"Уснуть и только" - читать интересную книгу автора (Лампитт Дина)

Глава восьмая

Неожиданный звонкий смех, раздавшийся посреди Бивелхэмской долины, казалось, покружил между холмами и, заблудившись, эхом обвился вокруг окруженного рвом замка. Всадника, едущего со стороны Мэгфелда, этот смех настолько удивил, что он тотчас же натянул поводья, остановился и начал оглядываться по сторонам, желая узнать, кто же так беспечно веселится в это светлое и ясное июньское утро. К своему изумлению, он увидел Маргарет де Шарден, едущую верхом по гребню холма бок о бок с каким-то незнакомцем. Их головы были повернуты друг к другу, и весь их вид, даже на расстоянии, свидетельствовал о гармонии и полном взаимопонимании.

Лицо Джона Валье потемнело: он был типичным представителем племени мужчин, уверенных, что все и всегда должно находиться в отведенных для этого местах: его дом, его управляющий, его вилланы, и, самое главное, его жена. И, кстати говоря, то же самое относится к женам его друзей и сверстников. Не подобает супруге уважаемого человека разъезжать тут и там без подобающего эскорта, и, уж тем более, весело хохотать и развлекаться в отсутствие мужа.

Как бы в насмешку, самому Джону досталась весьма умная и своенравная жена. Алиса Валье давно уже в совершенстве овладела искусством убеждать мужа, что во всем ему уступает и покоряется, в то время как сама втихомолку делала все по-своему.

Ни о чем не подозревавший Джон теперь счел своим долгом выяснить, что происходит с Маргарет, и повернул коня наперерез ей и ее спутнику, мирно спускавшимся с холма в сторону леса.

– Добрый день, – окликнул он их, заранее ощетинившись в преддверии неприятных открытий.

– Сэр Джон! – совершенно очевидно обрадовалась ему Маргарет. – Надеюсь, вы в добром здравии? А как поживает Алиса?

– Хорошо. Вполне хорошо. – Джон в упор разглядывал спутника Маргарет, давая понять, что ожидает объяснений.

– Позвольте представиться: Поль д'Эстре, несчастный рыцарь из Гаскони, прибыл в Англию в надежде получить возмещение за потерю своих владений, – заговорил Поль. – Ожидая, пока разрешится мое дело, я поступил на службу при дворе милорда архиепископа, где и познакомился с мадам Маргарет. И в данный момент, наслаждаясь ее обществом, в то же время совершаю столь необходимый моцион и любуюсь пейзажем. Увы, это просто наказание – быть тучным и неуклюжим!

Он похлопал себя по животу, твердому и круглому, как осенняя тыква, с выражением комического отчаяния, вскоре превратившегося в смущенную ухмылку. Сэру Джону было ясно, что перед ним завзятый обжора, не привыкший отказывать себе ни в обильной еде, ни в хороших винах. Что-то весьма симпатичное было в этом чужестранце, и англичанин, сам начавший полнеть, вдруг поймал себя на том, что сочувственно кивает головой.

– Какое наслаждение для меня, – продолжал Поль, – увидеть столь славные места.

– Вам раньше не приходилось бывать в Англии? – спросил Джон.

– О, конечно, – несколько загадочно ответил Поль. – Много, много раз. Но здесь, в Суссексе, – нет. Никогда раньше я не бывал в этой прекрасной долине, полной магии и веселья.

Маргарет и Джон переглянулись.

– Как хорошо сказано! – в один голос воскликнули они.

Польщенный Поль склонился в поклоне, нагнувшись к шее лошади. На мгновение его живот исчез из вида, и Маргарет успела подумать: «Должно быть, в молодости он был красив. Как жаль, что я не знала его тогда».

Она уже считала гасконца одним из самых очаровательных, приятных, интересных людей, когда-либо встречавшихся в ее жизни, и благословляла случай, приведший ее во дворец архиепископа и позволивший им познакомиться. Хотя Роберт, когда она выходила за него, и был привлекательным мужчиной, но никогда не обладал таким обаянием, которое излучал сэр Поль.

Почувствовав, что сэр Джон смотрит на нее с подозрением, Маргарет поспешно согнала с лица улыбку и с серьезным видом спросила:

– Наверное, нам пора возвращаться, сэр Поль? Как вы считаете, достаточно много вы сегодня увидели?

Мышиные глазки-бусинки хитро блеснули:

– Нет, миледи. Не могли бы мы еще взобраться на ту вершину, что над нами? Мне кажется, оттуда откроется прекрасный вид на много миль вокруг.

Он показал на то плато, откуда Джон де Стратфорд когда-то впервые увидел свой дворец.

– Я поеду с вами, – вдруг сказал Джон и поспешно добавил: – Конечно, если вы, Маргарет, не возражаете.

– Разумеется. – Но не прозвучало ли в ее голосе колебание? – Пожалуйста, поезжайте.

Трос всадников взбирались по склону под жаркими лучами солнца, сиявшего на чисто голубом, как глаза младенца, небе. Земля под копытами их лошадей крошилась и осыпалась, но вскоре они достигли вершины и замерли в восхищении. Поля, тянувшиеся от самого Велденского леса, переливались всеми оттенками цветущих трав. За вспаханными землями виднелись природные пастбища, по которым бродили стада неостриженных овец и рыжих коров. Но и там кое-где виднелись вкрапления ярких цветов: синих, желтых, красных. На дальнем склоне вдруг мелькнула розовато-коричневая дикая лань и скрылась в лесу.

