"Ускользающие тени" - читать интересную книгу автора (Лампитт Дина)ГЛАВА ТРИДЦАТАЯГазетная статья была недвусмысленной и совершенно непристойной. Помеченная 15 февраля 1774 года, она гласила: «Смеем заверить наших читателей, что леди Сара Банбери, урожденная Леннокс, в настоящее время проживающая в поместье своего брата, герцога Ричмондского, близ Гудвуда, ожидает ребенка от своего племянника, Чарльза Джеймса Фокса. Леди Сара памятна нам по своему скандальному бегству с лордом Уильямом Гордоном, в результате которого вышеупомянутый джентльмен вынужден был покинуть страну». Едва прочитав это, ибо в его повседневные обязанности входил просмотр всех газет, король почувствовал удушье, его горло сжалось, как перед приступом кашля или рвоты. — Это не может быть правдой, — еле слышно застонал он. — Боже, я знаю, что это неправда! — И он схватил колокольчик со стола и зазвонил, призывая своего поверенного и хорошо сознавая, что приближается один из его приступов безумия. Вскоре перед ним появился незнакомый юноша. Он поклонился, и Георг взглянул на него с некоторым удивлением. — А где полковник Гилберт? — Он нездоров, ваше величество. Я — майор Вудфорд. Только недавно был переведен на это место… — Давно или недавно, — перебил его король, сдерживая яростную дрожь, — Назовите его, ваше величество. — Вы должны передать письмо премьер-министру, лорду Норту, — прямо сейчас, теперь, немедля! — Разумеется, ваше величество, — ответил Вудфорд, довольный тем, что в первый день на его посту, ему досталось столь любопытное поручение. — Надо ли вам знать, что содержится в этом письме? — спросил король, подсаживаясь к письменному столу. Майор уже собирался ответить, что он не претендует на такую честь, что это не имеет отношения к его службе, когда, к своему ужасу, увидел, что король не только покрылся обильным потом, но и задрожал так, что еле мог удержать перо в руках. Он был в таком состоянии, в таком нервном припадке, о котором майора уже не раз предупреждали, и тот просто ответил: — Если вашему величеству будет угодно сообщить мне об этом. — Слушайте, я пишу: — Первой мыслью Вудфорда было то, что король лишился рассудка, если взялся обсуждать столь деликатный вопрос с новым служащим, неизвестным юношей, и его изумление выразилось в неуверенной фразе: — Я не знаю, что сказать, ваше величество. Но что сделал мистер Фокс? — Задался целью мучить меня все эти годы, и теперь — вот… — король сунул экземпляр «Морнинг Пост» в руки майора. — Что это, ваше величество? — Клевета, гнусная ложь, еще одно обвинение против той, на которую всегда грешили… Вудфорд с ужасом увидел слезы в глазах его величества и тут же в его голове молнией вспыхнули наставления высших чинов: при первых признаках возбуждения короля немедленно постараться успокоить его и послать за королевским медиком. — Кто она такая? — спросил майор, уже собираясь выйти. — Самая прекрасная женщина в мире, — ответил король и отвернулся к окну, очевидно, вспоминая иное, лучшее время, когда подавленность и болезнь еще не начали мучить его. — Знаешь, его величество плакал, — прошептал Вудфорд своей жене, когда его обязанности на сегодняшний день были закончены и он смог ненадолго вернуться домой. — Узнав, что Сара Банбери ждет ребенка от своего племянника? — Да. — Говорят, когда-то он любил ее. — И, до сих пор любит. Во всяком случае, его гнев пал на Фокса. Я видел копию письма к лорду Норту, и знаешь, о чем там говорится? — Расскажи. — Его величество обдумал новый состав казначейства, и в списке я не увидел твоего имени. — Какое остроумие! — воскликнула жена Вудфорда и весело рассмеялась. Горькая чаша Сары переполнилась скорбью. Через четыре месяца после лживой статьи в «Морнинг Пост», почти сразу за которой последовала отставка Чарльза Джеймса из казначейства, любимый опекун Сары, Генри Фокс, лорд Холленд, умер. Но это было еще не все: Кэролайн, которая на протяжении всей жизни обожала своего мужа, последовала за ним в могилу через двадцать три дня после приступа мучительной болезни, по-видимому, рака. Поскольку лживые и клеветнические слухи о ней не утихали, Сара отправилась в Каслтаун, в Ирландию, к своей сестре Луизе Конолли, не в силах больше сносить унижения и оставаться вне общества на ферме Хелнейкер. Поэтому на похороны Кэролайн ей пришлось поспешно возвращаться на пакетботе вместе со своей сестрой и ее мужем. По пути с пристани к Холленд-Хаусу Сара живо вспоминала свое первое путешествие туда много лет назад, когда она вернулась из Дублина, чтобы поселиться с четой Фоксов. А теперь их обоих не было в живых, спутников девичества Сары, не у кого искать утешения или обращаться за советом. С тяжелым сердцем, совершенно забыв о ссоре с Холлендами, Сара вернулась в Холленд-Хаус. Здесь был, разумеется, и Чарльз Джеймс, одетый в траур и в соответствующем настроении. Как только они остались одни, он отвел Сару в сторону: — Король дал мне отставку — ты знаешь? — Да. Полагаю, из-за той клеветы. — Вряд ли. Его величество ненавидит меня за поддержку американских колонистов, однако я считаю совпадение слишком подозрительным. — Значит, ты не думаешь, что он читал это, да? — спросила Сара внезапно осипшим голосом. — Бог весть! На это нет никакой надежды. — После всей той грязи, которую распространяют обо мне, я уверена, люди готовы принять на веру почти любую ложь. — Знаешь, я решил разузнать, кто был автором этого пасквиля, и вызвать его на дуэль. — Как бы я желала сделать то же самое! — печально вздохнула Сара. Чарльз Джеймс взял ее за руку: — Я знаю, тебе сейчас чертовски тяжело. Если бы я только мог сделать нечто большее, чем просто изо всех сил отрицать эту клевету! — В конце концов, я сама во всем виновата. Ты ведь знаешь: назови собаку плохим именем, и она будет такой. — Ее голос вздрогнул. — Я отбываю свое заключение уже четыре года. Как ты думаешь, сколько еще оно будет продолжаться? Когда это все кончится? — Умный политик расстроенно опустил глаза. — Когда развод будет завершен и люди наконец потеряют интерес к тебе. Но до тех пор тебе, думаю, придется удовлетвориться терпеливым ожиданием. — Молю Бога, чтобы он просветлил мне душу. Племянник Сары рассмеялся. — Ты можешь быть в этом уверена. Говорят, что без страданий нет побед. — Какое печальное выражение, — ответила она, но ее внезапно наполнила минутная радость. — Что случилось? — спросил Сте, подходя к ним — Ничего особенного, — ответила Сара, с тревогой оглядывая своего старшего племянника, ибо бедняга выглядел действительно ужасно. Стефан Фокс, новый лорд Холленд, уже достиг двадцати девяти лет, почти как и сама Сара, но выглядел по крайней мере вдвое старше. Чудовищно располневший и еще более глухой, чем прежде, он производил впечатление почти старика. В семье уже давно было известно, что по завещанию Кэролайн наследство Сте, составляющее пятьдесят тысяч фунтов, было уничтожено, его же долгами. Ходили слухи, что леди Холленд точно так же поступила и с Чарльзом Джеймсом, долг которою намного превышал его наследство. Но даже столь великодушный шаг не смог избавить старшего племянника Сары от его отчаянной нужды в средствах, чем объяснялся его вечно пристыженный вид. — Как ты, дорогая? — спросил он, тяжело дыша и отдуваясь, чего и следовало ожидать от такой тучной особы. — Боюсь, мое здоровье в порядке, но настроение намного хуже. — Как у всех нас, — подтвердил Сте. Сара оглядела гостей в трауре, заполонивших Золотой