"Оружие Возмездия" - читать интересную книгу автора (Игоревич Дивов Олег)

ШТАБНЫЕ

иллюстративный материал к статье из воображаемой военной энциклопедии

Штаб учебной дивизии жил насыщенной жизнью. Через сутки после того, как политработник майор Тяглов чуть не умер на боевом посту, настала очередь нашей секретной части доказать: она тоже не лыком шита, всегда готова за Родину голову сложить. Или не голову, а другое место — это уж как повезет.

Помимо секретных чемоданов, набитых секретными тетрадями, в секретной комнате штаба хранились и вещи поконкретнее. Например, две казацких шашки, предназначенных для церемонии выноса знамени. Секретчики, прапорщик и сержант, когда им нечего было делать, гонялись друг за другом по коридору с этими шашками и рубились так, что звон стоял.

На Новый Год в Доме офицеров устроили церемонию с выносом знамени. Сержант-секретчик Женька Ясаков приехал туда в кузове грузовика. Перевязи, белые перчатки и прочую бижутерию он держал в руках, а шашки опрометчиво зажал под мышкой. Рукоятками вперед.

Когда он прыгал из кузова, одна шашка выскользнула из ножен, обогнала сержанта в полете и воткнулась рукоятью в снег. А Женька, приземлившись, наделся на острие шашки задницей.

Пострадал на секретной службе.

Ну, какая служба, такой и Джеймс Бонд.

Нахохотавшись до колик, штабные задумались, как человеку помочь. Ему повезло: он заработал глубокую, но безобидную дырку в мякоти. Увы, нормально ухаживать за раной Женька без посторонней помощи не мог. Ходить в лазарет он отказался: новость мигом просочилась бы в батарею управления, к которой сержант был приписан, а тогда хоть ложись и помирай: засмеют.

Чертежники отнеслись к травме сержанта Ясакова с сочувствием. Поржали день, поржали другой — и успокоились. Но первая же попытка сменить Женьке пластырь закончилась истерическим припадком у Паши Гусева. Тот потом объяснил, что Ясаков ему, конечно, друг, но пускай как-нибудь сам, а то у Гусева руки дрожат от хохота.

Женька, стоя посреди чертежки с голым задом, страдальчески оглянулся на меня. Естественно, я был здесь. Машинист "строевой части" и адъютант начПО тоже хотели прийти, но их отговорили, зная за обоими нехватку гуманизма — они бы тут вообще по полу катались.

Я подумал-подумал, взял себя в руки, спокойно обработал рану и заклеил ее. После чего был назначен ответственным за Женькину задницу. Мне полагалось вознаграждение: Ясаков, хоть и в попу раненый, мимоходом украл из Дома офицеров упаковку "сладкой плитки". Это вроде шоколада на вид. Ребятам не понравилось, а я с детства обожал соевые батончики. Увидев, как я лихо "плитку" уминаю, старшие посовещались и решили: выдавать мне строго по одной в день, не больше.

Ясаков ходил по штабу, ковыляя, и всем своим видом демонстрировал, что у него вот-вот отвалятся руки и ноги. Между делом он победил в чемпионате батареи управления по чистке сапог. Вернее, по не-чистке. Сапоги у Женьки были на вид совершенно плюшевые, они не видели щетки больше трех месяцев.

"Постоянный состав" Мулинской учебки вообще, за редким исключением, старался выглядеть неухоженным и расхристанным. Так "постоянка" проводила грань между собой и курсантами. Штабные, вся служба которых проходила на глазах у офицеров, выглядели не лучше, а зачастую страшнее остальных. Один адъютант начПО разгуливал наглаженный и чистый. Женька и я были еще туда-сюда, а вот чертежникам не хватало только надписей "Не прислоняться" поперек спины. В смысле — не прислоняйся к чертежнику, а то испачкаешься. Такая уж работа.

Офицеры глядели на это сквозь пальцы: мы много трудились, мы были нужны.

