них. Не исключено, что мне сможет помочь "АГ Хемие", предположил он. Этот картель, возможно, уже разработал сильные моющие средства, которые в состоянии уничтожить этот мой мерзкий запах, пусть хотя бы на какое-то время. Кого я там знаю, с кем можно было бы связаться? Он напряг память, пытаясь припомнить кого-нибудь из этой фирмы. В Хьюстоне, в совете директоров Техасской филармонии был… В его палате зазвонил телефон. Конгросян осторожно прикрыл экран полотенцем. - Алло, - произнес он, встав на приличном удалении от микрофона. Тем самым он надеялся предотвратить передачу инфекции. Естественно, такая попытка вполне могла оказаться тщетной, но он должен и впредь поступать точно так же, как поступал раньше в аналогичных ситуациях. - Белый дом в Вашингтоне, округ Колумбия, - раздался голос дежурной. - Звонит Джанет Раймер. Пожалуйста, мисс Раймер. У меня на связи палата мистера Конгросяна. - Привет, Ричард, - произнес лал Джанет Раймер. - Что это вы положили на экран? Прижавшись к дальней стене и сделав, таким образом, максимальным расстояние между собою и видеофоном, Конгросян ответил: - Вам не следовало пытаться связываться со мною, Джанет. Вы же знаете, насколько серьезно я болен. У меня прогрессирующее навязчивое состояние, спровоцированное принудительным образом извне. Мне еще никогда раньше не было так худо, как сейчас. Я очень сомневаюсь, смогу ли я вообще когда-либо играть публично. Слишком уж это для меня рискованно. Например, как я полагаю, вы обратили внимание на заметку в сегодняшней газете о рабочем кондитерской фабрики, угодившем в чан с затвердевающим шоколадом? Так вот, это я сделал. - Вы? Каким образом? - Телекинетически. Совершенно, разумеется, непроизвольно. В настоящее время я ответственен за все психомоторные случаи, имеющие место по всему миру, - вот почему я и лег сюда, в этот госпиталь, чтобы пройти курс электрошокотерапии. Я верю в этот метод, несмотря на то, что он давно уже вышел из моды. Конечно, я ничего не имею против лекарственных средств. Но, когда от тебя исходит такой мерзкий запах, Джанет, то вряд ли какие-либо лекарства… - Я не верю, - перебила его Джанет Раймер, что вам сопутствует такой мерзкий запах, как вы это себе вообразили, Ричард. Я знакома с вами много лет и не в состоянии себе этого представить. Во всяком случае это не настолько серьезная причина, чтобы прекратить вашу блестящую исполнительскую карьеру. - Спасибо вам за вашу преданность моему таланту, - печально произнес Конгросян, - но вы так ничего и не поняли. Это совсем не то, что обычный физический запах. Это запах скорее нематериального свойства. Когда-нибудь я вышлю вам по почте литературу по данному вопросу, ну, хотя бы монографию Бинсвангнера или какого-нибудь другого психолога-экзистенциалиста. Только они по-настоящему понимали мои трудности, хотя и жили сто лет тому назад. Очевидно, они были прекогами. Трагедия же заключается в том, что хотя Линковски, Куи и Бинсвангнер понимали меня, сейчас они ничем не могут мне помочь. - Первая Леди, ведь она тоже преког, - заметила Джанет Раймер, предвидит ваше быстрое и счастливое выздоровление. Безумие ее замечания привело его в ярость. - Черт возьми, неужели до вас никак не может дойти, Джанет, что в настоящее время я весь во власти иллюзий и навязчивых представлений? Нет на всем белом свете более больного умственно человека! Невероятно даже то, что я вообще еще в состоянии общаться с вами. Это возможно только, благодаря моей колоссальной силе воли, которая пока еще не оставила меня до конца. Любой другой, оказавшись в таком состоянии, как я, давно бы уже дезинтегрировался как душевно, так и физически. На какое- то время его охватило вполне оправданное чувство гордости за себя. А