Глава шестнадцатая

Когда Лиз вывела «холден» из Уголка, Мартин попытался отодвинуться в самый угол переднего сиденья, но все равно втроем им было тесно.

Он не мог понять, зачем ей понадобилось сажать Иоганна с ними. Ему нашлось бы место и сзади, хоть там и лежит новый кливер. Но ей, конечно, нужно было усадить его спереди, так что им всем троим теперь невозможно даже пошевелиться.

Его досада перешла в злость, когда Лиз весело спросила:

– Ну как, удобно?

Иоганн заверил ее, что очень, но Мартин ничего не сказал. В нем закипал настоящий гнев. Удобно! Вернувшись из Мельбурна, он обнаружил, что за две недели «Лавры» превратились в сумасшедший дом. Элис порхает, как кокетливая школьница, фон Рендт звонит в любой час дня и ночи, Иоганн – такой же член семьи, как и его дядя, и включен в компанию тех, кому дано право приходить и уходить по черной лестнице, когда им заблагорассудится, и полноправный четвертый теннисист (единственное светлое пятно во всем этом, так как теперь можно бросить утренний теннис без ущерба для самолюбия).

Впрочем, он никак не мог пожаловаться на оказанный ему прием. Наоборот. Впервые за много лет Элис не встретила его потоком жалоб. Она была всем чрезвычайно довольна. Все идет отлично. Вместо кислой миссис Паллик у нее теперь итальянка – настоящее сокровище. Для Булоло она подыскала сторожа, который – подумать только! – не просто хороший садовник, но и понимает в яхтах.

Она совсем преобразилась: подкрашенные, уложенные в высокую прическу волосы молодили ее на десять лет, ее юбки стали заметно короче. На пятом десятке она вдруг потеряла голову, и он опасался, что может случиться все что угодно.

Хотя на балет фон Рендт пошел потому, что освободился его билет, инициатива явно принадлежала немцу. Он был опытным, знающим свет мужчиной; пожалуй, слишком опытным для Элис. Мартину он не был симпатичен – слишком слащав, слишком вкрадчив. И ему не нравился способ, каким фон Рендт сумел втереться к ним в дом.

Лиз он, очевидно, тоже не был симпатичен, но, когда Мартин попробовал возразить против их приглашения в Лиллипилли, она приняла свой миссионерский тон и заявила:

– Да, я знаю, он слишком уж старается быть приятным. Но неизвестно, как стали бы вести себя мы сами, если бы нам пришлось бежать из нашей страны и налаживать жизнь заново среди чужих людей.

– Во всяком случае, не так, как он! – возразил Мартин, и ему в первый раз пришло в голову, не было ли это предлогом, чтобы пригласить племянника. Это ему не понравилось, но сделать он ничего не мог – разве только отказаться поехать в Лиллипилли, а он не собирался наказывать себя, чтобы досадить другим. Он стосковался по «Кереме», и к тому же не так уж часто выпадают три свободных дня подряд. Ну, в море он забудет про все это.

Иоганн смотрел на унылые предместья, а Лиз перечисляла незнакомые названия, которые были столь же разочаровывающе обыденными, как улицы и дома.

– Река Кука, – сказал она, когда они въехали на мост.

– В честь капитана Кука? – спросил он, внезапно оживившись.

Мартин с некоторым удивлением ответил:

– Да, того самого. Одного из величайших мореплавателей мира.

Искренний интерес Иоганна заставил его разговориться – было бы несправедливо срывать свое раздражение на мальчике, – и оказалось, что оба они питают настоящую страсть к истории географических открытий. По пути в Австралию Иоганн прочел книгу, называвшуюся «Золотая земля», и поиски Terra Australis Incognita увлекли его.

– К сожалению, в наши дни не осталось неведомых земель, – сказал Мартин со вздохом.

«Но что может быть неведомее этого?» – спросил себя Иоганн некоторое время спустя, когда они проезжали по мосту через Джордж-ривер. Вокруг них сомкнулись сумерки, и пустынная дорога убегала вперед через леса, древние, как само время. Он смотрел на освещенную фарами стену деревьев по обеим сторонам шоссе – белые стволы выпрыгивали из тьмы и исчезали. Австралийский лес! Названия как песня: Миранда, Карингба, Кронулла, Лиллипилли, но песня на языке, которого он не знает.

Автомобиль свернул с шоссе, медленно спустился с холма и въехал в гараж, построенный на самом краю обрыва.

– Ну вот мы и приехали, – сказал Мартин и, открыв дверцу, вылез, разминая длинные ноги. – Тесновато, а?

– Мне очень жаль, что я вас стеснил, – сухо ответил Иоганн. – Я мог бы поехать в машине моего дяди.

