Глава двадцать седьмая

Элис одевалась с особой тщательностью, разглядывая в зеркале каждую деталь туалета; она надела черный бюстгальтер, застегнула молнию черного пояса, критически осмотрела черную кружевную комбинацию и трусики. Охваченная чувственными грезами, она сладостно предвкушала тот момент, когда Карл будет ее раздевать – этого ритуала он никогда не опускал. До встречи с ним она считала, что интерес мужчин к женскому белью выдуман в целях рекламы. Но Карл открыл ей столько нового, что те интимные сведения, которыми ее приятельницы мимоходом обменивались за бриджем, казались ей наивным лепетом школьниц. Что они знают об этом!

Элис подняла руку, чтобы солнечный луч упал на ее кольцо, и она залюбовалась игрой белых и зеленых огней в бриллианте. В Уголке все восхищались этим кольцом. Все они были так внимательны к ней: устраивали в ее честь приемы и чаепития. Как ужасно, что пришлось придумать предлог и отказаться от приглашения Манделей. Она до сих пор видит перед собой обиженные глаза Карен. Элис тоже было больно, но она выдержала. Так ей пришлось порвать еще с чем-то, чего не любил Карл.

Элис это было неприятно, но ведь не бывает же так, чтобы у человека было все, чего он хочет, и разве может жаловаться женщина, имеющая так много, как она? Теперь, когда Мартин и Лиз предложили разделить «Лавры» на две квартиры, можно было назначить день свадьбы на самое ближайшее время, сохранив полную гармонию между ее привязанностью к Мартину и страстью к Карлу.

Новая планировка дома позволит им жить, не мешая друг другу, и в то же время она сможет по-прежнему заботиться о Мартине и Лиз. Разница только в том, что Мартин и Лиз будут жить наверху, – придется установить кухонный лифт, – а они с Карлом внизу. Пристроят внешнюю лестницу, и у Мартина будет отдельный вход, как он ихотел. Слава богу, Мартин стал менее раздражителен с тех пор, как они обо всем договорились. Плавными движениями она расчесывала щеткой волосы – Карл так любит обвивать их вокруг своей шел, – но тут у входной двери раздались два настойчивых звонка. Конечно, это не гость в такой час!

Элис стояла со щеткой в поднятой руке, прислушиваясь к шаркающим шагам Марии в холле. Она твердо решила: кто бы это ни был, дома она не останется.

Мартин обедал в клубе, Лиз с Иоганном отправились в кино на пятичасовой сеанс и вернутся домой не раньше восьми, когда по телевизору будут передавать «Панораму».

Она сказала им, что она с Карлом и его друзьями поедет в театр, а потом будет ужинать у его друзей и останется там ночевать. Как нелепо, что женщине, которой уже за сорок, приходится сочинять всякие истории, чтобы не ночевать дома! Когда они с Карлом поженятся, они всегда будут вместе, им больше не нужно будет дожидаться выходного дня миссис Шмидт или Бранковича или других столь же редко выпадающих случаев.

Она услышала тяжелые шаги Марии на лестнице. Постучав, Мария просунула руку в дверь спальни.

– Вам срочная телеграмма, мисс Белфорд.

– Спасибо, Мария.

Элис взяла телеграмму, и ее сердце на мгновение остановилось. В ее кругу не было принято обмениваться телеграммами, и телеграммы для нее всегда означали дурную весть. Пилочкой для ногтей она вскрыла телеграмму. Предчувствие не обмануло ее, хотя посторонний посмеялся бы над тем, что эти столь незначительные фразы вызвали такое горькое разочарование: «Сожалею, вечером встреча невозможна. Срочно вызван в Мельбурн. Позвоню о дне и часе приезда. Карл». Так холодно, так равнодушно! Перечитав телеграмму Элис ощутила дрожь в теле. Телеграмма была послана из Парраматты. Что делал Карл в Парраматте? Она попыталась взять себя в руки. Ведь мог же он быть в Парраматте по делу. Но какой-то коварный голос шепнул ей: та рыжеволосая женщина, которую она застала в в его спальне, живет в Парраматте.

О нет! Только не это!

Она скомкала телеграмму.

Карл обещал встретить ее в Булоло в половине восьмого, и они должны были провести вместе не только ночь, но и весь следующий день. Элис помнила, как он сжал ей локоть и как посмотрел на нее, когда говорил эти слова. А теперь он решил провести ночь в Парраматте с этой рыжеволосой тварью. Элис опустилась на краешек кровати, охваченная ревностью. Как он мог совершить такую низость?