ситуация в самом деле весьма примечательная. Очевидно, это реакция моего организма и моей психики на более серьезное функциональное расстройство, которое может до конца уничтожить для меня всякую возможность постижения, как говорят психиатры, моих "Умвельта", "Митвельта" и "Айгенвельта" - то есть, окружающей меня среды, событий, что происходят в непосредственной от меня близости и собственного внутреннего мира. Пока мне еще это удается. - Ричард, - снова перебила его Джанет. - Мне очень жаль вас. Я очень сожалею о том, что ничем не могу вам помочь. Она, кажется, едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Он четко слышал, как дрожал ее голос. - Ну, будет, будет, - произнес Конгросян. - Кому там нужны мои "Умвельт", "Митвельт" и "Айгенвельт"? Успокойтесь, Джанет. Постарайтесь обуздать свои чувства. Что из того, что меня не станет, что от этого изменится? Все останется прежним, будто меня вообще никогда не существовало. Впрочем, он сейчас сам не очень-то был в этом убежден. На этот раз все по-иному. И, очевидно, Джанет это почувствовала. Однако, - продолжал он, - я полагаю, что вам и дальше придется искать повсюду таланты для Белого Дома. Вам придется забыть меня и заняться освоением совершенно новых сфер. Для чего тогда еще разведчик талантов, если как раз не для этого? - Пожалуй, это так, - сказала Джанет. Мой сын, подумал вдруг Конгросян. Возможно, он сможет заменить меня. Что за нелепая мысль, тут же спохватился он и весь аж съежился, ужаснувшись, что позволил такой мысли зародиться в своем уме. Фактически это только лишний раз наглядно продемонстрировало, насколько тяжело он болен. Как будто кого-нибудь могли серьезно заинтересовать те жалкие звуки, которые издает Плавт… хотя, возможно, в более широком смысле, в более общем смысле, их можно было бы охарактеризовать во всяком случае как "этнические". - Ваше нынешнее исчезновение из мира, - сказала Джанет Раймер, подлинная трагедия для всех нас. Ну что ж, как вы заметили, моя работа заключается в том, чтобы искать кого-то или что-то, с целью заполнить пустоту нашей жизни - хотя я понимаю в душе, что это невозможно. И все-таки я и дальше буду пытаться это делать. Спасибо вам, Ричард. Мне очень приятно, что вы согласились поговорить со мною, учитывая ваше состояние. Желаю вам хорошо отдохнуть. - Единственное, на что я надеюсь, - это на то, что не заразил вас своим телесным зловонием. С этими словами он отключил связь. Оборвал свою последнюю нить, понял он, что еще связывала его с миром межличностных отношений. Наверное, я уже больше никогда не стану даже говорить по телефону. Я чувствую, что мир, окружающий меня, еще больше сузился. Боже, когда же это все закончится? Но электрошоковая терапия должна обязательно помочь, этот процесс сокращения замедлится, реверсируется или хотя бы, по крайней мере, приостановится. Может быть, стоило бы попытаться получить помощь Эгона Саперба, отметил он про себя. Несмотря на Акт Макферсона. Нет, это безнадежно; Саперб больше не существует, как психоаналитик он теперь вне закона, по крайней мере, в том, что касается его взаимоотношений со своими пациентами. Эгон Саперб мог все еще продолжать существовать как личность, в своем физическом воплощении, однако само понятие "психоаналитик" теперь больше к нему уже неприменимо, как будто он им никогда и не был. О, как мне его не хватает! Если бы только я мог проконсультироваться у него хотя бы один раз! Черт бы побрал этот "АГ Хемие", и то могущественное хобби, которое его поддерживает, и его огромное влияние на отдельных членов правительства. А что если попытаться передать кому-либо из них или даже им всем это мое мерзкое зловоние? Да, да, я позвоню им, решил он. Спрошу, нет ли у них в наличии