Лиз засмеялась.

– Не принимайте этого на свой счет. «Тесновато» значит только, что в машине тесно, а вовсе не то, что вы стеснили его. Понимаете?

– Да.

«Мерседес-бенц» фон Рендта бесшумно подкатил к ним.

– Привет, друзья! – крикнул Карл.

– Дорогу нашли легко? – отозвалась Лиз.

– Очень легко! Мисс Элис превосходный штурман.

– Подгоните ее сюда, – распорядился Мартин.

– Я полагаю, вы имеете в виду машину, а не мисс Элис?

– И ту и другую, если вам угодно.

– So![10]

Фон Рендт медленно развернул автомобиль на узкой дороге.

– Теперь я понимаю смысл выражения «щекотливая ситуация» – это когда гараж висит в пространстве над бездонной пропастью. А что будет, если я проскочу насквозь?

– Если вы поедете с вашей обычной скоростью, то угодите прямо в море.

– Вот как! В таком случае, дорогая Элис, советую вам лучше выйти и захватить корзинку с вашей киской – пусть хоть она останется в живых.

Элис кокетливо смеялась, а фон Рендт продолжал шутливо ужасаться, но та уверенная манера, с какой он управлял машиной, никак не вязалась с его словами.

Иоганн стоял в темноте, напоенной ароматами. Огромное дерево, простиравшее над гаражом свои ветви, устлало землю ковром лиловых колокольчиков, и в его листве щебетала птица на чужом языке. Иоганн поднял голову, стараясь разглядеть ее в темноте.

– Трясогузка, – сказала Лиз, вынимая вещи из машины. – Слышите? – И Лиз прервала свое занятие. – Она говорит: «Спите, спите, дети». Разве вы не слышите?

Иоганн прислушался, но он не мог уловить этих слов в щебете трясогузки. Чужое и незнакомое, как и все вокруг. Возглас Лиз прервал его размышления:

– Вы не поможете папе вынуть вещи из багажника?

Иоганн подошел к Мартину, досадуя на себя за то, что не догадался предложить свою помощь, злясь на Лиз, что она слишком уж им командует. И, принимая из рук Мартина пакеты и коробки, Иоганн подумал, что Лайша куда симпатичнее. Написать бы ее портрет: волосы – два черных вороновых крыла, зеленоватые глаза и лицо, слишком волевое, чтобы быть красивым. В ней было что-то очень древнее и что-то очень юное, – как в этой стране. А такая девушка, как Лиз, ему не может нравиться – только и делает, что распоряжается и ждет, что все ее будут слушаться. Елизавета! Лучшего имени для нее не придумаешь. Он читал о королеве Англии, Елизавете Первой; она тоже была худущей, и рыжей, и, наверное, такой же властной. Интересно, как австралийские юноши мирятся с этим недостатком. А на свою тетку она совсем не похожа.

Нетрудно понять, почему дядя Карл ухаживает за мисс Белфорд. В ней он находит то желание угодить и ту едва уловимую почтительность, которую он привык видеть у женщин поколения его матери и тетки. Они никогда не приказывали, а, наоборот, чуть ли не извинялись, когда обращались к вам с просьбой. Многим немцам и по сей день дорог лозунг Гитлера: назначение женщины ублажать усталого воина.

И вдруг его словно ужалила мысль: я рассуждаю точно так же, как дядя Карл. Он считает, что женщины созданы для утехи своего господина и повелителя. Но, разумеется, есть же какая-то середина, существуют ведь на свете женщины, которые не припадают к вашим стопам, как бабушка или мисс Белфорд, но и не помыкают вами, как Лиз.

Предупреждая ее новый приказ, он поспешно сказал:

– Отнести вещи в дом, сэр?

– Не нужно. Отнесите их к подъемнику. Первой спустится Элис, она не очень-то жалует лестницу. Потом мы сложим вещи, спустимся сами и там их разгрузим.

Иоганну не терпелось посмотреть, что представляет собой дом, который эти люди называют своим летним коттеджем, но с дороги он видел только крышу.

Внизу, в саду, загорелся свет.

– Это вы, Брэнк? – крикнула Элис, и ей ответил мужской голос.

– Все-таки очень приятно, что нас тут ждут и встречают! – воскликнула Элис, становясь на площадку подъемника, подвешенного к стальным опорам, и исчезла внизу среди древесных вершин.

– Вы божественны! – прокричал ей вслед Карл. – Брунгильда, идущая в бой, в шлеме из золотых волос!

В ответ донесся смех Элис.