— Бывают домовые, а я — штабной! — говорил чертежник Паша Гусев, счищая краску с рукава лезвием бритвы.

Его даже вызывали на собеседование в штаб округа, так он хорошо делал свое дело. Но Паша не горел желанием остаться на сверхсрочную, а служить ему оставалось меньше года.

— Люблю штабных, — сказал мне один проверяющий. — С ними всегда есть, о чем поболтать, ведь в штабы берут самых толковых.

Он нашел верное слово. В штабы брали разных, не обязательно шибко умных и сильно образованных, но как правило — толковых. Тех, кто быстро соображает. Естественно, такие солдаты и сержанты со временем наглеют, требуют к себе особого отношения, но за это они платят сторицей. Опытный штабной — ценный человек.

По нам видно было, что мы особенные. Заходя в магазин или чайную, я разрезал толпу курсантов как ледокол. Они сами передо мной расступались. Хотя формально и я был курсантом. Но армия приучает людей мгновенно, чуть ли не бессознательно, считывать такие коды, как мельчайшие отличия в одежде и прическе. И выражение лица многое значило. Мы, штабные, чувствовали себя в Мулино гораздо свободнее прочих. Они даже передвигались только по заранее предписанным маршрутам, а мы сами выбирали дорогу, в нашем распоряжении была вся территория части, до последнего уголка. Нас могли отправить с поручением куда угодно: кого — воровать оконные стекла из нежилого дома, кого — аж в Москву с деловой перепиской.

У штабных был свой режим дня. Начальство частенько запаздывало с подготовкой документов, тогда мы вкалывали ночами. Машбюро хронически не успевало обработать всю макулатуру, которой его заваливал политотдел, так что ваш покорный слуга не скучал ни часа. Меня вообще иногда сдавали на день-другой в аренду — отправляли, допустим, в соседний ГУЦ обеспечивать учения. А я хоть и отвыкал потихоньку чему-нибудь удивляться, тем не менеее, не упускал случая приобрести новый опыт.

Свободное время мы тоже проводили не по-солдатски. Например, нас могли позвать в клуб на закрытый ночной просмотр фильма "Пролетая над гнездом кукушки". Как сказал киномеханик, смотреть серьезное кино днем, когда полный зал курсантов, будет невыносимо. И мы сидели ночью в клубе впятером. Я потом зашел на воскресный дневной сеанс и убедился — киномеханик более, чем прав.

У нас был налажен тесный контакт с библиотекой. Благодаря этому мы прочли повесть "Сто дней до приказа" несмотря на то, что соответствующий номер журнала "Юность" в армии был под запретом. Я между делом привил ребятам вкус к Бунину, и они сначала зачитывались "Темными аллеями", а потом взялись за вещи потруднее.

Иногда, конечно, заедала тоска. У каждого была своя мучительная любовная история, каждого то ли уже бросила, то ли собиралась бросить подруга — в общем, хватало тем для разговора. Но потом выйдешь покурить на крыльцо, весь такой несчастный, а из-за забора раздается многоголосый хор:

И ей понра-авилась Шинель военная, Погона синяя И звездочка на ней…

Влезешь на забор полюбопытствовать. За забором идет по дороге неправдоподобно четкий строй. В "хабэшках" и бушлатах без знаков различия, в шапках без кокард. А вокруг "коробки" на некотором отдалении шагают краснопогонники с автоматами наперевес. Это дисбат возвращается с работы.

Сразу чувствуешь, что у тебя-то жизнь удалась. Хотя вокруг разговаривают исключительно матом (особенно молодые политработники, они так ставили себя ближе к народу), кормят плохо, одежда неудобная, вода горячая только в бане, климат гадкий. Зато "на дизеле" вообще смерть. Почувствуй, как тебе повезло, и веди себя хорошо…

В штабе было очень холодно, мы более-менее спасались вшивниками (так в армии зовут любую теплую поддевку под форму) и электрическими отопителями. За калориферами, особенно с открытой спиралью, охотился начальник тыла дивизии — я уже вспоминал об этом. Но в кабинете "общего политотдела" товарища подполковника ждало жестокое разочарование.