сильнодействующего моющего средства, и одновременно с этим заражу их - они этого вполне заслуживают. Он нашел в телефонной книге номер отделения "АГ Хемие" в Сан-Франциске и, прибегнув к психокинезу, набрал его. Они еще пожалеют о том, что заставили принять этот закон, сказал самому себе Конгросян, наблюдая за тем, как устанавливается видеофонная связь. - Позвольте мне переговорить с вашим главным химиопсихотерапевтом, сказал он, когда на его вызов ответила дежурная по связи фирмы "АГ Хемие". Вскоре из аппарата раздался очень деловой мужской голос: полотенце, наброшенное на экран, лишило Конгросяна возможности рассмотреть, кто с ним говорит, но, судя по голосу, человек этот был молодым, энергичным и явно высококвалифицированным профессионалом. - Это станция Б. Говорит Меррилл Джадд. Кто со мной говорит и почему вы заблокировали видеоканал? - в голосе химиопсихотерапевта сквозило раздражение. - Вы не знакомы со мною, мистер Джадд, - сказал Конгросян, а сам подумал - самая пора перезаразить их всех. Подойдя как можно ближе к экрану видеофона, он резким движением смахнул с него полотенце. - Ричард Конгросян, - узнал его химиопсихотерапевт. О, я вас знаю, во всяком случае как артиста. Он действительно оказался человеком молодым с очень серьезным выражением лица - заниматься какой-либо чепухой в его присутствии было бы совершенно неуместно. Но было заметно и то, что это человек, совершенно отрешенный от мира сего, настоящий психопат. - Большая для меня честь, сэр, встретиться с вами, - продолжал он. Что я могу для вас сделать? - Мне нужно противоядие, - сказал Конгросян, - от отвратительного зловония, которым наградила меня гнусная рекламка Теодоруса Нитца. Вы знаете, та, что начинается вот так: "В мгновенья тесной интимной близости с теми, кого мы любим, особенно тогда и возникает опасность оттолкнуть острым" и так далее… Ему ненавистно было даже вспоминать об этом; исходящее лот его тела зловоние становилось еще сильнее, когда он это делал, если, конечно, такое было возможно. А он так жаждал подлинных контактов с другими людьми, так остро ощущал свою отчужденность! Я вас напугал чем-то? - спросил он. Продолжая рассматривать его своими умными проницательными глазами классного специалиста, служащий "АГ Хемие" произнес: - Я не испытываю особой тревоги. Естественно, я наслышан о той дискуссии, которая возникла в научных кругах в связи с вашим эндогенного характера, то есть чисто внутреннего происхождения, психосоматическим заболеванием, мистер Конгросян. - Хорошо, - с трудом выдавил из себя Конгросян, - только позвольте мне обратить ваше внимание на то, что болезнь эта экзогенного характера; ее возбудила рекламка Нитца. Его очень огорчило, что этот незнакомец, что по сути весь мир не только знает, но и оживленно обсуждает состояние его психики. - У вас, должно быть, была внутренняя предрасположенность, - сказал Джадд, - к тому, чтобы таким неприятным для вас образом на вас подействовала рекламка Нитца. - Совсем наоборот, - возразил Конгросян. - И я намерен предъявить иск агентству Нитца стоимостью в несколько миллионов - я полностью готов к тому, чтобы качать тяжбу. Но пока совсем не об этом речь. Что вы в состоянии для меня сделать, Джадд? Вы ведь сейчас ощущаете этот запах, разве не так? Признайтесь в том, что ощущаете, и тогда мы сможем выяснить, какими возможностями лечения вы располагаете. Я много лет регулярно встречался с одним психоаналитиком, доктором Эгоном Сапербом, но теперь, спасибо за это вашему картелю, я лишен такой возможности. - Гм, - только и произнес в ответ на эту тираду Джадд. - И это все, что вы в состоянии предпринять? Послушайте, для меня совершенно невозможно покидать эту больничную палату. Инициатива должна