– Рай! – выдохнул Поль.

– Но, наверное, – предположила Маргарет, – ваши собственные владения в Гаскони были не менее красивы?

– Да, они были прекрасны, – вздохнул Поль. – Сады, сбегающие по склонам гор до самой реки, виноградники, замок… Но здесь у вас я наблюдаю нечто совершенно особое: величие и красота здешней природы накладывает отпечаток на характер людей, которым посчастливилось здесь родиться и вырасти.

У Джона сильнее забилось сердце:

– Что вы имеете в виду?

– Твердость взглядов, горячая кровь, неистовость характеров соединяются у здешних жителей с добродушием, сдержанностью и нежностью души.

Англичанин низко поклонился человеку, которого еще несколько минут назад готов был считать незваным пришельцем и гнусным соблазнителем чужих жен.

– Почту за честь, сэр Поль, если вы согласитесь посетить дом моего отца в Глинде. Я уверен, что и отец, и моя жена будут весьма рады знакомству с вами.

Недавние мысли о женах, которые должны знать свое место, и о мужьях – полновластных хозяевах своих владений, полностью улетучились из простоватой головы Джона. Компания начала спуск по лесистому склону.

С вершины соседнего холма Ориэль, выехавшая на прогулку в сопровождении служанки, увидела, как они пробираются между деревьями, и, помахав рукой, окликнула их, но всадники не заметили и не услышали ее, и вскоре исчезли в зарослях. В это утро Ориэль и Эмма проехали гораздо больше, чем это было у них в обычае, потому что сегодня было особенно приятно быстро скакать, пригнувшись к самой шее лошади, прислушиваться к стуку копыт и, ощущая себя расшалившимся мальчишкой, выкрикивать что-то бессмысленное. Но Эмма уже выказывала признаки усталости, и Ориэль, выехав на тропинку, ведущую к замку, начала медленно спускаться.

Петляя между деревьями, она вдруг увидела впереди незнакомого всадника, стоявшего на небольшом холмике спиной к ней, и, по всей видимости, любующегося замком Шарден. Ориэль тотчас же вспомнила юношу из своего сна.

– Кто это? – шепотом спросила она у служанки.

– Должно быть, это оруженосец гасконского рыцаря, госпожа. Говорят, он необычайно высокого роста.

Ориэль с интересом взглянула на него. Когда они с матерью были во дворце архиепископа и познакомились с сэром Полем, тот упомянул в разговоре о своем оруженосце, но они не видели молодого чело века, и Ориэль с тех пор гадала, как он выглядит.

– Вы будете говорить с ним, госпожа?

– Да, конечно. Поступить иначе просто невежливо.

Их лошади пересекли гребень холма, и Ориэль заметила, что лишь послышался звук приближающихся всадников, как рука гасконца инстинктивно легла на меч. Когда же он оглянулся и увидел, что к нему направляются две женщины, то одним легким движением спрыгнул с коня и низко поклонился. Ориэль увидела костистое лицо, длинное поджарое тело и яркие глаза, в которых поблескивали золотые, как осенние яблоки, искорки.

– Госпожа Ориэль? – вежливо осведомился оруженосец.

– Да. Господин Маркус?

– К вашим услугам.

Они обменивались ничего не значащими, предписываемыми этикетом фразами, и Ориэль уже тяготилась беседой, раздумывая, что же еще сказать, как вдруг лицо гасконца осветилось выразительной улыбкой, мгновенно преобразившей его черты. Ориэль смутилась, почувствовав, как почему-то быстрее забилось ее сердце. Она всячески старалась не покраснеть, но против ее воли щеки девушки вспыхнули.

Однако гасконец, судя по всему, ничего не заметил и, к большому облегчению Ориэль, отвернувшись, снова начал разглядывать Шарден.

– Как удачно выбрано место, – заметил он. – Дом расположен на редкость удобно, как будто птичье гнездо приютилось на склоне холма.

– Очень поэтично сказано, господин Маркус, – улыбнулась Ориэль. – Я никогда не думала об этом в таких выражениях.

– Это потому, что для вас здесь все привычно. Редкостная красота воспринимается как нечто обыденное, если видеть ее ежедневно.

Он еще раз улыбнулся своей необычайной улыбкой, и Ориэль вначале отвела глаза, но увидев, что он пытается поймать ее взгляд, отважно взглянула на него. Мгновение спустя они уже не воспринимали друг друга такими, какими они были на самом деле, перестали замечать черты лица, глаза, волосы. Даже воздух вокруг молодых людей, казалось, был пронизан их невысказанными чувствами, страстными устрсмлсниями, молчаливыми признаниями. И Маркусу, и Ориэль в эту минуту почудилось, будто когда-то – только они не могут вспомнить, где и когда это было – они вот так же уже смотрели друг на друга…

Никто не мог бы сказать, как долго они простояли, не отрывая глаз друг от друга, ибо Эмма, в чьи обязанности входило защищать свою молодую госпожу от любых неприятностей, вынуждена была отвернуться, чтобы спрятать внезапно и непонятно почему навернувшиеся слезы. Простая суровая деревенская женщина, прожившая нелегкую, ожесточившую ее жизнь, не знавшая ничего, кроме неуклюжих примитивных ухаживаний, заканчивающихся где-нибудь в стоге сена, вдруг поняла, что видит чудо, о котором она только слышала, – чудо зарождения любви с первого взгляда.