зал. — Леди Сьюзен так и не появилась. — Да, к несчастью, и она, и мистер О’Брайен слишком бедны. Они прислали письмо, в котором выразили глубочайшее соболезнование. — Как бы мне хотелось увидеть ее, — тоскливо проговорила Сара. — С тех пор как она вернулась из Америки, мы встречались всего дважды, хотя поддерживали постоянную переписку. Эта переписка была одной из немногих радостей в одинокой и тягостной жизни Сары. В 1770 году Сьюзен вместе со своим привлекательным мужем ирландцем вернулась в Англию из Нью-Йорка и поселилась в Уинтерслоу, близ Солсбери, рядом со Сте и его женой Мэри, которые жили в Уинтерслоу-Хаусе. Самое худшее, что увеселительный павильон, который привлекал постоянный поток гостей и в котором Сте построил небольшой театр для спектаклей, остающихся неизменно любимым развлечением семьи, сгорел дотла в январе, подкрепляя горькую уверенность Сары в том, что 1774 год стал годом несчастий для всей семьи Фоксов. Как будто в доказательство этого появилась ужасная клевета, потом отставка Чарльза и две трагические смерти. С предчувствием того, что беды еще не закончены, она повернулась к Сте. — Ты уже видел новый дом леди Сьюзен? — Еще нет, но вскоре надеюсь повидать. После пожара чета О’Брайенов перебралась в Стинсфорд, близ Дорчестера — старый поместный дом, принадлежащий леди Илчестер, матери Сьюзен. — Напиши мне о том, как пройдет твой визит. А теперь прошу меня простить, я хотела бы пройтись прежде, чем должна буду уехать. Возвращение в огромный дом, странно пустой и тихий после недавней смерти своих хозяина и хозяйки, вызывало ощущение, что время повернуло обратно. Осторожно, чтобы не нарушить мрачную тишину, Сара обошла дом. В Малиновой гостиной и столовой она вспомнила, как еще беспечным смешливым ребенком веселилась здесь, не подозревая о том, как страшен мир. Затем по коридору от гостиной, отданной молодежи дома, она вышла к спальням, сейчас совершенно опустевшим и молчаливым. Наконец, осмотрев все и воскресив сладкие воспоминания, Сара спустилась по главной лестнице на первый этаж. Она не пошла в часовню, где венчалась с Чарльзом Банбери — казалось, это было лет сто назад — а вместо этого навестила кабинеты и гостиные восточного крыла, добравшись наконец до маленького кабинета, который занимала вместе с Сьюзен. Это была веселая комнатка с куполообразным расписным потолком, окном в дальнем конце и кушеткой напротив него. Окно располагалось рядом с одним из множества выходов из дома, который на ночь запирали ради безопасности. Но теперь дверь была открыта, в кабинете горел свет, и Сара бросилась на кушетку, как делала прежде. Прижав ладони к стеклу, она выглянула наружу. Она понимала, что это невозможно, но каким-то образом подъездная аллея, отчетливо различимая прежде из окна, исчезла. И ворота Иниго Джонса, которые столь величественно возвышались в дальнем конце аллеи, непостижимым образом переместились, оказавшись почти во дворе. Более того, и это было ужасно, вокруг бродили странные люди — они разбредались по парку, столь опустевшему и изменившемуся, что он стал почти неузнаваемым. Сара недоверчиво потерла рукой глаза, затем вновь уставилась в окно и вздрогнула от ужаса, ибо ее призрак стоял прямо по другую сторону стекла, глядя на нее. Сара не видела его последние пять лет — с того самого времени, когда она попала в снегопад и упада, что вызвало ее роды. И теперь, по прошествии такого долгого времени, женщина, следовавшая за ней по пятам с тех пор, как Сара впервые приехала в Холленд-Хаус, появилась вновь. Застыв, Сара взглянула прямо ей в глаза. И тут же случилось небывалое: женщина улыбнулась, изогнув лукавые губы, и одновременно протянула, вперед руку. По одному этому жесту