исходить от вас. Я взываю к вам. У меня отчаянное положение. Если оно еще больше ухудшится… - Это необычная просьба, - сказал Джадд, - Мне необходимо поразмыслить над нею. Я не в состоянии ответить вам немедленно, мистер Конгросян. Как давно имело место это заражение от рекламки Нитца? - Приблизительно месяц тому назад. - А до этого? - Смутные навязчивые идеи. Состояние неосознаваемой тревоги. Почти постоянная душевная депрессия. Я задумывался временами над этими отдаленными симптомами чего-то очень серьезного, но до поры до времени мне как-то удавалось выбрасывать такие мысли из головы. Очевидно, я уже давно борюсь с какой-то коварно подкрадывающейся душевной болезнью, которая постепенно разъедает мои способности, притупляет их остроту. Настроение у него было совершенно подавленное. - Я, пожалуй, прилечу к вам в госпиталь. - О, протянул удовлетворенно Конгросян. Тогда я уж точно смогу заразить вас, отметил про себя он. А вы, в свою очередь, занесете эту инфекцию в свою собственную компанию, перезаразите весь этот свой гнусный картель, который является виновником прекращения деятельности д-ра Саперба в качестве практикующего психоаналитика. - Пожалуйста, сделайте мне такое одолжение, - вслух произнес он. Мне очень хотелось бы проконсультироваться с вами с глазу на глаз. И чем скорее, тем лучше. Но предупреждаю вас: я не буду нести ответственности за последствия. Сопряженный с посещением риск - это ваше дело. - Риск? Что ж, попробую рискнуть. Что, если я это сделаю сегодня же, во второй половине дня? У меня есть свободный час. Скажите, в каком невропсихиатрическом госпитале вы сейчас находитесь, и если это неподалеку… Джадд стал искать ручку и блокнот. Время полета в Дженнер для них пролетело почти незаметно, и во второй половине дня они совершили посадку на вертолетной площадке в окрестностях городка; времени у них было еще хоть отбавляй для того, чтобы проехать по шоссе к дому Конгросяна, расположенному где-то среди окружавших город лесов. - Значит, - произнесла Молли, - нам трудно рассчитывать на то, что удастся сесть в непосредственной близости от его дома? И поэтому нам придется… - Мы наймем такси, - сказал Нат Флайджер. - Понятно, - сказала Молли. - Я читала о них. И водитель его, местный сельский житель познакомит вас со всеми местными сплетнями, которыми не прокормить, пожалуй, и комара. Она закрыла книгу и поднялась. - Так вот, Нат, может быть, вы сможете разузнать все, что вам нужно, у этого водителя? О тайном подвале ужасов в усадьбе Конгросяна? Джим Планк произнес хрипло: - Мисс Дондольдо… - он скорчил при этом недовольную мину. - Я очень высокого мнения о Лео, но, клянусь честью… - Вы меня не в состоянии выдержать? - спросила она, подняв бровь. Почему, хотелось бы мне знать, почему, мистер Планк? - Прекратите, - бросил им обоим Нат, вытаскивая свою аппаратуру из вертолета и складывая ее на влажной земле. В воздухе пахло дождем; он был тягучим, каким-то липким, и это непроизвольно вызвало у Ната чувство отвращения, его раздражала присущая этому воздуху какая-то "нездоровость". - Для астматиков здесь, должно быть, раздолье, - заметил он, оглядываясь по сторонам. Конгросян, разумеется, и не подумает их встречать. Это их дело найти место, где он живет, да и его самого тоже. По правде говоря, им еще крупно повезет, если он вообще их примет, а не выгонит взашей. Нат прекрасно это осознавал. Осторожно выбираясь из кабины вертолета (на ногах у нее были легкие босоножки), Молли произнесла: - Какой чудной здесь запах. Она вдохнула воздух полной грудью, ее яркая ситцевая блузка заметно вздулась. Ух. Будто здесь повсюду гниет растительность. - Так оно и есть на самом деле, - произнес Нат, помогая Джиму Планку с его