"Эхо плоти моей" - читать интересную книгу автора (Диш Томас)

Глава 15 Вольфганг Амадей Моцарт

Нельзя не сказать, до чего странной и противоречивой была скорбь Хэнзарда. Ведь та, которая умерла на его глазах, не была мертва. Мало того что она была жива, она была жива трижды! И хотя ни одна из Бриджетт не произнесла этих слов, все равно, ежедневный и неизбежный факт их присутствия (ее присутствия!) постепенно влиял на Хэнзарда. С одной стороны, постоянное напоминание толь­ко бередило его рану, но с другой, ему было все труднее убеждать себя, что утрата невосполнима.

Что касается уцелевшего Пановского и трех Бриджетт, то они приняли происшедшее довольно спокойно, .поскольку уже давно свыклись с мыслью о взаимозаменяемости.

Кроме того, еще одна мысль отрезвляла любое горе. Через неде­лю… через шесть дней… пять дней — будут мертвы все. Три остав­шихся Бриджетты, Пановский и сам Хэнзард и все население ре­ального мира. В какие бы бездны отчаяния ни опускался Хэнзард, но и там он продолжал ощущать, как одна за другой ускользают минуты и День Гнева подходит все ближе, словно стена тумана, наплывающая со стороны реки.

Вечером двадцать седьмого мая Пановский созвал всех к себе.

— Уважаемые сограждане! Перед нами встает вопрос: как мы проведем оставшееся время? Если кто желает, то в аптечке у Бриди можно найти небольшой запас ЛСД.

Хэнзард покачал головой.

— Я тоже полагаю, что пока не стоит,— согласился Пановский.— Хотя не будем зарекаться, возможно, мы и передумаем. Если кто-нибудь запаникует, он всегда может обратиться к этому лекарству. Я слышал, что наркотики полезны для неизлечимых раковых боль­ных, а рак и атомная бомба у меня почему-то всегда ассоциирова­лись. Кроме того, если кому-то станет невтерпеж, в подвале у нас сколько угодно хорошего бренди и шотландского виски. Но я бы очень серьезно предложил то, что советовал один расстрига-священ­ник на тайном религиозном семинаре в концлагере моей юности. Если ты знаешь, что близок Судный День, занимайся повседневными делами. Все другие поступки отдают лицемерием. Что касается меня, я собираюсь пролистать математический трактат, который Берна? суб-первый только что прислал мне.

Совет был хорош, но Хэнзарду было не так-то просто следовать ему. Со смертью Бриджетты в его жизни “распалась связь времен”. Обыденность не могла привлечь Хэнзарда, зато колоссальность при­ближающейся катастрофы умаляла его личную скорбь. Не исклю­чено, что именно это и привело его к решению неразрешимой зада­чи — каким образом спасти мир от войны и вместе с тем вернуть себе возможность вволю упиваться своим горем.

А может, ему просто повезло.

В любом случае в положении Хэнзарда не оставалось ничего иного, как слушать музыку. Поначалу он выбирал самые элегические опусы из фонотеки Пановского. “Песня Земли”, “Зимний путь”, “Торже­ственная месса”. Музыка поднимала его на тот уровень экзистенции, какого он никогда не знавал даже во времена подросткового “штурм унд дранг”. Казалось, что-то в Хэнзарде уже знало, что решение, которое он неосознанно ищет, скрыто за переменчивыми, серебри­стыми завесами мелодий. Хэнзард хотел обратиться к Баху, но в фонотеке Пановского были только скрипичные сонаты и “Хорошо Темперированный Клавир”. И вновь, хотя все еще неопределенно, он ощутил, что ключ к тайне уже близок, но когда Хэнзард пытался прикоснуться к нему, тот ускользал, как рыба ускользает в пруду от протянутой руки.

В конце концов, решение подсказал Моцарт. В первый же день, слушая “Дон Жуана”, Хэнзард почувствовал, как завеса распадается. Первым сигналом стало трио масок в конце первого акта, затем разрыв непрерывно расширялся, вплоть до пред­последнего эпизода, когда донна Эльвира появляется, чтобы пре­рвать пирушку Дон Жуана. Тот насмехается над предупреждения­ми, Эльвира поворачивается, чтобы уйти… и кричит — в оркестре гремит мощный ре-минорный аккорд,— и в комнату входит Статуя Командора, чтобы утащить нераскаявшегося дона в ад.

Хэнзард остановил пленку, перемотал ее назад и прослушал сцену снова, начиная с крика донны Эльвиры. Завеса раздалась.

— Аккорд,— сказал он.— Конечно же, аккорд. Он поднялся, чтобы найти Пановского, но увидел, что старик сидит рядом и тоже слушает оперу.

— Доктор Пановский!

— Не прерывайте музыку! И никогда больше не говорите этого дурацкого слова “доктор”.

Хэнзард выключил магнитофон в момент кульминационного раз­говора Дона Жуана со Статуей Командора.