Однажды утром тыловик заглянул к нам, увидел включенный отопитель и без лишних слов конфисковал его. Вскоре явился Тяглов.

— А чего такой колотун? — удивился он.

Я объяснил.

Тяглов подумал с минуту и сказал:

— Гляди, как это делается.

Он ушел и через пять минут вернулся с отопителем под мышкой. Вручил его мне и сказал, очень довольный собой:

— Твоя заслуга, между прочим.

— То есть?..

— Да я прихожу к тыловику и говорю: "Ты хоть понимаешь, у кого отопитель забрал? Наш машинист в "Комсомольской правде" печатался. И сейчас ночами потихоньку клепает роман про армию. Я уже видел пару глав. Это типа "Сто дней до приказа", только еще страшнее. Представляешь, что будет, если парень на тебя злобу затаит? Ты у него окажешься проходной отрицательный герой!.." Тыловик бедный аж в лице переменился. Мы его теперь долго не увидим!

— Ну спасибо, товарищ майор… Веселенький экспромт. Только этого мне не хватало для полного счастья.

— Я не собираюсь тут замерзнуть насмерть, — сказал Тяглов. — А ты — наплюй и забудь. Пускай они тебя боятся. Это для них лишний повод держать тебя поближе и контролировать. И вообще, кто первый начал? Кто особиста запугал?

— Я просто с ним нормально поговорил.

— В случае особиста это и называется: запугал!

Так получилось, что ко дню моего появления в Мулино разом уволилось несколько рядовых машинистов, в том числе из "особого отдела" — военной контрразведки. И начальник "строевой части" неспроста явился на оформление новобранцев с пишущей машинкой: вычислял кандидатов. Я печатал быстро, подолгу держал темп и не промахивался мимо клавиш. Кроме того, уже через неделю сидения в политотделе я начал выполнять работу Тяглова — готовил ему материалы для лекций на основе статей из журнала "Коммунист Вооруженных Сил". Молва о способном парнишке разнеслась по окрестностям, и однажды к нам зашел некий майор с такими же, как у всех, пушками в петлицах. Он перекинулся с Тягловым парой слов, а потом сунулся в мой закуток и как-то невзначай раскрутил меня на беседу "за жизнь". Я не заметил ревнивого взгляда Тяглова. Мы с майором немного поговорили. Беседа завершилась фразой, брошенной в полном изумлении:

— То есть вы, молодой человек, против перестройки?!

— Ничего подобного, товарищ майор. Просто я вам пытаюсь объяснить, что очень многие из моего поколения к ней не готовы. Нас учили жить и работать в совершенно других условиях. И я не могу предсказать, насколько успешно мы впишемся в новую реальность.

— М-да… Ну, счастливо! — сказал майор и исчез.

Тяглов сиял.

— Знаешь, кто это был? — спросил он. — Начальник особого отдела! У него машинист уволился, вот он и пришел на тебя поглядеть.

— И что теперь?..

— Все замечательно: останешься здесь. Ну ты представь — как может в контрразведке работать с бумажками такой страшный антисоветчик, который даже против перестройки?!

— Да я не против… Кстати, а вы?

— Я — за, — твердо заявил Тяглов. — Я политработник, мне положено быть за! И вообще, хуже, чем сейчас, уже некуда. Так что пускай будет перестройка, новое мышление и все такое прочее…

Теперь многие уверены, что "хуже некуда" это сейчас, а тогда было терпимо. Но такова человеческая психика: люди быстро забывают плохое. Я помню, как беспросветно жилось в восьмидесятые, и как мы надеялись на лучшее, радовались первым росткам свободы. Но это уже совсем другая история…

К весне я в штабе был уже свой. Перенес на ногах пневмонию (однажды пришел в себя, лежа лицом на клавишах — весь алфавит на физиономии), успел немного позаниматься вместе с батареей, обжился в Мулино лучше некуда. Помню, итоговые документы какой-то очередной проверки доверили печатать мне. Я возился с ними сутки без продыху, а потом вручил кипу листов начальству и отправился к чертежникам спать. У них стоял большущий светостол (такой фанерный ящик с подсветкой столешницы), внутри которого прятались два матраса и плоский масляный отопитель. Я, как всегда, был слегка простужен и во сне тихонько похрапывал.