Маркус первым нарушил молчание, сказав:

– Я всегда буду вашим покорным слугой, вы знаете это.

К стыду Ориэль, она тут же вновь превратилась в обыкновенную девушку, ответив:

– Мы совсем не знаем друг друга, господин Маркус. Вы не можете служить незнакомке.

Его лицо мгновенно сделалось твердым и печальным, улыбка исчезла:

– Мы уже никогда не будем незнакомцами, госпожа. По крайней мере, в это я верю.

Ориэль опять собиралась ответить какой-то банальной, не стоящей ее фразой, но, к счастью, внимание всех троих в этот момент было привлечено коричневой точкой, быстро движущейся по направлению к замку со стороны Мэгфелда. Они молча следили за ее приближением и вскоре разглядели, что это крошечный, высохший монах, исполнявший обыкновенно обязанности секретаря архиепископа, скачет что есть духу на непомерно огромной для него лошади.

– Интересно, что ему нужно, – недоумевающе заметила Ориэль, обернувшись к Эмме.

Неуклюже трясясь и подпрыгивая в седле, монах проскакал по подъемному мосту.

Взглянув на Маркуса, Ориэль вздохнула:

– Моя мать на прогулке с сэром Полем д'Эстре. Мне придется вернуться домой и принять посланца милорда архиепископа.

– В таком случае, позвольте мне попрощаться и удалиться.

Маркус поднес к губам ее руку, и легкое прикосновение прояснило и скрепило невидимой печатью все, что уже зародилось между ними. Оба они уже пылали любовью и хотели только одного, всегда быть вместе и никогда не расставаться.

На пути к дому Ориэль то и дело оглядывалась на удаляющегося всадника. Перед тем, как скрыться между деревьями, Маркус помахал ей рукой. Ориэль остановилась и махала в ответ, пока он не исчез из виду, так что Эмма сочла необходимым вмешаться:

– Вы не должны ему показывать, что он так сильно вам понравился.

Голубые глаза Ориэль лучились каким-то новым, особым сиянием.

Девушка серьезно взглянула на служанку.

– Я никогда не смогу прятать от него свои чувства, Эмма. Я чувствую, что он уже стал частью меня.

– Будьте осторожны, госпожа, умоляю вас. Ваш отец придет в ярость, если у него будет повод считать вас любовниками.

– Пока что у него нет для этого оснований, – засмеялась Ориэль, и Эмма вынуждена была замолчать и держать свои тревожные мысли при себе.

В эту ночь Алисе Валье приснился странный, показавшийся явью сон. Она увидела себя, стоящую на холме над обнесенным рвом замком. Все вокруг было в каких-то необычайных, неземных красках: ледяные кристаллы звезд на эбеново-черном небе; пурпурные холмы, вырастающие прямо из бездонных, цвета индиго, озер; серебряные ручьи, струящиеся между розовато-зеленых лугов.

«Может быть, я уже умерла, – думала Алиса, глядя на эту игру цвета и теней. – Во сне я испустила свой последний вздох, и теперь моя душа одиноко витает, любуясь колдовской красотой спящей долины?»

Однако она видела себя стоящей на земле, одетой в темно-голубое платье, с магическими камнями в руках. Глядя на них, Алиса в который раз спрашивала себя, является ли их тайна вечным поиском Бога или порождением темных сил? Пока она перебирала камни, вдруг показалась странная процессия: восседающая на белоснежном коне Ориэль де Шарден, а позади нее трос незнакомых Алисе молодых мужчин. Один – высокий, тонкий, поджарый, похожий на ястреба, другой – небольшого роста, темный, с трагическим лицом. Третий – держал под уздцы коня Ориэль, и когда он выступил из тени, Алиса с изумлением узнала в нем Адама де Бэйнденна – человека, которого выкупила из неволи и взяла в мужья Изабель.

Не замечая Алисы, они подошли совсем близко к тому месту, где она стояла, и то, что она увидела дальше, наполнило ее душу страхом. Конь Ориэль споткнулся, и девушка вылетела из седла, но ее тут же подхватил и не дал ей упасть Адам. Однако, едва она оказалась рядом с ним, он прижал ее к своей широченной груди и покрыл поцелуями ее трепещущий рот. В ту же секунду высокий юноша вырвал Ориэль из его объятий и, швырнув Адама на землю, начал наносить ему удар за ударом.

Алиса закричала, но с ужасом поняла, что ее никто не слышит. Затем она увидела, что грубая сила Адама постепенно берет верх. Теперь уже он навалился на незнакомца и избивал его, как куклу. Тогда маленький человечек вцепился в спину Адама. Но это было бесполезно, как если бы ребенок вмешался в стычку между взрослыми.

До Алисы доносились ужасающие звуки – хрипы и стоны человека, которого душат, но в этот миг луна скрылась за тучами, и она оказалась в кромешной тьме, безуспешно пытаясь что-либо разглядеть. Кого-то убивали в этом пустынном месте, но кого – она не могла разобрать. Она сделала шаг вперед, соскользнула с холмика и начала падать в бездонную пропасть, в самое сердце колдовской долины.