Сара поняла, что незнакомка не только знает обо всех ее несчастьях, но и не имеет ни малейшего намерения осуждать ее. Напротив, странное существо излучало дружеское сочувствие. Совершенно сбитая с толку, Сара обнаружила, что она улыбается в ответ, откликаясь на дружеский жест среди холодного и жестокого мира. Она еще сильнее прижалась к стеклу, чтобы получше разглядеть неизвестную, и женщина подалась вперед и приложила к стеклу ладони. Затем видение поблекло, как будто, затуманенное дождевыми каплями, и через секунду исчезло. Сара опустилась на кушетку, испуганная, но почему-то уже не чувствующая страха перед своим призраком или кем бы ни была эта женщина — так ясно та дала понять, что от нее можно ждать не угроз, а только теплоты и понимания. Звук приближающихся шагов вернул Сару в настоящее время, и сознание своего собственного плачевного положения поспешило возобновить свои жестокие муки. Как было бы хорошо, думала Сидония, если бы она встретилась с Финнаном точно такой же, какой расставалась с ним, если бы она сумела полностью забыть про Алексея, если бы вся жизнь стала хоть немного проще. Но в реальности месяцы безвозвратно проходили, а прежние теплые отношения между ними так и не восстанавливались. «Взрослые женщины не плачут», — повторила себе Сидония и принялась размышлять, изменилось бы что-нибудь, если бы она не предприняла столь рискованное похождение за время отъезда врача. Однако, так и не придя к твердому решению, она с величайшим нежеланием завела разговор о своем проступке во время их первого совместного ужина. — В России я познакомилась с замечательным молодым скрипачом, — начала она, надеясь, что ее голос при этом остается самым обычным. — Да, я читал об этом в газетах, — бесстрастно ответил Финнан, совершенно сбив Сидонию с толку. — Как ты сумел? — Многие франкоязычные канадцы получают французские газеты. Я читал о тебе статью в «Пари-Матч». Сидония попыталась беспечно рассмеяться. — Если я правильно помню, именно в ней скрипача называли моим игрушечным мальчиком. Финнан взглянул ей прямо в глаза. — Мой французский не так хорош, но могу утверждать, что там было подобное выражение. Равновесие было восстановлено, и Сидония сидела молча, не в силах вымолвить ни слова, понимая, что это слово, каким бы оно ни было, может навсегда все испортить. Наконец Финнан заговорил: — На другой день я нашел в словаре слово «игрушка». Там говорится, что это «предмет для игры, пустяк, вещь приятная или забавная на вид, но не имеющая большого значения». Сидония улыбнулась и положила ладонь ему на руку. — Нет, он имел для меня весьма важное значение. Полагаю, для кого-нибудь он стал бы просто необходимым, но я была не тем человеком, да и нужное время еще не пришло. — Думаю, в отношении очень талантливых людей гораздо легче влюбиться в талант, нежели в самого человека, — с расстановкой произнес Финнан. — Верно, меня привлекает талант Алексея, — честно ответила Сидония. — Он гениален, иначе не скажешь. Но он не может принадлежать только одной женщине — он достояние всех них. Финнан усмехнулся и процедил: — Это может быть весьма утомительным делом. Ужасный момент прошел и никогда бы не возвратился, Сидония хорошо понимала это, и все же оставалось сказать еще одну вещь. — Должно быть, ты чувствуешь такую же любовь к таланту в отношении своих коллег-женщин. Как звали ту даму из вашей группы? — Джинни О’Рурк. Да, я был безумно влюблен в нее. — О, Боже! — Единственное затруднение представлял черный пояс в карате у ее мужа. Он весело усмехался, его глаза блестели, и было совершенно невозможно понять, говорит ли он всерьез или шутит. Сидония задумалась. Дальнейший путь по этой обрывистой тропе мог стать опасным для