"Космическая Лапа" - читать интересную книгу автора (Диксон Гордон)

5

Едва стих протяжный крик от ворот, Холмотоп направился к столу перед очагом. Билл открыл было рот, пытаясь протестовать, но тут же осекся, разглядев, что помещение заполнено дилбианами, и стоявшими, и сидевшими на скамьях. Сначала вся эта толпа не заметила в дверях Холмотопа и Билла, но, когда они двинулись к квадратному столу перед очагом, все взгляды обратились к ним. Тишина распространилась по комнате, словно круги от брошенного в пруд камня. Когда Холмотоп подошел к столу, где сидели гемноид и черный дилбианин, тишина стала абсолютной.

Холмотоп остановился и с высоты своего роста глянул на сидящих гемноида и дилбианина.

— Добрый вечер, Костолом, — сказал он дилбианину и перевел взгляд на гемноида. — Добрый вечер, Брюхо-Бочка.

— Добрый вечер и тебе, Почтальон, — ответил Костолом.

Его невероятно низкий бас отдавался эхом, от которого, казалось, все вокруг звенело. Вожак разбойников почти настолько же превосходил размерами среднего дилбианина, как и Холмотоп. Возможно, он был и не столь высок, но более мощного телосложения и определенно шире в плечах. По спине Билла пробежала холодная дрожь. В самой внешности этого дилбианина, отличавшегося от других представителей той же расы, которых Билл встречал до сих пор, чувствовались ум и авторитет. Глаза, глядевшие на него из полуночной черноты мохнатой морды, внимательно, пронизывающе изучали его. Мог ли такой держать в плену человека — по причинам, которые приписывала ему Красотка?

Но у Билла не было возможности подумать над этим вопросом. Гемноид уже обращался к нему, глядя поверх мохнатого плеча Холмотопа; голос его, хотя и не столь низкий, как у дилбиан, был тягучим и густым, словно тяжелое масло, вытекающее из огромного кувшина.

— Мюла-ай, к вашим услугам, — пробулькал гемноид с каким-то зловещим весельем.

Он говорил по-дилбиански, и это заставило Билла, проявив бдительность, ответить на том же языке — и не совершить ошибку, заговорив на языке людей или языке гемноидов, который он изучил под гипнозом.

— Или Брюхо-Бочка, как меня здесь называют наши друзья, — продолжал Мюла-ай. — Я журналист и нахожусь здесь, чтобы написать серию статей об этом очаровательном народе. Что привело сюда вас, мой юный друг-человек?

— Билл Уолтхэм, — осторожно ответил Билл. — Я здесь в качестве участника нашего сельскохозяйственного проекта в деревне Мокрый Нос.

Мюла-ай действительно мог быть журналистом, но, без сомнения, и секретным агентом — для гемноидов это в порядке вещей.

— Только участника?

Мюла-ай издал хлюпающий звук, будто бочку патоки опорожнили в глубокую цистерну. В этом звуке чувствовалась насмешка, он как бы приглашал остальных пошутить вместе с ним над Биллом. Любовь к жестокости, насколько знал Билл, была характерна для гемноидов. Их культура скорее превозносила ее, нежели порицала. Оказаться объектом шутки Мюла-ая, какой бы она ни была, не слишком приятно. Почувствовав себя нелепо, Билл освободил ноги от ремней упряжи Холмотопа и, соскользнув вниз, оказался на полу.

Теперь, стоя лицом к сидящим Мюла-аю и Костолому, Билл мог смотреть на гемноида чуть свысока и глаза в глаза Костолому.

— Присаживайся к моему столу, Кирка-Лопата, — прогремел предводитель разбойников. Тон был официальным, слова прозвучали как приказ. — И ты тоже, Почтальон.

Без колебаний Холмотоп плюхнулся на свободный табурет. Билл вскарабкался на другой и оказался между Костоломом и массивной фигурой Мюла-ая, на лице которого, напоминавшем маску Будды, все еще блуждала насмешливая улыбка. Сидевший напротив Холмотоп, единственный союзник Билла, казался далеким и пассивным.