– О, помогите мне! – кричала Алиса. – Помогите! Это дьявол вышел на охоту сегодня ночью!

– Успокойся! – вдруг услышала она рядом с собой твердый голос Джона. – Это просто ночной кошмар. Ты кричишь вот уже несколько минут.

Алиса открыла глаза и увидела дневной свет, льющийся в ее спальню через узкое высокое окно.

– О-о! – простонала она. – О, благодарю тебя, Господи! Это было так страшно и казалось таким реальным. Я думала, это моя душа летает над землей. Там были такие краски, которых я никогда не видела в жизни.

– Все дело в этих злосчастных камнях, – недовольно проворчал ее муж. – Ты будешь видеть странные цвета и наблюдать ужасающие картины до тех пор, пока они лежат в твоем тайнике. Я уверен, что эти камни – дело рук дьявола.

– Или Бога, – медленно ответила Алиса. – Может быть, с их помощью, через их пророчества мы получаем божественное покровительство.

– Нет, нет и нет! Они должны быть стерты в порошок и закопаны как можно глубже.

Не обращая внимания на его слова, Алиса взобралась на стул и выглянула в окно. Уже совсем другим голосом она воскликнула:

– Какое утро! Совсем как бутон розы!

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Джон.

– Ночью прошел дождь и вымыл все цветы, и траву, и листья. А воздух благоухает так резко и так сладко, что не сравнится ни с какими духами. Я должна немедленно выйти прогуляться.

Она спрыгнула со стула, начав одновременно умываться и одеваться. Вымыв лицо водой из кувшина, Алиса натянула чулки и нижнее платье – длинное и облегающее. Поверх него она надела другое, более короткое и свободное, похожее на тунику, с красивой отделкой и рукавами до локтя. На голове у нее был льняной чепчик, ленты которого она туго обернула под подбородком и закрепила над ушами.

Наблюдавший за ее торопливыми сборами Джон спросил:

– Куда это ты собралась?

– Хочу пройтись до Шардена и поговорить с Маргарет.

– В таком случае и я пойду с тобой.

Он спрыгнул с кровати и быстро оделся. Как и у Алисы, его костюм состоял из двух частей: верхней – кафтана с длинными рукавами и нижней, представляющей собой прилегающее, длиной примерно до колен, одеяние, из-под которого виднелись сшитые из разноцветных полос штаны. Вместо плаща с капюшоном Джон надел мягкий отороченный мехом берет. И муж, и жена для деревенских жителей одевались довольно роскошно, и нынешнее утро не было исключением.

– Я действительно хочу пройтись пешком, – заявила Алиса, заметив, что ее муж по привычке повернул к конюшне.

На мгновение на его лице появилось выражение наигранной властности, но затем он мягко ответил:

– Что ж, отлично. Сегодня и в самом деле прекрасный денек.

Они зашагали по чисто вымытому дождем лесу. На каждом листе, на каждой ветке еще трепетали прозрачные капли, вспыхивающие в пробивающихся сквозь листву лучах бриллиантовыми искрами. Паутина на кусте шиповника казалась сплетенной из тончайших серебряных нитей. Смыкавшиеся над ними кроны деревьев были такими густыми, что Алисе и Джону казалось, будто они идут по зеленому коридору.

Однако ничто так не красило это яркое золотое утро, с многочисленными звуками, похожими на голос трубы, как разливавшееся в воздухе благоухание. Аромат цветущих яблонь смешивался с запахом жимолости и роз, с острыми запахами полевых и лесных растений, и вес это вместе, соединяясь с мощным ароматом влажной земли, создавало неповторимое, волнующее сочетание.

Добравшись до Шардена, супруги Валье увидели, что ров почти доверху наполнился водой и лебеди теперь плавают почти вровень с окнами нижнего этажа.

– Теперь они хорошенько прочистятся, – насмешливо заметил Джон.

Он намекал на то, что все нечистоты и отходы замка по специально прорубленным в стенах шахтам стекали прямо в ров, и в случае сильных дождей возникала опасность, что вода со всем содержимым начнет подниматься вверх. Однако Алисе и Джону не пришлось дальше обсуждать этот вопрос – из одного из окон послышался шум, и, заглянув в него, они увидели Маргарет, чихавшую столь неистово, как будто она нанюхалась перца. Алиса поспешно вбежала в дом, поднялась по лестнице и увидела вышедшую ей навстречу Маргарет.

– Дорогая моя, ты что, заболела? – участливо спросила она.

– Нет, – ответила подруга, энергично высморкавшись. – Это проклятая летняя лихорадка, которая бывает у меня каждый год, и всякий раз как нельзя более некстати. Вот и сегодня, как назло, архиепископ пригласил Ориэль и меня отобедать в компании с его братом.

Алиса от изумления раскрыла рот.

– С его братом? Ты имеешь в виду Роберта де Стратфорда?

– Да нет же, нет! Самого младшего из трех, Колина. Он страшно застенчив и очень редко появляется в обществе, но, судя по всему, он живет во дворце с тех самых пор, как архиепископ приехал в наши края.

Алиса покачала головой, как будто с трудом могла поверить в услышанное, и Маргарет продолжала:

– Но я никак не могу ехать. Я только и делаю, что чихаю и сморкаюсь. Алиса, не могли бы вы с Джоном сопровождать Ориэль?