Здравый смысл подсказывал, что Карл позвонит и все ей объяснит. Она расправила телеграмму и еще раз перечитала ее. И ревность заглушила голос разума. Эта женщина!.. Судя по ее виду, она была еще более искушенной, чем он! Как он мог так поступить! Пробудить все ее надежды, так распалить ее чувства, что она все дни сгорала от желания, а по ночам ее мучили сны, которые утром ей было стыдно вспомнить.

Как он мог позволить ей сообщить об их помолвке и сохранить любовницу? Это было хуже всего. Теперь все соседи будут смеяться над ней. Она не сможет голову поднять от стыда.

Элис разорвала телеграмму в клочки и, рыдая, бросилась на кровать.

Она услышала, как хлопнула калитка, – это Мария ушла домой к мужу-инвалиду и детям. Какое-то мгновение она испытала к ней жгучую зависть. Пусть она уродлива и замучена тяжелой работой, но уж от такого она, во всяком случае, избавлена.

Лучи заходящего солнца упали на кровать, и Элис стало жарко. Она встала, опустила жалюзи, но в комнате уже было душно. Новый бюстгальтер и пояс врезались в тело. От ноющей боли и от жары ее горе перешло в злость, и дрожащими руками она расстегнула бюстгальтер и пояс.

Внизу начали бить старинные часы – мелодичный звон наполнил весь дом, усиливая ощущение пустоты. Она положила примочки на распухшие от слез веки. Все ее мысли сосредоточились на одном: как уберечь себя от дальнейшего унижения, хотя бы в глазах близких.

Прозвенел последний удар: шесть часов.

Она спустилась на кухню и заварила чай. Она предпочла бы выпить виски, но тогда нельзя было бы сесть за руль, а ей надо уехать, надо! Остаться дома? Слушать удивленные возгласы Мартина и Лиз, когда они узнают, что она не была в театре, угадывать в их возгласах вопрос, которого вслух они не зададут: уж не бросил ли ее Карл? Нет, она не станет подвергать себя еще и такому испытанию. Она поедет в Булоло, чтобы выплакаться в одиночестве. У Бранковича выходной день, и, стало быть, никто ей не помешает. При желании она даже может броситься с пристани в море, и никто не узнает об этом, пока волны не прибьют к берегу ее тело с распущенными волосами, с лицом, искусанным крабами.

«Дуреха, – сказала она себе, – на это у тебя не хватит мужества. Ты останешься жить, будешь стареть, толстеть, превратишься в истеричку, потому что Карл тебя бросил и никого другого тебе не найти».

В тупом оцепенении, сменившем приступ рыданий, Элис дожидалась сумерек, чтобы ни Рейнбоу, ни Мандели не увидели, как она уезжает. Когда она услышала по телевизору сигнал – в семь часов начиналась передача последних известий, она накинула темное вечернее пальто и, никем не замеченная, села в машину, сняла туфли на гвоздиках, мучительно жавшие ноги, надела простые туфли на низком каблуке, в которых всегда водила машину, и поехала по направлению к городу.

Однако когда Уголок остался позади, она свернула на шоссе, которое вело к Лиллипилли по берегу. Она выбрала этот окольный путь, чтобы попасть в Булоло после того, как зайдет месяц. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, что она приехала одна. Это было бы равносильно тому, что она во всеуслышанье объявила бы о своем поражении.

Элис вела машину словно одурманенная. Мотор плохо тянул, и в машине пахло бензином. Перед Кронуллой она поставила машину у обочины, раздумывая, не заехать ли на станцию обслуживания. На темном берегу мерцали огни, протянувшиеся до самого мыса. Шум прибоя эхом отдавался в песчаных дюнах, усиливая охватившее ее одиночество. Мотор вдруг заработал лучше, и она решила ехать медленно по верхнему шоссе над бухтами Бирранир и Ганнаматта, там, где каким-то фантастическим аметистовым цветом светилась вода в сиянии заходящего месяца. Элис свернула вниз к мысу Лиллипилли, где слышались уныло-протяжные крики морских птиц, и остановилась у небольшой лавочки, где они обычно покупали провизию. Хозяин лавочки Джо был неплохим механиком.

– Неполадки с машиной, мисс Белфорд? – спросил он.

– Да, плохо идет с самого моста.

– Хотите, я посмотрю?

– Да, хорошо бы, Джо. Я оставлю машину, а сама отправлюсь пешком.

