"Бастард де Молеон" - читать интересную книгу автора (Дюма Александр)XI. ГЛАВА, В КОТОРОЙ БЛАНКА БУРБОНСКАЯ ПОРУЧИЛА БАСТАРДУ ДЕ МОЛЕОНУ ПЕРЕДАТЬ КОЛЬЦО СВОЕЙ СЕСТРЕ, КОРОЛЕВЕ ФРАНЦИИВот что произошло, или, вернее, происходило, у королевы. Едва Бланка Бурбонская пересекла коридор и, следуя за мамкой, поднялась по нескольким ступеням лестницы, которая вела в ее комнату, как на парадной лестнице башни раздался тяжелый топот множества солдат. Но отряд расположился в нижних этажах; наверх вошло только двое солдат, причем один встал в коридоре, а другой подошел к комнате королевы. В дверь постучали. — Кто там? — дрожа от страха, спросила мамка. — Солдат, который прибыл от короля дона Педро и привез донье Бланке письмо, — послышался ответ. — Открой, — приказала королева. Мамка открыла и отступила назад, увидев перед собой высокого мужчину: он был в одежде солдата: грудь его обтягивала кольчуга, поверх которой был наброшен свободный белый плащ; капюшон скрывал его лицо, а длинные рукава — руки. — Ступайте к себе, добрая мамка, — сказал он с тем легким гортанным выговором, который отличает мавров, безупречно владеющих кастильским языком, — идите. Мне необходимо поговорить с вашей госпожой об очень важных вещах. Первым чувством мамки было остаться, несмотря на приказ солдата; но госпожа, у которой она взглядом попросила разрешения, сделала ей знак удалиться, и она повиновалась. Но, выйдя в коридор, она сразу же раскаялась в своем послушании, так как увидела у стены прямого и молчаливого второго солдата, который, вероятно, был готов исполнить приказы солдата, вошедшего к королеве. Пройдя мимо этого человека, мамка почувствовала, что теперь ее отделяют от госпожи не только двое этих страшных пришельцев, но и какая-то непреодолимая преграда, и поняла, что Бланка погибла. Королева же, как всегда спокойная и величественная, подошла к мнимому солдату, посланцу короля, который опустил голову, словно боясь, что его узнают. — Теперь мы одни, говорите, — сказала она. — Сеньора, король знает, что вы переписывались с его врагами, — начал незнакомец, — а это, как вам известно, представляет собой очевидную измену. — Неужели король только сегодня об этом узнал? — спросила королева с тем же спокойствием и тем же величием. — Однако, мне кажется, я уже довольно давно несу наказание за это преступление, о котором, как утверждает король, он узнал лишь сегодня. Солдат поднял голову и возразил: — На сей раз, сеньора, король говорит не о врагах его трона, а о врагах его чести. Королева Кастилии должна быть вне подозрений, но она тем не менее дала повод к скандалу. — Исполняйте ваше поручение и уходите, когда закончите, — сказала королева. Солдат какое-то время хранил молчание, словно не решаясь перейти к делу, потом спросил: — Вы знаете историю дона Гутьере? — Нет, — ответила королева. — Но она разыгралась совсем недавно и наделала немало шуму. — Я ничего не знаю о недавних событиях, — сказала пленница, — а шум, даже самый громкий, едва проникает сквозь стены замка. — Хорошо! Тогда я вам расскажу, — сказал посланец короля. Вынужденная слушать, королева, невозмутимая и исполненная достоинства, продолжала стоять. — Дон Гутьере женился на юной, прекрасной девушке шестнадцати лет, — начал он свой рассказ. — Именно в этом возрасте ваша светлость вышла замуж за короля дона Педро. Королева пропустила мимо ушей этот явный намек. — Прежде чем она стала сеньорой Гутьере, эту девушку звали донья Менсия, — продолжал солдат, — и под этим девичьим именем она любила молодого сеньора, который был не кто иной, как брат короля, граф Энрике де Трастамаре. Королева вздрогнула. — Однажды ночью, вернувшись домой, дон Гутьере застал жену дрожащей от страха, в сильном волнении; он спросил, в чем дело; та сказала, будто видела мужчину, который