Маргарет с надеждой взглянула на подругу, но лицо ее сразу вытянулось, когда она увидела, как та отрицательно покачала головой:

– Мы с Джоном сегодня должны ехать в Глинд.

– Что же мне делать?

– А ты не можешь отправить ее со слугой?

– Нет, Роберт бы этого не одобрил. Алиса, как ты думаешь, не попросить ли мне Изабель де Бэйнденн?

Ночной кошмар с ужасающей ясностью возник перед глазами Алисы. Она снова увидела огромную фигуру Адама и трепещущую в его руках, как цветок в медвежьих лапах, Ориэль.

– О, нет! – закричала она, но было поздно.

Маргарет уже стояла возле лестницы и отдавала распоряжения:

– Коггер! Коггер! Немедленно снаряди мне посыльного!

Очень медленно Алиса прошла в комнату Маргарет и там проделала нечто ей совершенно несвойственное: налила и выпила полный кубок вина. Какая-то червоточина появилась в сияющем розовом утре Бивелхэма…

Городок Баттль, получивший свое имя от аббатства, вокруг которого он вырос, в это утро тоже проснулся чисто вымытым. Всю ночь дождь без устали колотил по крыше величественного храма, построенного по приказу самого герцога Вильгельма, дабы увековечить его славную, великую победу, победу, ради которой были пролиты реки христианской крови, в том числе крови английского короля. Главный алтарь монастыря, по-видимому, во искупление вины Вильгельма, был воздвигнут на том самом месте, где был убит последний из правителей Англии из саксонской династии – Хэролд, сын графа Годвина.

Однако Роберта де Шардена, выехавшего из дома своей любовницы, расположенного примерно в чет верти мили от самого аббатства, в то утро обуревали мысли, отнюдь не связанные с высокими материями.

Гораздо больше, чем давние и кровавые исторические события, Роберта волновали его собственные скромные беды.

Он чувствовал себя бесконечно несчастным, несчастным до такой степени, что в эту минуту, пожалуй, был готов поменяться местами с самым нищим вилланом. Ближайшее будущее, по мнению Роберта, также не сулило ему ничего хорошего. Во-первых, его ожидала беседа с архиепископом, во время которой, не сомневался Роберт, ему будет предъявлено обвинение в тайных амурных делишках. И тогда – о, ужас! – он должен будет встретиться лицом к лицу с Маргарет и сообщить о том, что хочет с ней расстаться. Роберт заранее представлял, как исказится ее лицо, вспыхнет и станет еще более некрасивым, как наполнятся слезами ее глаза, когда он скажет ей, что с их браком покончено…

«Если бы она не любила его так сильно, вздохнув, – уныло подумал Роберт. – Если бы она не посвятила всю свою жизнь ему и их детям. Если бы, подобно этой изящной Алисе Валье, у нее были какие-то интересы вне дома. И, в конце концов, как и все согрешившие мужья, Роберт пришел к очень удобному и успокоительному выводу, мысленно возложив на жену вину за все свои прегрешения. Конечно, она сама виновата в том, что произошло: ведь если бы она оставалась юной и стройной, оживленной и веселой, пылкой и желанной, разве стал бы он ей изменять? Нет, воистину вся ответственность лежит на Маргарет!» Почувствовав себя чуть-чуть счастливее, Роберт пришпорил коня.

По другой дороге, ведущей в Баттль из Лондона, в это время к городу приближался отряд вооруженных рыцарей под королевскими знаменами. Заметив их, Роберт прищурился: вдруг среди них едет его старший сын? Но всадники были еще слишком далеко и скакали чересчур быстро, вздымая вокруг себя грязную тучу, несмотря на то, что дорога еще была влажной после ночного дождя, так что Роберт не смог как следует их разглядеть. Поскольку вероятность того, что среди этих рыцарей окажется Хэймон, была крайне невелика, Роберт оставил мысль вернуться в Баттль и продолжил свой путь в Бивелхэм.

Как ни странно, но Хэймон де Шарден действительно въехал в то утро в Баттль в составе королевского отряда. Это был высокий, могучий, кряжистый мужчина – увеличенная и более грубая, более мужественная во всех отношениях копия Пьера. Не узнав в одиноком всаднике, удалявшемся от Баттля, своего отца, Хэймон, миновав западные ворота аббатства, подъехал к гостинице – каменному строению, примыкавшему к амбару, спешился и вошел внутрь.

Хэймон де Шарден принадлежал к числу воинов, по праву считавшихся сильнейшими в мире, ибо огромные валлийские луки, тяжелая рыцарская конница и мощная пехота делали английскую армию непобедимой. Хэймон был весьма своеобразной личностью, под его простой и грубой внешностью скрывались весьма противоречивые чувства и убеждения. Как ни странно, он, чьей профессией была война, а значит – смерть, с фанатичным пылом юноши верил в чистую, неземную любовь. Однако эта романтическая вера ничуть не мешала проявлениям обычной солдатской развращенности. Невозможно было заподозрить в распивающем эль, горланящем песни и лапающем девок солдате готовности отдать жизнь во имя прекрасной и светлой Любви.