– Ладно! Я загоню машину в гараж, а завтра утром пораньше посмотрю, что с ней. На сегодня жена взяла билеты в кино.

Элис купила шоколадных конфет и сигарет. Если уж ей суждено провести эту ночь одной, она может себе доставить хотя бы это маленькое удовольствие. Она примет две таблетки аспирина, выпьет виски из запасов Мартина, ляжет в кровать и уснет мертвецким сном. Единственным утешением в этой безрадостной для нее ситуации будет сознание того, что ей не надо сегодня объясняться со своими. А когда этот момент все же наступит, она просто скажет, что ходила в театр с друзьями Карла, как и собиралась, а об остальном можно будет пока умолчать. Какой негодяй! За всю свою жизнь она столько не лгала, сколько ей пришлось лгать за эти несколько месяцев их знакомства.

Гравий рассыпался под резиновыми подошвами ее туфель, когда она спускалась по темной дороге, ее икры и бедра заныли от напряжения. Мало она ходит – вот в чем беда. Потому и толстеет. Но теперь это уже не имеет никакого значения – кого будет интересовать, как она выглядит?

Элис уже приближалась к коттеджу, как вдруг из-за угла выехал автомобиль. Желая скрыться от света фар, она отступила в тень жимолости, буйно увивавшей ворота дома Морганов, где оглушительно ревел радиоприемник, извергая громовые звуки победного марша из «Аиды».

Автомобиль остановился у Булоло. С этого расстояния Элис видела только его длинный корпус, скользнувший в гараж. Надев очки, она стала ждать, к горлу подступил комок. Не может быть! Но в отсвете фонаря она увидела, что из гаража кто-то выходит, и прилив неудержимой радости охватил ее: это был Карл! Подавив крик, она не двинулась с места; отголоски пережитого унижения говорили ей: «Пусть он войдет, увидит, что в доме темно, и решит, что я не приехала».

Сердце ее учащенно билось не только от усталости, вызванной ходьбой, но и от радости, что он вернулся к ней. Вероятно, отправив телеграмму, он передумал, и это обрадовало ее и вселило в нее уверенность.

Она пожалела, что оставила в машине туфли на гвоздиках и сняла новый бюстгальтер и пояс. Но она заставит его забыть об этих мелочах. Сегодня ночью ее ничто не сможет смутить, ведь он приехал к ней, бросил все свои дела! Аромат жимолости зажигал ее кровь огнем.

Элис шла тихо, прячась в тени деревьев. Услышав, что он спускается к дому, она на цыпочках подошла к гаражу, предвкушая удивление Карла, когда он вдруг увидит ее. Но тут она услышала голос Бранковича и остолбенела. Зачем Брэнк остался здесь в свой выходной день?

Бранкович сказал:

– Мистер фон Рендт, дайте ваш чемодан. Мисс Белфорд послала меня помочь вам.

Элис затаила дыхание, не веря своим ушам. Нет, ей это показалось. Он, наверное, сказал «Мисс Белфорд еще не приехала», – все, что угодно, но только не то, что ей послышалось.

Она осторожно пошла по траве вдоль забора, следя за кружком света, скользящим за ветками, – это Бранкович освещал лестницу фонариком. И Элис снова услышала его голос:

– К сожалению, фонарь в саду перегорел – идите осторожно.

Он открыл дверь черного хода, пропустил Карла вперед, и вошел за ним в дом. Дверь закрылась.

Элис тихонько спустилась по лестнице, сердце колотилось в ее груди, но голос здравого смысла твердил, что в этом нет ничего необычного: Бранкович всегда выходил встретить гостя и нес его чемодан. Но все же… Почему он здесь, а не в Сиднее? Откуда он знал, что они приедут? Она уже хотела открыть дверь, но передумала и осторожно подошла к окну. То, что она увидела сквозь неплотно закрытые жалюзи, показалось ей невозможным – точно какой-то ночной кошмар вдруг стал явью. Карл рванулся к двери, а Бранкович крикнул так, что она остолбенела:

– Ни с места, иначе буду стрелять!

Мелькнули какие-то фигуры… Мария с лицом, искаженным злобной радостью… Что-то тяжелое с глухим стуком обрушилось на голову Карла, и он упал.

Элис отпрянула от окна, бросилась бегом по лестнице, спотыкаясь, падая, снова вставая. На мгновенье она прислонилась к джакаранде, чтобы перевести дыхание, и снова, спотыкаясь, побежала по дороге.