аппаратурой. - Спасибо, - пробормотал Планк. - Мне теперь понятен план наших дальнейших действий. Сколько времени мы намерены здесь провести? Он посмотрел на Флайджера так, как если бы ему ничего больше так не хотелось, как снова забраться в кабину вертолета и тут же пуститься в обратный путь, лицо его выражало охватившую его панику. - Эти места, - сказал Планк, - всегда вызывают у меня в памяти персонажи детских сказок. На ум приходят злобные тролли. Молли посмотрела на него, а затем отрывисто рассмеялась. Подкатило такси, но за рулем его был вовсе не местный крестьянин. Это была двадцатилетней давности автоматическая модель с, хотяи самонастраивавшейся, но довольно-таки несовершенной системой управления. Звукооператоры ЭМП быстро загрузили его своей записывающей аппаратурой и личными вещами, и такси-робот выкатился с вертолетной площадки, направляясь к дому Ричарда Конгросяна, адрес которого в системе управления такси действовал в качестве предварительной настройки. - Хотелось бы мне знать, - произнесла Молли, наблюдая за проносящимися мимо старомодными домами и магазинами городка, - чем местные жители развлекаются в свободное время? - Может быть, они ходят на вертолетную площадку, - предположил Нат, и глазеют на приезжих, которые от случая к случаю сюда забредают. На таких, как мы, подумал он, глядя на пешеходов, которые с любопытством рассматривали их в кабинет такси. Мы для них главное развлечение, решил он. Других здесь определенно не бывает; у городка такой же вид, какой должен был быть до катаклизмов 1980 года; фасады магазинов по тогдашней архитектурной моде были слегка наклонными с витринами из стекла и пластиковым обрамлением, которое теперь повсюду растрескалось и было в невероятно плачевном состоянии. А возле огромного давно заброшенного и обветшалого здания супермаркета, он увидел пустую стоянку для автотранспорта - свободное пространство для средств передвижения на поверхности Земли, которых больше уже просто не существовало. Для человека, еще хоть на что-то способного, жить здесь было равносильно одной из форм самоубийства, к такому заключению пришел Нат. Только какая-то непонятная тяга к самоуничтожению могла побудить Конгросяна покинуть огромный, бурлящий жизнью мегаполис Варшавы, одного из крупнейших в мире центров деловой активности и коммуникаций, и переселиться в этот мерзкий, раскисший от дождей, заживо гниющий городишко. Или это была одна из форм наказания, изложенного на самого себя. Могло ли быть такое? Наказать себя за одному Богу известное преступление, возможно за что-то, каким-то образом связанное с особым случаем рождения его сына… при условии, что слухи, о которых упомянула Молли, соответствуют истине. Он вспомнил анекдот, рассказанный Джимом Планком, тот, где психокинетик Ричард Конгросян, попав в аварию в общественном транспорте, отрастил себе руки. Но ведь у Конгросяна руки и без того были - он просто мог обходиться без их помощи при исполнении своей музыки. Без них он мог добиваться более тонких оттенков тональности, более четкого ритма и гармонии. Тем самым при интерпретации музыкальных произведений он не прибегал к каким-либо телесным функциям - ум артиста был как бы непосредственно связан с клавиатурой. Догадываются ли уныло бредущие по этим захудалым улицам люди о том, кто живет среди них? Скорее всего, нет, ответил себе Нат. По всей вероятности, Конгросян ведет уединенный образ жизни, замкнувшись в кругу семьи и не общаясь ни с кем из соседей. Как затворник, - Да, наверное, это и неудивительно для здешних мест. А вот если местные жители узнают о Конгросяне, у них возникнет подозрение - ибо он, с одной стороны, знаменитый артист, а, с другой стороны, - человек, обладающий недюжинными пси-способностями. Вот