В то утро в Баттле Хэймона обуревало вполне земное желание и, усевшись за грубо сколоченный стол, он окликнул копошащегося в углу сгорбленного слугу-виллана:

– Где здесь можно найти женщину? Неуклюжий, грязный старик, от которого к тому же отвратительно пахло, медленно повернулся к нему и, окинув Хэймона взглядом, поинтересовался:

– Вы – молодой Шарден, ведь так?

Удивленный рыцарь ответил:

– А ты откуда знаешь?

– Как-то раз видел вас вместе с вашим отцом, бейлифом.

– Понятно. – Хэймон вернулся к интересовавшей его теме: – Так что, есть в этой дыре женщины?

Странное выражение мелькнуло в выцветших глазах виллана.

– Разумеется, сэр. В Баттле много женщин.

Хэймон нетерпеливо нахмурился:

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Мне нужна женщина, продающая свое тело.

Слугой вдруг овладело беспричинное веселье. Упершись руками в бока, он зашелся в беззвучном смехе, раскрыв рот и обнажив гноящиеся вонючие десны. Хэймон поднес кулак к его лицу.

– Говори немедленно, вонючая скотина, не то я вышибу из тебя дух!

Сморщенная физиономия старика, в каждой складке которой застряла грязь, мгновенно стала серьезной.

– Пожалуй, есть одна, которая придется вам по вкусу, сэр. Она живет тут неподалеку, что многие джентльмены находят весьма удобным.

– Значит, она не станет ломаться?

– Думаю, что нет, сэр, – слуга раболепно поклонился. – У нее собственный домик, я объясню вам, как туда пройти.

– Отлично. Я отправлюсь к ней, как только поем.

– Как пожелаете, сэр. Но если вам угодно при слушаться к совету старого человека, сэр, не называйте ей своего имени.

– Почему?

– Она может испугаться, узнав, что вы сын бейлифа.

– А-а, понятно. Ну что ж, не буду.

Хэймон занялся едой и не увидел, как за его спиной слуга снова скрючился в беззвучном смехе.

Посланец из замка Шарден, стремясь поскорее выполнить поручение своей госпожи, пересек долину и, свернув в сторону Мэгфелда, пересек границу земель, арендуемых Изабель де Бэйнденн. Взбираясь на склон, он прокладывал путь через море синих колокольчиков, затем проехал между зелеными полями к холму, на котором стоял дом, и откуда открывался один из красивейших в Суссексе видов.

Там всадник спешился, привязал лошадь к коновязи и вошел внутрь. В этот полуденный час там не было никого, кроме Адама, похрапывающего на лежанке возле очага. От произведенного Ральфом шума он проснулся.

Как всегда, при виде мужа хозяйки Бэйнденна Ральф, слуга Роберта де Шардена, пришел в некоторое замешательство. Для него Адам по-прежнему оставался простым вилланом – таким же, как и сам Ральф. Однако между ними теперь существовала не преодолимая разница: в то время как молодой чело век был выкуплен и взят в мужья свободной женщиной, Ральф, как был всю жизнь слугой и крепостным, так им и оставался.

Войдя в дом, где Адам считался хозяином, Ральф как никогда остро осознал это. Лишь слегка кивнув головой в знак приветствия, ибо никакая сила в мире не заставила бы его поклониться, он сказал:

– Я привез послание для твоей жены от госпожи де Шарден. Могу ли я видеть хозяйку?

Лицо Адама порозовело.

– Моя жена, – неумело ворочая языком, проговорил он, – работает во дворе. Там ты ее и найдешь.

Взгляд Ральфа ясно спросил: «Тогда почему же ты валяешься возле огня?», и, словно прочитав его мысли, Адам поспешил добавить:

– Я болел, у меня был жар, и она сказала, чтобы я оставался дома.

Внезапно Ральф почувствовал необъяснимую жалость к нему. Адам мог распоряжаться собой еще меньше, чем когда он был собственностью сэра Годфри Валье. Он лишь перешел из одной неволи в другую.

– Если можно, я подожду здесь, – ответил Ральф, раскаиваясь в своих недостойных христианина мыслях, и уселся около огня.

Так они сидели молча, пока в дверном проеме не появилась, улыбаясь, Изабель.

Ральф взглянул на нее. Он твердо знал, что ей около шестидесяти, и тем не менее никто, в том числе он, не дал бы ей больше сорока. На ее чистой, гладкой коже имелись лишь слабые намеки на морщинки, а в выбивавшихся из-под чепца густых темных волосах не было ни одного седого волоска. Обтянутые синими чулками ноги, видневшиеся из-под юбки, которую Изабель для удобства подоткнула к животу, были по-девичьи стройными. А когда она, развязав, расправляла юбку, на мгновение мелькнули округлые крепкие бедра, белые, как мрамор.

Ральф встал:

– Мадам, госпожа Шарден просит вас об одолжении. Госпожа Ориэль сегодня приглашена на обед к архиепископу, а у ее матери летняя лихорадка. Она спрашивает, не могли бы вы и ваш муж сопровождать госпожу Ориэль.

Задумавшись, Изабель приложила пальцы к щеке, и на ее лице тут же появилось грязное пятно: Изабель возделывала землю своими руками, как обычная крестьянка, не скрывая и не стыдясь этого. И все-таки непреодолимая пропасть между ней и Адамом тут же проявилась, когда она ответила:

– Ну, конечно.