спрятался в ее комнате. Дон Гутьере взял светильник и стал искать, но ничего не нашел, кроме очень богато украшенного кинжала. Он отлично понимал, что такой кинжал не мог принадлежать простому дворянину. На рукояти была указана фамилия мастера; дон Гутьере пошел к нему и спросил, кому тот продал кинжал. «Инфанту дону Энрике, брату короля дона Педро», — ответил мастер. Дон Гутьере узнал все, что хотел знать. Отомстить графу дону Энрике он не мог, потому что был старым кастильцем, исполненным благоговейного почтения к своим господам, и не пожелал бы, несмотря на нанесенное оскорбление, обагрить руки в королевской крови. Но донья Менсия не была дочерью знатного дворянина, поэтому он мог отомстить ей и отомстил. — Каким же образом? — спросила королева, увлеченная рассказом об этом событии, которое так сильно напоминало ее собственную историю. — О, самым простым, — ответил посланец. — Он подстерег у двери его дома бедного лекаря по имени Лудовико, когда тот возвращался к себе, приставил ему к горлу кинжал, завязал глаза и привел в свой дом. Когда они вошли в дом, он развязал костоправу глаза. На кровати лежала связанная женщина; горели две свечи — одна в изголовье, другая у изножья, — словно женщина была уже покойницей. Левая ее рука была привязана так крепко, что ею нельзя было даже пошевельнуть. Лекарь стоял, онемев и ничего не понимая в этом спектакле. «Отворите кровь этой женщине, — сказал дон Гутьере, — и пусть она истекает кровью, пока не умрет». Лекарь хотел сопротивляться, но почувствовал, что кинжал дона Гутьере, пропоровший его одежду, был готов пронзить ему грудь; он подчинился. В ту же ночь бледный, окровавленный мужчина бросился к ногам дона Педро. «Государь, — сказал он, — этой ночью меня, завязав глаза и приставив кинжал к горлу, затащили в дом, где силой заставили пустить кровь женщине и не останавливать до тех пор, пока та не умерла». «И кто же тебя заставил? — спросил король. — Как зовут убийцу?» «Не знаю, — ответил Лудовико. — Но, поскольку меня никто не видел, я обмакнул руку в таз с кровью, а выходя из дома, притворился, будто споткнулся, и оперся окровавленной рукой о дверь. Прикажите найти убийцу, сир, и дом, на двери которого вы увидите кровавый отпечаток ладони, будет домом виновного». Король дон Педро взял с собой алькальда Севильи, и они вдвоем ходили по городу до тех пор, пока не нашли кровавого знака. Тогда король постучал в дверь, и дон Гутьере сам открыл ему, потому что увидел из окна знатного гостя. «Дон Гутьере, где донья Менсия?» — спросил король. «Сейчас вы ее увидите, государь», — ответил испанец. И, проведя короля в комнату, где все еще горели свечи и стоял наполненный дымящейся теплой кровью таз, сказал: «Сир, вот та, кого вы ищите». «Чем провинилась перед вами эта женщина?» — спросил король. «Она мне изменила, государь». «И почему вы отомстили ей, а не ее сообщнику?» «Потому что ее сообщник — граф дон Энрике де Трастамаре, брат короля дона Педро». «У вас есть доказательство?» — спросил король. «Вот собственный кинжал графа, который он потерял в комнате моей жены, а я его нашел». «Хорошо, — сказал король, — похороните донью Менсию и вымойте дверь вашего дома, на которой отпечаталась кровавая ладонь». «Нет, государь, — ответил дон Гутьере. — Каждый человек, имеющий должность, обычно помещает над дверью своего дома какой-либо знак, обозначающий его профессию. Я сам имею честь быть врачом, и эта окровавленная рука будет моим знаком». «Пусть же этот знак остается на двери, — согласился дон Педро, — „ даст понять вашей второй жене, если вы возьмете новую супругу, что она должна почитать мужа и хранить ему верность“. — Неужели король больше ничего не сделал? — спросила Бланка. — Сделал, сеньора, — ответил посланец. — Вернувшись во дворец, король дон Педро изгнал