почему ему приходится нести двойное бремя. Несомненно, сталкиваясь с этими людьми в обыденной обстановке - например, когда ему приходится что-нибудь покупать в местной бакалейной лавке, - он не пользуется своим психокинетическим даром и прибегает к услугам верхних конечностей, как и все остальные простые смертные. Если только у него решимости не больше, чем представлялось Нату… - Когда я стану всемирно известным артистом, - сказал Джим Планк, первое, что я сделаю - это перееду вот в такую же самую глубинку, в захолустье. - В тоне его голоса явно проступал сарказм. - Это будет мне достойной наградой. - Да, - согласился с ним Нат, - должно быть, совсем неплохо иметь возможность делать деньги на таланте, который достался тебе от природы даром. Говорил это он как-то рассеянно - впереди он увидел толпу людей, и все его внимание переключилось на них. Знамена, демонстранты в форме… тут он сообразил, что перед ним шествие политических экстремистов, так называемых сыновей Иова, неонацистов, которые за последнее время расплодились, как тараканы, повсюду, даже здесь, в этом забытом Богом городке в Северной Калифорнии. Впрочем, пожалуй, это и было самым подходящим местом для сыновей Иова демонстрировать сам факт своего существования. Эта пришедшая в полнейшее запустение местность прямо-таки была пропитана духом крушения всех и всяческих надежд; здесь жили те, кому на самом деле крупно не повезло в жизни. Это был заповедник испов, не игравших сколько-нибудь существенной роли в функционировании нынешней политической и экономической системы. Партия сыновья Иова, подобно нацистской партии прошлого века, подпитывались людьми, во всем разочаровавшимися, совершенно обездоленными. Да, именно вот эти захолустные городки, мимо которых прошло время, были настоящей питательной средой для неонацистских движений… Так что не следует удивляться, видя такое здесь. Но ведь это были не немцы - это были американцы. Эта мысль протрезвила Ната Флайджера. Разве можно было считать сыновей Иова всего лишь симптомом нескончаемого, не меняющегося со временем психического расстройства немецкой ментальности; такое объяснение было бы слишком простым, притянутым за уши. Ведь сегодня здесь маршировал его родной народ, его соотечественники. Он и сам мог оказаться в их рядах, если бы потерял свою работу в ЭМП, или если бы страдал от какой-нибудь другой унижавшей его человеческое достоинство социальной несправедливости, или испытывал горечь от сознания невозможности достичь чего-либо в жизни… - Посмотрите-ка на них, - сказала Молли. - А я как раз и смотрю, - ответил Нат. - И думаете: "здесь мог бы оказаться и я". Верно? Честно говоря, я не вполне уверена в том, что у вас хватило бы духу вот так публично выступать в защиту своих убеждений. По сути дела, я весьма сомневаюсь, есть ли у вас вообще какие-либо убеждения. Смотрите, смотрите. Здесь сам Гольц. Она была права. Бертольд Гольц, фюрер, присутствовал здесь сегодня. Этот человек появлялся и исчезал каким-то странным, совершенно непонятным образом - никогда нельзя было предугадать заранее, где и когда он может в любую минуту внезапно объявиться. Наверное, Гольц располагает возможностями, которые предоставляет использование принципа фон Лессинджера. Возможностью путешествовать во времени. Это может дать Гольцу - так размышлял Нат - определенное преимущество перед всеми другими харизматическими лидерами прошлого, которое заключалось в том, что с помощью перемещения во времени он мог бы сделаться более или менее вечным, непроходящим. Его нельзя было бы убрать с политической сцены каким-либо тривиальным способом. Кстати, этим, вероятно, объясняется и тот факт, что так и не удается раздавить это движение. Его уже