Обычно жена обязательно спрашивала мужа, не возражает ли он.

«Точнее, – подумал Ральф, – в любом другом браке решение принимал бы хозяин дома, а не его жена».

Его сочувствие к Адаму лишь возросло когда тот, чтобы загладить неловкость, как эхо, промямлил:

– Да, мы сможем.

Изабель поощряюще улыбнулась ему, как-будто он сделал невесть какое умное замечание.

– В таком случае, мадам, – поклонился Ральф, – я поспешу назад, поскольку моя госпожа с нетерпением ожидает ответа.

Изабель еще раз улыбнулась, став этого еще красивсе.

– Ну, раз уж я обедаю с архиепископом, мне надо принять ванну.

Не задумавшись и даже не осознавая, что он делает, Адам поклонился, сказав:

– Я сейчас же все приготовлю, – и вышел из комнаты.

Отыскать маленький домик Николь оказалось со всем нетрудно. Выйдя из аббатства через западные ворота, Хэймон прошел мимо странноприимного дома и оказался на центральной улице, делившей городок пополам. Затем, как его научил Уилл, трактирный слуга, он повернул направо и оказался на другой, более узкой улочке, по одну сторону которой виднелось зеленое поле, а по другую располагалось несколько домишек. Подойдя к первому из них, Хэймон убедился, что он соответствует полученному им описанию, и требовательно постучал в дверь.

Долгое время никто не отзывался, но когда Хэймон еще раз со всей силы стукнул по дереву, чей-то голос сверху окликнул:

– Кто там?

Отойдя на два шага назад, Хэймон задрал голову и увидел выглядывавшую в окно девушку.

– Мне посоветовали зайти сюда, – неопределенно ответил он, смущенный присутствием сопливого соседского мальчишки, с интересом за ними наблюдавшего.

– Что-что? – не разобравшись, девушка высунула из окна голову.

– Я остановился в аббатстве, – громко объяснил Хэймон, убедившись, что ребенок не сводит с него глаз.

– Что? Я не слышу!

Голова в окне исчезла, и через минуту дверь распахнулась. На пороге стояла молодая и очень хорошенькая женщина с огненно-рыжими длинными волосами, в наспех накинутом плаще: по-видимому, она спала, и Хэймон ее разбудил.

– Извините, если побеспокоил, – несколько смущенно начал Хэймон, – но мне посоветовали прийти сюда.

Девушка недоумевающе смотрела на него, и он продолжил:

– Мне сказали, что с вами можно договориться… Ну, что вы не станете ломаться.

Вспыхнув, девушка метнула на него негодующий взгляд и воскликнула:

– Ах, вот как, вам сказали!

– Да.

Под ее испытующим взглядом молодой Шарден чувствовал себя все более и более неуверенно. Девушка и в самом деле была чертовски соблазнительна. Он только никак не мог понять, чем вызван такой холодный прием.

– Может быть, я ошибся? – наконец предположил он после длительного молчания и смущенно улыбнулся.

Несмотря на то, что Николь была возмущена его наглостью, она улыбнулась в ответ. Было в этом мужчине с коротко подстриженными жесткими волосами, косым шрамом на лбу и жилистыми руками что-то такое, что сразу ей понравилось.

– Входите, – смилостивилась она.

Хэймон был так высок ростом и широк в плечах, что с трудом протиснулся в дверь.

– Вот что… – начала Николь, но больше ей не удалось вымолвить ни слова.

Солдат шагнул к ней и сгреб и объятия, как будто ее приглашение войти и было тем знаком, которого он дожидался. Он целовал ее так горячо и страстно, что у Николь закружилась голова – ни один из ее любовников, даже ее молодой муж, никогда не вызывали у нее такого мгновенного ответного желания.

Она знала, что должна оттолкнуть его, объяснить, что произошло чудовищное недоразумение, что она честная и добродетельная женщина, но тело уже не слушалось ее, и через несколько секунд она жаждала только одного: поскорее разделить ложе с незнакомцем.

Неожиданно выпустив ее из объятий, Хэймон пробормотал:

– Ты такая красивая и сладкая, что, наверное, очень дорого берешь. Не знаю, хватит ли у меня денег.

Уж теперь-то ей точно следовало выставить его вон, но вместо этого Николь услышала свой голос, произнесший:

– Большинство из моих клиентов – простые солдаты. Я беру столько, сколько они мне дают.

– Значит, я могу остаться?..

Вместо ответа она позволила Хэймону еще раз поцеловать себя и повела в спальню, где, сбросив плащ, настолько раздразнила его видом своих прелестей, что он уже не мог сдерживаться и без лишних предисловий овладел ею. Ни один из них ни разу не испытывал ничего подобного, они ощущали себя единым целым с момента его первого прикосновения и до самой кульминации страсти. На прощание, собираясь вернуться в аббатство, Хэймон долго и нежно целовал девушку, удивляясь, почему она так таинственно и лукаво улыбнулась, когда он вложил кошелек в ее сильную маленькую руку.

Войдя во дворец, Ориэль де Шарден поднялась по широкой лестнице в большую гостиную, где ее уже ожидал во всем блеске своего сияния и славы примас всей Англии архиепископ Кентерберийский. На его пальце сверкал алыми искрами огромный перстень с рубином.