«Говорить так о женщине ее возраста глупо и даже немного фальшиво», – подумал Иоганн, и ему вдруг стало противно, что дядя, казавшийся ему чуть ли не стариком, волочится за женщиной, которая годится ему, Иоганну, в матери. Очевидно, и здесь, как везде, старичкам тоже хочется вкусить радостей жизни.

Подъемник пришел обратно, они сложили на площадку саквояжи, картонки, хозяйственные сумки, нажали кнопку и проводили их взглядом.

– Идемте! – крикнула Лиз. – Спустимся вниз по лестнице! Не возражаете?

– Ничуть, – ответил Иоганн, следуя за ней и снова злясь, потому что она могла бежать в темноте по узким ступенькам, а он должен был спускаться медленно, чтобы не споткнуться и не упасть в густые заросли по обеим сторонам лестницы. Что-то зашуршало в кустах. Неужели змея? Говорили, что наступил сезон змей.

– Ой! – вскрикнула Лиз, и Иоганн, словно эхо, вскрикнул следом за ней: его лица коснулась паутина, и в этот момент свет из дома упал на громадного паука, качающегося перед самым его носом.

– Не бойтесь, – крикнула Лиз, – он совершенно безвреден!

Ну и местечко!

Когда он добрался до последней ступеньки лестницы, Лиз уже след простыл, и он пошел вдоль боковой стены дома, который был гораздо больше, чем он предполагал, и выглядел удивительно современным. Он услышал, что где-то Элис успокаивает рассерженную Ли-Ли, и направился на ее голос.

– Иоганн, отнесите этот ящик в кухню! – приказала Лиз. – Справитесь?

– Разумеется.

Схватив охапку свертков, Лиз пробежала мимо по дорожке и скрылась в темноте. Он пошел за ней и неожиданно очутился в ярко освещенной кухне, какую можно увидеть только на рекламных картинках.

Посреди кухни, прижав руки к груди, стояла Элис, глаза ее сияли от восхищения.

– Посмотри, Мартин! – воскликнула она, едва фон Рендт и Мартин вошли в кухню. – Брэнк к нашему приезду покрасил кухню! Ах, совсем забыла, ты же с ним еще на знаком!

И она окликнула мужчину, который шел по саду с последними пакетами.

– Вот ваш новый хозяин, Брэнк, – весело проговорила она. – Мартин, это Брэнк.

– Значит, вы – Брэнк? – Мартин критически оглядел его. – Вижу, вы тут неплохо поработали.

– Рад, что вам нравится, – ответил Брэнк, слегка поклонившись.

– А это моя племянница и двое наших друзей, – оживленно продолжала Элис. – Они недавно прибыли из той же части света, что и вы: мистер фон Рендт и мистер Фишер.

«Какое лицо! – подумал Иоганн. – Попробовать бы написать его! Словно старинная резьба. Высокие скулы, глаза, сидящие так глубоко, что трудно угадать их цвет; густые прямые брови; глубокие складки, идущие от носа к подбородку, подчеркивающие тонкие губы, непропорционально тяжелый подбородок, впалые щеки. Такое лицо надо лепить, а не писать, – решил он, – иначе как же передать неуловимую печать таинственности, лежащую на нем?» Он даже начал мять в пальцах невидимую глину.

– Брэнк не совсем обычная фамилия, – сказал фон Рендт. – А как вас зовут по-настоящему?

– Бранкович! – весело воскликнула Элис. – Но он предпочитает, чтобы его называли Брэнком. А имя у него такое трудное, что невозможно выговорить… Ну, выпейте чего-нибудь, и Мартин покажет вам окрестности, пока мы с Лиз будем готовить ужин. Наверное, вы все умираете от голода. Мы быстро управимся. У Брэнка все приготовлено, даже пиво поставлено в холодильник.

Иоганн смотрел на фон Рендта, а тот не сводил глаз с Брэнка, словно тоже собирался написать его портрет. Странный человек этот дядюшка!

– Ну так как же? – требовательно спросил фон Рендт.

– Что именно? – хладнокровно спросил Брэнк.

– Как вас зовут?

Помедлив, Брэнк сказал:

– Слободан.

Фон Рендт расхохотался.

– Действительно трудное имя.

– Да. – И Бранкович посмотрел на него из-под тяжелых, прямых бровей. – На нашем языке оно означает «свободный человек».

Фон Рендт снова громко расхохотался.

– Давно вы в этой стране?

– Я приехал еще до войны.

– Ах так? А ваша национальность?

– Австралиец.

Фон Рендт сделал нетерпеливый жест.

– Попросту говоря, серб?

– Пока я не принял австралийского гражданства, я был югославом.

– Такой нации не существует.

«У старика здесь определенно заскок», – подумал про себя Иоганн.