— Простите, но мне нужно вам сказать. Я придумал, как свя­заться с реальным миром. Это некоторым образом связано с музы­кой, но это не только музыка. Я не уверен, что моя догадка правильна, — ведь вы говорили, что связи не может быть. Но мне кажется…

— Вы прервали самый потрясающий музыкальный эпизод!

— Я создам аккорд!

— Вы несомненно правы,— ответил Пановский уже не так раз­драженно,— что Моцарт способен показать нам гармонию, охваты­вающую весь мир, но, как это ни прискорбно, искусство и реаль­ность — разные вещи. Вы перевозбудились, Натан. Постарайтесь успокоиться.

— Да нет же! Говорю вам, что есть способ. Вы можете поговорить с Пановским суб-первым, вновь стать одним человеком с ним, вос­становить свое разрушенное единство. Надо смешаться с его телом и его мозгом. Возможно, когда он будет спать. Тогда и получится аккорд.

В глазах Пановского появился блеск.

— Какой же я дурак,— прошептал он, затем сделал паузу, словно ожидая, что ему возразят или с ним согласятся, но, не дождавшись отклика, продолжил:

— Я идиот. Совершенно верно, аккорд — прекрасная аналогия, но имейте в виду — всего лишь аналогия. Так что я еще не вполне уверен. Хотя взаимосвязь между человеком реального мира и его эхом для меня очевидна — это же элементарная пропорциональность, но не знаю, достаточно ли это­го. Надо считать, а в оставшееся время я не успею построить математическую модель.

— Не надо никакой модели, просто сделайте это.

— Но какая красивая аналогия! — Пановский прикрыл глаза, его пальцы двигались, словно беззвучно играя на рояле.— Вы на­жимаете “до” в средней октаве и, одновременно, “до” октавой выше. Ухо не может разделить двух нот, обертоны сливаются в единый аккорд.

— Обертонами будут ткани тела,— серьезно рассуждал Хэн­зард,— мускулатура, отпечатки памяти в мозгу, группа крови — вся структура организма. Совместите две одинаковые структуры, и они войдут в резонанс, сплетутся.

— Да, в ваших рассуждениях проглядывает естественная гармо­ния.

— И как вы считаете, станет тогда возможным общение?

— Откуда я могу знать это, не имея ровным счетом никаких доказательств? Но шанс есть, и я обязан им воспользоваться. Но если получится, Натан, это же будет значить, что мы с вами, словно в самом пошлом фильме, в последнюю минуту спасли мир! Ну что вы опять нахмурились? Чего вам теперь не хватает? Вы сомневаетесь в моем плане? Так знайте, что у Наполеона тоже были свои скеп­тики, что не помешало ему далеко пойти. Нет, я абсолютно уверен, что если я свяжусь с Пановским суб-первым, мы спасем мир. Да-да, именно спасем, хоть это и звучит напыщенно. Теперь осталось найти этого джентльмена… Ну вот, кто помянет черта…

В библиотеку сквозь открытую дверь вкатился Пановский.

— Вы должны были ожидать меня около передатчика,— недо­вольно сказал он.— Не думайте, что входить в пустой дом — радо­стное занятие. Ну что вы двое уставились на меня, словно я приви­дение? Да, я действительно привидение, и вы должны это знать. Кстати,— повернулся он к Хэнзарду,— нас, кажется, еще не пред­ставили друг другу.

— Вы не Пановский суб-первый,— сказал Хэнзард.

— Вы мыслите по-армейски — кратко и верно. Пановский только что отправился в Москву. Вы должны были знать — я отмечал это в календаре.

— А Бриджетта? — спросил двойник.

— Отправилась вместе с ним.

— Надолго?

— До второго июня, когда Малинова повторит свою “Жизель”. Господи, Бернар, в чем дело? Вы выглядите так, будто я только что объявил о конце света.

Часом позже разговор принял другое направление.

— Мне не справиться с такой работой,— возражал Хэнзард.

— Чепуха, Натан, там нечего делать. Перепаять несколько про­водов сумеет даже кретин. На марсианской базе наверняка есть запасные части. Вам понадобится не больше пятнадцати минут, чтобы превратить эти детали в то, что нам нужно.

— Но в лагере Джексон такой маленький передатчик!

— Сколько раз вам повторять, Натан, что размеры, так же как и расстояние, не имеют никакого значения. А энергию, которая вам нужна, даст обычная батарейка. Самое сложное — не собрать передатчик, а точно установить координаты. Я думаю, мы можем позволить себе один день потратить на тренировку. Вы когда-нибудь собирали усилитель?

— В школе.

— Тогда у вас не будет никаких трудностей. Усилитель много сложней передатчика. Давайте я покажу, что вы должны будете сделать. Пошли в лабораторию. Да, прямо сейчас. Нечего отлыни­вать… быстро, быстро.

Вечером двадцать девятого мая Хэнзард и Бриди стояли на Гоув-стрит и следили, как солдаты лагеря Джексон ходили сквозь стену насосной станции. Их количество сильно уменьшилось, Хэнзард насчитал меньше десятка.