— Это кто там? — удивился начопер, раскладывая на светостоле карту.

— Олег из политотдела. Спрятался от своих, они его совсем загнали.

— Пускай дрыхнет, — сказал подполковник. — В отличие от вас, лоботрясов, он действительно много работает.

А я все понять не мог, чего он вдруг засмеялся, когда мы с ним в туалете столкнулись.

Со временем я начал подумывать, что можно и тут остаться. Да, штаб — порядочный зверинец. Но зато кругом знакомые лица, а это в армии многое значит, если не всё. Как уверяла брошюра "Сержанты и старшины Воруженных Сил", недаром часто раздается в казармах и кубриках народная пословица:


Без коллектива

И жизнь не счастлива!


Очень жалею, что не прихватил с собой эту брошюру. Лучшее чтение в минуты жизни трудные, когда кажется, что ты полный идиот. Перелистнешь несколько страниц — и понимаешь: нет, парень, с тобой-то как раз все в порядке…

Весной перед штабом начала появляться каждый день пожарная машина. Поливала траву, чтобы та росла зеленее. Учебка готовилась сдавать выпускные экзамены. А меня вызвал замначПО.

Сначала мы просто говорили о том, о сем. Потом мне предложили, в очень мягкой и ненавязчивой форме, шпионить за Тягловым — собирать компромат. Потом спросили, тоже очень ласково, как продвигается работа над книгой про армию. Я ответил, что когда текст примет более-менее товарный вид, непременно дам товарищу подполковнику с ним ознакомиться. На том и расстались.

Стало ясно: надо привыкать к мысли об отправке в войска. Может, это и к лучшему. Пусть все идет как идет. В штабе мне уже нечему учиться. Я увидел здесь все, что мог.

— Мне будет скучно без тебя, — сказал Тяглов, — но я бы на твоем месте тоже ушел. Просидеть два года в штабе — это несерьезно. Ты должен узнать настоящую армию. Трудно придется. Но ты справишься.

Через несколько дней выяснилось, что оставить меня в учебке политотдел не может: армии остро не хватает сержантов. Это, кстати, была правда.

— В порядке нашей благодарности за работу можем предложить тебе выбор, — сказал начПО. — Два самых теплых округа — Одесский и Киевский. Куда хочешь?

— Киевский к дому ближе. — решил я.

В Мулино стало жарко и душно. Ветер гонял по плацу крупную пыль. Здесь, похоже, никогда не бывало терпимо, всегда через край.

— Значит, штабные козлы решили от тебя избавиться, — сказали сержанты из моей учебной батареи. — Перетрусили. Ладно, не падай духом. В войсках тоже люди служат. Ты, конечно, ни фига не обученный, но это ерунда. Все доучиваются на месте.

— Мужайся, — только и посоветовали знакомые из батареи управления.

У них там была легкая дедовщинка, и они представляли, как это должно выглядеть в суровом варианте.

— Ты слишком добрый для войск, — сказал Паша Гусев. — Хреново тебе придется.

— Обозлюсь, — пообещал я.

Надел парадную форму — и поехал служить дальше. У меня была слишком длинная для курсанта-выпускника шевелюра, самодельный широкий камуфлированный брючный ремень, модные электронные часы и наглая морда.

— Нас почти двадцать, — сказал я ребятам в поезде. — Если что, отобьемся. Главное — держаться вместе.

Как потом оказалось, ребята мне поверили.

А напрасно.

Бригада Большой Мощности знала эти штучки и пресекала их в зародыше.