– Это пусть решает ООН, – ответил Бранкович и улыбнулся.

Его улыбка стерла печать таинственности. Перед ним был просто приятный человек с необычным лицом.

Они ужинали на большой веранде. Элис устроила, как она говорила, «холодный дачный ужин»: устрицы в раковинах, огромный омар, белоснежное мясо которого отливало перламутром на красном фоне панциря, молодой салат, помидоры, огурцы и фрукты: груши, персики, абрикосы – таких больших абрикосов Иоганн никогда не видел. И в завершение – солидная коробка мороженого.

Иоганн ел молча, прислушиваясь к шепоту волн. Над заливом сгустилась тьма, и лишь силуэт высокого горного кряжа прорезал небо цвета бледной лаванды. Сумерки в этом краю не задерживались. После захода солнца темнота наступала сразу, хотя небо на западе еще пылало последним отсветом лучей закатившегося солнца.

Ужин прошел оживленно; фон Рендт не переставая восхищался домом, а Мартин настолько оттаял, что рассказал, как их отец купил этот участок, чтобы было где держать «Керему». В детстве они приезжали сюда на воскресенье и жили в комнатках над лодочным сараем, а потом отец построил уютный четырехкомнатный домик, который и простоял до тех пор, пока Элис не разрушила все, соорудив тут вот этот особняк.

– Неправда! – полушутя-полусерьезно запротестовала Элис. – Я только соединила две маленькие комнатки в одну, расширила веранду, ну и построила спальни внизу.

Все засмеялись, даже Мартин.

– Моя дорогая Элис, все, что вы тут сделали, выше всяких похвал, – заверил ее фон Рендт. – Лучшего не придумаешь.

Элис просияла.

Лиз посмотрела на отца. Мартин что-то говорил через перила веранды Бранковичу и улыбался. По-видимому, Бранкович ему понравился.

И Лиз с облегчением вздохнула. Судя по всему, это воскресенье будет удачным, не в пример предыдущим.

После ужина Элис оставила мужчин покурить, сказав:

– А мы с Лиз пока приготовим постели.

– Не могу ли я помочь? – осведомился фон Рендт.

– Нет, – решительно ответила Лиз. – Вы, Иоганн и папа в бригаде мойщиков посуды. У нас здесь правило: кто готовит еду, посуды не моет.

– Увы, я с этим правилом уже успел познакомиться, как только приехал в Австралию, – печально сказал фон Рендт.

– Но если вы против… – растерянно пролепетала Элис.

– Тетя! – укоризненно заметила Лиз. – Нельзя подавать Иоганну дурной пример! Давайте начнем наш отдых так, как было задумано. К тому же Карл ведь теперь австралиец.

– Однако в присяге, которую я дал, про мытье посуды ничего не говорилось!

– Тогда мы попросим правительство внести в нее этот пункт.

– У нас всего три спальни, – извиняющимся тоном сказала Элис. – Ничего, если мы поместим Иоганна с вами? Или, если он не возражает, его можно устроить на веранде. Лиз обычно спит на открытом воздухе.

– Иоганн мне не помешает. Я так долго прожил в одиночестве, что буду только рад обществу.

Иоганну вовсе не улыбалось слушать храп дяди и его дурацкие, хотя и благожелательные советы, как сделать карьеру в Австралии.

– Спасибо, дядя Карл, но я знаю, что одному вам будет удобней. И если это не доставит лишних хлопот, я предпочел бы веранду. Мне еще никогда не приходилось спать под открытым небом.

– Отлично! – сказала Лиз. – В таком случае помогите мне раздвинуть диван на южной веранде. Эту сторону солнце освещает с раннего утра, оно выжжет вам глаза, прежде чем вы успеете понять, что происходит.

Иоганн скрепя сердце пошел за ней. Слава богу, ему хоть что-то понравилось в Лиз: очевидно, она не принадлежит к числу тех девиц, которые воображают, будто вы будете спать с ними, как только очутитесь рядом с кроватью. Они ему надоели и на пароходе.

– Возьмите с собой фрукты! – крикнула ему вдогонку Элис. – На случай, если рано проснетесь. А захочется пить, заварите себе чай или кофе. У нас здесь царство свободы.

«Ничего себе, царство свободы», – подумал Иоганн, вновь разозлившись, когда Лиз сунула ему в руки постельные принадлежности, проговорив:

– Возьмите москитную сетку, иначе эти твари заживо вас сожрут или утащат и бросят в залив.

Иоганн прислушался к голосу птицы, которая кричала в темноте тоскливым гекзаметром.

– Мо-поук, – объяснила Лиз.

Ему захотелось, чтобы она поскорее ушла.