них обоих. Они достигли «опасного угла» Пристли и вполне благополучно обогнули его. На этом следовало остановиться. — Все эти черные пояса — просто игрушки, если только их не держат помочи, — шуткой ответила она. — Он их не носил, по крайней мере, насколько мне известно. — Ну, тогда все в порядке. Разговор был окончен, сложный вопрос прояснился, как и следовало ожидать. Теперь они могли вновь начать строить свою дружбу. — Я слышал, как ты играешь, когда вернулся домой. Это было божественно, — произнес Финнан. — Ты не хочешь рассказать мне о том, как произошла твоя метаморфоза? Она как-нибудь связана с Сарой? — Конечно! И, как будто они болтали о своей общей знакомой, Сидония принялась рассказывать ему о различных видениях во Франции, завершив свое повествование описанием того, как она застыла в восхищении, слушая, как давно умерший музыкант исполняет мелодии другого века. — Но тот, кого ты слышала, действительно был графом Келли? — В этом я совершенно уверена. Его игра заставила меня полностью изменить все приемы. — Боже мой, что за честь! Ты избранная среди смертных, Сидония. — Знаю. — Если бы не Найджел, все было бы хорошо? — Откуда ты узнал о нем? — Ты же переменила телефонный номер — помнишь, ты говорила мне об этом прошлой ночью? — Теперь вспомнила. Честно говоря, Финнан, он причиняет мне массу неудобств. Похоже, у него появилась навязчивая идея о том, что мы должны вновь жить вместе. А этот отвратительный случай в Бате, настоящая попытка насилия! — Что ты имеешь в виду? — Он вошел в мою комнату и принялся, как говорится, домогаться меня. Но ничего не случилось — у него просто ничего не вышло. — Ты заявила о, нем в полицию? — Я просто не могу подумать об этом. Финнан задумался. — Думаю, тебе следует быть очень осторожной. Если он еще раз попробует преследовать, тебя, надо воспользоваться случаем. — Я так и сделаю, обещаю тебе. А теперь давай поговорим о чем-нибудь другом. По правде говоря, у меня вызывают отвращение даже мысли о нем. — Хорошо, но только при одном условии. — При каком? — Что в следующий раз ты не позволишь ему уйти безнаказанно. После этого почти сурового предупреждения Финнан принялся забавно описывать прелести жизни в Канаде, а Сидония слушала его и уже в который раз замечала, каким чудесным образом поднимается ее настроение в обществе настоящего и преданного друга. Когда она вернулась домой и вошла к себе в квартиру — ибо Финнан и она были еще не совсем готовы спать вдвоем, — то сразу почувствовала, что в ней что-то изменилось. Ничего не было передвинуто, вещи лежали в порядке, и тем не менее сама атмосфера комнат была другой. Сначала Сидония подумала, что всему виной запах, и долго стояла, принюхиваясь. Действительно, в воздухе комнат ощущался слабый аромат парфюмерии, однако он был почти неуловим, к тому же его мог принести ветер с улицы. Нет, решила Сидония, тут нечто более неопределенное — «взволнованный и потрясенный дух», если прибегать к цитате из Уолтера де ла Мера. Изменился сам дух квартиры, особенно той ее части, из которой был выход в сад, — музыкальной комнаты. Почувствовав себя неуютно, она могла поклясться, что в квартире кто-то был, и успокаивала себя только тем, что все окна и двери оставались запертыми и на них не оказалось признаков взлома. И все же, как она могла позвонить в полицию или даже рассказать Финнану? На месте было все — до единой вещи, на полу не виднелось следов садовой земли. Для того чтобы подтвердить вторжение, не было ни малейших доказательств. Почему-то нервничая, Сидония в конце концов легла в постель, но мысли о Найджеле и его очевидной мании не исчезали из ее головы до тех пор, пока Сидония не провалилась в глубокий, беспокойный сон. |
||
|