давно очень интересовало, почему это Никель терпит такое. А терпит она, вероятнее всего, только потому, что вынуждена терпеть. Гольца, конечно, можно было бы убить, но тогда в будущее просто отправился бы Гольц более раннего образца и заменил убитого; Гольц будет продолжать жить, не старея и не меняясь внешне неопределенно долгое время, и это, в конечном счете, принесет движению ни с чем не сравнимую пользу, потому что у него будет руководитель, который не пойдет по стопам Адольфа Гитлера, у него не разовьется сифилис мозга или другое ведущее к деградации личности заболевание. Джим Планк, весь поглощенный разворачивавшимся перед его взором зрелищем, пробормотал: - Весьма представителен этот сукин сын, а? На него, похоже, Гольц тоже произвел глубокое впечатление. Человек этот мог бы запросто сделать карьеру в кино или на телевидении, подумалось Нату. А еще больше ему подошла роль эстрадного конферансье, она в большей степени соответствовала его натуре, чем та, которую он взялся исполнять в политической жизни. У Гольца, несомненно, был шик. Высокий, всегда задумчивый, с оттенками некоторой грусти на лице… Гольцу на вид было лет сорок пять, стройность, мускулистая подтянутость юноши были ему уже не свойственны. Маршируя, он обильно потел. Какими чисто физическими качествами обладал этот человек? В нем ничего не было таинственного и неземного, да и печатью особой духовности не было отмечено его волевое, мясистое лицо. Демонстранты перегруппировались, окружили такси со всех сторон. Машина остановилась. - Он научился повелевать даже машинами, - язвительно заметила Молли. - По крайней мере, местными. Она рассмеялась, но смех ее был отрывистым, даже как м-то встревоженным. - Нам бы лучше освободить дорогу, - сказал Джим Планк, - не то они просто промаршируют через нас, как колонны марсианских муравьев. Он потянулся к органам управления роботакси. - Черт бы побрал эту развалюху; она не подает никаких признаков жизни. - Убита ужасом, - съязвила Молли. В первом ряду демонстрантов, в самом центре, шагал Гольц, держа в руках многоцветное, развевающееся по ветру, матерчатое знамя. Завидев их, Гольц что-то кричал. Нату не удалось разобрать, что именно. - Он говорит нам - убирайтесь прочь с дороги, - сказала Молли. - Нам, может быть, все-таки лучше позабыть о записи музыки Конгросяна, выйти из такси и присоединиться к нему? Записаться в его движение. Что вы там бормочете, Нат? Вот ваш шанс. Вы сможете совершенно справедливо заявить, что были вынуждены это сделать. Она отворила дверцу кабины и легко спрыгнули и легко спрыгнула на тротуар. - Я не намерена рисковать своей жизнью из-за того, что произошло короткое замыкание в одной из цепей автомата, устаревшего лет на двадцать. - Хайль, могущественный вождь, - коротко произнес Джим Планк и, также, выпрыгнув, присоединился на тротуаре к Молли, не мешая двигаться демонстрантам, которые теперь, как единое целое, что-то гневно и оживленно жестикулировали. - Я остаюсь здесь, - сказал Нат и не вышел из такси, окруженный со всех сторон звукозаписывающей аппаратурой. Рука его машинально легла на драгоценнейший "Ампек Ф-A2", он не намерен был бросить его на произвол судьбы даже перед лицом самого Бертольда Гольца. Быстро подойдя к машине, Гольц весь как-то сразу расплылся в улыбке. Это была вполне дружелюбная улыбка, которая должна была свидетельствовать о том, что, несмотря на всю серьезность своих политических намерений, Гольц в своем сердце оставил еще место и для кое-кого сочувствия к ближнему. - У тебя тоже неприятности? - обратился Гольц непосредственно к Нату. Теперь первый ряд демонстрантов, - включая и самого вождя поравнялся со старым, обшарпанным роботакси. Шеренга разделилась на две части, которые