Алые языки огня, красноватые отблески на голых закопченных балках над головой, громадные фигуры, окружавшие Билла, внезапно вызвали у него ощущение, что он провалился в преисподнюю, населенную черными гигантами и странными чудовищами. На мгновение его охватило чувство собственной беспомощности. Ситуация показалась ему непосильной — физически, эмоционально и даже профессионально. Он поспешно повернулся к Костолому.

— Как я понял, у тебя здесь находится Коротышка — Коротышка по имени Грязные Зубы?

В течение долгих секунд разбойник молча смотрел на него.

— Что ж, да, — ответил Костолом. Затем неожиданно мягко добавил: — Она появилась здесь недавно, и я думаю, все еще где-то поблизости. Она говорила мне вчера, что пока не собирается уходить — нравится мне это или нет.

Он продолжал пристально смотреть на Билла, расстроенного собственной неосторожностью и прямым ответом Костолома. Пока Билл приходил в себя, Костолом заговорил снова:

— Но не будем сейчас об этом, Кирка-Лопата, — сказал предводитель разбойников, все так же удивительно мягко. — Самое время поесть и выпить. Чувствуй себя как дома. Сначала пообедаем. Потом поговорим.

Билл видел, что Мюла-ай все еще улыбается, явно наслаждаясь его смущением и замешательством.

— Что ж... спасибо, — сказал Билл Костолому.

К столу подошли две дилбианки с огромными деревянными блюдами — в них было что-то напоминавшее то ли вареное, то ли жареное мясо, громадные, неправильной формы коричневые куски чего-то похожего на хлеб — и с большими деревянными сосудами для питья.

— В чем дело, Кирка-Лопата? — мягко спросил Костолом, пока деревянные сосуды наполнялись темной жидкостью, чем-то вроде пива. — С едой и питьем все в порядке, верно? Вгрызайся.

— Вполне, — эхом отозвался Мюла-ай с маслянистым кудахтаньем, набивая свой вместительный рот хлебом и мясом и поднимая деревянную кружку. — Лучшая еда на многие мили вокруг.

— Не совсем, — ответил Костолом, с той же обманчивой мягкостью обращаясь на этот раз к гемноиду. — Я думал, я тебе говорил. Красотка — лучший повар в этих краях.

— О да, да, — поспешно согласился гемноид, громко сглатывая и лучезарно улыбаясь разбойнику, — конечно. Как я мог забыть? Как бы все это ни было вкусно, Красотка готовит много лучше. Ну конечно!

Костолом, додумал Билл, обладает железным кулаком внутри бархатной перчатки, судя по реакции гемноида. Взгляд черного разбойника снова обратился к Биллу, и тот поспешно начал жевать кусок мяса. Ладно, подумал он, кто не рискует, тот не выигрывает.

Разговоры стихли, не только за главным столом, но и по всему залу, по мере того как дилбиане приступали к серьезному процессу поглощения пищи. Выглядело это с человеческой точки зрения достаточно устрашающе. Билл никогда не считал, что ест мало, — в Школе Выживания его упрекали как раз в обратном. Но в сравнении с дилбианами и гемноидом его возможности едока казались смешными.

Для начала на его деревянной тарелке оказался кусок вареного мяса весом фунтов в шесть-восемь и не меньше двух караваев хлеба. Деревянный сосуд рядом с тарелкой, вмещавший около двух кварт жидкости, был наполнен до краев.

После первой попытки не отстать от чудовищных аппетитов тех, кто его окружал, Билл сдался. Он раскидал еду по своей тарелке настолько, насколько было возможно, чтобы создать видимость, что он поел, и сделал вид, что всецело занят деревянной кружкой, которую, по мере того как она пустела, легче было держать.

Едва ему удалось сделать последний глоток из этого чудовищного сосуда и поставить его обратно на стол, он, к своему ужасу, увидел, как Костолом повернулся и поднял тяжелую лапу. Одна из прислуживавших дилбианок подошла и вновь наполнила кружку.