Чтобы попасть на Марс, надо было использовать эти передатчики, работавшие в постоянном режиме, поскольку в лагере на ближайшие две недели не планировалось ни одного прыжка на Марс. А если бы у Пановского были координаты марсианского командного пункта, Хэнзард вообще мог бы отправиться с виллы Пановского, а не ехать зайцем через воздушный насос.

Наконец последний солдат покинул здание станции. Подождав еще полчаса, они осторожно перешли улицу и сквозь стену проникли на территорию станции. Весь свой багаж они катили в инвалидном кресле. Дверь насосной станции была открыта, суб-вторая вода вы­ливалась наружу, стекала с холма и образовывала возле стены нечто вроде рва, окружающего крепость. По счастью, ров оказался мелким, его удалось перейти, лишь немного промочив ноги. В самой станции вода стояла на несколько дюймов, а из передатчика хлестал водо­пад — эхо воды, передаваемой на Марс. Холодный ветер из пере­датчика воздуха шевелил их одежду.

— Теперь,— отрывисто сказала Бриди,— попробуем разобраться, на какой из пунктов они ведут передачу. Походи за техниками и посмотри, что они делают. А я осмотрю оборудование.

Через пять минут они нашли переключатель, управляющий по­дачей воздуха. Они проследили два полных цикла передач, во время которых воздух последовательно направлялся на каждый из коман­дных пунктов. Между передачами был перерыв, в среднем около пяти секунд. Только в это время Хэнзард мог безопасно войти в камеру передатчика — ошибись он хоть на одну секунду, и его передадут на Марс по кускам, как это случилось с головой Уорсоу.

— Ничего не получится, времени не хватит,— несчастным голо­сом сказала Бриди.

— Времени хватит,— ответил Хэнзард.

Они надули резиновый матрац, который надо было бросить на пол камеры. Без этой прокладки какая-нибудь существенная часть Хэнзарда могла провалиться сквозь пол и остаться на Земле.

Хэнзард извлек дыхательное оборудование, которое было укреп­лено под креслом Пановского. На Марсе не будет суб-второго воз­духа, так что ему придется захватить воздух с собой. Он натянул хрупкого вида пластиковую маску, закрепил ее у себя на горле и повернул вентиль, регулирующий подачу кислорода.

— Три, четыре, пять,— сказал он,— я иду искать. Эти слова были неосознанным отзвуком дурашливой игры, в которую он играл так недавно. Бриди что-то сказала, но сквозь плотную маску он ничего не услышал. Она встала перед ним и повторила слова, утрируя движения губ и поясняя сказанное жес­тами:

— Мы… ВаС… лЮбиМ. Хэнзард коротко кивнул головой.

— Я тоже,— прошептал он.

Бриди привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его. Их губы соприкоснулись через пленку пластика.

— СчАстлиВо… ВоЗВраЩайся.

Он встал перед камерой передатчика. Бриди через плечо техника смотрела, как тот орудует переключателями. Она кивнула Хэнзарду, и он осторожно положил резиновый матрац на пол камеры и, про­скользнув сквозь тонкую металлическую стенку, распластался на нем. В то же мгновение матрац лопнул, и воздух с шумом стал выходить из него.

— О черт! — воскликнул Хэнзард.

Поворачивать обратно было уже поздно. В любой момент щелчок тумблера мог послать его на Марс.

Мучительно тянулись секунды. Хэнзард вспомнил, как он в про­шлый раз проходил через передатчик: долгое ожидание, рука, про­совывающаяся сквозь стену камеры…

Хэнзард вздохнул, он понял, что уже прибыл на место, а матрац лопнул в момент перехода оттого, что его нижняя часть провалилась в пол и осталась за пределами передающего поля. Так что матрац все-таки спас Хэнзарда, поскольку продырявиться мог сам Хэнзард или, скажем, кислородная маска.

Хэнзард встал на ноги и шагнул вперед в непроницаемой тьме передающей камеры. Он нащупал стену и прошел сквозь нее. В первом же светлом помещении он увидел генерала Питмана. Рядом с ним сидел и пил кофе капитан армии Соединенных Штатов Аме­рики — Натан Хэнзард.

Ни один человек еще не казался Хэнзарду таким странным, как это капитан.

…матрац лопнул, и воздух с шумом стал выходить из него.

— О, черт! — воскликнул Хэнзард и тут же почувствовал, как расступается под ним пол. Суб-третий Хэнзард, слишком невеще­ственный, чтобы его могла удержать энергия реального мира, начал медленно тонуть в полу.

Воздушный передатчик, в отличие от того, что был установлен в лагере Джексон, передавал непрерывно, и каждая передача рождала бесконечную цепь отзвуков на Земле и на Марсе.

Долгое, нескончаемое эхо.

Осознав безнадежность ситуации, Хэнзард суб-третий перекрыл подачу кислорода в маску. Бесчисленное множество Натанов Хэнзардов, каждый из которых был тенью тени, сделало то же самое. Они умерли, цепляясь за одну спасительную мысль:

“Я надеюсь, что у него получится”.