инфанта дона Энрике. — Все это прекрасно! Но какое отношение эта история имеет ко мне, в чем донья Менсия похожа на меня? — В том, что она, подобно вам, осквернила честь мужа, — ответил солдат, — ив том, что, подобно дону Гутьере, которого король одобрил и помиловал, король дон Педро уже покарал вашего сообщника. — Моего сообщника! Что ты хочешь сказать, солдат? — воскликнула Бланка, которой эти слова напомнили о записке дона Фадрике ее страхах. — Я хочу сказать, что великий магистр казнен, — холодно пояснил солдат. — Казнен за посягательство на честь короля, а вы, будучи виновны в том же преступлении, должны приготовиться к смерти, как и дон Фадрике. Бланка похолодела от ужаса, но не от мысли, что она должна умереть, а от известия, что ее любовник казнен. — Казнен! — повторила она. — Значит, правда, что он погиб! Самый искусный человеческий голос вряд ли сумел бы передать отчаяние и ужас, вложенные молодой женщиной в эти слова. — Да, сеньора, — подтвердил мавр. — А я привел с собой тридцать солдат, которые будут сопровождать тело королевы из Медины-Сидонии в Севилью, чтобы ей, хотя она и виновна, были возданы королевские почести. — Солдат, я уже сказала тебе, что мне судья — король дон Педро, а ты лишь мой палач. — Да будет так, сеньора, — согласился солдат и достал из кармана длинный, прочный шнурок, на конце которого сделал подвижную петлю. Эта хладнокровная жестокость возмутила королеву. — О Боже, — воскликнула она, — и где только король дон Педро отыскал в своем королевстве испанца, который согласился на такое гнусное дело? — Я не испанец, я мавр! — сказал солдат, подняв голову и откинув белый капюшон, скрывавший его лицо. — Мотриль! — вскричала она — Мотриль — бич Испании! — Я человек благородной крови, — ухмыльнулся мавр, — и не обесчещу прикосновением своих рук голову моей королевы. И, держа в руке роковой шнурок стал приближаться к Бланке. — О нет, нет! Вы не убьете меня, грешную, без молитвы! — умоляла Бланка. — Сеньора, вы безгрешны, потому что не считаете себя виновной, — возразил жестокий посланец короля. — Негодяй! Ты еще смеешь оскорблять королеву перед тем, как задушить ее… О, трус! Почему здесь нет храбрых французов, чтобы защитить меня? — Верно, нет, — рассмеялся Мотриль. — К несчастью, ваши храбрые французы остались по ту сторону Пиренейских гор, и если только ваш Бог не сотворит чуда… — Мой Бог всемогущ! — воскликнула Бланка. — На помощь, рыцарь, ко мне! И она бросилась к двери, но до порога добежать не успела, потому что Мотриль накинул веревку ей на шею. Он потянул петлю к себе, и королева, чувствуя, как холодное ожерелье стягивает ей горло, жалобно вскрикнула. И в ту же секунду Молеон, презрев советы оруженосца, кинулся на зов королевы. — На помощь! — хрипела молодая женщина, корчась на полу. — Кричи, кричи… — приговаривал мавр, затягивая петлю, в которую несчастная узница вцепилась судорожно сведенными пальцами. — Кричи, посмотрим, кто тебе поможет — твой Бог или твой любовник… Неожиданно в коридоре зазвенели шпоры и перед изумленным мавром на пороге предстал рыцарь. У королевы вырвался стон — от радости и страдания. Аженор занес меч, но Мотриль сильной рукой поднял королеву и, как щитом, заслонился ею от рыцаря. Стоны несчастной сменились приглушенным, сдавленным хрипом, руки свела сильная боль, а губы посинели. — Кебир! Кебир! На помощь! — по-арабски прокричал Мотриль. Он защищался одновременно и телом королевы, и страшной турецкой саблей, изогнутое лезвие которой, охватывая шею, срезает голову, словно серп колосок. — Ах, басурман, ты хочешь убить дочь Франции! — вскричал Аженор. И через голову королевы попытался поразить Мотрил я мечом. Но в это мгновенье Аженор почувствовал, что руки Кебира, словно железным кольцом, обхватили его и потянули назад. Рыцарь