Билл судорожно сглотнул.

— Очень хорошо. Очень хорошо, — пробулькал Мюла-ай, опрокидывая одним глотком свою вновь наполненную кружку, которая была ничуть не меньше, чем у Билла. — Наш Коротышка недурно ест и пьет. — И с издевкой добавил: — Для Коротышки.

— Мир не завоюешь, лишь набивая брюхо, — прорычал Холмотоп.

Инстинктивно Билл удержался от признательного взгляда в сторону Холмотопа. Тем не менее его согрела и ободрила поддержка долговязого дилбианина.

— Но человек, однако, сумел в свое время завоевать мир, — сказал гемноид с громким кудахтаньем. — Не так ли, Кирка-Лопата?

Билл помедлил с ответом и поднял тяжелый сосуд, чтобы выиграть время.

— Ну... — сказал он, поднося кружку к губам.

Притворяясь, что делает глоток, он внезапно заметил маленькую стройную фигурку, которая двигалась вдоль дальней стены. Она дошла до больших дверей, все еще открытых навстречу сумеркам, и исчезла. Билл, глядевший ей вслед поверх края сосуда, не сомневался, что это был человек, и притом женщина.

Он поспешно поставил кружку на стол и повернулся к Костолому.

— Не была ли это... — ему пришлось на мгновение задуматься, вспоминая ее дилбианское имя, — Грязные Зубы — та, кого я только что видел выходящей за дверь?

Громадный дилбианин, предводитель разбойников, снова уставился на Билла темными непроницаемыми глазами.

— Ну, не знаю, Кирка-Лопата, — ответил Костолом. — Говоришь, ты ее видел?

— Совершенно верно, — мрачно ответил Билл, — она только что вышла через те двери. Ты ее не видел? Ты же смотришь в ту сторону.

— Ну, — мягко сказал Костолом, — я не помню, чтобы я ее видел. Но, как я говорил, она где-то здесь поблизости, Возможно, это была и она, Почему бы тебе самому ее не поискать, раз уж тебе так хочется?

— Я так и сделаю, — ответил Билл.

Он повернулся на стуле и соскочил на пол. От долгого сидения на остром краю его правая нога онемела, ее, казалось, пронзали тысячи иголок, и Билл с трудом мог ею пошевелить. Стараясь не спотыкаться, он повернулся и направился к открытым двустворчатым дверям.

Наконец он добрался до дверей и с облегчением вышел в сгущающиеся сумерки. Посмотрев направо, налево, увидел, что лениво бродившие вокруг стражники исчезли. На какое-то мгновение, вглядываясь в опускавшиеся над долиной сумерки, он испытал чувство досады и раздражения. Стройной девичьей фигурки, которая прошла через зал, нигде не было... И вдруг Билл различил ее неясные очертания.

Он прыжками спустился по ступеням и побежал к ней, но тут она завернула за угол здания и исчезла.

Мягкая почва поглощала звук его бегущих ног. Он быстро свернул за угол и чуть не налетел на нее, поскольку она с низко опущенной головой, казалось, пребывала в глубокой задумчивости.

Что можно сказать в подобной ситуации, подумал Билл, притормаживая. Она, задумавшись, продолжала медленно идти вперед, явно не слыша его. Он попытался вспомнить ее настоящее имя, но на ум приходило прозвище Грязные Зубы, которое дали ей дилбиане. Наконец он позвал, подходя к ней сзади:

— Эй!

Она подскочила и обернулась. С расстояния в несколько футов, в сгущающихся сумерках, он мог различить, что лицо ее было овальным, с тонкими чертами, каштановые гладкие волосы окружали голову почти как шлем, а огромные глаза были удивительно зелеными. При виде его они расширились еще больше.

— Это вы! — воскликнула она по-английски. — Ради всего святого, зачем вы явились сюда? Почему вы ведете себя в столь деликатной ситуации будто слон в посудной лавке?