Ориэль и следовавшая за ней Изабель де Бэйнденн преклонили перед ним колени, чтобы засвидетельствовать свое почтение, и после того, как они по очереди приложились губами к перстню, архиепископ собственноручно помог им подняться.

– Милорд, – пояснила Изабель, очаровательно и бесстрашно улыбаясь, – мы с мужем сопровождаем Ориэль, поскольку господин Шарден еще не вернулся из Баттля, а у мадам жестокий приступ летней лихорадки.

Непонятное выражение – уж не облегчения ли? – на секунду промелькнуло на ледяном, как всегда, лице архиепископа, прежде чем он ответил.

– Вы всегда желанная гостья в моем доме, миледи. Добро пожаловать, Адам. Ну а вас, моя дорогая Ориэль, я особенно рад видеть. Мой брат Колин скоро присоединится к нам, – продолжал Стратфорд, – но должен предупредить вас, что он крайне застенчив и не привык к обществу. Больше всего на свете он любит играть на гитаре, в чем, следует признать, он достиг непревзойденного мастерства.

Изабель сразу же вспомнила рощу возле Бэйнденна, незнакомца со смешными короткими пальцами, извлекавшего такие дивные звуки из своего инструмента, и его необыкновенную улыбку – воплощение чистоты и веселья, и в то же мгновение увидела ее вновь – брат архиепископа молча стоял в дверях. На сей раз его непокорные темные кудри были аккуратно причесаны.

Наконец, по-видимому решившись, он вошел в комнату, застенчиво опустив глаза.

– А-а, Колин! – воскликнул Стратфорд. – Наши гости уже здесь.

Брат архиепископа очень медленно и неумело поклонился, и Изабель подумала, что он похож на подражающего взрослым ребенка. Она тепло улыбнулась молодому человеку, но увидела, что глаза его устремлены на Ориэль. То, что произошло в следующую минуту, еще больше растрогало Изабель: девушка протянула ему руку и Колин, не сводя с нес восторженного взора, прижал ладонь Ориэль к своей щеке. У Изабель мелькнула нелепая мысль, что они ведут себя так, будто уже давным-давно знакомы.

– Не угодно ли пройти к столу, мадам? – громко предложил ей архиепископ, отвлекая ее внимание.

– С удовольствием, милорд.

Подавая прелату руку, Изабель бросила мужу нежный извиняющийся взгляд. К своему ужасу она увидела, что Адам совсем растерялся: уставившись куда-то в сторону, он спотыкался и едва волочил ноги.

Дальше пошло еще хуже: сидя за столом, он ничего не ел и лишь с безнадежным видом переводил глаза с Колина на Ориэль и обратно.

Для Изабель было большим облегчением, когда архиепископ, наконец, дал знак менестрелям на галерее, чтобы они перестали играть, и обратился к брату:

– Колин, не сыграешь ли ты для нас? Это заветное желание госпожи Ориэль. Она уже слышала тебя однажды и будет рада услышать еще.

В наступившей тишине странно прозвучал голос Колина:

– Это было в тот день, когда я убежал от вас? – и тихий ответ Ориэль:

– Да.

И хотя в общем-то в словах Колина не было ничего необычного, но все сразу почувствовали его неполноценность, ущербность человека, которому не суждено стать мужчиной.

Гости замерли, не зная, как себя вести и что говорить. Наконец заговорил сам архиепископ:

– Робость Колина переходит всякие границы, – и многозначительно добавил: – Настолько, что иногда он может даже пуститься в бегство при виде незнакомых людей.

Стратфорд вполне очевидно давал понять, что настаивает на том, чтобы его брата считали не слабоумным, а чрезмерно застенчивым. Обе женщины улыбнулись, и напряженность исчезла. Не шевельнув ни одним мускулом, архиепископ продолжил:

– Но сейчас Колин попробует реабилитироваться. Начинай, братец.

Скрывались ли под его спокойствием и невозмутимостью обычные эмоции, или любые проявления человеческих чувств были незнакомы этому наместнику Бога на земле? Никто из присутствующих не мог ответить на этот вопрос. Колин послушно встал из-за стола и принес гитару.

Едва коснувшись струн, он весь преобразился. Как будто он услышал сигнал, голос, который не мог слышать никто, кроме него. Его глаза посмотрели ввысь, а потом закрылись. Пальцы перебирали струны с нежностью и любовью, словно он ласкал ребенка. Раздались первые звучные, сильные аккорды, и полилась могучая, прекрасная мелодия, полная страсти, которой ему не дано было изведать.

Никто не шевелился, никто и не мог пошевелиться. Лишь Адам почувствовал, как что-то скребет у него на сердце, и только потом понял, что это ненависть.

«Его следовало бы удавить еще в колыбели, – размышлял он. – И он бы горя не знал, и не сидел бы тут сейчас, играя для Ориэль де Шарден, будто поклонник».

Адам не мог понять, почему его вдруг стало трясти с такой силой, будто им вновь овладела лихорадка. Поймав на себе тревожный вопросительный взгляд жены, он тихо пробормотал:

– Снова жар. Пойду посижу на кухне, пока вы не закончите.

Поднявшись, он поклонился архиепископу, понимающе кивнувшему в ответ, и побрел на кухню, с тоской и болью осознавая, что ни Ориэль, ни Колин даже не заметили его ухода.