неровной линией обогнули машину с обеих сторон. Гольц, однако, остановился. Он вынул из кармана мятый красный носовой платок и вытер им лоснившуюся от пота кожу затылка и лба. - Извините за то, что оказался у вас на дороге, - буркнул Нат. - Ерунда, - еще раз улыбнулся Гольц. - Я давно уже жду вас. - Он поднял взор, в его темных умных глазах засветились тревожные огоньки. - Нат Флайджер, заведующий отделом репертуара и исполнителей Электронно-Музыкальных Предприятий из Тихуаны. Забравшийся в эту глушь, изобилующую папертниками и лягушками для того, чтобы записывать Ричарда Конгросяна… потому что вам не посчастливилось своевременно узнать, что Конгросяна нет дома. Он в нейропсихиатрической клинике Франклина Эймса в Сан-Франциске. - О Господи, - воскликнул Нат, отпрянув назад. - Почему вместо Конгросяна не записать меня? - спросил Гольц весьма добродушным тоном. - Сделать - что? - О, я могу накричать или даже напеть несколько очень актуальных лозунгов для вас. Длительностью примерно в полчаса… этого хватит, чтобы заполнить пластинку малого формата. Может быть, сегодня или завтра она еще не будет хорошо продаваться, но когда-нибудь в обозримом будущем… Тут Гольц подмигнул Нату. - Благодарю покорно, - спокойно отверг его предложение Нат. - Ваше существо с Ганимеда слишком непорочно, слишком целомудренно для того, что мне придется сказать? Его улыбка начисто была лишена какого-либо тепла; она будто неподвижно приросла к определенным местам на его лице. - Я еврей, мистер Гольц, - сказал Нат. - Поэтому мне трудно взирать с особым энтузиазмом на это неонацистское движение. Гольц на какое-то время задумался. - Я тоже еврей, мистер Флайджер. Или, правильнее сказать, израильтянин. Можете проверить. Это общеизвестный факт. Его может подтвердить справочная служба любой приличной газеты для информационного агентства. Нат взглянул на него с удивлением. - Наш общий противник, ваш и мой, - произнес Гольц, - это система Дор Альте. Вот кто подлинные наследники нацистского прошлого. Задумайтесь над этим. Правительство и стоящие за ним картели. Все эти "АГ Хемие", "Карп унд Зоннен Верке" и так далее. Вам разве это не известно? Где вы были, Флайджер? Вы, что, не слышите меня? - Слышу, - ответил после некоторой паузы Нат. - Но что-то это не очень меня убеждает. - Тогда я поведаю вам вот что, - произнес Гольц. - Наша муттер Николь и ее приспешники собираются воспользоваться принципом фон Лессинджера, согласно которому возможны путешествия во времени, для того, чтобы связаться с Третьим Рейхом, с Германом Герингом, если уж быть до конца точным. Разве это вас не удивляет? - Я… кое-какие слухи до меня дошли, - признался, пожав плечами, Нат. - Вы не Гост, Флайджер, - сказал Гольц. - Как и я, как и все мои люди. Мы всегда в стороне. Нам не положено слышать даже слухи. Утечки информации не должно было быть ни малейшей. Ведь не для наших ушей, не для испов предназначены эти слухи - вы согласны со мною? Но переправить жирного Германа из прошлого в нашу эпоху - это уж, пожалуй, слишком, разве вы тоже не сказали бы так? Он изучающе вглядывался в лицо Ната, ожидая, какою будет его реакция. - Если это правда… - немного подумав, начал было Нат. - Это правда, Флайджер, - кивнул Гольц. - Тогда это проливает несколько иной свет на ваше движение. - Тогда переходите на мою сторону, - сказал Гольц. - Когда эта новость будет опубликована. Когда вы узнаете, что это правда. О'кэй? Нат ничего не сказал. Он старался не встречаться с темными, очень подвижными глазами собеседника. - До скорого, Флайджер, - сказал напоследок Гольц. И, подхватив свое знамя, которым он все это время подпирал кузов такси, зашагал быстрым шагом по мостовой вдогонку за своими сторонниками. |
|
|