повернулся к новому противнику, хотя драгоценное время было потеряно. Королева снова упала на колени, она больше не кричала, не стонала, даже не хрипела. Казалось, что она мертва. Кебир высматривал в доспехах рыцаря место, куда он, на секунду разжав руки, мог бы всадить кинжал, зажатый в зубах. Эта сцена заняла меньше времени, чем необходимо молнии, чтобы сверкнуть и угаснуть. Столько же секунд понадобилось Мюзарону, чтобы последовать за хозяином и вбежать в комнату королевы. Крик, который он издал, увидев, что происходит, известил Аженора о внезапно подоспевшей подмоге. — Сперва спасай королеву! — крикнул рыцарь, которого не отпускал мощный Кебир. На мгновенье воцарилась тишина; потом Молеон услышал над ухом свист и почувствовал, что руки мавра разжались. Стрела, пущенная Мюзароном из арбалета, попала Кебиру в горло. — Скорее к двери! Закрой ее! — кричал Аженор. — А я убью разбойника! Отбросив мешавший ему труп Кебира, который тяжело упал на пол, Аженор кинулся к Мотрилю и, прежде чем тот успел собраться и принять защитную позицию, нанес мавру удар такой силы, что тяжелый меч рассек двойной слой железа, который прикрывал голову Мотриля, и поранил ему череп. Глаза мавра потухли, по бороде полилась темная, густая кровь, и он рухнул на Бланку, словно хотел и в предсмертных судорогах задушить свою жертву. Аженор ударом ноги отшвырнул мавра и, склонившись над королевой, быстро развязал петлю, которая глубоко врезалась ей в шею. Только долгий вздох показал, что королева еще жива, хотя она казалась оцепеневшей. — Победа за нами! — воскликнул Мюзарон. — Сеньор, берите молодую госпожу под голову, я возьму за ноги, и мы вынесем ее отсюда. Королева, словно услышав эти слова и желая помочь своим освободителям, судорожным движением приподнялась, и жизнь снова прилила к ее устам. — Не трудитесь, это бесполезно, — сказала она. — Оставьте меня, я уже почти в могиле. Дайте мне крест, пусть я умру, целуя символ нашего искупления. Аженор протянул ей для поцелуя рукоятку меча, которая имела форму креста. — Увы! Горе мне! — вздохнула королева. — Едва сойдя с небес, я уже должна снова уходить туда. Вот я и возвращаюсь к своим невинным подругам. Бог простит меня, ибо я сильно любила и много страдала. — Пойдемте, пойдемте, — умолял рыцарь. — Еще есть время, мы спасем вас. Она взяла Аженора за руку. — Нет, нет, для меня все кончено! — вздохнула она. — Вы сделали все, что могли. Бегите, уезжайте из Испании, возвращайтесь во Францию, найдите мою сестру, расскажите обо всем, что вы видели, и пусть она отомстит за нас. А я передам дону Фадрике, какой вы благородный и преданный друг. Она сняла с кольца перстень и, протягивая его рыцарю, сказала: — Вы отдадите этот перстень моей сестре, она подарила его мне, когда я уезжала из Франции, от имени своего мужа, короля Карла. И второй раз приподнявшись к рукоятке меча Аженора, она испустила дух в то мгновенье, когда коснулась губами железного креста. — Сеньор, они идут, — крикнул Мюзарон, прислушавшись. — Они бегут, их много. — Нельзя, чтобы они нашли тело моей королевы среди убийц, — сказал Аженор. — Помоги мне, Мюзарон. И он, подхватив труп Бланки, величественно усадил его на стул из резного дерева и поставил ее ногу на окровавленную голову Мотриля, подобно тому, как художники и скульпторы изображали Пресвятую Деву, попирающую стопой поверженную главу змия. — А теперь бежим, если нас еще не окружили, — сказал Аженор. Через две минуты оба француза оказались под сводом небес и, добравшись до дерева, увидели убитого часового; он стоял в той же позе, прислонившись к стене, и, казалось, все еще смотрел большими незрячими глазами, которые смерть забыла закрыть. Они уже были на другой стороне рва, когда мелькание факелов и громкие крики убедили их, что тайна башни раскрыта. |
||
|